Глава 9

Граф Северн заговорил с Джеральдом спустя два дня после происшествия с Рамзи и его приятелями, когда они оказались вдвоем.

– Я завтра собираюсь отправиться домой, Джер, – сказал он. – Я должен убедиться, что мой дом не рухнул, пока меня не было на месте, чтобы обо всем заботиться.

– Завтра? – переспросил Джеральд. – Но ты пробыл всего неделю, Майлз. Я думал, ты задержишься по крайней мере на две.

Его друг ухмыльнулся:

– О! Но я ведь хорошо знаю, когда третий – лишний, Джер. Я не хочу мешать.

Джеральд покраснел.

– Просто она была расстроена тем, что сказал этот осел, – неловко пробормотал он. – Я старался ее утешить, Майлз, отвлечь от мыслей об этом…

– И это тебе прекрасно удавалось, насколько я могу судить, – заявил лорд Северн.

– Тебе не надо уезжать из-за этого! – запротестовал Джеральд. – Я буду чувствовать себя виноватым, Майлз. Ведь что ни говори, а Присс просто моя содержанка.

– Понимаешь, – объяснил граф, – по правде говоря, Джер, я смертельно завидую тебе и ощущаю отсутствие у меня собственной женщины, словно неотвязную зубную боль. Я собираюсь оказаться в Лондоне в ту же секунду, как закончится мой год траура. И я заручусь услугами самой красивой, пышнотелой и дорогостоящей куртизанки города. Теперь, когда я получил титул, у меня хватит на это наличности и веса. Быть графом в чем-то неплохо, знаешь ли. И в течение целой недели даже не рассчитывай увидеть меня за пределами будуара моей любовницы. Все неделю, Джер, – ночью и днем.

Джеральд рассмеялся:

– Ты так и сделаешь, Майлз! Помнишь ту служанку из бара в Оксфорде? Рыженькую?

– Нет, тогда, по-моему, дело ограничилось четырьмя днями, – отозвался граф. – Если я правильно помню, она испугалась, что если останется со мной дольше, то потеряет место.

Оба снова рассмеялись.

– Конечно, – добавил граф, снова становясь серьезным, – когда траур закончится, мне придется прятаться от матери и девочек. Они начнут подыскивать мне жену. Я это предчувствую. А мне совершенно не хочется жениться. По крайней мере еще лет десять.

– Тогда тебе надо будет сказать «нет», – заявил Джеральд. – Твердое «нет», Майлз. Мы с тобой останемся холостяками, пока нам не стукнет восемьдесят. А к этому времени мы уже никому нужны не будем.

– Слышу речь человека, лишенного близких родственниц, – покачал головой Майлз. – Но у меня на это надежды нет.

– Тогда мне тебя жаль! – воскликнул сэр Джеральд. – И я рад, что могу не угождать никому, кроме себя самого.

– Да, – согласился его друг, устремляя на него странно-пристальный взгляд своих ярких синих глаз. – Наверное, есть преимущества в том, чтобы иметь содержанку, а не жену.

Джеральд находился у себя в кабинете с одним из арендаторов, который явился к нему сразу после завтрака, взволнованный и спешащий обсудить какие-то претензии. Граф Северн ждал, когда хозяин дома освободится, чтобы можно было с ним попрощаться.

– Ну что ж, Присси, – сказал он, когда она собралась было тихо уйти из малой столовой, – ты должна пройтись со мной по парку, если у тебя нет возражений. Я давно собирался попросить, чтобы ты сказала мне названия всех цветов, которые там растут. Боюсь, что для меня цветы – это просто цветы. Но я уверен, что ты знаешь все их названия и особенности. Ты не обопрешься на мою руку?

Присцилла взяла его под руку и адресовала ему мимолетную улыбку.

– Я был раз познакомиться с тобой за прошедшую неделю, – проговорил он, спускаясь с ней по лестнице, которая вела с террасы в парк. – Джеральд – счастливец. И я должен еще раз попросить извинения за то, что произошло три дня назад. Это во многом моя вина, потому что я не позволил тебе сбежать.

Мне следовало бы раньше заметить, что все трое сильно пьяны.

– Но это Джеральд велел мне не уходить в оранжерею, милорд, – возразила она. – Я всегда повинуюсь Джеральду.

– Правда? Я ему завидую, Присси. Хотел бы я найти вторую такую же, как ты.

Она молча бросила на него взгляд.

– Ты работала у Кит, – сказал он. – Как долго?

– Четыре месяца, – тихо ответила она.

– А с Джеральдом прожила почти столько же, – продолжил он. – Ты была очень расстроена тем, что сказал Рамзи, Присси, и я тебя в этом не виню. Я уверен, что Джеральд говорил с тобой на эту тему и успокоил тебя, но разреши мне добавить мои собственные заверения. Ты не должна допускать, чтобы тебя принижала вульгарность человека, который значительно ниже тебя.

– Вы имеете в виду мистера Рамзи? – спросила она.

– На самом деле он достопочтенный мистер Рамзи, – уточнил граф. – И он несравненно ниже тебя, Присси. Слова «шлюха», «содержанка» и все остальные их синонимы – это ведь только этикетки, знаешь ли. Человек, которого ими пометили, порой может выходить далеко за рамки этих понятий. И это целиком и полностью относится к тебе.

Присцилла судорожно сглотнула.

– Благодарю вас, – сказала она. – Вы очень добры. Но меня нелегко раздавить, милорд. Когда я приняла решение работать у Кит, я сделала это сознательно. Я знаю, что я такое. А еще я знаю, кто я такая, и при этом одно и другое совершенно не совпадают.

Он улыбнулся и дружески похлопал ее по руке.

– Мне самому не раз случалось бывать у Кит, – сказал он, – но я находил там только час развлечений. Джеральду посчастливилось больше. Гораздо больше. Он пришел туда и отыскал бесценное маленькое сокровище. Я рад, что твердо знаю одну вещь, Присси: то, кто ты такой на самом деле, гораздо важнее того, что ты такое в глазах посторонних.

– Джеральд уже вас ждет, – сказала она. – И ваша карета уже едет от конюшен.

– Ах! – воскликнул он, снова поворачивая к террасе. – Мне пора уезжать! Нет, ты не станешь отнимать у меня руку и ускользать в тень, Присси. Ты пойдешь и попрощаешься со мной как подобает, стоя рядом с Джеральдом. А ты заметила, что не назвала мне ни единого цветка? Я начинаю подозревать, что ты разбираешься в растениях не лучше, чем я!

Спустя несколько минут он тепло пожал Джеральду руку, поцеловал Присциллу в щеку и уехал.

Мир и жизнь стали для Присс источниками нового удивления. Боязливого удивления. У заросшего лилиями озерца они стали любовниками – и оставались любовниками с тех пор. Боязнь была вызвана тем, что между ними не было сказано ни слова касательно их новых отношений.

Когда Присцилла проснулась у озера, то обнаружила, что лежит на боку в его крепких объятиях и солнце продолжает согревать ее обнаженное тело. Джеральд смотрел на нее – не совсем с улыбкой, но с таким выражением, которое согрело ей сердце, словно камин зимней ночью. Она заглянула ему в глаза.

Она так и не узнала, что он собирался ей сказать. Они оба начали говорить одновременно. А когда замолчали и улыбнулись друг другу, продолжила Присцилла.

– Наверное, уже становится поздно, – сказала она.

– Да. – Он отодвинулся от нее, и она только тогда заметила, что их тела оставались соединенными. – Майлз, наверное, уже гадает, где мы.

Они одевались молча, хоть и не испытывали смущения, поскольку привыкли видеть друг друга обнаженными, но тем не менее отвернувшись друг от друга. Они направились к дому. Через несколько шагов он поймал ее руку, переплел свои пальцы с ее пальцами. И они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Когда они вернулись в дом, Присцилла промыла графу Северну сбитые костяшки пальцев, не обращая внимания на его шутливые протесты, а потом нанесла ему на руку лечебный бальзам. Во время обеда они непринужденно разговаривали и продолжили беседу еще в течение часа, когда перешли в гостиную. Затем граф пожелал им спокойной ночи, сказав, что хочет лечь пораньше.

И они тоже отправились в постель, и любили друг друга, и спали, и снова любили друг друга и спали… Так было всю ночь. И при этом они не говорили ничего, кроме самых малозначительных фраз. Их соития были взаимными и бурными. Он целовал ее и прикасался к ней так, что она не в состоянии была лежать тихо и неподвижно, как ему это обычно нравилось. Один раз он даже поднял ее с постели и, крепко держа за бедра, посадил сверху и любил до тех пор, пока ей не показалось, что она сходит с ума от наслаждения.

На следующий день он отменил свои обычные утренние дела, чтобы снова пройти с ней через рощу к озеру. Он неспешно обошел с ней вокруг озера, любуясь лилиями и бликами солнца на ряби, поднятой ветерком. Они очень долго стояли на мостике, глядя на берег и греясь на теплом солнце.

Во второй половине дня он отменил запланированный ответный визит к кому-то из соседей и вместо этого повел их с графом на пикник.

И следующая ночь была почти такой же, как предыдущая, если не считать того, что они быстрее уставали и больше спали.

Но не было сказано ни слова – его взгляды говорили ей о чудесах, на которые она не смела надеяться, а его тело уводило ее из мира реальности и осмотрительности в царство любви, надежности и вечности. Но он ничего не говорил.

Сама она ничего сказать не могла. Она была всего лишь простой женщиной. И даже менее того. Она была падшей женщиной, его содержанкой, женщиной, которой он платил, чтобы она предоставляла ему услуги в постели. Можно было сказать, что в эти дни и ночи он получал достойное возмещение своих затрат. Потому что не было никаких сомнений: хотя они занимались любовью не так, как ему больше всего нравилось, она доставляла его телу наслаждение.

Когда карета графа исчезла за поворотом подъездной аллеи, Джеральд обнял ее за талию и притянул к себе.

– Он тебе нравится, Присс? – спросил он. – Он мой близкий друге университетских времен.

– Он мне нравится, – ответила она. – Он настоящий джентльмен.

– Мы с ним были так непохожи, как только возможно, – добавил Джеральд. – Он умен, всегда хорошо учился. Он красив, обаятелен, был популярен у других студентов и уде… Ну, у девушек. Но, похоже, я ему искренне нравился.

– В этом нет сомнений, – сказала она. Джеральд посмотрел на небо.

– Погода до сих пор не испортилась, – заметил он. – Просто поразительно. Будь я на месте моих арендаторов, я бы сказал, что мы из-за этого сильно пострадаем. Но что из того? Нужно радоваться хорошей погоде, пока есть возможность, правда?

– Конечно, – согласилась она с улыбкой.

– Сегодня днем меня приглашали съездить с компанией в замок Ростерн, – сказал он. – Тогда я буду отсутствовать с ленча до обеда. Может, мне отправить им извинения и остаться вместо этого здесь, Присс?

– Все должно быть так, как ты желаешь, Джеральд, – ответила она. – Ты не должен оставаться ради меня, если считаешь, что тебе надо ехать.

– Но что, если я решу остаться ради себя? – спросил он.

– Ну, тогда, – проговорила она улыбаясь, – наверное, все будет в порядке.

– Я еще, кажется, не водил тебя на холм? – Джеральд указал рукой в сторону дома и поросшего лесом холма, который служил северной границей парка. – Это утомительная прогулка, Присс, но с вершины открывается великолепный вид. Сходим туда?

– Да, – согласилась она. – Это было бы чудесно.

– После ленча, – сказал он, направляясь к дому. Он продолжал обнимать ее за талию. – Я скажу, чтобы на кухне нам снова собрали корзинку для пикника. Пойдем со мной наверх, Присс. Я тебя хочу.

– Да, – отозвалась она, и он теснее прижал ее к себе.

Этот медовый месяц длился полныхдве недели. Погода была на их стороне: днем на небе обычно не было ни облачка. Легкие дождики имели любезность выпадать по ночам. Соседи тоже были на их стороне, оставив их в покое, примирившись – хоть и не без осуждения – с тем, что сэр Джеральд Стейплтон желает проводить свои дни в обществе молодой особы, которая живет в его доме в нарушение всех приличий.

Присцилла всегда немалую часть жизни отдавала работе воображения. Возможно, именно это помогало ей отличать иллюзии от реальности. Она понимала, что те чувства, которые испытывает она сама, и те, что испытывает Джеральд, не будут постоянными и неизменными. Мужчины не влюбляются беззаветно в женщин, которых взяли из публичного дома. Он слишком горд, чтобы это допустить, и слишком проникнут условностями светского общества. Но даже если бы ему захотелось забыть об условностях, общество ему этого не позволит. И общество обязательно одержит победу. Так бывает всегда.

Она сделала свой выбор, когда приняла у мисс Блайд своего первого клиента и отдала ему свою девственность. И она не позволит себе бесполезно и глупо сожалеть по поводу этого решения. Тем более теперь, когда она знала, что, если бы ее жизнь сложилась по-другому, она не познакомилась бы с Джеральдом.

Дела обстоят так, как они обстоят. Пока, в этот момент времени – сколько бы он ни продлился (но он, конечно же, не продлится долго), – они любят друг друга. Конечно, она сама полюбила Джеральда на все времена. Но даже он – и это не было с ее стороны пустым самообманом, – даже он в этот момент времени любил ее, хоть и не говорил ей ни слова о своих чувствах.

И они стали любовниками. Страстными, великолепными любовниками. Во время своих встреч со столь многими, разными мужчинами у мисс Блайд и во время всех своих свиданий с Джеральдом Присцилла даже и помыслить не могла о том, что половой акт, который бывает таким отвратительным и даже уродливым, может оказаться настолько прекрасным и… Она не находила нужных слов. Благородным? Да, он был благородным. С Джеральдом он был благородным. Именно так все и должно происходить между мужчиной и женщиной. Именно так это должно было происходить между ними.

Она отдавалась наслаждениям их медового месяца, прекрасно зная, насколько опасно вот так ослаблять бдительность. Она знала, что медовый месяц неизменно заканчивается, что рано или поздно реальность снова дает о себе знать. И ей оставалось только надеяться на то, что в их случае это произойдет поздно.

С момента отъезда графа Северна прошли две недели. Две недели и три дня любви.

Она увидела тот момент, когда все вдруг закончилось. И она приняла это, поспешно замкнув сердце, чтобы не впустить в него безнадежность и отчаяние. У нее был медовый месяц – ее две недели и три дня рая. Многим женщинам не выпадает такого за всю их жизнь.

Она была у озера – ушла туда, пока Джеральд занимался неизбежными делами со своим управляющим. Она сидела на невысоком каменном парапете моста и смотрела на воду и дальний берег. Она не захватила с собой книгу. В эти дни, пока его не было рядом, ей хотелось просто сидеть и грезить.

Она увидела, как он идет между деревьями: его шаги были стремительными, на лице сияла улыбка. Она почувствовала, как любовь волной поднялась в ее душе, и ответила на его улыбку. Когда он подошел к мосту, она протянула к нему руки.

– Я ждала тебя здесь, – сказала она. – Я знала, что ты меня найдешь.

И он вдруг остановился. Улыбка на его лице постепенно теряла свою теплоту – и за минуту полностью исчезла. В течение этого времени он не шевелился и не произнес ни слова. А когда он заговорил, медовый месяц закончился.

Она поняла это… опустила руки и примирилась с этим.

Он глубоко и совершенно осознанно полюбил. Наверное, он с самого начала был в нее влюблен – так он теперь предполагал. Он был влюблен в ее миниатюрное и нежно-женственное тело, в ее темные сияющие локоны и милую красоту, в ее живое подвижное лицо и теплую улыбку, в ее негромкую рассудительность и практичность, в ее неизменную доброту.

Но он никогда ей не доверял. Он познакомился с ней, когда она была опытной шлюхой, прошедшей обучение у Кит Блайд, которая имела репутацию одной из лучших наставниц Лондона – если не самой лучшей.

Профессия Присс требовала, чтобы она воплощала в себе все те черты, в которые он влюбился: именно так она зарабатывала себе на жизнь. И она очень неплохо устроилась. Жизнь в качестве его содержанки, несомненно, давала ей больше роскоши, а требовала от нее гораздо меньше, чем жизнь у Кит.

Или, можетбыть, он не доверял не ей, а себе. У него никогда в жизни не было хороших отношений. Нет, конечно, была его дружба с графом Северном. Но любовных отношений не было. Он был не в состоянии внушить любовь отцу, а любовь матери закончилась вместе с его ранним детством. Так будет и с Присс: если он позволит себе расслабиться и привязаться к ней, она может предать его.

Конечно же, она его подведет! Он ведь просто мужчина, который платит ей за услуги.

Он всегда держал ее на расстоянии, приняв решение получать от нее только физическое удовлетворение – и даже не позволяя себе слишком привыкать и к этому. И он всегда планировал избавиться от нее раньше, чем станет слишком поздно. Он всегда рассматривал окончание срока аренды лондонского дома как время, когда он рассчитается с ней и начнет получать временное утоление желаний у других женщин.

Он больше никогда никого не возьмет на содержание. Никогда.

И тем не менее он сделал то, чего старался не допустить многие годы, что боялся испытать. Он сделал это бессознательно, не подумав о своем страхе. Он потянулся к ней, чтобы утешить ее – чтобы дать, вместо того чтобы получать. На мгновение он забыл о том, что руку, которая протягивается для оказания помощи, неизменно отталкивают. Он дал ей нечто.

И только после того, как он стал дающим здесь, на берегу озерца, он понял, что именно дал. Он дал частицу себя. И он понял, что, давая, получил нечто в ответ. Он получил настоящее чудо любви, всю ту близость с другим человеческим существом, которая была намного глубже, чем простое соитие двух тел, и не нуждалась в словах.

Он глубоко и осознанно полюбил. И принял ее любовь к нему… Она не была наигранной – он ни за что в это не поверит!.. Он принял ее любовь к нему и свою к ней как драгоценный дар.

И тем не менее он ничего ей не сказал. В этом не было нужды – и это было одной из причин его молчания. Любовь между ними была очевидной, настолько явной, что даже посторонний человек не мог этого не заметить. Майлз не собирался уезжать так скоро, как он это сделал, потому что увидел это. А второй причиной было то, что Джеральд не знал подходящих слов. Он никогда не умел подбирать правильные слова или быстро соображать. Он не в состоянии был облечь в слова то, что было у него в сердце и в мыслях, во взглядах и в движениях – и что он видел в ней, как в зеркальном отражении.

Слов не было. Он даже не пытался их найти. Были только слова повседневных разговоров, которые не имели никакого отношения к тому общению, которое постоянно шло между ними за пределами слов.

– Тебе надо было бы увидеть это осенью, Присс, – говорил он ей, уводя на долгую прогулку по лужайкам за домом, а потом по парку и вверх по холму. Это было в день отъезда лорда Северна. – Буйство красок, куда ни бросишь взгляд. Помню, как шел сюда еще совсем маленьким… наверное, с матерью… Я кружился и кружился, чтобы увидеть, как все красные, оранжевые и желтые краски сливаются в полосы, так что в конце концов упал.

Она засмеялась вместе с ним и высвободила пальцы, которые он переплел со своими, чтобы разостлать на траве покрывало, принесенное под мышкой.

– Здесь чудесно даже летом, – отозвалась она. – А ты катался зимой с холма на санках, Джеральд? Или это слишком далеко от дома? Я помню…

Но тут она повернулась, чтобы улыбнуться ему, – и не стала рассказывать, что именно она помнит.

– Я был один, – ответил он. – Не помню, чтобы дети из деревни приходили сюда зимой, хотя летом заглядывали.

Она снова рассмеялась. Джеральд лег рядом с ней, опираясь на локоть и жуя травинку. Между ними воцарилось молчание: она обхватила руками колени и смотрела на все вокруг, а он смотрел на нее. Он любил ее перед тем, как они открыли корзинку с едой, как любил ее и этим утром перед поздним завтраком – и как будет любить ее в течение всей ночи, не считая тех моментов, которые сон отнимет у их наслаждений.

Он не терял контакта с реальностью в последующие две недели. Он был влюблен – и купался в великолепии этой любви рядом со своей возлюбленной. Но он прекрасно знал, что любовь никогда не задерживается надолго. Он слишком часто видел доказательства этого факта от людей, которым доверял и которых любил.

Он знал, что рано или поздно он не только разумом, но и сердцем поймет, что Присс – неприемлемая возлюбленная. Он знал, что разлюбит ее настолько же неизбежно, как полюбил, и что, когда это время наступит, она снова станет просто его содержанкой, а возможно, перестанет быть и ею. Он переведет ей какую-то сумму – и продолжит жить своей жизнью, тогда как она перейдет к другому покровителю.

И он твердо знал, что она его разлюбит. Для женщин не существует постоянства в любви, а Присс и не обещала никого любить – она должна была только создавать иллюзию любви.

Он принимал то, что их отношения не будут долгими. Но ему хотелось, чтобы они продлились как можно дольше, и избегал мыслей о неизбежном конце.

И вопреки себе он начал ей доверять. Начал успокаиваться и испытывать счастье.

Как-то днем он нашел ее в розовой беседке, после того как ему пришлось вытерпеть недолгий визит сына и дочери своих ближайших соседей. Она сидела там и читала.

– О! – сказал он. – Прелестнейший уголок моего поместья!

Присцилла отложила книгу в сторону и улыбнулась ему.

– Да, – согласилась она. – Нет ничего более безупречного, чем роза, правда?

Он сорвал темно-красный бутон, постаравшись не уколоть пальцы, и пристроил его ей в волосы, как и в прошлый раз.

– Нет, есть, – возразил он, глядя ей в глаза. – Когда ты и бутон оказываются рядом, я вижу, что есть, Присс.

Это стало самым откровенным выражением его чувств к ней.

Джеральд наклонился, подхватил ее на руки и сел, пристроив ее себе на колени. Она улыбнулась и положила голову ему на плечо. Когда он посмотрел на нее спустя несколько молчаливых, безмятежных минут, то увидел, что она спит. Они не спали почти всю предыдущую ночь.

Он прижался щекой к ее макушке и закрыл глаза. Не существует ничего более трогательного, чем момент, когда кто-то засыпает у тебя на руках, вдруг понял он. Словно ребенок. Он чувствовал себя облеченным доверием. И доверчивым.

Вопреки всей своей решимости он начал ей доверять, надеяться, что он все-таки достоин того, чтобы быть любимым.

Ему хотелось, чтобы эта идиллия длилась вечно. Он понимал, что она не продлится настолько долго, но планировал оставить ее здесь, в Брукхерсте, наедине с ним, вдали от всего мира, пока она не придет к концу.

Идиллия закончилась через две недели и три дня с момента своего начала. И она заканчивалась не постепенно, как он предполагал и ожидал. Она закончилась всего за минуту – а возможно, даже быстрее.

Она закончилась, оставив его разбитым, растерянным и несчастным. Ему хотелось одного – поскорее уехать отсюда и от нее. Убежать от себя.

Загрузка...