Любовная западня

Глава 17

Франческе очень понравилось ехать через горы из Атланты в Гетлинберг. Сидя в принадлежащем Питеру стального цвета «порше», она весело махала рукой водителям грузовиков, сигналивших, когда они проезжали мимо. По радио передавали Шопена, машина плавно неслась вперед, на обочине дороги мелькнули пасущиеся олени. Никогда еще Франческа не была в таком согласии с миром и с собой.

— Питер, все так красиво. — Франческа сидела так, что скульптор видел ее восхитительный профиль. — Спасибо, что вы меня пригласили и позволили сесть за руль. Надеюсь, что за время каникул я не слишком надоем вашей семье.

Питер плотнее запахнул на груди шерстяной шарф. У скульптора был хронический бронхит, а «порш», как и большинство европейских машин, не мог похвастаться хорошим обогревателем.

— Надоедите? Милая девочка, да они только обрадуются тому, что я вас привез. Удивятся и обрадуются. Особенно старик.

— Почему вы говорите «удивятся»? — Франческа лихо обошла «фольксваген».

Питер усмехнулся:

— Потому что вы женщина. Последние пять лет я приезжал на Рождество один или с любовником. Мое семейство считает меня законченным гомосексуалистом. Если на этот раз я привезу с собой девушку, они будут ошарашены.

— Питер, какой вы коварный! — Франческа надула губы. — Значит, вы меня используете?

— Самую малость. За тем коттеджем поворот…

Они повернули и двинулись по боковой дороге, поднимающейся в гору.

— Понятно. Значит, чтобы ваша семья была довольна, я должна изображать из себя вашу девушку?

Питер скривился:

— О Боже, нет! Если вы это сделаете, следующие пять лет меня будут спрашивать, почему я все еще не женился и не завел детей. Вот он, Чесс, — каменный дом с серой крышей.

Франческа вздохнула:

— Как красиво! Вам повезло, Питер, вы из богатой семьи. Для вас и для Кейти такие вещи, как дом в горах и шикарная машина, — нечто само собой разумеющееся. Меня от этого тошнит.

— Только, пожалуйста, не здесь! — Питер обошел спереди машину и открыл перед Франческой дверцу. — Я отдал бы свои глазные зубы за такое беспечное детство, как у вас. Никаких тебе любящих родителей, никаких деликатесов, никакой великосветской морали. Мне понравилось быть голодающим художником, который рассчитывает только на свой талант. Бедность порождает сильный характер.

«Бедность порождает жадность», — цинично подумала Франческа, глядя с крыльца на укутанные снегом горы, на живописно раскинувшийся внизу Гетлинберг.

— Пойдемте, Чесс. Я уже слышу, как моя мать щебечет за дверью. И кроме того, здесь холодно.

Франческа поспешила за Питером:

— Вы точно не хотите, чтобы я вела себя так, будто мы влюблены?

Вместо ответа Питер нахмурился и выразительно погрозил пальцем.

Проведя два дня в семье Питера, Франческа стала понимать, почему он выбрал для себя совсем другую жизнь. Миссис Рэмси была очень мила, но чересчур заботлива и настолько экспансивна, что рядом с нею девушка начинала чувствовать себя неуютно. А отец Питера настолько разочаровался в своем сыне, что Франческе хотелось плакать всякий раз, когда Рэмси-старший говорил о Питере.

Отправившись однажды утром на прогулку, Франческа почувствовала, что как никогда рада своему одиночеству. Питер отказался ее сопровождать, за что Франческа была ему благодарна. Она относилась к Питеру как к брату, но даже его общество временами было для нее излишним. Возможно, как однажды заметил Джейсон, она и вправду родилась, чтобы быть сиротой.

Выйдя из дома, Франческа остановилась на крыльце, чтобы полюбоваться на открывающуюся панораму. Когда-нибудь у нее будет свой красивый домик в горах. Только ее дом будет не такой, как у Рэмси, а такой, как тот, что вверху. Она прикрыла ладонью глаза от солнца и посмотрела на огромный коттедж в швейцарском стиле, прилепившийся к склону горы. Кто-то наверху наблюдал за ней. Франческа заметила, как в лучах солнца что-то блеснуло.

Бинокль? За ней наблюдают в бинокль?

Стоявший на балконе темноволосый мужчина находился слишком далеко, чтобы можно было его рассмотреть, но Франческа все равно заволновалась. Пусть это и безумие, но даже с такого расстояния что-то в чертах его лица показалось ей знакомым.

Нет, это просто паранойя! Не может быть, чтобы это был тот же самый мужчина. Тогда получается, что человек, следивший за ней в Атланте, знает все о ее передвижениях. Но разве такое возможно?! Франческа подняла руку, дружески приветствуя незнакомца, и начала спускаться по заснеженной дороге.

Дэйн Вандерхоф отложил бинокль в сторону. «Быть может, пойти за ней?» — подумал он, но тут же решил, что этого делать не стоит. Сэвилл непременно поймает Дэйна «за руку». Нет! Видеть Франческу, знать, где она находится, и быть хотя бы на расстоянии рядом с ней — все это слишком для него дорого, чтобы рисковать.

Терпение — самое ценное качество коллекционера. Когда-нибудь она узнает о нем и о том, что он для нее сделал. Он подождет. А пока даже тот факт, что она находится поблизости, возбуждал Дэйна.

Франческа спешила уйти подальше. Из-за того что за ней наблюдают, она чувствовала себя неуютно. В результате на повороте она едва не столкнулась с полной темноволосой женщиной, трусцой бежавшей по дороге.

— О, прошу прощения! — воскликнула Франческа. — Я вдруг задумалась и даже не посмотрела, куда иду.

Женщина остановилась и холодно посмотрела на Франческу.

— Какая вы симпатичная! С такой фигурой вам, должно быть, не нужны никакие упражнения.

Не привыкшая к подобной реакции со стороны представительниц женского пола, Франческа слегка опешила. Ее собеседница рассмеялась.

— Дорогая, не смотрите на меня так! Я специалист по женским телам. Ох, нет! Это не совсем точно. Я хочу сказать, что руковожу агентством фотомоделей в Атланте. — Она вытащила из кармана сигарету и закурила. — Боюсь, что это сводит на нет все мои упражнения. — Она с интересом посмотрела на Франческу. — Хм, какие скулы! Урсула Андресс[16] лопнет от зависти. Вы когда-нибудь позировали?

— Случалось, — уклончиво ответила Франческа, не желая вдаваться в подробности. Даже такая видавшая виды женщина может быть шокирована, узнав, что Франческа в четырнадцать лет позировала обнаженной. — Конечно, непрофессионально.

— Замечательно! Тогда вас не надо учить. — Она засмеялась. — Только посмотрите! Я ведь сейчас в отпуске, но, как всегда, продолжаю искать девушек. Однако у вас восхитительное лицо, мисс…

— Шанель. Франческа Шанель.

— Прекрасно. Без сомнения, такое имя вы выбрали себе сами, а это значит, что у вас есть вкус, а не только широкие скулы. Вы здесь катаетесь на лыжах? — Женщина наморщила нос. — Как принято.

— Я приехала погостить на Рождество у Рэмси.

Женщина скривилась:

— Скучные люди, за исключением сына. Я обожаю гомосексуалов. Из всех мужчин только они не ведут себя как скоты по отношению к женщинам. Давайте я позвоню Питеру и приглашу вас обоих к себе на новогоднюю вечеринку. Я здесь в Альпендорфе. Питер знает мой дом.

— Это было бы прекрасно.

Темноволосая женщина всплеснула руками:

— Я приглашаю вас к себе, а сама даже не представилась! Доркас Лунелли. И не притворяйтесь, что слышали обо мне. Обо мне никто не слышал — пока не слышал!

Франческа засмеялась:

— Как я понимаю, еще услышат.

— Здесь вы правы. Подозреваю, что услышат и о вас тоже. А вы точно не знаменитая фотомодель? — с подозрением спросила Доркас.

Франческа снова засмеялась:

— Я ничем не знаменита.

— Ну, так будете. Помяните мои слова, я знаю толк в лицах. Ваше лицо когда-нибудь будет известно всем. — Доркас бросила на землю сигарету и принялась бежать на месте. — И кто знает? Может быть, с помощью моего агентства.

— Мне хотелось бы работать у вас, — серьезно сказала Франческа. — После того как я окончу колледж, мы сможем об этом поговорить.

— Мы поговорим об этом раньше — на моей вечеринке. — Доркас хлопнула себя рукой по лбу. — О Господи! Я же забыла купить шампанское, а в этом проклятом городишке его нигде и не достать! — Помахав рукой Франческе, она пустилась бежать по дороге. — Надеюсь, скоро увидимся.

— Конечно! — крикнула ей вслед Франческа.

Она двинулась дальше, наблюдая, как ярко одетая фигура исчезает за поворотом. Встреча с этой энергичной женщиной заставила ее забыть о человеке на балконе.

Однако человек на балконе не забыл о девушке, идущей по дороге. Дэйн отложил свой бинокль. Он следил за встречей Доркас Лунелли с девушкой и не мог понять, о чем они так оживленно разговаривали. Агентство Доркас финансировалось одним из финансовых учреждений, доля в котором принадлежала Дэйну. Кроме того, он встречался с Доркас на приемах в Атланте. Подстрекаемый любопытством, Дэйн решил углубить знакомство. Его интересовал всякий, кто имел к Франческе хоть какое-нибудь отношение.

Разговаривая по телефону, Доркас Лунелли продолжала бег на месте.

— Кто? О, мистер Вандерхоф! Да, конечно, я вас помню. Нет, я не знала, что у вас здесь есть дом, но… ну да. Конечно, я хотела бы с вами как-нибудь выпить. Единственная проблема в том, что в ближайшие дни я очень занята… — Доркас прищурилась, думая о том, каким бы удачным ходом это было: пригласить к себе на встречу Нового года одного из самых известных холостяков Атланты. — У меня есть предложение получше. Почему бы вам не прийти ко мне на вечеринку? Конечно, у меня будет немного гостей. — Это была ложь, но в сложившихся обстоятельствах совершенно оправданная: Доркас знала, что Дэйн Вандерхоф избегает больших вечеринок. — Но очень интересных. Питер Рэмси, например. Вы его знаете — тот скульптор, который сделал замечательную статую для нового здания музея.

— Да, я знаю Питера. У меня есть одна из его работ. Рад буду снова его увидеть.

Повесив трубку, Дэйн улыбнулся. В конце концов, все получилось случайно. Сэвилл не сможет возражать против такого совпадения или обвинять его в нарушении соглашения. Дэйн просто принял приглашение соседки. То, что Франческа, более чем вероятно, тоже будет там, он никак не мог знать заранее. Несомненно, разговор внизу шел именно об этом — Доркас приглашала Франческу на свою вечеринку.

Сейчас Дэйн был взволнован даже больше, чем когда узнал, что Франческа действительно существует. Мысль о том, чтобы увидеть ее вблизи, может быть, даже дотронуться до нее, заставляла его с нетерпением дожидаться Нового года.

— Входите, входите, моя дорогая! — Доркас широко распахнула дверь перед гостями, стряхивающими с себя хлопья снега. — Вы выглядите просто великолепно, — сказала она Франческе. — Правда, Питер? — Доркас тут же поспешно отвела взгляд от скульптора, внешний облик которого явно нельзя было назвать великолепным. К счастью, с тех пор как Питер стал «модным» художником, его эксцентричная манера одеваться больше никого не шокировала.

— Ну конечно! — немного с досадой сказал скульптор. В душе он считал, что черный бархат чересчур подчеркивает ослепительную красоту Франчески. Последняя прямо-таки бросалась в глаза, в то время как Питер предпочитал более, так сказать, приглушенные эффекты. — Но я уже говорил Франческе, что ей не следует надевать черное. Это ее слишком старит.

— Старит? — Доркас засмеялась и повела Франческу в гостиную.

Здесь везде были свечи и цветы с одним и тем же серебристым оттенком, из-за чего Франческа чувствовала себя так, как будто находится в ледяном дворце. На белом фоне выделялись только пылающий огонь и яркая одежда гостей.

— Питер, вы ужасный человек, если заговариваете о возрасте, когда рядом с юной богиней стоит другая женщина! Дорогая, — прошептала Доркас, обращаясь к Франческе, — неужели эти нынешние ужасные битники, или как их там, одеваются на манер нашего Питера?

— Да, но, ради Бога, в разговоре с ним не касайтесь данной темы, — с улыбкой прошептала в ответ Франческа. — Питер считает себя неотразимым, особенно в этом старом армейском плаще с Десятой улицы. Конечно, я могла бы сказать еще кое-что, особенно насчет его длинных волос, но он такой милый, и мне не хочется его огорчать.

Доркас сладко улыбнулась.

— О, конечно! У вас такое доброе сердце! — Она ловко взяла два бокала шампанского у фланировавшего среди гостей официанта и подала один из них Франческе. — Наверное, мне тоже придется приспосабливаться к этому неряшливому новому стилю. Пожалуй, выглядеть как битник скоро станет модным, особенно после того как Гинзберг наделал столько шума своей странной поэмой.

С серьезным видом поддакивая Доркас и веселясь в глубине души, Франческа решила сказать Питеру, когда они останутся одни, что у него складывается репутация законодателя мод. Но ее приподнятое настроение исчезло сразу же, как только Франческа вслед за Доркас подошла к гостям: вечеринка ничем не отличалась от тех, на которых она уже была.

Почувствовав на себе пристальные взгляды мужчин и открытую враждебность женщин, Франческа подумала о том, что зря пренебрегла советом Питера и надела эффектный черный бархат. Ей нужно научиться лучше учитывать ситуацию, чтобы не выглядеть вызывающе или ослепительно. Например, простое черное платье с жемчугом сейчас очень бы подошло.

— Дорогая, я думаю, моим гостям не терпится узнать, кто вы. Я чувствую, как все спрашивают про себя: «Кто это великолепное создание?» Где же моя воспитанность, если я вот так держу вас при себе? — С этими словами Доркас потащила за собой Франческу и принялась представлять ее своим знакомым.

Переходя от одного гостя к другому, Франческа чувствовала, как ее улыбка становится все более натянутой. Все та же знакомая враждебность. Всегда одно и то же: у мужчин она вызывает одновременно и желание, и раздражение, потому что они считают ее недоступной, а женщины завидуют ее внешности. Девушка уже жалела, что пришла на эту вечеринку.

Доркас позвали к телефону. Предоставленная самой себе, Франческа сидела у огня, моля судьбу, чтобы Питер почувствовал ее страдания и пришел с ней поговорить. Но он был занят оживленной беседой с молодым человеком, в котором бледный вид и выразительные руки выдавали художника. Более чем вероятно, что он тоже гомосексуалист, с отчаянием подумала Франческа. На спасение не оставалось никаких шансов.

Приглушенный гул голосов разорвал пронзительный вой сирены. Сердце Франчески зашлось от необъяснимого страха. Каждый раз, когда после бегства из приюта она слышала вой сирены, ей казалось, что это по ее следу идет мисс Пиплз. Франческе вновь вспомнились толстые губы, блеск нездоровых желаний в темных глазах… Она зажмурилась, желая избавиться от непрошеных воспоминаний.

— Франческа, вы похожи на мраморную статую! — Перед ней стояла Доркас, лицо ее горело от возбуждения. — С чего это вдруг вы впали в транс? Но я рада, что застала вас одну, потому что у меня потрясающие новости. Этот телефонный звонок… Дорогая, вы ни за что не угадаете, о чем шла речь!

Франческа покачала головой, думая о том, не почудился ли ей звук сирены, сейчас ставший более отдаленным.

— Сирена… Вы ее слышали? Она так близко! — Франческа вздрогнула. — Какой ужасный звук!

— Дорогая, здесь это обычное дело — горные дороги то и дело заносит снегом. И конечно, под Новый год случаются ужасные аварии. Люди выпьют, а потом едут туда, куда вовсе не стоит ехать. Дорогая Франческа, — сменила она тему, — наверное, вы мой талисман! Вы знаете, о чем я говорила по телефону?

Франческа постаралась стряхнуть с себя оцепенение.

— Откуда? Я ведь не дала вам возможности об этом сказать! — Сосредоточившись, она поняла, что Доркас Лунелли в самом деле сильно возбуждена.

— Моя дорогая, помните, как в первый день, когда мы встретились, я сказала, что в мире моды я ничего собой не представляю, что Атланта не Нью-Йорк…

— Вы отправляетесь в Нью-Йорк! — с искренней радостью воскликнула Франческа.

— Тепло! — Глаза Доркас лукаво блеснули. — Еще лучше, чем Нью-Йорк! Вы слышали что-нибудь о «Мода маньифика»[17] Энрико Джибальди? — Заметив смущенный взгляд Франчески, она засмеялась. — Бедное дитя, сколько вам еще предстоит узнать о мире высокой моды! «Мода маньифика» — единственный весенний показ мод в Европе. По своему статусу он не уступает крупнейшим парижским показам. — Доркас буквально пританцовывала от возбуждения. — Синьор Джибальди входит в первую десятку европейских модельеров, — и он выбрал меня! Меня! О, я как знала, что деньги, потраченные мною на него прошлой весной, окупятся сторицей!

— Мне кажется, что в первую очередь окупаются ваш талант и упорная работа.

— Ну, и это тоже, — скромно согласилась Доркас. — Но все-таки ложа в опере, которую я выбила, кое-чего стоит.

Франческа улыбнулась. Энтузиазм Доркас был заразительным.

— Значит, мистер Джибальди хочет, чтобы вы представили модели для его показа?

— Не только! Он предложил мне открыть отделение моего агентства в Риме — при условии, что я обеспечу все его показы людьми и поставлю хореографию.

— В Риме, который в Италии?

— Ну конечно, в Италии! — Доркас плюхнулась на диван, обмотав вокруг шеи оранжевый шифоновый шарф. — Так что вы думаете о том, чтобы работать у меня сейчас, кара миа[18]? — В глазах Доркас появилось мечтательное выражение. — Я вижу, как вы в одном из платьев синьора Джибальди стоите, прислонившись к дорической колонне, перед руинами Колизея.

На этот раз засмеялась Франческа. Она завидовала Доркас, и не только из-за открывающихся перед ней перспектив, но и из-за ее бьющей через край энергии.

— Погодите! У меня нет подготовки, но даже если бы была, я не могу бросить школу и помчаться в Италию.

— Но вы же можете работать со мной летом, правда? — Доркас откинулась на диване и мечтательно вздохнула. — Ах, лето в Риме! Я уже чувствую вкус макарон у Альфредо. Вы знаете, что у Мэри Пикфорд там была собственная серебряная посуда? Дио мио![19] — внезапно воскликнула она. — Мы же на вечеринке! Что же мы не пьем шампанское? — Она поспешно вышла и вернулась с двумя бокалами. — Обратите особое внимание на песню, которую я поставила.

Когда в воздухе разлилась мелодия «Трех монеток в фонтане», Доркас чокнулась с Франческой.

— За мой и ваш успех и за римские каникулы! — тихо сказала она.

Франческа почувствовала, как у нее внутри нарастает возбуждение. Итак, началось! Жизнь, о которой она мечтала в Пенбакле, становилась реальностью. Появлялось то, чего она была лишена от рождения. Она станет личностью, занимающей в мире свое собственное место.

— За римские каникулы! — возбужденно прошептала Франческа. — Пока не наступит лето, я буду скучать без вас.

— И я тоже, — сказала Доркас, внезапно став серьезной. — Я беспокоюсь за вас, Франческа. Должно быть, вас окружает толпа поклонников.

Франческа посмотрела на свой бокал.

— Разве вы не заметили? Я пугаю мужчин до смерти, или по крайней мере мне кажется, что так происходит, когда я с ними встречаюсь.

— Ну, сюда должен прийти тот, который не испугается. Среди мужчин не так уж много истинных ценителей, и он один из них. Я жду не дождусь, когда он встретится с вами. Кстати сказать, он был именно тем человеком, кто… — Но тут появились другие ее знакомые, чтобы разделить с ней неожиданную радость, и Доркас так и не закончила свой рассказ о Дэйне Вандерхофе.

Франческа была рада тому, что может отойти на второй план. Она была довольна, что Доркас, как того и заслуживала, стала центром всеобщего внимания.

Девушка только через некоторое время узнает, что сейчас чуть не столкнулась лицом к лицу со своим тайным покровителем. Нескоро она узнает и то, почему эта встреча так и не состоялась.

За тридцать минут до того как отправиться на вечеринку к Доркас Лунелли, Дэйн с бутылкой шотландского виски в руке вышел на террасу полюбоваться на сверкающие в долине огни. Возбуждение переполняло его. Сейчас он встретится с женщиной, о которой так долго мечтал. Возможно, он даже прикоснется к той плоти, которая нашла свое воплощение в мраморе и столько времени мучила его.

Дэйн прислонился к перилам, глядя на звезды, которые в горах были гораздо красивее, чем на равнине. Из всех его владений этот дом нравился ему больше всего. Франческе он тоже понравится — Дэйн это чувствует. Возможно, после вечеринки он приведет ее сюда. Он покажет ей звезды, поговорит с ней о совершенстве Вселенной, где все подчиняется законам мечты…

Дэйн был так поглощен мыслями о том, что его ожидает, так очарован магией ночи, что не услышал, как скрипят перила.

Плохо закрепленные доски сначала слабо застонали, затем слегка сдвинулись. А затем рухнули. И тишина заснеженных просторов окутала Дэйна, неся с собой забвение.

В отличие от Франчески он так и не услышал сирены, которая зазвучала, когда слуги нашли его тело.

Когда Дэйна клали на носилки «скорой помощи», в его голове смутной тенью промелькнула мысль: «Теперь она никогда не будет моей». И боль, которую в этот момент испытывал он, была не только физической.

Последнее же, о чем успел подумать Дэйн, прежде чем провалиться в беззвучную черноту: это наказание за то, что он нарушил свое обещание Джейсону Сэвиллу…

Телефонный звонок Питера Рэмси пробудил Джейсона от крепкого сна: ему снилось, что он едет на лыжах по красному снегу.

— Слушай, ты знаешь, сколько сейчас времени? — Но тревога уже охватила Джейсона, в голове у него прояснилось. — Только не Чесс! Надеюсь, ничего не случилось с Франческой?

— Нет, с Чесс все в порядке… — Питер в подробностях рассказал о Дэйне Вандерхофе. Родители Питера рано вернулись домой и видели около коттеджа Вандерхофа машины «скорой помощи» и полиции. Когда Питер вернулся, его встретили печальной новостью.

— Чесс знает? — Джейсон сел, в беспокойстве теребя телефонный провод.

— Нет. Сразу после вечеринки она уехала в Атланту с теми из гостей, кому надо было возвращаться утром. Сказала, что с нее хватит снега.

— Это хорошо. — Джейсон с облегчением вздохнул. — Слава Богу, я убедил Вандерхофа оплатить обучение Франчески за все четыре года. Если бы я об этом не позаботился, мы попали бы в беду.

— Я бы сказал, что в беду попал как раз он, — ответил Питер, немного шокированный бессердечием друга.

— Да, бедняга! Такой большой, сильный парень! Жаль!

Повесив трубку, Джейсон не смог заснуть. Он все думал о Вандерхофе и о том, что с ним случилось. Сначала солдат в автобусе, затем Билли Лейн. И вот теперь Дэйн Вандерхоф.