Любовник из провинции. Наваждение

- Да.

- Я знаю! Я же знаю! - Закричала Леля, - есть гении в любви и когда попадаешь в их ауру - ничего не стыдно и не страшно... Я помню, как мы в такси... Такой ужас, казалось бы... Нет, - счастье... И потом... - Леля замолчала, поняв, что ей безумно хо

чется рассказать Вере об их единственном ТОМ свидании на чердаке... Но она взяла себя за язык. Не надо. Вере? Сейчас, об этом? Когда главное быть или не быть еще одному человеку, митиному сыну, - на земле!..

Вера посмотрела на нее и вдруг поняла, что ближе этой женщины у нее никого нет. Она обняла Лелю и они обе стояли, плача, осыпаемые снегом.

Потом они молча шли к метро, опустошенные, уставшие... У метро Леля спросила, глядя Вере в глаза: ну, что?

Вера опустила голову так, что не видно было лица и сказала: пусть он простит.

Леля вздрогнула, но постаралась нормально ответить: позвони мне завтра. Я договорюсь. Это очень хороший специалист, не бойся.

К врачу Вера шла вместе с Лелей. Та предложила, а Вера не отказалась. Она очень боялась.

Снег уже лежал прочно и Леля предупредила Веру, что надо как можно теплее одеться.

- Но почему? - Спрашивала Вера, стараясь скрыть ужас перед своим близким будущим. Ее безотчетно пугало это требование теплого, очень теплого, всего, чего можно...

Леля беззаботно отвечала, честно тараща свои огромные круглые голубые глаза: ну, у тебя же будет сильное нервное напряжение!.. Тебе будет холодно... Знаешь сама, когда нервничаешь всегда дрожишь и холодно...

Вера верила Лельке, что это только нервное напряжение, а так

- почти ничего. Боль, сказала Лелька, как ранку помазать йодом, щиплет, неприятно и все...

Вера верила, что это так.

Возрастом она подходила к тридцатилетнему рубежу, однако мало, что знала в этой женской области, потому что не любила слушать "бабьи" разговоры: об абортах, родах и другом, еще более

интимном...

Разве могла она подумать, пребывая в разреженной атмосфере любви с Митей, что ей придется говорить именно о "бабьем". И с кем? С Лелей!

И в сотый раз выспрашивала Лелю, (которая два раза делала аборт. От мужа), ну какая это боль? Скажи поточнее...

Леля уже была на пределе и раздраженно ответила: я же тебе сказала, как йодом по ранке...

Они подошли к маленькому московскому особнячку, еще прошлого века.

Им открыла неприметная женщина как бы без возраста.

Они вошла в большую комнату, видимо, гостиную.

За толстыми стенами особнячка не слышны были ни трамваи, ни автобусы, сплошняком идущие по этой узкой улице.

В комнате стоял большой круглый семейный добротный стол, покрытый вязаной скатертью. На стенах старые фотографии с давними людьми,- мужчинами и женщинами, в собольих душегреях, вицмундирах, фраках.

Из темных двухстворчатых дверей вышел толстый большой человек с круглой как шар головой, в круглых очках. Он был в синем халате поверх обычной одежды и это почему-то привело Веру в совершенный ужас: как мясник... Хуже, - палач... Подумала она и задрожала, затряслась, даже в своих теплых свитерах и кофтах...

А врач весело спросил: кто? Вы? - и прямо глянул на Веру.

Она заставила себя кивнуть. Врач улыбнулся, и потирая руки, сказал: вон она какая рыжая! И с меня ростом - справлюсь ли?

И захохотал.

Вера почувствовала, что у нее кружится голова и вполне возможно, она грянется в обморок. Она взяла лелину руку и Леля, ощутив ее дрожь, попросила шутливо, - на правах знакомой, - и всерьез: Василий Ильич, мы первый раз, не надо нас пугать...

Врач сразу стал строгим: Елена Николаевна, милая моя, посидите здесь, тут вам и журнальчики и все для времяпровождения, а мы пойдем.

Он взял Веру за руку и оторвал от Лели довольно резко.

Вера еще оглянулась на Лелю и заметила какое-то странное выражение ее глаз: не жалеющее, а будто укоряющее...

Они прошли с доктором коридорчик и вошли в торцовую дверь. Комната была облицована белым кафелем, на окне - белая зана

весь, плотная как простыня.

Василий Ильич дал ей такой же синий халат, нитяные белые чулки и сказал: переодевайтесь. Снимите свое, наденьте халат и чулки.

Вера взяла вещи, но ничего с ними не делала, - не раздевалась и не переодевалась.

Врач доставал что-то из медицинского шкафичка, - какие-то огромные щипцы, еще что-то подобное, и не оборачиваясь, спросил: готова, миленькая?

Она промолчала и дрожала, как дрожала их собака, когда ее отловила собачница, а Вера, выдрав от нее свою Динку, плача, несла домой. Динка не лаяла, не скулила, а тряслась вот такой крупной тряской.

Василий Ильич обернулся и посуровел: это не дело, миленькая моя, так мы с вами весь день проваландаемся! Давай, красавица,

давай, - он подошел к Вере и стал отдирать ее от стены, как давеча от от Лельки.

И приговаривал: ну и что, - первый раз! Все бывают в первый. У меня пациентки по пятнадцать раз делают и ничего, - живы-здо

ровы, чего и нам желают. Через пять минут ты, как новенькая будешь! Побежишь с подружкой кофе пить в кафе. У нас тут отличное кафе...

Он уже вел Веру к столу, покрытому клеенкой.

А она все спрашивала его: правда не больно? Правда?

И доктор откликался добродушно и уверенно: конечно, правда. Я, миленькая моя, неправды не говорю. Ложись-ка на столик...

А сам опять полез в медицинский шкафчик.

Вера стояла и смотрела на стол с потертой цветастой клеенкой, и думала, что клеенка, - это потому что кровь. Митиного мальчика...

Тут-то она и грянулась об пол. Врач обернулся, чертыхнулся, поднял ее, положил на диван, также застеленный клеенкой, и ударил раз и другой по щекам.

Она пришла в себя и удивилась при виде чужого мужика, склонившегося над ней. Что это? Кто? И сразу все вспомнила.

Нет! Никогда! Если она увидит ЭТУ КРОВЬ! она умрет или сойдет с ума... Нет!!

И она сказала, стаскивая халат и чулки.

- Нет, доктор, я не буду... Я не могу... Я заплачу за беспокойство...

И стала быстро при нем одеваться, а он стоял в онемении и только багровел лицом.

Вдруг он рывком открыл дверь и держа ее открытой, заорал: выметайся, дура стоеросовая! Голову мне заморочили! Я бы уже двоих принял! Вон отсюда, коза!

Слава Богу, что она сразу нашла ту комнату, где сидела Лелька. Та удивленно подняла голову от журнала: как? Уже все?

Вера не успела ответить, как ворвался врач, гремя глоткой: забирай свою дуру! Но денежки - попрошу! Она меня за нос водить вздумала! Коза!

Леля тоже затряслась и сказала, роясь лихорадочно в сумочке: вот, пожалуйста, Василий Ильич, как за аборт и консультацию, вот, - и совала ему в руки кучу денег. Он взял, пересчитал и снова заорал: вдвойне! Втройне надо с вас взять! Голову заморочила, дура!

Они быстро вышли.

Леля громко сказала: сам козел, и еще сумасшедший.

Вера ни на что не реагировала.

Ее потрясли эти старые, затертые многими бабами клеенки, с которых потом смывали кровь детей...

Она вдруг подумала, что не будь Лельки, пожалуй, этот бешеный доктор затащил бы ее на стол, призвав на помощь безликую бабу, а может, и еще кого... И что бы она смогла сделать? Кричать и биться? Звать на помощь? Убили бы ее вместе с младенцем неродившимся...

Вера твердо уверилась, что убили бы, - чтоб не устраивала в этом жутком домишке не нужного шума.

Лельке сказал бы: смерть от шока или там, что до него она, Вера, "ковырялась", - и он ничего не смог сделать...

Запросто! И чтобы стала делать Лелька? Ничего. Что бы она смогла? Доказывать по судам и милициям? Что? Что она сама туда

девицу направила?..

Вере стало невыносимо страшно, - этот доктор с круглой головой и шуточками-прибауточками, - из ночных кошмаров.

И вдруг Веру как-то отпустило, и возникла эйфория: она не отдала своего ребенка, как агнца на жертвенное заклание! Какое счастье!

А остальное, - чепуха. Все решаемо!..

Они сели в такси и рванули с этой улицы и от этого домишки, где все непередаваемо страшно началось, но счастливо закончилось.

Не сговариваясь, попросили остановиться у какого-то кафе по дороге. Заказали кофе и бутерброды, - ощутив страшенный голод - и только тогда почувствовали себя в нормальной жизни...

Даже выпили немного, - сказав смешно: с избавлением.

И стали обсуждать верино положение.

Елена Николаевна предложила такое вранье: Вера вышла замуж.

За капитана дальнего плавания, летчика, дипломата ( тут они обе усмехнулись), - придумать несложно. Леля даст ей свое обручальное кольцо, а в отдел кадров можно пока не давать сведения: фамилию она как бы оставляет свою...

Но Вере этот вариант не подходил. У нее полно приятельниц, которые удивятся, - не показывает мужа, никого с ним не знакомит?.. А уж когда ребенок появится... - Начнется светопредставление! И где тот муж? Нет.

Они снова упорно думали...

- Послушай меня еще. Если ты говоришь, - братец у тебя говнистый, и женится скоро, там тебе делать нечего. Это - первое. Второе... - Леля как-то странно посмотрела на Веру, будто желая что-то сказать и боясь, но все же решилась, - второе, - или самое первое, - мы должны этого ребенка растить вместе, я буду принимать такое же участие в нем, как и ты! Теперь, слушай,

что...

- Нет. - сразу же перебила резко Вера.

Леля обиделась.

Она опустила голову,слезы навернулись на глаза.

Вера поняла, как не только обидела, но оскорбила Лельку своим резким категорическим отказом.

... Какая же она свинья! Ведь Лелька отговаривала ее от аборта!

Но поступиться ребенком! ЕЕ и МИТИНЫМ! Этого она не могла.

- Прости, Лелечка, дорогая, - сказала она извиняющимся тоном, - но все проблемы я буду решать сама. Извини, я - грубая и хамская... За тон извини, - не за смысл.

- Ага, - сказала холодно и спокойно Леля, подняв голову и сияя

голубыми глазами, - когда я занадобилась, то и проблемы стали

моими, а когда ты отвертелась, - меня по боку? Ты - как была

эгоисткой и свиньей в отношении меня, так и осталась. Пока. Про

щай.

Леля быстро встала, кинула на стол деньги и вышла из кафе. Вера в ступоре наблюдала, как она взяла на стоянке такси и

уехала. Вера не побежала за ней. Что толку? Другого ничего она Лельке не скажет.

Дома ее встретил брат не в лучшем настроении и предложил поговорить.

Они сели на кухне. Вера налила себе горячего чаю, - дрожь, время от времени, - еще пробирала ее.

Если бы у нее был настоящий брат!.. Душевно. Порыдала бы она у него на груди, а он бы сказал: сестренка, какие проблемы! У тебя же есть БРАТ! Но что мечтать зазря! Что есть, то и есть.

Влад начал сразу, как говорится, с туза. Он заявил, что на той неделе они с Люсей расписываются и... - он помолчал и закончил довольно мрачно, у нас через два месяца будет ребенок.

Вера чуть со стула не упала: везде дети!

- Дети - это прекрасно, - изрекла она и спросила, - ты не рад?

- Я? - Переспросил Влад, думая, видимо о чем-то другом, - почему? Рад... Но возникает масса проблем, Вера...

Она усмехнулась, и подумала, ты, миленький не знаешь, какая "масса" этих проблем...

А вслух удивилась: какие же, братик?

Он не терпел, когда она его так называла. Ему казалось, что сестра со своими журналистскими закидонами недостаточно уважает и его самого и его работу, считает шоферюгой, только в воздухе... Он помрачнел еще больше: Вера, нам надо серьезно подумать об обмене. Мы в одной нашей халупе не сживемся, да еще ребенок

(а потом и второй, подумала Вера и некстати улыбнулась).

Влад взвился: что ты ухмыляешься? Знаю я тебя! Дерьмо какое -нибудь нальешь! На Люську, что она меня заставила! Я сам! И нечего святошу из себя корежить! У тебя самой мужик ночевал!

- Ну и что? - Разозлилась Вера, - ну, ночевал! И еще ночевать будет! Твое-то какое дело?

Влад вскочил: не-ет, дорогая сестренка! Больше он тут ночевать не будет! Поняла? Нечего бардаки устраивать! Люська из порядочной семьи, к такому не привыкла!..

Не успел он это сказать, как Вера закатила ему пощечину. Он схватился за щеку, обалдел, но через секунду ринулся на нее.

Она успела выскочить из кухни, промчалась по коридору и заперлась у себя. Такого у них давненько не было...

Раньше, когда Влад был еще сопляком, а она уже девушкой, Вера пыталась его воспитывать и иногда давала подзатыльника, но он всегда отвечал ей и она убегала. Скоро она поняла, что воспитанию он не поддается и перестала этим заниматься.

И сделала замок к своей двери.

Влад орал за дверью. Чтобы она выметалась, что он ее ненавидит, что она - рыба безглазая, что нашелся на нее только один хиляк...

На что она ответила из-за двери, что пусть его дура Люська дезодорант попросит достать, - от нее потом несет, как от разно

рабочего...

Влад аж завизжал от злости и шарахнул кулаком по двери. Дверь тихо издала какой-то звук, - треснула, что ли? Влад еще поорал,

чтобы она и не думала здесь жить, пока они обмениваются, и что

она поимеет коммуналку! Их трое, а ей, - выдре одинокой, - кроме

коммуналки ничего не светит.

Она довольно тихо сказал: поимей совесть, Влад. Тебя слышно на весь подъезд. Итак мне говорят, что это ваш брат ни с кем не здоровается?

Этого ей никто не говорил, но она знала, как Влад бережет свою репутацию и считает, что она - стерва, а он - милый парень и страдающая сторона. Тем более, он - летчик!

Влад ушел в свою комнату.

В квартире наступила тишина, а Вере стало тошно. Еще этот!.. Только она освободилась от одной беды, как навалилась другая. Но она и сама понимала, что жизни у нее здесь не будет. Влад сделает для этого все, да и, судя по всегда недовольному личику его контролерши, та сложа ручки сидеть не станет.

И начнется такая коммуналка, где соседи подсыпают крысид в суп... Обмен, конечно, и только обмен. Но как ей не хочется уезжать отсюда! Где стены еще помнят маму и папу, где прошло ее детство... Хоть плачь снова! Почему у нее такой злобный брат? Может и она - такая? Мама была мягкой и милой, и они с папой никогда не ссорились, по крайней мере при них, детях. Наверное завтра Люська въедет сюда, уж Влад постарается...

Никуда они ее не выкинут, но! Но хочет ли она этих нервотрепок? И как это отразится на ребенке?.. Значит завтра же надо бежать на Банный и рыскать там в поисках вариантов обмена, потому что братец расстарается, чтобы упечь ее в коммуналку!

Тут она вспомнила о Лельке, вернее, она все время о ней помнила, но отгоняла эти мысли... Лелька опять нужна!.. Но Вера послала Лельку куда подальше . Очень гордо и независимо! Ан, нет, сказала судьба, рано пташечка запела! Как бы кошечка не съела... Вот кошечка и съела.

Нет, Лелька звонить просто неприлично!

... О, Господи, что же ей делать, научи и подскажи...

Утром Вера позвонила на работу, сказала, что с программой будет монтироваться вечером, и рванула на Банный.

Она никогда не была здесь, - всю жизнь они прожили в одном месте. Не было надобы в Банном.

Тут взад и вперед бродили люди, вроде бы так, прогуливаясь по этому довольно занюханному местечку, кучковались, двоились, тро

ились...

Вера не представляла сам процесс и остановилась, выбирая, к кому бы обратиться.

Конечно, ушлые и дошлые сразу поняли, что девчушка - новенькая и ее чем скорее - надо обратать. К ней подскочил какой-то мерзейший тип в вязаной шапке, задрипанном пальто и со вполне опухшей физиономией. Но очень галантный. Он спросил, что она хочет и что имеет, он, де, - опытный маклер и устроит все по первому классу. Вера подумала, что сейчас ему похмелиться надо по первому классу, - это да, и ответила, что ей не нужен маклер, у нее договоренность. Еще подходили, более приличного вида, но она их всех боялась: как она, женщина, одна, сможет противостоять этим ушлым и дошлым? И знать,- обманывают ее или нет?

Она решила присмотреться к толпе, выбирая одиноких приличных баб, и только к ним подходить. Было холодно, она замерзла, к ней снова подкатывались все те же маклеры, но она им коротко отвечала: спасибо, я уже договорилась.

Наконец ей приглянулась пожилая дама в пальто с чернобуркой, и взгляд у дамы был такой же, как и у нее, - растерянный.

Вера подошла к ней и, уже научась, спросила: какие у вас варианты? Я не маклер.

Дама обрадовалась и, взяв Веру под руку, отвела в сторону. Подозрительно оглядываясь, дама шепотом сказала, что ей нужен разъезд четыре на две...

Вера расстроилась и ответила, что у нее тоже разъезд.

Дама довольно горестно воскликнула: здесь почти все на разъезд. А к маклерам, милочка, ни за что... Я здесь третий раз и еще ничего приличного не предлагали. Думаю, с этими жуликами тут каши не сваришь. Только если по знакомству... Буду искать через знакомых и друзей. Советую вам тоже. Я вижу, вы такая же, как я, то есть, приличная женщина. Нам тут не место. Облапошат и досвиданья не скажут. Уходите. И я сейчас уйду.

Дама и вправду испарилась, а Вера толкалась до темноты. Маклеры больше не подходили: поняли, что она им врет, не же

лая иметь с ними дела. И ухмылялись. Мол, стой, стой, сапоги протрешь, а ничего не получишь без нас-то!..

Вера еще к нескольким подходила - все были на разъезд.

Домой с работы она приехала в час ночи.

В квартире стояла тишь, но, вешая пальто в шкаф, она увидела люськину котиковую шубейку. Сердце у нее дрогнуло: значит, здесь... Значит, начало военных действий открыто. Но она так устала, что на раздумья сил не было, только подумала, что хорошо, что завтра она работает с одиннадцати, - "эти" уберутся раньше.

Утром, пока пила кофе, поняла, что на Банный больше не пойдет, и вдруг разозлилась на весь белый свет: на Митю, у которого нет никаких проблем, на Лельку, у которой тоже все в порядке...

В общем Вера была раздражена и сначала решила на все плюнуть: пусть идет, как идет! Выкинут ее в коммуналку? - пусть! Значит, она такого достойна! Размазня! Только и умеет свои программы стряпать: сю-сю, лю-лю... Они ей, если честно, так надоели! Этот

пустой треп с бабьем, - какой муж, да какая любовь, да то, да

се...

И отдельно как бы от нее, от ее злости, и раздражения, организовалась идея: надо звонить Лельке. И спросить ее ( опять! А что делать? Ближе-то оказалось, никого и нет!), нет ли у нее или у кого знакомых своего маклера, - без этого, она поняла, - невозможно.

Звонить же Лельке не хотелось. Она понимала, что этот звонок будет выглядеть уже беспределом наглости. Потом. Позже.

Вера отправилась на работу. И, проехав мимо Телеграфа, вдруг выскочила на следущей остановке, и как полная идиотка, пошла к окошечку международной корреспонденции, ругая себя последними словами.

... А вдруг и напишет? Ну, открыточку-то бросить можно! С каким-нибудь поздравлением... Хотя бы с прошедшими ноябрьскими...

Писем, естественно, не было.

Леля тоже тихо маялась дома. Сначала она дико обиделась и разозлилась на Веру. Какая оказалась девка! Наплевать ей на все. На то, что из-за нее Елена не сможет теперь никого направить к Василию, а он - врач классный и берет нормально, не дерет три шкуры!.. Как она из-за ребенка фыркнула?! Что, Леля претендует на него? Нисколько! Помогла бы ей, дурочке, взяла бы на какое-то время к себе... Как Вера думает со всем решать?..

Леля расстраивалась особенно из-за того, что после их ссоры, Вера, наверняка, ей не позвонит... А уже не думать о митином сыне Леля не могла. Она должна, обязана его видеть. И не только!

Она будет участвовать в их жизни: Веры и ребенка. У Веры никого нет. Голым - голо. Даже подруг не очень, так, - подружки, а это совсем не то, что - ПОДРУГА. ДРУГ.

Какого же черта Лелька сидит и кислится? Плевать на гордость. Надо звонить самой и не мытьем так катаньем завладеть позицией...

- как раньше?.. - крестной. Второй матери. Но звонить нужно так, будто расстались они наилучшим образом и неважно, кто звонит первый.

Если, конечно, она не закусила удила и не пошлет Лелю куда подальше.

Квартира у них четырехкомнатная: спальня, комната сына, гостиная и кабинет Володьки. Кабинет ему не нужен. Что он там делает? Все материалы у него на работе, он - большой начальник, а большие начальники бумаг на дом не таскают. Кабинет для него - игрушка. "Я пошел в кабинет", говорит он значительно, и скоро можно слышать мирный храп. У него там заветная бутылочка коньячка, пресса, кожаный мягкий диван, промятый его "работой"...

Леля отправилась к мужу.

Он только собрался до обеда полежать и был не очень доволен ее появлением. Давно уже прошли страсти-мордасти, давно они были равнодушны друг к другу и спали-то с близостью пару раз в месяц.

Леля догадывалась, что мужа и его хорошенькую секретаршу Танечку связывают не только официальные отношения, но ей это было безразлично.

Володька неодобрительно посмотрел на нее, когда она вошла в кабинет.

Леля сказала: я ненадолго. Мне надо тебе кое-что сказать...

- Забеременела, что ли? - Со свойственной ему грубоватой и глуповатой простотой спросил Володька, - и добавил: шутка.

- Вот именно, - холодно откликнулась Леля, - шутки, боцман, у вас дурацкие... Но раз уж ты коснулся такой темы, то скажу, что забеременела не я, а моя ближайшая подруга Вера и ей до родов придется у нас пожить, и именно в твоем кабинете.

Леля решила сразу сказать все, тем более, что Володька сам задал тему.

Она не ожидала такой бурной реакции.

- А где я буду? С Клавой на кухне прикажешь? Или в спальне?

Ты рехнулась совсем со своими бабами! То эта Кира-дыра была, ты с ней носилась, но та хоть на жилплощадь не претендовала, теперь какая-то Вера! Кто она такая? Я ее не слыхивал и не видывал! Нет, матушка, хочешь поселяй ее у себя, а я кабинет не отдам!

Леля поняла, что замахнулась на самое неприкосновенное. Она могла бы это предположить! Но для Веры - кабинет был бы оптимальным вариантом. И для них для всех. Ну, что ж, спальня большая - восемнадцать метров, кровати две, как-нибудь они с Верой не передерутся... Но сама понимала, что затеялась с глупостью. Не примут мужики - и сын, наверняка, - чужую женщину, да еще беременную... И Вера неизвестно - согласится ли...

Сказала же она следующее: хорошо, Володя, если тебе так дорог кабинет, живи в нем! Мы с ней можем действительно в спальне...

Но это же не навечно, пойми ты! На короткое время. Она подыщет себе что-нибудь...

- Она, что? С периферии? Лимита? - спросил Володька.

- Конечно, нет! У нее в Москве прекрасная квартира, но... - тут Леля замялась и Володька, ухмыляясь, дополнил: понесла, поди, от женатика! Лет-то ей сколько? Как тебе? Тогда... - он не успел сказать, что "тогда", как Леля перебила его: ей двадцать пять,

- и он не женатик. Заграницей. Они поженятся, когда он приедет, через два года... А пока...

- Хрен с ней, пусть у тебя поживет, - вдруг смилостивился Володька, услышав про заграницу и поверив этому, - только недолго. Не могу, когда чужие мотаются в доме.

Звонил телефон. Вера взяла трубку ( так и не удосужилась позвонить Лельке!). Лелька! Этот звонок был для нее сейчас почти равен митиному!

Леля как ни в чем не бывало спросила, собрала ли Вера ла свои кости в одно место?

Вера радостно рассмеялась ( вполне искренне!) и сказала, что кости свои места разыскали и в порядке, а мозги никак не найдут крышу.

На это Леля заявила, что мозги вполне возможно найдут ее, если Вера после работы заедет к Леле... Есть разговор.

Вера ответила, что у нее тоже есть разговор и она как раз собиралась Леле звонить.

- Все к лучшему, - сказала Леля, и они расстались, довольные другом и каждая - собой.

Они встретились, - будто и не ссорились и обе были рады этому.

И убрались в спальню, - покурить, выпить кофе и, конечно, поговорить.

Вера решила не начинать, - подождать, что скажет Леля...

В спальню заглянул муж Лели, Вера его видела давно, раз или два. Вошел бывший красавец, теперь несколько пооблезлый, но еще сохранивший фигуру, а на голове столько волос, сколько нужно для покрытия лысины... Ничего мужик, но Вере такие не нравились.

Лелька его довольно бесцеремонно отправила, а он зыркнул на Веру любопытным глазом. И сына увидела Вера - симпатичный высокий, блондин, с лелькиными голубыми круглыми глазами, лет шестнадцати-семнадцати... Кино-герой из русской былины! Вера сказала об этом Лельке, та не очень отреагировала, махнула рукой, - не такой уж и "герой" Алешка, - ленивый, учится кое-как и куда его запихивать после школы, - ума не хватает...

Они замолчали и посмотрели друг на друга. Леля спросила: ну, кто первее?

Вера засмеялась, - хочешь я... Она решила, что не будет ждать лелиных измышлений.

Рассказала о своей разборке с братом, о том, что он женится и у них через два месяца будет ребенок... О своем походе на Банный...

Не успела высказать свою просьбу, как Леля среагировала на ее рассказ.

- У моих знакомых есть два отличных маклера, - честнейшие ребята, братья, Миша и Гарик! Они уже многим помогли! Хорошо, что ты мне сказала, а то моталась бы на этот Банный! Туда вообще нельзя ходить! Спросила бы меня!

- Но откуда же я знала, что у тебя такие знакомства! - Оправдывалась Вера, думая, что правильно рассчитала, - и тут у Лельки есть знакомства.

- Надо было позвонить, спросить... - Откликнулась укоризненно Леля, Ладно, не будем выяснять отношения! А то твой братец начнет раньше тебя!

Дозвонилась она уже к братьям-маклерам поздно, однако они сразу же согласились завтра подъехать и, посмотреть квартиру.

Леля не стала выносить на совет свои планы - уже ни к чему... Спросила, что Вера придумала с "сокрытием"?

- Есть идея, - отозвалась Вера. - Я уйду из редакции, из Радио, совсем, - ответила Вера.

- Как? - удивилась и обеспокоилась за нее Леля, - а как ты будешь зарабатывать? И вдруг тебя не возьмут обратно? Ведь им нужна такая программа! Вера, подумай... Возьмут другого, на такую работу многие губешки раскатывают!

- Я подумала, Лелька, - ответила Вера твердо, - возьмут обратно, никуда не денутся. Уйду я не просто так, - сварганю пару-тройку передач, за них заплатят. Деньги будут. Продам, в крайнем случае что-то... Скажу, что собралась писать книгу о своих клиентах. Не возьмут - и не надо, надоело мне там, хочется чего-то совсем новенького, на телевидение пойду! Да найду я работу, все ж профессионал, елки-моталки!

Леля задумалась. Что ж, в этом, пожалуй, есть своя сермяга. А уж она, Леля, не даст им помереть с голоду! И надо будет братьям перезвонить и уточнить район: только тот, где живет она сама... Но вот об этом Вере знать не надо.

- Скорее всего, ты права, - медленно произнесла Леля, - тебя знают... А за ребенка можешь не волноваться, найдем няню-кормилицу! Сможешь работать через два месяца! Мы с тобой вдвоем горы передвинем, куда нам надо! Кстати, - сказала Леля тише и серьезнее, - я именно об этом тебе хотела сказать, там, в кафе, после визита к Ваське... А ты взъелась!

Вера уже думала о том, что она одна, без Лельки, ее участия и, оказалось, деловизма, ничего бы не сделала!.. И чего она на Лельку тогда наорала?

И сказала: Лель, ты должна меня понять! Я чуть ребенка по собственной тупости не потеряла, а тут ты так категорически... Прости. Я ведь понимаю, что ты - мой единственный друг... Вот так странно получилось... - Она задумалась и закончила: это только потому, что ты такая, уникальная.

дела.

Леле было приятно, что Вера так сказала, но втайне она-то знала, что помогает ей потому, что Вера имеет отношение к Мите, и не просто отношение - у нее родится его ребенок! О чем Леля не могла, не имела права и не смела даже мечтать.

И чтобы не подавать вида, как она рада, Леля сказала: Митька там ничегошеньки не знает. Приедет,- а тут сюрприз. Сын. Да еще Митя.

Вера вспомнила о Риточке...

И решила рассказать Лельке. Уж если все, - так все до точки. Режь последний огурец, рви на тряпки последнюю рубаху!

- Леля, коли уж ты вспомнила Митю, то я тебе кое-что расскажу... Но предупреждаю, - не сладенькие картиночки... Хочешь? Или не надо? - Вера сказала это так, что Елена Николаевна как-то сжалась, испугалась, и не знала, что ответить. По виду Веры это - очередная митина пакость, ну не пакость! - предательство, сплетня, измена, возможно, уже Вере... Но тут же подумала: если любить Митю, надо знать о нем все... и продолжать любить. Так она решила. Потому что без этой любви у нее исчезнет смысл жизни. Володька - чужой человек, в принципе, Алешка? Был маленьким, был

- своим, теплым, необходимым, она ему была нужна... Теперь - нет.

- Давай, - ответила Елена Николаевна, - говори все, ничего не утаивай. Я - терпеливая.

Вера рассказала Леле о Риточке, Анатолии, Анне и свидании Мити с этой семейкой... Все рассказала.

Леля слушала Веру, изумляясь и лихорадочно воспринимая рассказ. Так вот он какой... Дрянь? Нет. Бабник последнего толка? Нет и нет! Он мотылек. Легкокрылый, радужный, сиюминутный. И сексуальный.

Женщины для него, - это не обычные люди, друзья там, знакомые и прочее. Они - источник наслаждения. И только. Ни одну из них он не любит, потому что не умеет. Просто наслаждается, и в этот момент королева та, которая лежит рядом... Наверное, так... Но он не каждую возьмет в постель. Не каждую! Нэля, его законная жена, например, попала туда - чисто случаем. Риточка, - тем более. А вот она, Елена Николаевна, и Вера, - не случайности. Они обе - предметы его страсти, страсти радужного мотылька, летящего на огонь. От того, что он - мотылек однодневка, страсть его не слабее и не ниже, а сильнее и выше обычной страсти обычного мужчины...

Митя так поднимает все высотами своей необычной страстности, что все оказывается необычайно прекрасным... Даже их любовь на этом чердаке...

Так, по крайне мере, кажется ей.

В рассказе Веры ее заинтересовала отнюдь не Риточка, она была лишь временным вместилищем его ребенка, его дочери. Маленькую Анну ей захотелось увидеть. Бедный заброшенный ребенок!..

- Послушай, - сказала она Вере, дотронувшись до ее руки.

Вера сидела, опустив голову, видимо воспринимая заново все, что рассказала и испытывая возможно недобрые чувства к Мите, какие были когда-то и у Лели...

- Послушай, Вера! Давай разыщем эту Анночку и посмотрим на нее. Просто так. Ты не хочешь?

Вера мотнула головой: нет.

... Ну, конечно. В душе Веры сейчас нет доброты... Леля пойдет одна. Но куда?

- Как ее фамилия?.. Этой Анночки? И где они примерно живут?

- Зачем тебе? - Трепыхнулась Вера,- Не будь дурочкой, Леля, не лезь.

Леля покачала головой: зачем ты так, Вера? Ребенок-то ни в чем не виновен. Можно как угодно относиться к Мите... Не знаю,

мне хочется ее увидеть.

Вера усмехнулась: а если он набросает десяток детей? Тебе их всех захочется увидеть и что-то совершить? Удочерить-усыновить?

Леля посмотрела на нее своими круглыми голубыми глазами и ответила: пожалуй, - да.

Вера обняла ее: глупая ты, Лелька! Но добрая до неприличия...

- Я, наверное, вовсе не добрая... Я просто люблю Митю.

- До сих пор? - Удивилась Вера, - такое может быть?

- Как видишь, может, - ответила Леля, все так же прямо глядя Вере в глаза.

- А я бы наверное, не смогла... - сказала та медленно.

- Это значило бы, что ты его и не любила. - Твердо сказала Леля.

- Я его люблю... Но не так. - ответила Вера и добавила: слушай, уже два часа ночи. Хватит нам о Митьке болтать! Спать надо! Все. Наш план таков, как я понимаю: обмен. Я ухожу с работы. Мы вместе воспитываем митькиного сына. Я поняла, что не имею права отделять тебя от этого. Лелька, как же я ТЕБЯ люблю!

- Вера, - попросила Елена Николаевна, - вспомни хоть что-нибудь, где эта Анночка живет?..

Вера ответила сразу: он говорил, что тащился с Солдатской улицы, там какое-то старье дома... Больше ничего не знаю. Ну, и этот, муж Риточки, Анатолий, дипломат. Бабку он как-то интересно назвал... Роза?.. Нет... Раиса! То ли Артуровна, то ли еще как-то так. Теперь уже точно все. Отстань. Я умираю - спать.

Когда Леля проснулась, подруги уже не было, только записка на столике: Лелька! Спасибо тебе за все. Сегодня попытаюсь поехать домой. Днем буду в бегах. Позвоню. В.

Леле это было наруку: она свободна, а свобода ей сегодня была нужна.

Принарядившись, забрав в сумку коробку конфет из дома и из своих плюшевых игрушек ( она их собирала и все, кто ездил в загранку привозили ей что-то: слоненка, крокодила, обезьяну...),

выбрав прелестного чау-чау, она поехала искать Солдатскую улицу,

узнав, что та находится где-то в районе Бауманского метро.

Леля довольно быстро разыскала ее.

Старая, старинная улочка как-то заставляла забыть о конце двадцатого века и его проблемах.

Красивая, небольшая, старинная церковь Петра и Павла, - ей сказали... Немецкое кладбище... Лефортово. "Военная Гошпиталь"

на фронтоне - ныне госпиталя Бурденко...

Трехэтажный деревянный дом тоже нашелся - улочка-то всего-ничего, из нескольких домов. Погода ей не помогала, - было холодно, мела поземка, сухая и колючая.

Елена Николаевна села на скамеечку под навесом и стойко приготовилась кого-нибудь ждать, чтобы уже конкретно спросить о девочке Анночке... Она надеялась на случай. И случай, когда его подспудно ждут, незамедлительно приходит.

Через примерно полчаса из домишки вышла баба, а если точнее - бабка, но отнюдь не старушенция. И явно, выпивоха, о чем говори

ли ее заплывшие, но зоркие глазенки и свекольный цвет лица.

Она уставилась на Лелю и та решила, что именно такая тетка ей нужна и пожалела, что не прихватила бутылочку чего-нибудь...

А это, как вы поняли, была сама собой Раиса Артемовна. И вышла она вовсе не из желания подышать свежим воздухом, а со вполне четкой целенаправленностью: купить бутылку, так как к ней обещалась придти Любаня с Синички. Пока Аничка спит, можно и посидеть хорошенько - девчонке она дала снотворного, а то такая бессонная зараза, что хоть из дома беги, всегда глазами зыркает! Раисе сестричка знакомая из 29-ой больницы дала слабых снотворных, сказала - безвредные для ребенка.

Раиса вышла и стала столбом посреди двора - таких дамочек у них тут нету! Разве только Ритка ее щеголяла, да и то не в такой шубейке...

Может, ищет кого, а Раиса поможет. Такие дамочки, - Раиса

уже увидела лелины круглые голубые глаза, излучающие свет и растерянность, - легко расстаются с денежками.

- Вам кого надо? - Ласково спросила Раиса, подходя к дамочке и обсматривая ее своими щелочками, однако все примечающими!

Дамочка как-то заелозила и сказала, мямля и заикаясь: да, я ищу одну молодую пару... Риту и Анатолия...С девочкой, Анночкой...

Раиса еле на ногах удержалась: вот везуха так везуха! Не иначе ее молодые-удалые прислали... Да не пустую! Уж это как пить дать!

- А вы суда и попали прямиком, - заворковала Раиса насколько могла нежно, - я ихняя мама, аничкина бабушка, Раиса Артемовна. а вы, кто будете? От них, из этого, как его... Ажира?

Леля было ухватилась за это, но тут же поняла: не вылезет она с "Ажиром", что значит вероятно, - Алжир... Ничего она не знает да и подарки хилые...

Поэтому сказала: нет, я не совсем от них... Я думала, они еще здесь... Я - ритина приятельница... С прежней работы (какой? Ладно, как-нибудь! Но бабка проста-проста, а глаз хитрющий и не дурной...)... Узнала через знакомых, что у нее дочка родилась, ну вот пришла проведать и подарочек небольшой...

... С какой-такой работы? подумала Раиса, темнишь, дамочка... И

фамилие не назвала риткино, - не знает?.. Ой, никак от этого

Митьки бабенка! А она ему кто? Мамаша? По виду - за сорок, может и мамаша, или старшая сестрица, или еще кто.

А вслух сказала: как вас звать-называть? И в дом идемте.

Леля назвалась своим именем, побоялась соврать, вдруг вылетит из головы?..

Они прошли в дом. Внутри он бы еще старее, но у Раисы была вполне приличная квартирка, крошечная, правда. Где же Анночка? Но это потом, а сейчас надо срочно давать этой Артемовне деньги, чтобы она купила себе бутылку да и Леля рюмку выпьет, - чувствовала себя Леля не в своей тарелке, - в чужой, да еще с супом.

Раиса сняла с нее шубу, повесила на распялки, усадила в кресло, достала из холодильника капусту, огурцы, селедку, - подводочная закуска, и только было начала сетовать, что, вот, бутылочки нет, как Елена Николаевна полезла в сумочку, достала двадцать пять рублей и попросила, Раиса Артемовна, если не трудно, я у вас тут ничего не знаю... Купите нам с вами бутылочку и что еще захотите... Для девочки у меня есть, - и она вытащила из пакета собачку и конфеты, финские, - в очень красивой коробке, с

прозрачным верхом и разными финтифлюшками.

У Раисы загорелись глаза: и на деньги, и на конфетки.

Собака тоже хорошая, только лучше бы чего из одежки... Хотя было, что надеть Анночке. Анатолий сначала не хотел отдавать, что купил там, потом как-то бросил сверток на диван, сказав, - что мне торговать этим? Пусть носит.

- Конешно, конешно, схожу, - запела Раиса, - только вы-то водочку не пьете? Вам - красненького?

- Отчего же? - Удивилась Леля, - пью я водку, а вино как раз и не люблю.

... Купит какого-нибудь портвешка!

Раиска обрадовалась и убежала быстрехонько, кинув: я - мигом. Леля тут же встала и как вор пробралась в другую комнату.

Там, в детской высокой кроватке спала, разметавшись, девочка. Леля жадно ее стала разглядывать.

Девочка была копия - Митя. В еще младенчески пухлом личике уже проявились его высокие скулы, капризно изогнутый рот, и его

густые волны волос спелого золотого цвета...

Она была очаровательна. Леля даже задохнулась от восторга, но ушла, не надо, чтобы эта хитрожопая Раиска застала ее.

И тут как тут примчалась Раиска. Далеко бежать ей не пришлось: рядом в доме жила эта сестричка, Ленка, с больницы, она потаскивала спиртогаз оттуда, а ее мамаша торговала вроде бы от себя, и закусь всегда была: из заказов.

Раиса взяла поллитра неразведенного и баночку шпротов. Быстрехонько развела спирт на кухне, чтоб не при этой, и

внесла в бутылке из под водки.

Сели честь по чести. Выпили со свиданьицем и за здоровье Анички. Раиска решила помалкивать, пусть дамочка расхристается. У таких в заднице живая вода не держится... И точно.

- А девочка спит? - Спросила вкрадчиво Леля

- Спит, чего ей сделается. - Ответила Раиса и поняла, что дамочка заглянула в комнату, - она об это время завсегда спит, долго, рассоня она у нас.

Леля рассмеялась и такое тепло разлилось по ее лицу, что Раиска уверилась: родная она Митьке! Мать, - рупь за сто!

- Да давайте я вам ее покажу, она не проснется, крепко спит, - заюлила Раиса.

Они встали и пошли к Анечке. Та спала все в той же позе.

Леля еще раз полюбовалась ею, но заметила, что раскрасневшиеся щечки девочки вроде бы шершавенькие. Она обеспокоенно спросила: у нее диатез? Смотрите, какие щечки шершавые! И очень красненькие...

- Диатез, - беспечно ответила Раиса, - дак сейчас у всех детей этот диатез, говорят, сам пройдет, я ей сливочным маслицем мажу.

- Я достану лекарство, есть очень хорошая мазь, - пообещала Леля, а сама не могла наглядеться на девочку...

Раиса стояла около молча и ела ее глазами. Вот, думала она, какие дела-то заворачиваются! Митька велел ездиить к дочке! ... Во какая у тебя, Аничка, - бабка! Надо ее на крючок подцепить и тогда будут они жить: кум королю, сват министру!

Они снова сели за стол. Раиса налила еще по рюмке, Леля с испугом смотрела на содержимое, понимая, что это не водка, а

что-то такое забористое, что уже сейчас у нее голова пошла кругом.

Да и Раиска подпила.

- Трудно вам одной... - начала Леля почти неподъемную беседу. Ребенок еще маленький... А что они ее с собой не взяли, в Алжир?

Пьяная Раиса решила переть конем. - А того, что Анатолий не захотел. Он ведь Ритке моей выговаривает, что не день - не моя, мол, и не моя девка! Видеть ее не хочу! Вот так и живем, хлеб

жуем... - пригорюнилась Раиса.

- А-а, это... правда? - Спросила Елена Николаевна.

- Милая вы моя-а! - вдруг взвыла Раиса, - правда это, правда! Я уж как переживаю!- Она якобы спохватилась и уже тихо сказала: мне Ритка не велела никому говорить. Да и Анатолий-то вроде как ничего не знает... Только он не детный... Семя у него пустое. Врачи сказали, - вот он и психует.

- Раиса Артемовна, - попросила Леля, - расскажите мне... Я ведь ваш друг, поверьте... Расскажите все. Клянусь вам - никто от ме

ня ничего не узнает!

- А чего рассказывать-то? Ну, снюхалась она там, в этой Америке с парнем, женатым... Любовь у них была. Уехала она суда рожать, отослали. Анатолий потом приехал и начал скандалить! Я слышала. Квартирка-то у нас, сами видите... А потом съехал - не хочу, говорит, с такой-сякой жить и на чужую девку глядеть. Ритка плакала! Ой, как плакала ( Леля сама чуть не заплакала, пришлось платок вытаскивать, - так ей стало жаль трех этих женщин: и Раису, и неведомую Риту, и - главное - малышку Анночку, которая пока что, - ничего не знает и не понимает...).

- Тогда почему же он взял Риту с собой? - спросила Леля.

- А потому, мне Риточка сказала, что неженатых в заграницу не пускают. Вот он ее и взял. Ну, вот, а парень этот из Америки приехал и к нам пришел. Рита ему звонила, сказала, что дочка от

него родилася. Красивенький, только маленький мужчина. А у маленьких знаешь, какой? - Хихикнула вдруг Раиса.

Леля покраснела: знает она все.

А Раиса разливалась: ну пришел, значит этот Митька, так его зовут. Денег принес хорошо. Аничка ему сильно понравилась. Я ушла, а они с Ритой поигрались. Хорошо он мужицкое дело делал, я слыхала, - по такому сохнуть можно. Но не остался. Сказал,

приду еще, но не пришел. Ритка говорила, - не знаю, правда ли

нет, что он обратно в ту Америку поехал...

А теперь вот вы... - и Раиса востреньким глазком зыркнула на Лелю, та сидела красная от спирта и от рассказа Раисы..."Поигрались"... Ах, Митя, Митя, не упустит ни одной...

Она встрепенулась от вопроса Раисы: вы, как я погляжу, - мамаша ему будете? Молодой замуж вышли?

... Вот и решила ее вопрос Раиса Артемовна! Мама Мити!.. А что

она думает? Что в свои под сорок она выглядит юной женщиной?..

Выглядит - на сорок с хвостиком, а то и с хвостом: толстая, рожа накрашенная, шубища дорогущая, - молодые таких не носят... Самое время заниматься тебе митиными детьми, а он пусть "играется"! И вдруг ей стало невмоготу обидно. Захотелось, - шапку в охапку и - отсюда. И никогда не видеть Анночку и не лезть со сво

ими заботами к Вере, - молодые женщины! Без нее они разберутся! И пусть разбираются!..

Раиса заметила какое-то построжевшее выражение ее лица и не знала, что она такого сказала? Может, не мать она ему? И вообще, не митькина родня?.. А от его жены кто? Теща? Обвела вкруг пальца ее, Раиску, которая считала себя пронырой и умнейшей женщиной...

- Нет, - ответила Елена Николаевна, - я не мама, а тетка. Его матери родная сестра. Мать у него далеко, не в Москве. Но я буду заботиться о девочке...

... Веру она больше трогать не будет. Как та сама. Захочет, - Леля ей поможет, нет, - нет. Леля навязываться не станет.

Так она вдруг решила.

Раиса успокоилась. Тетка. Ну да, мать все-таки по-другому бы как-то, а эта вроде и по-родному, а вроде - рассердилась на племянника... Конечно, мать все простит, а тетка - раздумает: чего простить, а за что и вломить. Вишь, Аничку жалеет. Не надо ей говорить, что Аничка на самом деле Жаночка, может, не понравится тетке-то.

А Леля вспоминала, сколько у нее денег с собой... Кажется рублей сто есть, она их отдаст, а в следующий раз, если он будет... подумала она, принесет что-нибудь дельное. А сейчас - домой. Сил нет. Ей этот визит дался с трудом. Хотя девочка - маленькое чудо.

Раиса не ждала, что тетка так быстро уйдет. Засуетилась, стала усаживать снова.

Но Леля стояла на своем: нет, нет, муж придет с работы, я должна быть дома. Я же ему ничего не рассказываю. Я - родная, я

- прощу, а он?

- Верно, верно, - соглашалась Раиска и спросила уже чуть не по-родственному: а когда тебя, Николаевна, ждать-то?

Леля в шубе стояла на пороге и при "Николаевне" чуть не грохнулась о земь! Вот теперь будешь знать, что ты - Николаевна...

Они расстались очень дружелюбно с Раисой - та была несказанно довольна сотней и обещанной заботой, а Леля, несмотря ни на что,

- тихо радовалась, что увидела девочку и поняла, что та - скорее всего - будет ее, лелиной, потому что, в принципе, Анночка никому не нужна: ни папам, ни маме, которой нужен сам Митя, а не его последыши, ни бабке, явной пьянчужке и равнодушной ко всему остальному.

Вере она не скажет ничего и никогда. Она записала номер телефона раисиных соседей, - на домишко был лишь один телефон и хозяева разрешали звонить, но брали за это плату.

Она брела незнакомой улицей, шуба казалась ей набитым тяжестью мешком.

... Вот ты и оказалась бабушкой, думала она с горечью и насмешкой, все лезешь в любовницы, а по статусу уже - бабушка, бабулька! Давай, давай, собирай всех митиных бесхозных детей! Он будет трахаться, а ты последышей собирать, дура...

Ей было горько и больно.

Однако поземка, секущая лицо привела ее враз в другое состояние: да, она будет собирать их! - этих никому не нужных детей! А потом скажет их отцу, когда-нибудь, в старости, когда ему станет очень нужно участие: вот они, твои дети, которые любят тебя, знают, и понимают... Но это будет, - ей казалось, - так нескоро!

И вообще, будет ли?

Пришел срок и две женщины, почти в одно и тоже время родили от Мити по мальчику.

Вериного назвали Митя, а нэлиного - Трофим, в честь дедушки, хотя Митя был в ужасе от такого имени сына и стал звать мальчика

- Терри, на английский лад. Нэля посопротивлялась, но привыкла. Они так ждали девочку, что Терри оказался как бы не любимым

ребенком. И так и пошло: внимание к нему было совсем иным, чем к

Митеньке. Только Митенька полюбил братца своей любовью, которою наделял почти всех, встречавшихся ему людей. Такой уж он был.

Вера в порядке обмена переехала в двухкомнатную квартиру, рядом с Лелей, ушла из Радио и после рождения Мити устроилась на Телевидение, вела передачи об искусстве. Все говорили, что она прекрасно смотрится на экране. Митю она не забыла, но... Шли недели, месяцы, - шло время...

Все-таки острые чувства как-то незаметно стираются, струятся куда-то и однажды ты ощущаешь, что ничего нет, - вольное место, уже зарастающее молодой травкой и ждущее деревьев и цветов. Место вполне здоровенькое.

Леля резко взялась за Митю маленького и Вера забот не знала. Вначале она и сердилась, и пыталась делать все сама, - но это настолько утомляло ее и потом, ей, одинокой, надо думать о работе, о пропитании, о карьере, - не будет же она жить нищенкой!

И Леля тут пригодилась! Она взяла на себя и к себе Митю маленького и была счастлива. А Анночка? Она тревожила Лелю и Леля время от времени наезжала туда с деньгами и подарками для девочки.

Познакомилась Леля и с Анночкой, которая из милого ребенка, безмятежно спящего в кроватке в первый ее приход, во второй... - как впрочем и во все остальные, - была бесененком, злым, подозрительным и исподтишка пакостным. Она звала Лелю только "баба",

- откуда у нее это взялось? Видимо Раиса сказала, и когда Леля хотела переиначиться все же в "тетю", - ничего не получилось: баба, или - даже бабка, если Анночка сердилась.

Но красоты девочка была необыкновенной - Митя в лучшем и женском исполнении. Леля даже всплакивала от нее, - но что она могла сделать? Она же не могла взять и Анночку к себе? И так Володька ворчал из-за Мити маленького, - совсем старуха рехнулась! И Алешка был недоволен. Но Вера этого не знала.

С первого же дня Митя попал в мягкие лапы В.В. Тот сообщил Мите, что скоро нужно будет отправиться в командировку в одну из стран Латинской Америки, - договорено о его стажировке с испанским языком.

- Зачем? - удивился Митя.

- Если бы вы, дорогой Вадим Александрович, меня внимательно слушали, то поняли бы, - зачем. Пока вы станете стажироваться с языком и многими другими делами. Обо всем другом у нас еще будет отдельная беседа.

Митя кое-что понял, что - в принципе-то! - начал понимать давненько. Хотел было узнать побольше, но В.В. - кремень. Говорил ровно столько, сколько разрешено на данном этапе и ровненько столько строчек, сколько там где-то помечено в инструкции.

- Встретите вашу Нинэль Трофимовну и улетайте пташкой, - закончил В.В., улыбаясь.

... Ничего себе - пташкой! Он должен будет там еще тайно обучаться многому: уходить от слежки, стать своим в разных слоях якобы случайных встреч, - в общем, быть этаким рубаха-парнем.

Митя был доволен. Подальше от Нью-Йорка, унылейшего их офиса, узнанных вдоль и поперек сослуживцев... От Нэли, к которой он не испытывал ни любви, ни ненависти. Использовал ее в сексуальном плане как женщину...

Тем не менее она была беременна и Митя ждал девочку! Такую как Анна, только добрее, лучше, милее - ну, за этим-то Митя присмотрит. ЭТА Анечка его очень тревожила вместе со всем семейс

твом. Но В.В. обмолвился невзначай, что его "друзья" - Анатолий

и Риточка уехали в Алжир, тоже, кажется, надолго...

Митя незаметно вздохнул,- встреча с ними неизбежна, но лучше сейчас об этом не думать. И кто знает, может за три года Митя успеет превратиться в какого-нибудь гранда эспаньола и отбудет в такие дали, что никогда никого больше не увидит.

Так ему показалось после разговора с В.В.

По прибытии в Нью-Йорк у него организовались два свободных дня и он посетил старые места. Пошел к лавке грека, но того не оказалось, - умер в одночасье, и теперь заправлял всем его племянник, здоровый мрачный малый безо всяких кофе и разговоров. К тому же плохо говоривший по-английски.

Митя ушел, с какой-то тянущей тоской вспоминая свой первый приезд сюда. Грека, себя самого - испанца и тореро... Беатрикс

и Анну Шимон.

Кстати, он прошел и к тому ночному клубу, где выступала Анна,

- афиши с ее именем не было, на новой - изгибалась в призывной позе особа типа Сузи.

Анну он все же увидел. На улице. После того, как она прошла, понял, что это Анна. Он остановился и долго смотрел ей вслед. Это была совсем другая Анна, если бы - та, Митя ее бы не отпустил. Эта была модна и нарядна, но стала похожа на тысячи красивых молодых женщин: со специально отрешенным выражением лица, изысканным макияжем и длинными ногами, еще удлиненными высочайшими шпильками, входившими снова в моду. Какой же он тогда был дурак! - ему странна была тогдашняя ее одежда! Да потрясающа Анна была! Он вспомнил черты прошедшей женщины: твердые серые глаза, густые брови, но уже много тоньше, сомкнутые губы, накрашенные яркой помадой... Гораздо более независимая и уверенная в себе.

Она села в яркую машину, Митя не заметил марки и... все.

Но грустил о той Анне, он жалел, что та - исчезла.

Ему казалось, что Анна узнала его, - как-то вспыхнули глаза...

Ну, что ж, вот и Анны для него нет в этом городе.

Внезапно он вспомнил Веру и так же внезапно это воспоминание отозвалось болью. Какой долгой и краткой была их история любви!..

Он попытался разобраться, что же все-таки произошло и что же осталось? Хладнокровно думать об этом он не смог, и оставил попытки, подумав честно, что, конечно, он выглядел не лучшим образом. А что ему делать? Что?

И он спрятался за спасительное раздражение на неведомого оппонента. Да, я плохой! Но мне нелегко! Кто скажет, что легко? Да и кому легко в этой жизни? Все сложно. Всем. И только тем легко, кто лишен способности размышлять и оценивать свои поступки! Счастливцы! Митя был не лишен, - и поэтому иногда ему было тяжко до беспросветной тоски.

Прибыла Нэля. Войдя в их квартиру, так же, как и в Москве, воскликнула: ой! Я так соскучилась по своей квартирке! Знаешь, Митя, у меня стало вроде два родных места: Москва и Нью-Йорк, правда! (Киев она почему-то не упомянула), а у тебя?

- Тоже, - ответил Митя, хотя совсем не знал, что ответить на такой вопрос. Лучше согласиться, чтобы не нарваться на длительную беседу.

Ночью Митя заметил, что нэлин животик затвердел и стал выпуклым. Это его возбудило и он загорелся, - теперь, долгое время он может себя не сдерживать - в этом было немыслимое наслаждение!

Уже под утро они тихо и расслабленно говорили о будущей их дочери, которую Нэля вопреки всем родственным именам хотела назвать Марианной. Митя согласился, хотя его кольнуло наличие в этом двойном имени, - Анны...

А на следующий день Митя улетел и В.В. клятвенно пообещал Нэле, что Митя до родов вернется. Но роды несколько поторопились и когда Митя прибыл из своей командировки, - трудной и вместе с тем безумно, необыкновенно интересной! - Увидел Нэлю дома и узнал, что у них опять родился мальчик.

Он без сил плюхнулся в кресло, Нэля стояла перед ним, как виноватая простушка-горничная, не угодившая своему хозяину.

Митя сначала в горестях не замечал этой позы, потом увидел и раздраженно сказал: садись, что ты стоишь как виноватая? Никто не виноват!

Нэля села и заплакала, и как бы в ответ на ее плач раздался писк младенца.

- Митя, ну что делать? Ведь он - наш, родненький, нельзя так расстраиваться. И я плачу, - а это грех. Ребеночек невиновный бу

дет несчастлив. - говорила Нэля.

Она принесла его покормить здесь и Митя впервые увидел своего второго сына: некрасивый, и непонятно, в кого. Сам по себе. Бесцветный ребенок!.. А вот Анна - копия он! В чем тут дело? К Нэле он относится в сто раз лучше, чем к Риточке! К той он просто никак не относится! И вот вам! Дочка,- копия он, а парни...

- Папа так счастлив! - Между тем говорила Нэля, направляя сосок в ротик мальчика, - они тоже ждали девочку, это я им голову заморочила. А папа сказал, что все равно - парень лучше! Назовем его в честь папы?.. робко спросила Нэля, - он столько для нас

делает! И ведь словом не обмолвился, что хотел бы внука со своим именем... Я знаю, мне мама говорила... Но, мол, твой Митя никогда таким "хамским" именем не назовет... а мы возьмем и назовем. А?

Митя чуть не сорвался, но подавил в себе этот порыв и ответил: как хочешь, ты его носила, ты его родила. Пусть будет Трофим. Ничего страшного. Будем звать... - он подумал, - я лично буду звать его - Терри.

Нэля поморщилась, помолчала и сказала: позвоню сегодня папе, обрадую.

( А в Москве, как и было сказано выше, у Веры родился Митя, рыжий как огонь, но с характерными митиными носом и губами, только глаза выпуклые и светлые как у Веры.)

И пошла их привычная жизнь в Америке. К Мите стали относится по-другому, - дружелюбнее и уважительнее. То ли от того, что понялиМитя высоко метит, вернее, его метят, то ли от того, что сам Митя изменился. Он вдруг внутренне устал, вернувшись из командировки в Нью-Йорк. Там он был юным, веселым, бесшабашным, здесь посолиднел, даже несколько пополнел, замечая на себе кое-где жировые складки.

Это его напугало и он стал заниматься гантелями, пробежками и ходить в бассейн.

Парни почти все поменялись, но образ жизни здесь был одинаков, кто бы не прибывал вновь.

Митя полюбил, как ни странно, карты и вечерами играл до поздна, а дамы шушукались и хихикали в уголке под торшером.

Приехала молодая очень пара.

Он - возраста бывшего Мити, в первый приезд: веселый беззаботный блондинчик, с каким-то сановным папой. Она - еще моложе него, тоже блондинка, высокая, бледненькая, с прямыми негустыми

почти белыми волосиками и невинными светлыми глазками.

Митя как-то попрежнему вздрогнул, как старый конь на выезде, и пустился в новомодные танцы с блондинкой, которую звали Алена (ставшее модным имя).

Он кокетничал с ней, как старый асс, рассказывал байки, указал на интересное зрелище, - но на разок, - стриптиз.

Блондинка Алена взвизгнула и сказала, что, у них с Андрюлей это первым номером. И спросила неожиданно: а вы, Вадим Александрович, пойдете с нами?

Митя пожал плечами и как бы не очень охотно согласился, добавив еще, что ему это уже неинтересно, но...

Это "но" показалось Алене видимо чем-то значимым и она прижалась к Мите своим тонким как струночка почти безгрудым тельцем.

Митю это не очень возбудило, так, слегка... Но если девочка хочет?.. И былые трубы зазвенели вдали.

- Пойдемте вдвоем... - Попросила вдруг Алена, - убежим от вашей жены и от моего Андрюли!

Митя противно (сам отметил!) хохотнул и произнес: ай, Аленушка, как нехорошо обманывать. Но так и быть. Только сообщим об этом нашим половинкам, как? Идет?

- Идет, - согласилась Алена, но глазик ее несколько притух. Поход этот не состоялся, - Мите расхотелось идти с этой

юненькой дурочкой вдвоем на стриптиз, а потом зажиматься где-то

или вести ее в кафе, а уж тогда... Ведь она не отстанет. Или он

заведется. И что? Хватит с него Риточки. Он позвонил в тот день с

утра, - когда они с Аленой договорились, - и посожалел, что ни

как не получается, но может указать, куда им с Андрюшей пойти...

На что Алена чуть не со слезами в голосе отбрила его, какой вы противный, Вадим Александрович! Я так ждала сегодняшнего вечера! - И брякнула трубку.

С тех пор пара почти перестала бывать у них.

У Алены при встречах был разобиженный вид. Что, она в него так влюбилась сходу? Все может быть, но Мите почему-то казалось, что эта "любовь" идет скорее от В.В., а не от самой Алены...

Что-то очень довольный был вид у митиного шефа. Да и Нэля спросила как-то спокойно: по-моему на тебя положила глаз эта

Алена?

- Откуда я знаю? - Раздраженно ответил он, - зато я не положил...

Незамысловато проходили годы митиного второго пребывания в Америке. Изменилось разве только то, что сам он несколько потускнел и чуть-чуть утерял интерес к жизни... не только здесь, - вообще.

И подкосило его еще рождение мальчика. Он почему-то думал, что с рождением дочери исчезнут все его тайные проблемы, - главная из которых называлась - Анна. Но родился опять мальчик.

К тому же плакса: Терри все время как бы поднывал, пока не говорил, а когда заговорил, то жаловался чуть не ежечасно.

... Хочу того и того, не хочу этого, у меня болит то и то, я боюсь того, этого...

И так далее. Митя еле сдерживался, чтобы не наподдать мальчишке. Как-то он даже сделал это, - надоел Терри со своими плачами-жалобами, - так что тут началось! Терри орал как резаный, а Нэля, красная, оскорбленная, кричала Мите, что он ненавидит своего сына, за что? Неужели за то, что ребенка назвали папиным именем?..

Однако после этой ссоры Митя стал с Терри другим: играл, выходил гулять. Они завели крошечную собачку - Терри потребовал - пекинеса, и отец с сыном и Чучу, которую брали на руки, отправлялись в путешествие.. И незаметным стало то, что папочка сынка не больно-то любит.

Митя и Митеньку не слишком жаловал, - скорее, ценил: за его хороший характер и доброе отношение к людям, животным, растениям... - ко всему в мире.

Мите казалось, - он даже почти уверился, что женщины перестали его интересовать, ему достаточно было сексуальных контактов с Нэлей. Давняя клятва, считал он, данная В.В. как-то въелась в его мозги, психику, - весь организм.

Хотя после этого была Вера...

Но Вера, считал он, - там, в Союзе, где другая аура и где за ним никто не следит. А тут он отказался от юной Алены без всякого для себя ущерба.

Перед их отъездом на Родину, за хорошей рюмочкой, состоялся еще один разговор с В.В.

Вернее, это был монолог В.В., его "тронная" речь. ,

- Выпьем за удачу, Вадим Александрович, за Вашу удачу! - мои все прошли... - В.В. на секунду приостановился, потемнел как-то лицом, тенью что-то прошло, но через секунду он уже снова сиял своей благожелательной улыбкой, - мне очень приятно в вами работать, не знаю, как вам со мной ( Митя тут же стал заверять, что и ему, - и это было правдой, но В.В., нахмурясь перебил его, я ведь не для комплиментов... )... Скажу вам честно, не думал я, что вы так быстро повзрослеете. Каким же вы были мальчишкой, когда впервые прибыли сюда! Бог мой! Милым, очаровательным, ничего не скажешь, но!.. Но для нашей работы - это минус. Теперь мальчишества нет. Я верил, что так будет, но не так скоро. И повторю еще и еще раз, - у вас совершенно очаровательная жена, - умненькая, крепенькая и прелестная. Это так важно! Вы наверное теперь понимаете это, чему доказательство - Терри, В.В. хитровато улыбнулся, - вы правильно сделали. И девочка у вас еще будет, я уверен ( откуда что просочилось? Мите стало казаться, что

В.В. возможно знает и про Веру?..). В нашем положении жена - это и любовница, и друг, - душа всеобъемлющая... А Москва, как ни странно, хорошо на вас действует. Не как на других. Очень часто приезжают из отпуска вареные, вялые, ни на что не способные. Пока-то придут в себя!.. Все верно вы делаете.

В.В. замолчал. А Митя думал, что не так уж он хорош, как расписывает В.В. и совсем не все так правильно делает... Но говорить об этом, естественно, не стал. Прошли времена эмоциональных порывов и откровения.

А В.В. как будто о чем-то раздумывал: сказать или не стоит... Он тоже не был на грани откровенности.

Наконец, решился: я вам скажу одну вещь... Для вашей пользы дела, но не для, так сказать, употребления, я понятно излагаю? - Спросил он.

Митя кивнул.

- Считаю, что вы все должны знать. У вас есть недоброжелатель, и очень весомый. (Митя сжался: вот оно! Он шкурой ощущал нечто подобное! Это Г.Г.,ясно как день! Жаба невзлюбила его с тех давних пор)

- И если бы не он, вы уже не должны были бы сюда возвращаться... Сразу, из Москвы... - В.В. не сказал, куда, - а так, это

опять как бы ваш отпуск, а потом обычное возвращение. Но на самое короткое время. Для чего это? Я не окончательно понимаю,

В.В. как-то криво улыбнулся,- начальству виднее. Заканчивайте московские дела и!.. - Дай вам Бог!

Митя был расстроган таким теплым отношением, он уже точно знал и чувствовал, что оно не из-за тестя, а из-за него самого, и это было так приятно.

" Заканчивайте московские дела"...

Именно это Митя и сделает.

Митя ступил на московскую землю с трапа самолета спокойным, не желающим никаких аффектаций и резких движений. На руках его

был двухлетний Терри, который куксился, как обычно, сзади шла

Нэля с Чучей.

Тесть прислал за ними машину и они с ветерком промчались по мокрой дождливой Москве и от того какой-то обновленной и вроде бы мало знакомой. Митя постепенно отвык от нее.

Когда же они вошли в пропыленную квартиру (у тестя была теперь своя личная квартира), Нэля не смогла не выплеснуть свою сакраментальную фразу: ой, как я соскучилась по своей квартирке!

А Терри вдруг зарыдал и уткнулся Мите в плечо: чего-то испугался?..

Полдня они распаковывались, Нэля прибирала, а Митя ходил гулять с Терри и Чучей. Никому не хотелось звонить, никого не жаждалось увидеть. Покой. Тишина.

Почему-то всю ночь Митя не спал. Звенели поздние трамваи, вспыхивало ядовитой голубизной небо за окном и квартира откликалась на все эти звуки какими-то своими вздохами и шевелениями.

Она вроде бы не замечала, что приехали люди, ее хозяева. Мите стало не по себе и он взглянул на спящую рядом Нэлю.

Она лежала, подвернув руку под голову, ладонью назад, - так она всегда спала, - и лицо ее было тихо и спокойно. Наверное, ей-то снятся хорошие сны! позавидовал Митя, а сам ворочался с боку на бок. Он встал, подошел к окну, закурил и стал смотреть на улицу, на редких припозднившихся, бегущих под проливным дождем. И вдруг понял, что надо приглашать гостей. Чтобы они здесь побыли, нажили человечий дух, накурили, наговорили, надвигались,

- и тогда квартира снова станет обитаемой, а не такой таящей что-то лично свое, незнаемое людьми...

Гости и их состав заняли митины мысли и вдруг он ощутил, что спала эта странная пелена отчужденности и тревоги и он захотел спать.

Утром он проснулся со словами: Нэля, нам надо пригласить людей. Мы же ни разу ничего здесь не устраивали!

Нэля согласилась с ним, но они поспорили насчет дня: Митя хотел прямо завтра, а Нэля разумно считала, что надо как следует убраться и подготовиться.

Сошлись на том, что чем быстрее они это сделают, - пригласят гостей, тем лучше, потому что у них была путевка на юг, в Гагру, в привилегированный санаторий - нэлин папа устроил. И нужно заехать и к нэлиной маме, и к митиной.

Нэля спросила: а ты не хочешь пригласить тетю Киру?

Митя взглянул на Нэлю, как на сумасшедшую: ты что? Зачем нам нужна эта злыдня? Я по-моему с ней давно порвал!..

Нэля что-то пробормотала о том, что с родственниками не порывают и ничего бы она им не сделала... Но возражать откровенно побоялась. Митя же непредсказуемый.

И гости появились.

Гости странные. Не по-человечески, а по составу.

Это были все те, с кем Митя работал там: Ирочка с Володей, Алена с Андрюлей и т.д. Не было Анатолия с Риточкой - тут как-то и Нэля и Митя были полностью согласны: ну их! У Нэли, - она считала - рыльце было в пушку и ей не хотелось видеть Анатолия, с которым, - надо же такое!- она целовалась, ну а у Мити были свои, известные нам причины.

Не позван был и Спартак.

Митя сказал, что не дозвонился до него: тот в командировке. Со Спартаком сам бы он может и увиделся, но сюда его приглашать не стоит. Мало ли, что по пьяни брякнет!..

Не надолго пришел тесть. Гости были молодые, не бедные, веселые, отлично одеты. Стол ломился, как на свадьбе. Нэля уж расстаралась.

Подсурдинку играла музыка, все отличная, купленная там, - и Аманда Лир, и Армстронг, и Элла Фитцджералд и новомодная Барбра

Стрейзанд.

Разговоры шли конечно о - ТАМ и ЗДЕСЬ, - в основном. Хорошо пили. Уже через полчаса Митя просто купался в благожелательстве. Какие все чудные люди! Какая миленькая эта Алена!.. Которая явно в него влюблена и строит ему глазки, а ему - это просто прият

но. И как замечательно все они к нему относятся! И Тесть! А

тесть действительно смотрел на Митю добрыми глазами и думал, что

ошибался в нем, считая его никчемным вертуном и беспроким.

Митя готов был расплакаться от переполняющего его счастья общения и сказал об этом. Все его поддержали и сказали, что это уходит ностальгия, которая мучает там всех, - кого как. Кого - страшно до болезненности, кого - незаметно подтачивает, и вот так потом проявляется.

Вдруг все стали высоко и торжественно говорить о Родине, Союзе, Москве, - и все с большой буквы и сказочно. Спели Подмосковные вечера. Поднимали высокие тосты.

Тесть был расстроган до глубин. Молодые - не такие уж плохие, какими кажутся или какими их представляет старшее поколение...

Но все торжественное и высокое прискучило, и кто-то из женщин предложил включить телик и наконец, посмотреть СВОЕ телевидение, потому что американское надоело до одури.

Тесть пощелкал пультиком. Замелькало, зашебуршилось на экране. Все сидели молча, уставившись на экран, будто ждали чуда.

И чудо незамедлило появиться.

Замелькали листки календаря, упал последний, сегодняшний, появилась заставка: календарь театральных новинок, а потом возникла женщина - диктор, красивая, в притемненных очках, с апельсинового цвета волосами в замысловатой, почти японской прическе. Она была в тонком шелковом свитерке, который мягко облекал ее широкие плечи, высокую грудь, и из его круглого ворота поднималась высокая белая шея. Она улыбнулась и стала рассказывать что-то о театре. Никто ее не слушал, - все ее обсуждали.

Мужчины говорили, - знай наших! Эта дикторша не уступит заокеанским, а может и переплюнет...

Женщины были несколько возмущены такой безоговорочно высокой оценкой дикторши и стали выискивать недостатки.

Нэля раздражилась: у нее ужасные очки, закрывают пол лица. Наверное глаза некрасивые... Алена покривилась: у таких, - она

хотела сказать: баб, - но постеснялась митиного тестя и договорила, женщин обычно ноги - тумбы и зад низкий!

А Ирочка заметила: нет, девочки, она ничего... Смотрится. Но я поняла, в чем дело: она не молодая.

Мужчины смеялись и подзадоривали своих подруг восторженными репликами по поводу дикторши.

Молчал тесть, потому что просто радовался веселью.

Молчал Митя. Потому что в первую же секунду узнал Веру и, разгоряченный винными парами, забывший где он, чуть не крикнул: я ее знаю! Но во время спохватился. Он смотрел на нее и убеждался, что она стала еще красивее, изысканнее, тоньше... Он поразился, что такая женщина когда-то плакала из-за него... Этого не может быть!

Но было же!

Он смотрел на нее и чувствовал, как все возвращается. И возвращается с новой свежей силой. Как она хороша! Что там лепечут эти сойки? Ни одна из них не сравнится с его КОРОЛЕВОЙ!

Совершенно раскрепощенный, он выскочил в переднюю, прошел в кабинет и тут же позвонил в справочную ТВ. Его посылали с телефона на другой телефон, на третий... но он упорно звонил. Заглянула Нэля, он махнул рукой, - мне звонят по делу!..

Она понимающе кивнула и плотно прикрыла дверь. А он дозванивался.

Наконец на каком-то очередном номере девичий голосок ответил, что это редакция искусств, и что на экране действительно Вера Валентиновна Полянова.

Митя лихо сказал: я подожду, когда она уйдет с экрана. На что девичий голосок похолодел и сказал, что передача еще будет пятнадцать минут, а телефон этот занимать нельзя.

- Хорошо, милая девушка, - пьяновато, но стараясь придать голосу весомость, сказал Митя, - я через пятнадцать минут сюда позвоню.

Он записал на программе телефон и пошел к гостям, заметив на часах время. Гости все обсуждали дикторшу. Теперь - ее женские внутренние качества. Мужчин волновал вопрос: холодны такие женщины или нет? Кто-то из них отметил, что она - рыжая, а рыжие... знаем, какие.

Женщины уже объединились в своем неприятии телекрасавицы и заявили, что такие коровищи - коровищи во всем. Среди них-то толстых и больших не было.

Митя пьяно улыбался и молчал. Он сейчас не был настолько уж пьян, но так ему было удобнее. Прошло пятнадцать минут, Вера исчезла с экрана и Митя, пошатываясь, вышел, но в коридоре пошел нормально. Позвонил. И тот же девичий голосок ответил, Вера Валентиновна уже ушла.

- Но вы передали, что ей звонили? - Спросил Митя, трезвея.

- Я сказала, но вы же себя не назвали! - Уже возмущенно заявила она.

Да, он себя не назвал, а прошло три года. И ей может звонить сотня всяких поклонников... Он - идиот. И уже другим тоном он спросил: а когда она будет завтра?

- Вечером, - коротко отозвалась девушка.

- Это ее старый товарищ, я только что прилетел из Нью-Йорка. Мите почему-то не захотелось называть свое имя.

- Передайте ей, пожалуйста, чтобы она подождала моего звонка. Когда она приходит?

- В восемь, - ответила девушка и пообещала передать, но почему-то тоже не спросив, как же его назвать.

Митя вернулся в гостиную отрезвевший и грустный. Эйфорический запал только пыхнул. А ведь у него должен быть ее домашний номер! Вспомнил он, но вспомнил и то, что записал на чем-то, решив переписать потом в книжку кодом и забыл, а листик тот.. Тю-тю и фьюить!.. Все-таки он порядочная свинья, подумал Митя, а ну, как не увидел бы он Веру случайно по телику?.. Нет, кончено, он бы позвонил - но спрашивается вопрос, - когда? Когда кое-что кое-где свистнет? А свистнуть могло бы и за день до отъезда. Вполне свободно! А теперь, - вынь да положь. С лимончиком и зеленью, готовыми-с к употреблению.

В гостиной стоял дым коромыслом: плясали все.

Завела Алена.

Даже тестя Алена вытащила на танец. Митя смотрел на нее зарозовевшую, юную, хорошенькую, то и дело стреляющую в него светлыми хорошо накрашенными глазками и... - не испытывал уже вовсе ничего.

... Вера! Только она. До вечера он завтра не дотерпит, что-нибудь

надо придумать. Придумает!

Нэля накрывала в углу кофе на маленьком столике, аля фуршет.

Увидела Митю, заметила, что он побледнел и вид у него утомленный. Подошла к нему и тихо спросила: устал? Перепил немного?

На что Митя довольно раздраженно ответил, что совершенно трезв и нисколько не устал.

Нэля обиделась: какой он бывает противный! К нему с добротой и лаской, а он ощеривается как драный кот! Ну и пусть катится колбаской...

Митя присел выпить кофе, тут же подсела запыхавшаяся Алена и начала с ним бессмысленное кокетство. Он полуслушал, что она говорила... И эту обидел. Алена, надувшись отошла и тоже подумала,

что этот хваленый ловелас Митя достаточно противный мужик.

А Мите гости уже были вовсе ни к чему. Так и выпер бы их!..

Гости стали собираться.

Нэля разозлилась на мужа, - то сам этих гостей хотел, - она бы могла без них обойтись, - теперь сидит набычившись!

Наутро Нэля все еще дулась на Митю, но он подъехал к ней, посюсюкал, похватал за выпуклые места и она перестала на него обижаться: ну, что с ним делать? Такой уж он! И другим не станет. Сейчас - ему необходимы гости, а через день он забудет, как кого зовут...

Нэле как-то даже не очень понравилось, что папа к Митьке уж очень хорошо стал относиться!.. Как если бы сторожевой пес потерял нюх и теперь не защитит хозяйку от лихих людей.

Но Митя настолько утром был мил и послушен, что даже предложил съездить в химчистку, оттащить ковер, заодно - на рынок за овощами, гости все подъели!

Нэля милостиво согласилась, зная, что Митька любит рынки. пусть проветрится. И ей поможет.

- Возьмешь Фишку? - спросила она.

- Если тебе он не нужен, - заботливо осведомился Митя.

- Зачем? - удивилась Нэля, - я сегодня домом займусь вплотную, ведь нам уезжать скоро, вещи переберу, посушу, ну и так далее...

Митя улетел.

Ковер он сдал в химчистку, потому что тот загромождал машину, а вот на рынок заехал только за цветами.

И помчался к Вере.

Дорогу к ней он помнил прекрасно и это его радовало. Даже лучше, если он приедет, а не по телефону... Телефонный разговор всегда неловок, - не видишь собеседника. Тем более, что у них с Верой все так непросто.

Митя покраснел. Чуть не остановил Фишку.

Опять он ничего не привез ей! Ну, как он мог! Надо было хотя бы дома об этом вспомнить и своровать у Нэли очередную банку духов! - она, наверное, и сама не знает, сколько их у нее: покупает впрок... Ехать назад больше чем с полдороги?.. Нет! Может быть, он купит что-нибудь в магазине? Но тут же подумал, - о чем напрочь за шесть лет забыл, - что он здесь купит! Духи "Серебристый ландыш"? Или как там его? Одно слово чудак вы, Вадим Александрович, на букву "М".

Он внесся на третий этаж птицей.

Дверь на звонок открыл парнишка лет пятнадцати.

- Вам кого? - Спросил он.

Митя растерялся: брат у нее был другой... Племянник? Не сын же, усмехнулся Митя и так, с улыбкой, попросил передать Вере, что ее добрый знакомый Вадим заехал передать свое почтение...

И выдвинул немного руку с цветами, - мол, ни на что не претендует, просто передает цветы, а там уж, как она соблаговолит...

Парнишка смотрел на него непонимающими глазами: здесь нет никакой Веры... - сказал он. Мы здесь живем: мама, папа и я. ... Значит, Вера переехала? Почему? Вышла замуж?.. Но почему брата нет?.. Поменялись... дошло до Мити, наверное...

И он спросил паренька, который собирался закрыть дверь: скажите, а кто здесь до вас жил? Куда они переехали? Меня не было долго в Москве...

Парнишка крикнул вглубь квартиры: ма-ам! Выйди!

Вышла приятная молодая женщина и вопросительно уставилась на Митю. Тот снова повторил все. Женщина была словоохотливой и сказала, что да, они поменялись, но тройным обменом и она только один раз видела здесь хозяйку, молодую женщину, она на телевидении сейчас работает... У них был ее телефон новый в начале, но потом затерялся.

- Вы его не поищете?.. - довольно упорно обратился к ней Митя.

- К сожалению, мы уже однажды искали, но... Ведь прошел не один год... - ответила женщина, явно желая помочь, но не имея возможности, она еще добавила вдруг как бы обрадовавшись: позвоните на телевидение! Там, конечно, вам скажут! - Спасибо, извините, - коротко резюмировал Митя и ушел. Он сел в машину и чуть не дал себе по роже. Надо было вчера дожать эту писюшку, выспросить верин домашний телефон. Но откуда он что мог знать!.. И почему Вера уехала? Мысль, мелькнувшая при разговоре с новыми хозяевами, вплотную заняла его: она вышла замуж. Брат, возможно женился... Может, у Веры уже ребенок... И точка. Нет. Не точка. Ему надо лично от Веры услышать, что она замужем и любит своего мужа, а не Митю. Домой он не поедет. Он дозвонится до ТВ, и правдами и неправдами узнает ее домашний номер!

Митя немного взбодрился и, выехав поближе к центру, зашел в автомат. Трубку в редакции взяли сразу, - более взрослый женский голос.

Митя стал выплетать свою трогательную историю, - почти правду,

- но женский голос был сух и строг: они домашних телефонов не дают.

Митя плел еще и еще, - о вчерашних звонках, об Америке, о трех годах и т.д. ит.п.

- У меня всего три дня, - канючил он, - и я снова улетаю, и надолго. Мне необходимо ее видеть. Неужели вы не понимаете, что я не идиотский телепоклонник? Я назову вам ее возраст, прошлый адрес... что хотите!..

Он долго еще объяснял и женщина поверила.

Дала номер, но предупредила, что только из-за его искренности и грусти, а если... То он - непорядочный человек.

Переговоры заняли минут десять, но Митя стал обладателем номера телефона. Это было где-то в центре, судя по цифрам, хотя, кто знает, как теперь тут.

Из этого же автомата позвонил Вере. Ответом были длинные гудки. Ладно. Если не дозвонится, то у него еще есть вечер. Восемь часов. Он выйдет за сигаретами или погулять с Терри... Заметано.

Он ездил по городу с целью и бесцельно ( но накупил Нэле всякой всячины!), и из каждого мало-мальски исправного автомата звонил на Вере. Отвечала та же тишина. Может быть ребенка у них все же нет?.. Если бы был, то наверное с кем-нибудь все-таки присутствовал? Но себя же и изругал: кто в такую погоду, жару и полное лето, держит маленького ребенка в городе?.. Терри они же отвезли к бабушке под Киев! Тут в голову ему стукнуло, что у них заказаны билеты и через два дня они отбывают в Гагру...

У него на все - два дня, не считая сегодня. Он почему-то уверился, что Вера - замужем и у нее есть ребенок. Она, что, обязана ждать его всю жизнь?..

Он припомнил свой последний разговор с В.В. и подумал, что все его метания сейчас по городу, от будки к будке, - напрасны. Скоро Митя вообще не будет существовать и незачем возбуждать ни

ее, ни себя.

Так поступил бы разумный человек, но не он. Ему до тьмы в глазах жаждалось ее хотя бы увидеть. На большее, при верином замужестве и ребенке, - можно не рассчитывать, она слишком прямой и честный человек. Просто увидеться... И, - гуд бай, май лав, гуд бай...

У Мити вдруг сжалось сердце. Он, по своему всевечному легкомыслию не задумался глубоко над тем, что сказал ему В.В. Тот ведь явно намекнул, что это на долгие годы.

Суровость этих фактов встала вдруг перед Митей и заслонила свет. Зачем он согласился? Какая это свобода? Ее как не было, так и не будет. А мнимая, - она еще страшнее той, которой не существует явно. Зачем он вообще полез в эту непролазную чащобу? Он наверняка сломает себе хребет, уж он-то себя знает. Нет, все же он стал другим...

... Другим? горько подумал он, откуда? Если бы стал другим, - не

мотался бы сейчас по городу в поисках женщины, которая замужем и

которую НЕЛЬЗЯ трогать! Нельзя сбивать ее с привычной жизни... И

себя. Так нет! Его волочет что-то необъяснимое. И чем больше

препятствий, тем страстнее ему хочется увидеть Веру!

Настроение сильно подпортилось возникшими мыслями о своей судьбе, и Митя, увидев забегаловку типа стекляшка, решил какое-то время перемочься там. Выпить немного, - у него из Америки были привезены похмельные таблетки, которые так и назывались: антиполицай! Он не боялся ездить за рулем, выпив стаканчик - другой.

В стекляшке было почти пусто. Барменша скучала. Один какой-то выпивоха дремал над бутылкой пива.

Митя спросил коньяку.

Барменша сонно откликнулась: Юбилейный...

- Ну и что? - поразился Митя.

- Дорогой, - ответила странному посетителю барменша, утеряв сонность.

- Не ваше дело, милочка! - Взорвался вдруг Митя.

Все неудачи и огорчения дня взмыли в нем и стали обидой на весь мир, который слишком часто оказывался отвратительно устроенным.

- Дайте бутылку, приличную закуску и никогда, слышите!- Ни-когда! Не считайте деньги в чужом кармане! Вы не бармен, а... - Митя нашел бы слово, но понял, что оно слишком грубо и потому замолчал, а барменша с гордостью ответила, поняв, кто пред ней, - я буфетчица, господин хороший, а не бармен, как в этих ваших заграницах.

Она увидела в стекло витрины митиного Фишку.

То ли его состояние, то ли коньяк никогда к Юбилейному не принадлежал, а скорее был коньячным напитком, - самой дрянью, но Мите стало не хорошо, а плохо, и он быстро убрался из "кафе", оставив бутылку на столе. Которую тут же прибрал пьянчуга с пивом, - такое случается не каждый день! Барменша сделала вид, что не заметила: хрен с ним, лень базарить.

Митя вышел на улицу и его забил озноб, хотя жара не спала. Летняя зелень вдруг увиделась пыльной и как бы искусственной,

улицы - серыми и унылыми. Он понял, что больше сегодня, по крайней мере из автоматов, звонить не будет: она может быть на даче, со своим ребенком, а он мечется, как ошпаренный козел.

Митя поехал домой и был принят Нэлей тепло и ласково, хотя ей и не понравилось, что он так долго где-то таскался.

Но Митя опять был бледным и изможденным, будто кули таскал. Он сказал, что паршиво себя чувствует и хорошо бы отлежаться

- видимо, наступает грипп.

Нэля замельтешилась, заохала. Уложила его в постель, дала чаю с малиновым вареньем, аспирин, грелку к ногам, - то есть

сделала все для любимого супруга, чтобы ему стало хорошо и приятно. И ему стало так. Он заснул под какие-то неумолчные нэлины рассказы, о чем?.. Он не слушал. Хорошо, что она сидела рядом и иногда клала ему на лоб прохладную руку.

Среди ночи он проснулся и вспомнил, что не позвонил Вере в восемь, на работу, - сладостно проспал, свернувшись клубочком

под теплым одеялом, с грелкой в ногах.

... Ну и ладно, вдруг отрешенно подумал он, не судьба. Сколько

раз я звонил и вчера, и позавчера. Она могла бы отзвонить ему,

как тогда... Сказать, что редактор или еще что-то... Придумать

можно. Та девчушка передала ей несомненно! Значит, не хочет. И у

него всего два дня осталось и рядом, - неусыпная Нэля... Которая

так заботлива к нему. Он откинул теплую грелку, - Нэля меняла!

и потянулся к жене.

Она откликнулась на его призыв сразу, будто не спала и Митя с удовольствием проделал акт супружеской любви. Теперь они не

предохранялись. Нэля плакала и говорила, что хочет девочку!

Ужасно хочет. И когда митино семя врывалось в нее, она шептала, как заклинание: вот сейчас, сейчас - девочка...

Когда Митя звонил из всех автоматов, Вера сидела у Лели. Они теперь были почти сестрами, в общем, - родными людьми. Их сблизил конечно сын Веры - Митечка, Вадим, который имел отчество - Вадимович, а фамилию Полянов.

Сначала Вера противилась слишком назойливым заботам Лели, но так случилось, что у Веры было мало молока (недаром говорят, что большие груди - мясные, а маленькие - молочные), а через месяц после рождения Митечки, узнав, что она ушла из Радио, ей позвонил один знакомый руководитель и позвал на телевидение, - в отдел искусства вести новости, литературные, театральные, вернисажные...

Леля страстно убеждала ее, что терять такое место нельзя, а уж за Митечкой как-нибудь присмотр организуется. Леля сделала все: начиная от грудного молока только что родившей женщины, у которой его было - залейся,до няньки для гулянья, и себя - для всего остального.

Вера покобянилась, но поняла, что деваться ей некуда и пошла работать на телевидение. А потом ей стала очень удобна Леля и она уже не задумывалась над тем, что фактически видит сына даже не каждый день. Она была совершенно от него освобождена, - хоть в ресторан иди, хоть любовника заводи, хоть, что хочешь! И в доме у Лели мужики смирились. Они даже стали интересоваться ма

лышом, особенно Володька, который как-то сказал жене, что странное чувство у него появилось, - это их внук. Леля была счастлива.

Поэтому когда Митечка начал соображать, первое, что он сделал, это назвал Лелю - мамой. Она чуть не расплакалась и прижала Митечку к груди.

А Вера, услышав это полубессмысленное "мама" не на шутку испугалась: у нее постепенно отняли сына! Но ведь она не сопротивлялась?! Не надо ей было идти на всякие посулы... Без работы она бы не осталась.

Она стала чаще забирать его домой, но уже привыкнув к свободной жизни, тяготилась тем, что никто не зайди, - Митечка очень чутко спал, домой - во время, и никаких вечерних просмотров и прочего...

Поэтому все пришло на те круги, которые сложились. Леля была с Митечкой. Занималась с ним, гуляла, читала ему и только вечерами Вера забирала его.

Вера знала о том, что Митя прибыл, - девочка-ассистент передала ей все: и об Америке и о старом товарище...

Она сидела после передачи у Лели и они говорили о Мите. Сначала Вера не знала, - говорить или нет Леле о митином

звонке или решить проблему самой... А то получается, что она без Лели шагу не делает!..

Пораздумав, поняла, что может быть, она и осилит решение, но после будет жалеть, что надо было сделать как раз наоборот. Все-таки, со стороны виднее, тем более, с лелиной.

В лелиной доброжелательности Вера была уверена.

И сказала, как обухом по голове: Митя прибыл. Вчера звонил на телевидение, наверное, увидел...

Леля покраснела и сердце куда-то укатилось.

... Старая дура! ругала она себя, когда ты успокоишься! Прошла

куча лет, а ты все дрожишь при его имени!..

- Ты меня сразила, - сказала она, - у меня эти все годы было такое ощущение, что Митя - уже легенда и никто никогда его больше не увидит...

Вера откликнулась сразу же, - Леля, ты верно сказала, у меня такое же ощущение...

- Ладно, - сказала уже твердым голосом Леля, - это все лирика, давай-ка спустимся на грешную землю. Что ты хочешь? Вернее, так: что в первую секунду ты подумала?

- В первую?.. - переспросила Вера, - Не хочу! Не хочу, чтобы он приезжал, не хочу видеть, не хочу обманываться, не хочу, чтобы он знал о сыне, - ничего с ним не хочу.

- А спать? - Спросила Леля неожиданно.

- Хочу. - Сказала Вера откровенно. - Это единственное, что я с ним хочу. Но отдельно ото всего. А так не бывает...

- Вот именно, так не бывает... - вздохнула Леля. - Знаешь, мне кажется, ты не должна делать никаких движений. То есть, - не звонить самой и стараться не бывать дома. Они наверняка уедут отдыхать

У Веры неприятно скребнуло внутри: ОНИ с женой уедут отдыхать, а как иначе? Поедут к родителям... И на недельку в Москву...

Тут он ей и позвонит! Налетит и все напортит и наломает.

А она останется, и будет потихоньку, - а может и нет! - снова латать дыры на шкурке и устанавливать в прежнем режиме сердце...

Леля заметила, как блеснули глаза Веры, - не слезами, нет! Злостью.

- Ты разозлилась, я вижу.- Сказала она. - Злость нехорошее чувство, но она вполне понятна. Из-за одного-двух безумных свиданий у тебя

опять что-то начнется, возродится... Стоит ли? Жену, мне кажется,

он никогда не оставит.

- То есть, даже вопроса нет: он женат, а любит... - Вера усмехнулась, - на данном отрезке времени - меня. Нет, скажем так: ЛЮБИЛ. А сейчас хочет со мной переспать. И если бы я была в себе уверена, то переспала бы с ним... А так... Я ведь размазня и он

- мой первый мужчина и первая любовь.

- Тебе повезло... - тихо откликнулась Леля.

- Нет, дорогая, наоборот! - не повезло! - с раздражения ответила Вера, - был бы у меня какой-нибудь нормальный мужик, я бы горя не знала! А так? И Мишка, и Витя мне не нужны, потому что они не такие!

- Зато ты узнала истинную страсть и любовь, - опять тихо сказала Леля, - это дается не каждой, дорогая.

- Оставим лирику! - Все еще повышенным тоном сказала Вера. - Я так и не поняла, что же ты мне советуешь?

- Что я могу тебе советовать? Я бы побежала... Но это я. Тебе, - не стоит, повторяю... О Митечке, - вот уж это точно! - говорить нельзя. Митя человек сверхэмоциональный и начнется такое! А

потом... Он как всегда, быстро угаснет. И тогда у тебя начнется ТАКОЕ!.. Так мне кажется. А просто переспать, - можно... Только я долго бы не давалась. Пряталась. Пусть бы поискал. Хотя некогда ему это будет делать, - заметила Леля.

- Вот именно, - горячо поддержала Вера, - вот именно - некогда!

А я не хочу валяться с ним в постели раз в три года, а потом оказываться в полном вакууме! Или все, или пусть - ничего!

- Как хочешь, - ответила Леля, - или как судьба положит... Но о Митечке - ни слова.

Митя проснулся не рано и почувствовал, что выспался и со здоровьем все в порядке.

Нэля подала ему кофе в постель, смешливо сердито сказав, что вот, наверное, он нарочно заболел, чтобы за ним ухаживали... На

что Митя притянул ее к себе и они немножко потискались и повалялись.

День был дождливый, серый, но Митя неожиданно ощутил прелесть мира... И так же неожиданно решил, что не станет больше звонить Вере! Это его обрадовало, потому что она сидела в нем как заноза, как больной зуб, как... Нечто непрестанно мучающее и не дающее о себе забыть. А тут - ничего! Класс!

То есть утро в доме было безоблачным в противовес миру за окном. Нэля велела ему пропылесосить квартиру, ему этого не хотелось, но он пообещал, а пока, - оказалось, - у него кончились сигареты.

Он же просил Нэлю положить несколько блоков, но она их вынула, заткнув на их место еще десяток кофточек-тряпочек...

Он набросил старый плащ, прямо на свой домашний прикид - старый пуловер и драные джинсы,- и вышел под дождь.

Промокнув сразу, он не почувствовал дискомфорта и медленно пошел домой, затягивая пребывание под дождем. Обогнув трамвай, вышел прямо к телефонной будке на углу их дома. И вдруг безумная, шальная мысль мелькнула и тут же превратилась в желание: позвонить Вере! Так, наобум. Поговорить, спросить, как она живет, и прав ли он, думая, что она вышла замуж и у нее ребенок.

Двушка в плаще нашлась.

Он набрал ее номер и она взяла трубку.

Она узнала его, а у него бешено забило сердце. Как колокол. Он сказал: я тебе звонил на телевидение.

- Я знаю, - ответила она, - мне передали. Наверное, увидел?

- Да. Но я все равно бы позвонил, как-нибудь да разыскал. Я был на твоей старой квартире...

Она помолчала, может быть, удивилась, что он и там побывал,

- ну и как?

- Они давно потеряли бумажку с твоим номером... Мне ваша строгая дама дала твой телефон. Я дал ей слово чести, что я не телепоклонник, а истинный.

- Ты давно здесь? - спросила она.

Они были здесь уже неделю, но Митя этого сообщать Вере не собирался: три дня, а что? Полагаешь, что я звоню тебе после месяца присутствия?

- Все возможно, - ответила она. Вообще, она говорила холодно и спокойно, будто они уже виделись несколько раз и не очень хорошо. У нее есть причины говорить таким тоном, ведь прошло три года!

- Ты замужем? - Задал наконец он самый мучающий его вопрос. Она ответила: нет.

Все в нем вспыхнуло от внезапного счастья: ты свободна сейчас? спросил он.

- Да, - ответила она просто.

- Ты можешь встретиться со мной? Хочешь? - поправил себя он.

- Могу.

- Сейчас? - Он дрожал, боясь, что она что-нибудь придумает и откажет.

- Но почему так срочно? Смотри, какой дождь... - чуть отказываясь, протянула она.

- Дождь? Разве это помеха? - Усмехнулся он, - Сейчас. Хорошо?

- Ну, хорошо, давай сейчас, - откликнулась она тем же спокойным голосом. - Только на улицу я не выйду - у нас льет, как из ведра...

- Где это находится - "у вас"? - Спросил он.

- На Чистых прудах... Приезжай ко мне, если уж так...

- Да, так. - ответил он.

Выбежав из будки он вспомнил, сколько у него денег в "малом" тайном бумажнике? - достаточно!- и стал ловить такси.

Он не был похож на дипломата в отпуске, - старый плащ, волосы, всегда ухоженные, висели мокрыми прядями, на ногах сильно ношеные кроссовки ( в Союзе они выглядели писком моды, - их просто никто еще не видел), взгляд то ли пьяного, то ли безумного. Он им и был.

Дом, в котором жила Вера, был респектабельным, постройки тридцатых, не для малых сих... Он поднялся на медленном лифте и на пятом этаже дрожащей рукой позвонил в квартиру.

Вера открыла ему и рассмеялась. - На кого ты похож!

Митя смутился. Он даже не пригладил волосы!

А Вера была великолепна. Волосы ее, тщательно расчесанные, свободно лежали по плечам. Лицо было молодым, свежим, спокойным.

Она стала подкрашиваться более интенсивно и ей это шло.

И немного раздалась: плечи, грудь, бедра. Только талия осталась такой же тонкой.

Митя с немым восторгом смотрел на нее.

Она ввела его чуть не за руку в квартиру и сказала: снимай свое мокрое барахло. Он снял плащ, причесался.

И через минуту перед ней стоял прежний Митя, только чуть постаревший, чуть погрузневший... Митя в начале излета. ... Как ужасно, что всем нам приходится стареть... подумала Вера, это не идет никому, но Мите особенно! Пока еще мало заметно, - пожалуй, только ее придирчивому неравнодушному глазу...

- Идем в столовую, - сказал она, - я сегодня дома и потому у меня есть обед...

- Я в таком виде, что только для кухни... - пошутил Митя, но как-то грустно.

Он увидел, что квартира не огромная, но вполне приличная по метражу, двухкомнатная. Новая мебель...

Они прошли в столовую. И Митя узнал толстое старое кресло, в котором он сиживал тогда у нее... И тут же в него угнездился.

Вера рассмеялась: все в него садятся! Никто в современное не плюхается!

... Кто же эти "все"? Конечно, у нее кто-то был, а может, и

есть?.. А что ты хотел? Чтобы она была тебе верна, как Ярославна? Стояла на башне, глядя в сторону Америки? Так было. Но ты не сумел сохранить. Она благожелательна и холодна, как снежок...

Она спросила, не хочет ли он пообедать? Он ответил, что хочет выпить с ней и пусть она не скачет по квартире, а даст на себя посмотреть. Но она все же ушла на кухню.

Митя внимательно оглядел комнату, пытаясь найти следы мужчины. Таких следов он пока не увидел, но вот дверь во вторую смежную комнату была закрыта плотно. Там - спальня. И возможно там - те самые улики...

Митя горел от ревности. Он попросит показать ему квартиру! Вот он что сделает! Она не сможет ему отказать и возможно тогда он что-то и увидит...

... Ну и что? Спросил он себя, что ты сделаешь? Уйдешь? Не смеши! Ты не уйдешь, пока не добьешся постели, ведь так?.. Так, ответил он со вздохом.

Пришла Вера, неся тарелочки с закусью и бутылку коньяка.

- У тебя дома коньяк! - Со значением протянул он, - а для кого, если не секрет?

- Ну, вот для тебя сегодня, - ответила она, нимало не смутясь. Чужая, решил вдруг Митя, и забрезжило, что с ней ничего не

выйдет. Что-то в ней страшно изменилось!..

Она присела против него в современное кресло в виде кулька и нежно, как-то совсем попрежнему сказала, - Митя, давай выпьем! Мне так хорошо сейчас с тобой.

... Но все равно не так! Не так она сказала! Не как к мужчине

она обратилась, а как к мальчику, младшему братишке, которого

любит по-родственному и давно не видела.

- За тебя, - приподнял Митя рюмку, - за нас... Если можно?..

- Отчего же нельзя? - улыбнулась она ( он возненавидел ее сегодняшнюю улыбку, - такую спокойную и лучезарную, - телевизионную),

- Все можно, Митечка... - сказала она с какой-то странной интонацией, но снова приклеила улыбочку.

- Ты стала другая, - Митя посмотрел ей прямо в глаза, - будто зритель в зале, на комедии...

- Трагикомедии. - Ответила она, - И снова улыбнулась.

... Ах, гадкий мальчик! Тебе все хочется по живехонькому ходить! Чтобы все дышало и трепыхалось. С кровью и мясом чтобы. А у меня гемоглобин кончился! Придется иметь дело с тем, что есть. Посидим, поиграем в слова, подурачимся... А у Лели, совсем недалеко отсюда, играет твой сын Митечка, но ты об этом никогда не узнаешь!..

- Мне кажется, - сказал Митя задумчиво, - что я и не был никогда с тобой...

- Не знаю, - прищурилась Вера, - может, и не был.

Митя обиделся. Он подумал вдруг, что уйдет сейчас и больше не увидится с этой шутихой-актрисой вместо нежной простой Веры, с которой можно было шепотом говорить только: любишь? Люблю... Как?.. Очень...

Но не ушел, а постарался стать точно таким же, как она. И спросил, наливая в рюмки коньяк: Ну, расскажи, как ты жила без меня?

- Ничего особенного я тебе не расскажу, - пожала она плечами, перешла на телевидение, пригласили... Сначала боялась глазка светящегося, а потом придумала, что там сидит всего один человек и ему я рассказываю...

Она проговорила это будто заученный урок, и спохватилась: а ты? Как ты там жил?..

- Ничего интересного тоже не расскажу. Работал и работал. - Митя переломил себя и нарочито стал не сильно симпатичным. - Машину поменял. Думаю, дачу строить...

Он представил себя одним из тех парней, что из года в год жили и работали рядом с ним. Вероятно со своими женщинами, - не женами! - они рассказывают вот так запросто о своей семье, о том, что они для семьи делают... Потому что, - мухи - отдельно, котлеты - отдельно, и женщины те вряд ли обижаются, выслушивают эту информацию, ни на что не претендуя!..

... Но у них-то с Верой все по-другому! Было, мой милый, было.

Не забывай этого. Он и не забывал и потому продолжал нести гнусноватую чушь.

Вера весело-светски смотрела на него, а в душе копилась тоска.

... Неужели он стал таким?.. ТАКОГО она больше не примет, даже

на обед. Таких она не выносит и с таким у нее не могло быть сына.

Нет, он таким не стал. Не может стать! Митя не может настолько измениться. Значит играет пред ней? Значит, разгадал ее намерение быть отчужденной, - приятельницей, и с ним не ложиться.

Но она не позволит ему разливаться соловьем о машинах и дачах, даже если это от обиды и злости - игра.

Она сказала: как ты все-таки должен понимать, меня ни твоя машина, ни дача, ни что другое, к примеру, - штаны там купленные, ремонт унитаза... интересовать не могут. Если же тебе не о чем больше говорить, то черта ты пришел?

Он вдруг сполз с кресла и упал головой ей в колени, шепча: прости, прости меня! Я - дрянь, я - ничтожество, я изменился и стал таким, как они там... Но я люблю тебя попрежнему... Нет! Больше прежнего. Мне необходимо было тебя увидеть, хотя бы увидеть!.. Вера... Мне ничего не нужно больше...

Она почувствовала, что колени ее намокли. Митя плакал. Это она довела его. Но он же не знает, что рядом в доме Митечка!.. В ней говорит обида за сына! А Митя?.. Она любит его.

Вера наклонилась и поцеловала его в волосы, пахнущие дождем и им, чем-то неуловимым, родным, - так же, как от ее, - нет! - ИХ! - сына.

Ведь это - Митя! Ее страдание и мечта...

Он поднял голову, в глазах его еще были слезы, и прошептал: мы дураки, да? Зачем мы портим себе такие редкие и такие прекрасные минуты свиданий?..

Она наклонилась к нему, взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. Он закрыл глаза, а когда открыл, то только и сказал: я хочу быть с тобой... Сейчас.

Она вскочила с кресла и стала быстро раздеваться. Лихорадочно. У нее тряслись руки. Она подумала, что надо пройти в спальню, но там стояла детская кровать, а в этом она тверда: он не должен знать.

Митя тоже разделся и они припали друг к другу, как жаждущие к воде...

Так потрясающе им еще не было.

Вера стала истинной женщиной,

сексуальной и чувственной, и Митя был на вершине наслаждения,

впиваясь в ее лоно орудием любви, и в полном безумии - ртом, губами, ощущая его влажность и нежность...

Один раз, в самом начале, Вера, в наивысший пик, дернулась и прошептала: не надо... Он в полузабытьи не понял, о чем она, а она больше не говорила этого и все шло, как и раньше.

После всего, когда они лежали рядом бездыханные, он вспомнил ее слова и холод окатил его. Он приподнялся на локте, вгляделся в

ее запрокинутое лицо, - как в пруд, темный и загадочный, и спросил: что-то было с тобой?..

Она молчала. То ли не слышала, то ли не хотела отвечать. Тогда он настойчивее и с явной тревогой повторил: Вера, ответь

мне, - что-то случилось с тобой... После меня?..

Она открыла глаза. Взгляд ее был загадочен. Погладив его по лицу, сказала: было, значит - было... Не будем об этом.

И потянулась к нему.

Он понял так, что если что и было, то закончилось благополучно.

... Однако, подумал он, мне нужно быть осторожнее... Но он уже

не был осторожным.

Он сел на диване, закурил и подумал, что в сущности ничего не знает об этой женщине. Она исчезает ( или все-таки - он?..) на годы, чтобы возродиться на часы, давая ему ощущение вечности, юности и безбрежной любви...

Митя встал и, накинув пуловер на плечи, подошел к окну. Внизу простирался бульвар, освещенный низкими лучами солнца, по аллее

шла женщина с мальчиком. Женщина была полной и неторопливой, а

мальчик, совсем еще небольшой, ковылял рядом с ней.

И Митя вдруг, не думая, живя в этот момент любыми ассоциациями, сказал: как мой Терри шлепает...

Вера откликнулась: пес?

Митя вздрогнул, так резануло его это слово и он, повернувшись к ней, коротко ответил: сын.

Вера села на диване, прикрываясь кофтой: у тебя второй? Или я ошиблась?

- Нет, - ответил он, уже пугаясь того, что сказал. Боже! И что самое замечательное, - ведь он не любит Терри!.. И не любит Нэлю!

Что-то надо было говорить или делать, но он превратился в глыбу льда, которую ни повернуть, ни покачнуть, ни заставить свалиться к ее ногам...

- Сколько ему? - Спросила Вера самым обыденным тоном.

... Соврать? Но как? Что Терри месяц?.. И думая об этом, он тем

не менее, честно ответил: два года... А это значило... И вдруг

стал противен себе... Как и ей, наверное.

Ничтожнейший тип с павианьими наклонностями. Он покраснел.

А она, все так же сидя на диване и прикрываясь кофтой, спросила: похож на тебя?

Митя с каким-то облегчением ответил: нет, пожалуй...

- Ты его не любишь? - Допрашивала очень спокойно Вера.

- Я его не терплю, - ответил Митя, вкладывая в ответ ненависть к себе.

Она усмехнулась: а он тут причем? Ненавидеть надо себя... Если есть за что. А ребенок?..

Она отвернулась.

Какая же безумная жалость овладела Митей! Как он ее любил и жалел! Он готов был ради нее на все. Он прошептал ( они сегодня стали опять шептать друг другу): хочешь, я останусь у тебя?

Веру охватила поздняя ненависть.

Она разрывала ее на части! Так вот оно что! Низкий грязный гадостный мужичонка! Вот он кто, ее "Митя"!

- Нет, - ответила она твердо, останавливая себя, чтобы не закричать и не выбросить его из дома сейчас же, - вот так, голого, раскрытого ей навстречу, с уже снова встающим членом.

Мало ли еще кому, кроме нее и жены, запихивал он и запихивает!.. Риточке... Лельке! Дуры!!

- Ты сейчас уйдешь.

- Но почему, Вера? Почему? - Спрашивал он, понимая, что все кончено и он в этом виновен. И не потому, что сказал, а потому что делал так!

- Потому. - Кинула она.

Вскочила с дивана и стала одеваться как-то нагло открыто. Ему всегда нравилось смотреть на нее, когда она одевается, и

прерывать это новой любовной атакой. Такая у них была сладостная игра.

Теперь она одевалась как-то нагло, напоказ, наплевательски,

- хотя видела, что он возбудился до кондиции.

Она брезгливо глянула на его взбудораженную мужскую плоть и ему вдруг стало невыносимо стыдно и захотелось прикрыться рукой...

- Что, ты думаешь, мне интересно на это смотреть? Оденься!

- Вера, - он не шептал, в его голосе звенели боль, стыд, и что-то еще, ужасное и томящее, - Вера, но всего десять минут назад ты любила меня...

И с ним случилось такое, чего он от себя не ожидал. Он пошел на нее как бык. И говорил: Вера, Вера, видишь как я хочу тебя! Пожалей меня...

Он подошел к ней и ткнулся плотью ей в руку.

Она в ужас шептала, отодвигаясь от него к дивану: ты что? Ты рехнулся? Убирайся!..

А он почти насиловал ее, хватая все крепче за плечи и валя на спину. Каким-то усилием она вырвалась от него, растрепанная, красная, с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось отвращение.

Она отскочила к двери и закричала: не смей подходить ко мне! Ублюдок!

Он внезапно пришел в себя. Что он натворил! Что с ним произошло!.. Может быть, он - сумасшедший? Маньяк? И что теперь можно сказать... Все в нем как бы умерло. И прекратилось возбуждение. Все.

Он стал одеваться. В тишине было слышно, как тяжело, затравленно дышит Вера. Он ничего не соображал, - уйти в ванную хо

тя бы, и чувствовал невыносимое унижение.

Она, стоя настороженно у двери, не отводила от него глаз. Закурила и глядела, как неловко он натягивает трусы, носки, джинсы... Казалось, он совершает перед ней какое-то отвратительно неприличное действо. Так это выглядело.

Он был одет, но еще медлил. Он ждал, что она хоть что-то скажет еще, закричит, унизит... На что можно будет ответить и как-то что-то объяснить... Что? Что объяснить?

Но он медлил. А она вышла из комнаты в прихожую и открыла дверь на лестницу. Ему ничего не оставалось, - он вышел к ней.

Тогда она вытолкнула его из квартиры.

Он ринулся вниз, забыв о лифте. На улице стемнело. Снова лил дождь. И он вдруг понял, что стоит без плаща. Он забыл его ТАМ. Уйти?.. А дома? И так неизвестно, что там... Вернее, известно.

Он вернулся и позвонил. Вера быстро открыла дверь.

- Плащ... - только и сказал он.

Она сорвала его с распялок и кинула ему.

А он схватил ее руку, и не отпуская и целуя ее, говорил: прости, умоляю, прости меня... Если можешь... Я гадок... Но я так

безумно люблю тебя.

Она с силой вырвала руки и захлопнула дверь. А за дверью, прислонившись к косяку, зарыдала без слез.

Митя ехал в такси, его бил озноб, голова горела, мысли были обрывочны.

Он позвонил в свою дверь слабым звонком: сил не было совсем, голова кружилась, он еле стоял на ногах.

Открыла дверь Нэля, за ней маячил тесть.

Митя не удивился, что он здесь, отметил, что у Нэли перекошено лицо, красные, вспухшие глаза.

Переступив через порог, Митя пошатнулся и упал как сноп на пол в холле.

Он, соберясь, смог бы устоять на ногах, но - интуитивно или нет... наоборот расслабился.

Нэля закричала: ты - пьян!

Тесть подошел к нему.

А ему так хорошо было лежать на полу, чувствуя под щекой мягкий ковер!..

Они начали трясти его, он не подавал никаких признаков живости, а Нэля принюхалась и сказала неуверенно: вроде, не пахнет...

Тесть повернул его голову лицом и крикнул: да ему плохо, посмотри, какой он зеленый! Потом ругаться будем.

Его перетащили на кровать, раздели, он не сопротивлялся, и чувствовал все как в тумане. Почему-то навалилась тяжелая сонли

вость и он не мог ее преодолеть.

Пришел врач - у них внизу жил врач, которого всегда звали, если что-то срочное и тот не отказывал никогда.

Митя слышал, как он говорил: стресс, нервное потрясение... Вчера плохо? Возможно осложнение...

Сделал укол и Митя сразу как провалился.

Очнулся он в еле брезживший рассвет и вспомнил все.

Он потерял Веру. Но теперь не должен терять Нэлю.

Митя застонал.

Нэля сразу же откликнулась: Митя? Как ты? Что с тобой случилось?

Он повернул голову к Нэле. Глаза у нее были вспухшие и красные, но выражение лица не злое, а встревоженное.

Он сказал слабым голосом: Нэля, я не знаю... Я вышел за сигаретами... Вдруг захотелось пивка... Добежал до нашей пивнухи... Выпил кружку и потянуло в сон. Я пошел домой. Земля качается... Идти не могу... Сел на скамейку и... Ничего не помню... Очнулся на той же скамейке... Старик рядом стоит и меня трясет: молодой человек, вы живы? Я сказал, жив. Встал и наверное, час шел до дома... Все в тумане...

- Это правда, Митя? - Спросила как-то беззащитно Нэля, - ты меня не обманываешь?

Он слабо усмехнулся: а где я был в таком виде?.. Нэля! Ты с ума сошла... Я переутомился там, в Америке, я это почувствовал...

Нэля поверила.

Все так. И вид, и последнее время Митя был будто не в себе, эти еще гости...

Не нужна им с Митей эта Америка! Хоть сейчас проси папу все отставить!

Она сказала об этом. Митя благодарно посмотрел на нее и сказал: попроси... Надоело мне там, я больше не могу...

Вот это было правдой.

Нэля поговорила с папой.

Она специально поехала к нему на Ленинский, чтобы наедине, спокойно убедить его, что они с Митей не могут больше там жить. В основном, - она. Митенька растет без родителей, при бабушке, теперь Трофимчик ( Нэля старалась не называть младшего при папе

- Терри, - очень уж ему это собачье, как он говорил, имячко не нравится) на очереди.

Все это она высказала папе, сидя у него за чаем с коньячком. Трофим Глебович слушал ее, кивал, вроде бы соглашаясь, а ког

да она исчерпала свои аргументы, сказал.

- Нинэль, - он всегда называл ее полным именем в серьезном разговоре, - я с тобой согласен. Лучше Родной страны нету. И понимаю, как вам там тяжело. Именно - тебе. Митька на работу бегает, кружечку-другую пивка после работы дернет, с парнями посидит, а у тебя что? И какая польза мальчонкам? Ну, Митенька английский знает, так он бы и так знал, потому что у него отцовская способность к языкам... А теперь сидит мальчишка в Киеве и украинский зубрит. Здесь, со мной, - ему нельзя, где он, где я?.. Ну, и так далее... Чего я буду перечислять тебе все "за" и "против"... Сама их получше моего знаешь. Но не в этом суть, дочка. А суть в том, что теперь твой Митька - в обойме. И если он оттуда вылетит, - ему крышка. Где он будет ошиваться? МИД - для него закрыт. Издательства с языком? Не знаю. Боюсь, что сведения уходят, куда надо и куда не надо, везде есть люди, которые в курсе всего.

С Георгий Георгичем мне поговорить, - не штука... Я поговорю. А он мне скажет, что же ты, Трофим, не разглядел слабака? Чего ж ты за него ручался, как за себя? и Митьку твоего он враз схавает

- жесткий мужик. Вот такой расклад, дочь, подумай... Если, конечно, ты его не любишь, разлюбила то есть, дело другое, - я поговорю, вы останетесь здесь, ты с ним разводишься и он может идти на все четыре стороны. Квартирку я ему, безусловно, устрою. Не шикарную, но жить можно... Как? Тебя такой вариант устраивает?

Нэля качнула головой: нет, пап, не устраивает. Я люблю Митю. Хотя не могу сказать, что мне так уж с ним легко, но когда у нас любовь, то мне больше никого и ничего не надо. И двое детей, папа, ты не забывай! И еще... - Она смутилась, замялась, но все-таки сказала: мы хотим еще девочку...

- Ну, вот, ты и ответила сама на свои вопросы и просьбы. - улыб

нулся Трофим. - А насчет девочки... Это ваши дела. Ты знаешь,

что Митьку прочат на трудное дело? И долгое. Возможно, там тебя

с ним рядом не будет. А если будешь, то уж не с двумя или тремя

детьми, для которых русский - родной язык... Поняла? Ты это знаешь?

Нэля побледнела. Она догадывалась по недомолвкам В.В. Да и Митя ей туманно намекал на подобное. И даже сказал, что скоро...

Но она думала, что они будут вместе, только без сыновей... С маленькой девочкой.

Нэля еще не знала точно, но кажется она опять залетела.

Еще подождать две недельки и тогда уж ясно - на сто процентов.

- В общих чертах, - знаю... - ответила она отцу, - но я думала, что со мной...