Любовь с московским акцентом

ЧАСТЬ 1

…Столица — это, родные мои, мясорубка. Входишь цельным куском — выходишь фаршем. И это при том счастливом обстоятельстве, если тебя не обмотает вокруг винта…

Галина Щербакова «Романтики и реалисты»

Москва, 2004 год

Самое сладкое и невыносимое из всех женских ожиданий — это ожидание звонка от любимого. Время, потеряв над собой контроль, то несется, как гоночная машина, в унисон твоему обезумевшему от предвкушения восторга сердцу, то ползет еле-еле, тягучее, как зубная боль. Ты не сводишь взгляда с мобильного телефона, дергаешься от каждой его едва заметной вибрации и проклинаешь всех, кто смеет беспокоить тебя в эти священные мгновения (а вдруг ОН наберет номер, а у тебя занято?!). В общем, ведешь себя как среднестатистическая влюбленная идиотка — одна из нескольких миллиардов влюбленных идиоток на всей нашей планете.

Люська, несомненно, принадлежала к их числу. Она наотрез отказалась спускаться в метро, боясь, что ОН позвонит ей в тот самый момент, когда она будет вне зоны доступа сети.

— Прогуляемся? — предложила она подругам с деланной беззаботностью. — Погода хорошая, не хочется в душную подземку…

— С ума сошла? — резонно осведомилась Алина. — Это же пешком через пол-Москвы переться!

Жанка сощурила свои проницательные ехидные глаза.

— Да, погодка отменная… — согласилась она, глядя на занавешенное тучами грязное осеннее небо. — А если еще и дождь начнется, будет вообще роскошно. Обожаю гулять под дождем!

— Черт с вами, поедем на такси, — сдалась Люська. — Гулять так гулять! Я оплачу…

Жанка с Алиной понимающе переглянулись и захихикали.

— Во сколько Андрей должен позвонить? — невинным голоском поинтересовалась Алина. Люська снова безуспешно попыталась придать своему лицу выражение легкости и независимости.

— Сказал, во второй половине дня… В общем, как освободится.

— Все ясно, — Жанка вздохнула с притворным сочувствием. — Что же, поедем на такси, только не забудь прибавить звук телефона на полную громкость.

Люська даже не обиделась на ее подколку. А чего обижаться, в самом деле? Ведь правда же, она ждет звонка. Позвонить Андрей может в любое время. Вторая половина дня — она же начинается сразу после двенадцати, верно?.. И может продолжаться до бесконечности…

Спустя полчаса девушки сидели в своей любимой пиццерии «Дядя Том» недалеко от Чистых прудов. В ожидании заказа они поглядывали в окно, рядом с которым в уголке уютно притулился их столик, с любопытством рассматривали и обсуждали прохожих, а также смаковали глинтвейн, который был особенно уместен в такую пасмурную погоду. Люська, разумеется, не забыла выложить мобильник из сумки и устроить его на столе на самом видном месте, чтобы он всегда оставался в поле зрения.

— …Меня задолбали бесконечные фильмы о провинциалах! — вдруг раздалось за соседним столом так громко, что этот возглас услышали не только подруги, но и, пожалуй, все посетители пиццерии. Нервная изломанная девица, которая произнесла эту фразу, отчаянно давила сигарету в пепельнице, обращаясь к своим спутникам — парню и девушке. Люська невольно обернулась на нее, а потом обменялась понимающими взглядами со своими девчонками: слыхали, мол?.. Те неопределенно хмыкнули, но ушки явно навострили. Старательно делая вид, что всецело поглощены созерцанием пейзажа за окном, они, тем не менее, внимательно прислушались к разговору.

— …И во всех этих тупых сериалах бабы прутся в столицу и находят свое счастье, — не унималась девица, — и все-то у них тут хорошо-прекрасно… Хотя нет, не так, — усмехнулась она недобро. — Сначала их тут возят мордой по столу и купают в грязи, но они держатся цепко и никуда не уезжают, сучки. И все они, как на подбор, талантливые, красивые и умные, хоть сразу Нобелевскую премию давай или хотя бы «Оскар». Нет, ну почему бы не снять сериал о том, как эти же девки уезжают обратно в свое село и его поднимают, а? Например, увеличивают надои или поголовье скота, ну или пшеницы больше выращивают? А еще лучше: едут искать нефть в тундру или улучшать жизнь негров в Африке!.. Им там самое место!

Девица была явно подшофе, и ее друзья заметно смущались, поскольку просекли, что привлекли всеобщее сдержанное внимание.

— По-моему, у тебя просто приступ великодержавного снобизма, — миролюбиво улыбнулся парень, пытаясь свести все к шутке. Девушка же, наклонившись к уху разбушевавшейся подруги, попыталась вполголоса отвлечь ее какими-то общими фразами. Но та уже вошла во вкус и продолжала философствовать на весь зал:

— У меня, конечно, есть несколько друзей немосквичей, и я их люблю. Но такие сериалы меня все равно активно раздражают. Эти провинциалочки занимают наши рабочие места, наши места в транспорте — да в метро и автобусах уже ездить стало нереально, всюду они, это волчицы в шкурах кротких овечек!

— Ну почему же «волчицы»? — мягко осведомилась ее спутница, переглянувшись с парнем. Девица громко расхохоталась, словно бы дивясь наивности вопроса.

— А кто же они? Самое страшное, что делают эти девки, — уводят наших женихов! Блин, пора уже менять политику государства, надо запретить въезд в Москву! — выкрикнула она в запале. — Нет, я действительно не понимаю, зачем они все сюда едут, на фига?! Раньше думала, что у них ТАМ нет работы… — она покачала головой в такт собственным мыслям. — Так работа есть. И деньги есть. Не те, что здесь, конечно, но ведь и житье там, в провинциях, не требует таких затрат, как в Москве… так что выплачиваемые деньги вполне соответствуют уровню жизни. Просто люди едут за понтами!

— Дура какая-то, — негромко прокомментировала Алина, пожав плечами, и, заметив Люськино серьезное лицо, успокаивающе тронула ее за руку. — Да не грузись ты, чего сразу напряглась? Впервые слышишь, что ли? Старая как мир песня, они — пупы земли, а мы — «понаехали тут»…

— Ты не понимаешь, — отозвалась Люська, не отрывая взгляда от той девицы. — Она же нас всех натурально ненавидит.

За эти два года столько их уже было — косых взглядов, пренебрежительных гримасок, насмешливо-избитого «понаехали-и-и», что Люська не могла заблуждаться на сей счет: в словах москвички сквозила самая натуральная ненависть. Это было очень страшно — вызывать ненависть у незнакомого человека просто потому, что ты родился не в столице, но посмел туда переехать.

— Да ладно вам, девчонки, — Жанка улыбнулась, — не все же такие, как эта… Адекватные москвичи тоже встречаются, не одни враги кругом. Что, будем сейчас портить себе настроение из-за одной идиотки? Мы пришли сюда, чтобы расслабиться, вкусно покушать и хорошо выпить, так? Имеем право, у нас выходной… — и она с нарочито громким звуком отхлебнула еще немного глинтвейна.

— Нет, погоди, — завелась Люська, — мне просто интересно понять причину ее ненависти… Разобраться, где лично мы перешли ей дорогу?

— Хочешь взять у нее интервью? Журналист всегда остается журналистом! — Алина невольно рассмеялась. — Только, может, подождешь немного, пока она не протрезвеет?

— Нет, ну реально же интересно! Это ведь такая больная тема для нас с вами… Допустим, я согласна с тем, что в Москве действительно очень много приезжих. Но в корне не согласна с тем, что надо это запрещать.

Жанка философски усмехнулась:

— Зачем запрещать? «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше»…

— И это правильно, — горячо подтвердила Люська. — В чем вина ребенка, если его родили в каком-нибудь Зажопинске, а он, предположим, — гений? Гениев мало, их единицы, но почему бы не приехать в большой город и все-таки попробовать свои силы?

— Ну, мы-то, наверное, до гениев немножко не дотягиваем, — смутилась Алина. — Вернее, Люсь, ты-то у нас гений, без сомнения, а вот мы…

— Да перестань, — отмахнулась Люська с досадой, заметив, как Жанка поджала губы после Алининого комплимента. — Никакой я не гений. Но, например, почему лично я приехала в Москву после универа? Потому что у нас в городе просто не было нормальной работы. Я, без лишней скромности, считаю себя — ну, пусть не прямо таким уж талантливым, но, по крайней мере, — способным журналистом. И почему я должна прозябать в местной газетенке «Рабочая трибуна», если я знаю, что способна на большее?

— Конечно, мы способны на большее, мы вообще круты, — ввернула Жанка; она вообще обладала феноменальной способностью незаметно переводить тему любого разговора на себя. Люська отмахнулась и продолжила:

— Почему бы москвичам не посмотреть правде в глаза? В чем мы, «понаехавшие», виноваты перед ними? Все готовы свалить на нас, провинциалов — ответственность за все свои неудачи. Ну правильно, ищите виноватого… И места-то мы лучшие рабочие забиваем, и парней-то мы уводим у москвичек…

— Вот именно! — горячо подтвердила Жанка. — Если меня взяли на работу — значит, я больше других подошла по всем критериям, я более старательная, более ответственная… Знаете же, как я перед собеседованием нервничала — и ничего, прошла, мне потом сказали, что я выгодно отличалась от других кандидаток… А конкуренция же у меня была о-го-го какая!.. — похоже, Жанка завела свою коронную тему — говорить о себе любимой она могла часами, поэтому Люська снова торопливо перебила ее:

— Чтобы найти здесь хорошую работу, столько нервов и сил нужно потратить, уж кто-кто, а мы это на собственной шкуре испытали. Кто вообще придумал, что мы занимаем чужие места?! Наоборот, в девяноста процентах случаев работодатели предвзято к нам относятся, из-за той же прописки, например. И надо ой-ой-ой как потрудиться, чтобы доказать: да, мы достойны…

— Та же ситуация с девушками, которые уводят парней, — подхватила Алина. — Ну это вообще смешно, ей-богу. Вообще-то, на москвичках парни предпочитают жениться чаще, чем на провинциалках. Это факт. И уж если он предпочел провинциалку, то значит — это реально любовь. О чем тут вообще можно спорить?!

— Ой, да конечно, не о чем, — авторитетно согласилась Жанка, затягиваясь сигареткой. — Просто у этой дурищи какие-то неприятности в личной жизни. Возможно, ее бойфренд бросил. Или с работы поперли, предпочтя более расторопную провинциалку. Вот она на всех нас зло и срывает… Пусть себе злится. Нам-то что? Мы все равно — звезды! — закончила она своей любимой присказкой.

«Да уж, ты из нас — самая «звезданутая» звезда», — беззлобно подумала про нее Люська, привыкшая к приступам самолюбования и самовосхваления подруги. Жанка искренне полагала, что она — краше, умнее, милее и вообще лучше всех в мире. Москвичкам до ее снобизма было ой как далеко! Хотя, несмотря на то, что Жанка сейчас крыла этих самых москвичек на чем свет стоит, Люська знала — в глубине души подруга тоже стремится изо всех сил стать настоящей столичной штучкой. Даже во время своих поездок на родину Жанка кичилась перед провинциальными родственниками своей московской жизнью, всячески демонстрируя им, насколько она крута и насколько они убоги. Тоже снобизм, если разобраться… только не врожденный, а приобретенный. Те самые понты, упомянутые скандальной девицей.

Было еще кое-что, о чем Люська благоразумно промолчала. Да, провинциалы приезжают в Москву в основном в поисках лучшей доли. Они стремятся заработать побольше денег, сделать карьеру, удачно вступить в брак, прославиться, наконец, — цели у всех разные. А Люська приехала сюда за своей любовью. Причем любовью глупой, безнадежной и бесперспективной — парень был знаменитостью, к тому же оказался женатым. И все равно она переехала в столицу, лишь бы быть поближе к НЕМУ…

Она познакомилась с Андреем Дроздовым, ведущим популярного телевизионного канала, когда он приезжал в ее родной городок по делам. Имя Андрея было известно, физиономия раскрученная и растиражированная — в общем, народ валил в местный Дом журналиста поглазеть на кумира, где он устроил что-то вроде творческого вечера. Люська в ту пору была студенткой журфака и активно подрабатывала по специальности то тут, то там. Одна местная газетенка доверила ей, ни много ни мало, сделать интервью со звездой. Андрей пригласил молоденькую симпатичную провинциалочку в ресторан — так сказать, интервью в неформальной обстановке. Ну, а затем все банально — «продолжение банкета» в гостиничном номере, после чего Люська встрескалась по уши, а Андрей, к своему собственному удивлению, сам как-то расчувствовался и — какая неосмотрительность! — оставил ей на прощание номер мобильного. «Будешь в Москве, звони…»

Надо ли говорить, что все оставшееся время до получения диплома Люська жила мечтой о Москве — городе, где есть ОН, его шальные зеленые глаза, обаятельная улыбка, светлые непослушные волосы, хрипловатый голос… И она уехала. Уехала в никуда, не имея в столице ни родственников, ни связей, ни работы, ни жилья — ни-че-го. Она не хотела и думать о том, чтобы воспользоваться помощью Андрея, хотя он, возможно, и не отказал бы. Она и позвонила-то ему впервые (долго набиралась храбрости) только после того, как нашла себе место в редакции молодежной газеты. Боялась, что он ее не узнает, что сменил номер телефона, что его чувства к ней испарились… Оказалось, зря трусила. Андрей ее сразу вспомнил, да он и не забывал ее, эту трогательную девочку из провинции, просто старался об этом не думать, чтобы не затягивало. И все-таки затянуло…

Для обоих началась нелегкая жизнь. Для Андрея — врать жене, изворачиваться, выкраивать время на встречи, ловчить, испытывать постоянные угрызения совести по отношению к жене и к любовнице… Для Люськи — привыкать к унизительности своего положения (иногда приходилось встречаться в отелях, и это было отвратительно, несмотря на то, что все-таки прекрасно), все время ждать звонка, заставлять себя не надеяться и не мечтать (а вдруг он все-таки разведется?..). Оба знали, что он не разведется никогда. Жена Андрея приходилась единственной дочерью генеральному директору телеканала, на котором он работал. Этим, пожалуй, все и было сказано.

Но все-таки Люська была счастлива. Пусть урывками, пусть не перманентно — но по-настоящему счастлива. Она вообще полностью отдавалась своей любви, жила только ею. Без любви у нее не получалось ни работать, ни есть, ни спать. Ей необходимы были чувства Андрея как двигательная энергия, как постоянная подпитка. И он действительно любил ее. Но… карьеру любил еще больше.

Люська вспомнила, как нелегко ей давались первые дни и даже месяцы в столице. Поначалу, пока она еще не начала самостоятельно зарабатывать, ей пришлось снимать не отдельную квартиру, а комнату. Хозяйка — Неонилла Борисовна — выделила ей крошечную спаленку, где были только кровать, шкаф и стол, и с первой же минуты знакомства выдвинула ряд условий для совместного проживания: в ее квартире запрещалось пить, курить, принимать гостей и возвращаться после одиннадцати ночи. Деваться Люське было некуда, поэтому она согласилась. Нет, с курением и питьем проблем не возникло, а вот запрет приводить гостей и приходить домой до условленного часа ее несколько напряг. Они с Андреем пока еще не виделись, но их возможные встречи, вероятно, происходили бы в основном по вечерам. А теперь выяснилось, что Люська не только не может пригласить его к себе, но и задержаться с ним где-нибудь вне дома тоже не сумеет. Ну уж, как говорится, не до жиру — быть бы живу… Тем более, Люська рассчитывала на то, что после того, как устроится в штат какой-нибудь редакции, сможет себе позволить арендовать квартиру без хозяйки.

Хозяйку свою, признаться, Люська побаивалась и недолюбливала. Неонилла Борисовна имела тяжелый характер, людей не выносила в принципе, комнату в квартире сдавала только потому, что нужны были деньги, так как она нигде не работала. Старая дева, человеконенавистница, да к тому же еще и ярая коммунистка по убеждениям — гремучая смесь, надо признать.

Любимой присказкой Неониллы Борисовны по любому поводу являлась: «Эх, был бы жив товарищ Сталин…»

Однажды Люська услышала, как, столкнувшись на лестнице с соседом, интеллигентным армянином, Неонилла Борисовна пробурчала вроде бы себе под нос, но, впрочем, довольно громко:

— Вас, черножопых, расстреливать надо…

Удивительно, но сосед никак не отреагировал. Люська на его месте, скорее всего, прибила бы хамку не задумываясь. В другой раз Люська случайно оказалась одновременно с хозяйкой в продуктовом магазине. Неонилла Борисовна стояла в очереди в кассу с черным хлебом под мышкой, а женщина перед ней нагрузилась капитально — в ее корзинке были пельмени, блинчики, фарш, сыр, йогурты и молоко. Подробно изучив содержимое чужой корзины, Неонилла Борисовна, не моргнув и глазом, доброжелательно поинтересовалась у впереди стоящей:

— А морда не треснет?..

Неизвестно, что ответила на эту бесцеремонность женщина, ибо Люська пулей вылетела из магазина, пока хозяйка ее не заметила и не обнаружила перед посторонними близкое с ней знакомство — было бы очень стыдно. Но совершенно очевидно, что сама Неонилла Борисовна страшно гордилась собой и своей репликой…

С работой поначалу тоже пришлось туго. Люська методично объезжала редакцию за редакцией, начав с самых популярных и престижных изданий, а затем, все ниже и ниже опуская планку, просилась во все столичные газетенки подряд. Никто не собирался сразу брать в штат молодую журналистку, хотя ей все же надавали кучу пробных заданий, и она носилась как угорелая, пытаясь успеть все сдать в срок. Гордость и самолюбие к окончанию второго безработного месяца в Москве издохли окончательно, сбережения стремительно таяли, и Люська была согласна уже хотя бы на что-нибудь — какой уж там, прости господи, «Космо»! Она ужасно похудела за этот период, одежда с нее сваливалась, а на новую денег пока не заработала. Голодать она, конечно, не голодала, но регулярно недоедала. Случалось даже так, что весь дневной рацион Люськи составлял лишь лаваш, который она старательно делила на три равные части (завтрак, обед и ужин).

Неонилла Борисовна, глядя, как Люська по утрам на кухне давится сухим батоном и запивает его безвкусным чаем из пакетика, добродушно журила девушку:

— Ну, Людочка, разве можно так питаться? Это же очень вредно для здоровья. Кушать надо хорошо! — с этими словами она распахивала дверцу холодильника, доставала оттуда сыр, масло, ветчину, йогурты, фрукты и принималась готовиться к трапезе. Люськин рот наполнялся голодной слюной; она торопливо заглатывала свою сухомятку и убегала, чтобы не смотреть на хозяйкино пиршество. «Можно подумать, я из чистого удовольствия жру эту гадость… — обиженно размышляла Люська. — Могла бы воздержаться от «дружеских» советов и поучений…»

Однажды, после очередного напряженного дня беготни по редакциям, Люська брела по длинному подземному переходу, жутко уставшая и голодная. Дома же ее ждал только несладкий чай с кусочком лаваша. В это время на нее повеяло сдобным духом — из палатки с пирожками и слойками умопомрачительно тянуло горячей свежей выпечкой. Живот, взбунтовавшись, отчаянно забурчал. Люська поняла, что немедленно упадет в голодный обморок, если сейчас же не съест что-нибудь. В кошельке у нее оставалась единственная десятка. Послезавтра (скорее бы, скорее бы настало это послезавтра!) Люське обещали уплатить за статью, но завтра еще нужно было купить хлеба. Однако искушение потратить эти десять рублей сейчас же было слишком велико. «Продержусь как-нибудь», — подумала Люська с отчаянной храбростью, в то время как ноги уже сами вели ее к палатке. Она с жадностью приникла к стеклу, изучая ассортимент.

— Слойка с сосиской — тринадцать рублей… — бормотала она, борясь с головокружением от дразнящих запахов. — С мясом — десять рублей… Пирожок с вишней — двенадцать, с печенкой — тоже двенадцать…

На ее счастье, пирожок с картошкой стоил всего восемь рублей. Она протянула деньги продавщице, и та быстро сунула ей горячий, с пылу с жару, пирожок в промасленной бумажке. От него исходил восхитительный аромат. Люська едва сдержалась, чтобы не вцепиться в него зубами тут же, возле палатки. Нет, надо было добежать домой и там съесть пирожок с чаем, это будет намного вкуснее и сытнее.

Но не успела она сделать и нескольких шагов, как на нее неожиданно налетела какая-то толстая тетка, увешанная полиэтиленовыми пакетами. Она так стремительно неслась Люське навстречу, что, похоже, просто не замечала препятствий на своем пути и всех сметала с дороги. Люська с трудом удержалась на ногах, но — о ужас! — одним из своих пакетов тетка задела девушку по руке, и пирожок полетел на пол. Люська даже не успела опомниться. Она застыла от шока, не веря своим глазам и уговаривая себя, что весь этот кошмар ей просто мерещится. Тетки давно и след простыл, а прямо по пирожку уже несся нескончаемый поток бегущих по своим делам человеческих ног.

Люська взглянула на свой расплющенный в грязи пирожок, заплакала в голос и поплелась домой, не стесняясь того, что о ней подумают окружающие. Ее буквально шатало от горя.

Конечно, в редакциях Люське исправно выплачивали небольшие гонорары, давали новые задания, но брать в штат пока не спешили. Люська ревела по ночам, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить звук. Периодически мелькала предательская мысль: «А может, вернуться домой?..» Только стыд удерживал ее от этого шага — не хотелось возвращаться с позором, хотя мама поняла бы ее, Люська была уверена…

Приближался ее первый Новый год в столице. Сначала Люська планировала съездить на малую родину, поскольку привыкла отмечать праздник в кругу семьи, но, подсчитав сбережения, поняла, что тратить деньги на поездку — мотовство, она могла бы на них прожить еще пару недель. Позвонить Андрею?.. Но он, понятное дело, не мог быть с ней в новогоднюю ночь; все-таки семейный праздник — это святое… Девушка медленно, но верно погружалась в пучину депрессии. Ни всеобщий новогодний настрой, ни елочные игрушки в магазинах, ни радостное оживление на лицах прохожих не вдохновляли ее.

И вдруг ей привалила неслыханная удача.

За пару дней до Нового года Люська без особой надежды забрела в редакцию молодежной газеты «Вертикаль», хотя ее не приглашали, — быть может, для нее найдется какое-нибудь новое задание? В редакции царил предпраздничный дурдом — сдавали последний в этом году выпуск газеты, шумели, суетились, орали…

— Людмила? — главная редакторша разглядела ее издали и приветливо улыбнулась всем своим полным румяным лицом, кивая из-за стола и делая приглашающий жест рукой. — А я как раз собиралась вам звонить. Скажите, у вас ведь журналистское образование?

— Да, и диплом есть, — торопливо подтвердила Люська. Главредша отмахнулась:

— Да это, в принципе, и не так важно… Пишете вы хорошо, стиль и слог есть… Как у вас с музыкальной тематикой?

Люська неуверенно пожала плечами.

— Ну, музыку вы слушаете? Наш шоу-бизнес в лицо и по именам знаете? Обзоры музыкальных новинок давать можете? Интервью со звездами будете организовывать? — затараторила главредша.

— Ах, это… — Люська оживилась. — Это запросто!

— Ну и отлично, — главредша с видимым облегчением перевела дух. — А то у нас тут ЧП… Редактор музыкального отдела внезапно уволился, нужно срочно подобрать замену, а где я сейчас стану искать? Перед праздником-то?! В общем, завтра жду от вас все документы — ИНН, номер страхового свидетельства, паспорт…

— Зачем? — обалдело переспросила Люська; она действительно все еще не понимала.

— Как зачем? Будем оформлять наши отношения официально… — редакторша засмеялась. — В штат пойдете?

До Люськи дошло наконец. Ей показалось, что сердце сейчас выскочит из груди, как лягушка из банки, и стало так горячо и радостно, что она едва ли не запрыгала от восторга:

— Пойду, конечно!!!

Она была так счастлива, что согласилась бы сейчас на любые условия — двенадцатичасовой рабочий день, мизерную зарплату, отсутствие Интернета на работе… Позже, конечно, Люська поняла, что сглупила — надо было обсудить все эти детали заранее, поскольку зарплату ей предложили совершенно крошечную — триста долларов. А у нее только за комнату у Неониллы Борисовны уходила половина этой суммы ежемесячно. К тому же, трудовую книжку Люське тоже не оформили — ей предстояла работа на контрактной основе, по договору, который продлевался бы каждый месяц. Но, с другой стороны, это был стабильный доход плюс гонорары — ничего, прорвусь, проживу как-нибудь, мне не привыкать к экономии, думала Люська, очень воодушевленная.

По пути домой она на последние деньги купила у метро елочную ветку и пару игрушек. Все-таки праздник на носу… Встречать Новый год Люська обожала и делала это всегда со вкусом, с наслаждением, предвкушала и трепетала. Кстати, никогда Люська не высмеивала традиционные «тазики» оливье и селедку под шубой, не считала банальщиной новогодние посиделки за столом перед телевизором с непременным просмотром «Иронии судьбы» — ей это действительно нравилось.

А вот что Люська ненавидела больше всего на свете — так это первое утро наступившего года. Если само ожидание праздника всегда наполняло ее душу детским счастьем, то пробуждение на следующий день неизменно сопровождалось жуткой тоской. Люське было так тухло, будто ей только что нагадили в душу. Бестолковый, нудный, противный, пустой день — даже обидно было, что именно с него начинается год. Еще и просыпаешься, когда уже начинает темнеть — зима все-таки, и от этого эмоциональное состояние еще паршивее, словно жизнь проходит мимо… Поэтому Люську безмерно удивляло, когда она слышала от других: «Как я люблю первого января, проснувшись, есть вчерашние салаты…» А ее удручали именно эти самые «вчерашние» салаты, которые непременно надо было доедать. И хотя вкус у них был почти тот же, они уже казались Люське какими-то унылыми и совсем не праздничными…

В этот раз первое января не особо страшило Люську. Она не собиралась устраивать празднование, а чтобы приготовить традиционные салаты, у нее и денег-то не было, так что она планировала тихо-мирно попить чайку с тортом и лечь спать сразу после полуночи. Невеселая перспектива, если честно. У нее в комнате не было даже телевизора, так что новогодняя ночь обещала быть скучной до невозможности. Ей даже хотелось, чтобы череда новогодних праздников поскорее завершилась и можно было выйти на работу. Кстати, надо было еще придумать, на что ей жить целый месяц до первой зарплаты. Да и вообще, у проездного на метро аккурат тридцать первого декабря заканчивался срок действия…

В разгар ее тягостных раздумий зазвонил мобильный. Взглянув на определившийся номер, Люська вздохнула. Это была Жанка, подружка-землячка и бывшая одноклассница. Люське, с одной стороны, очень хотелось поболтать с ней, но с другой — денег на счету оставалось не так много (в начале двухтысячных далеко не все входящие звонки, тем более «межгород», были бесплатными), а когда предоставится возможность пополнить баланс, она себе даже не представляла. Телефон продолжал трезвонить, а Люська все размышляла, поддаваться искушению ответить или не стоит. Так здорово было бы сейчас услышать Жанкин голос, потрепаться о своем, о девичьем, послушать новости о родном городке…

Они были лучшими подругами со школьных времен. «Лучшими» — это без преувеличения; Люське казалось, что ни один человек в мире не понимает ее так, как Жанка. Они скучали друг без друга, если не виделись хотя бы день, постоянно разговаривали по телефону и, даже живя в одном городе, писали друг другу письма! Настоящие письма, не электронные — в ту пору Интернет они только-только начинали осваивать. Показательно, что даже первый электронный почтовый ящик позже они с ней завели один на двоих. Естественно, ночевали друг у друга, ходили вместе гулять, Люська ревновала Жанку к другим подружкам, а та ревновала ее, делились своими любовными переживаниями (причем им всегда везло — ни разу не влюблялись в одного и того же парня)… Словом, классическая девчачья дружба! Люська даже таскала с собой в кошельке фотографию — они с Жанкой на балконе студенческой общаги, обе юные, смеющиеся, глупые и счастливые… Поступили они обе, кстати, хоть и в разные универы, но в одном и том же городе, так что продолжали оставаться близки и в студенческие годы, не расставаясь дольше, чем на два дня.

А потом Люська, собственно, окончила свой журфак и переехала в Москву, поближе к Андрею. Конечно, одной было безумно страшно, и она, само собой, звала с собой Жанку — мол, поехали, вдвоем-то легче столицу покорять! Однако Жанка не рискнула кидаться в омут с головой. Сказала, что, возможно, подъедет несколько месяцев спустя, когда Люська там более-менее обустроится. Перед разлукой девчонки плакали навзрыд…

Поколебавшись еще пару секунд, Люська все же ответила на звонок.

— Ты дрыхнешь, что ли? — возмутилась Жанка. — Чего так долго не реагируешь? Звоню-звоню…

— Да у меня звук на сотовом отключен был, — соврала Люська.

— В общем, так, у меня времени мало, поэтому сразу — какие планы на Новый год? — с места в карьер перешла Жанка.

— У меня? Еще не знаю… — Люська растерялась. — Наверное, останусь дома, финансы поют романсы, не до шумных гуляний.

— Фу-у-у, как скучно, — протянула подружка. — И ты думаешь, мне будет интересно сидеть с тобой дома в новогоднюю ночь?

— В смысле? — растерялась Люська. — Как это — ты будешь сидеть со мной дома?

— Угадай с трех раз, — Жанка расхохоталась, — я взяла билеты на поезд и послезавтра утром, то бишь тридцать первого декабря, прибываю в столицу нашей родины, чтобы встретить этот Новый год в твоей компании! Если ты, конечно, не против, — добавила она строго.

Люська завизжала от восторга:

— Ты приедешь? Приедешь?! Классно!!!

— А ты думала, что так легко от меня отделаешься, — усмехнулась подруга. — Я тут забегала к твоим, мама собрала тебе небольшую посылочку, так что приеду я с подарками, жди!

У Люськи потеплело на душе. Мама передала ей подарок… Как приятно! А она, дурища, еще не хотела брать трубку!

— Только, Жан, — смущенно добавила она, — у меня сейчас не очень-то хорошо с деньгами, поэтому, если ты решишь встречать Новый год в каком-нибудь клубе или ресторане, вряд ли я смогу составить тебе компанию… Да и к себе я тоже не могу пригласить. Видишь ли, моя хозяйка, она с большими странностями, я тебе рассказывала, и…

— Ой, не думай об этом! — с досадой перебила ее Жанка. — На фиг клубы и рестораны, к чему этот пафос, нам и без него будет весело! Мы вместе обязательно что-нибудь придумаем, расслабься!

Закончив разговор, Люська вздохнула. Что бы там Жанка ни пела — расслабься, не думай, а совсем без гроша в новогоднюю ночь она быть не должна. Следовательно, необходимо занять денег… у кого-нибудь. Вот только у кого? Друзьями в Москве она еще обзавестись не успела, все бегала в поисках работы. Не у хозяйки же, коммунистки Неониллы Борисовны, занимать! Андрею тоже не позвонишь по такому вопросу — стыдно. Да уж, задачка не из легких — как выжить в большом городе одинокой девушке…

Однако Фортуна, видимо, повернулась к Люське лицом — все проблемы оказались решаемыми. Когда она встретила Жанку на Казанском вокзале, та передала ей большущий сверток от мамы — парочку теплых свитеров, коробку шоколадных конфет, письмо и денежку в конверте. «Какая она хитрая, — подумала Люська о маме со слезами и нежностью, — знала, что если предложит мне денег просто так, я ни за что не возьму. А тут, вроде бы, новогодний подарок, грех отказываться…»

Решено было встречать Новый год не где-нибудь, а в самом сердце столицы — прямо на Красной площади, чтобы услышать бой кремлевских курантов не по телевизору, а вживую. Поначалу Люська отнеслась к этой затее с изрядной долей скептицизма — дескать, толпища, давка, море пьяных, тоже мне удовольствие! Но затем всеобщий драйв, атмосфера праздника и заразительного восторга, поздравления от незнакомцев, свежий морозный воздух и шампанское, которое девчонки пили прямо из горлышка бутылки, сделали свое дело — Люська страшно развеселилась!..

— С Новым годом! С новым счастьем! — орала толпа ликующих романтиков; все чокались друг с другом шампанским и кое-чем покрепче, целовались… Над Москвой полыхали салюты.

«Я хочу, чтобы в этом году у нас с Андреем все-все было хорошо!» — загадала Люська под величественный бой курантов. Что именно подразумевалось под словом «хорошо», она и сама толком не знала. Главное — чтобы весь год он ОСТАВАЛСЯ в ее жизни…

Они праздновали втроем — Люська, Жанка и Жанкина новая приятельница Эля, с которой подруга познакомилась в один из прошлых гостевых визитов в столицу. Эля тоже не являлась коренной москвичкой, но прожила в Москве уже десять лет. Впрочем, эти годы не смогли смыть с Элиного чела клейма безнадежной провинциальности. Нет, безусловно, Эля была доброй, искренней, прелестной и очень красивой девушкой, этакая блондинка а-ля Мэрилин Монро. Люська начала симпатизировать ей от всего сердца с первого же момента, как только они увиделись. Но Эля отчебучивала такое, что Люська порой была готова провалиться сквозь землю от неловкости. Она бурно жестикулировала, пока они ехали вместе в метро, чавкала, когда они втроем ужинали в небольшом кафе, громко разговаривала за едой, неправильно ставила ударения в словах и вообще всячески выдавала свое происхождение. Даже дорогие вещи от кутюр и безупречная прическа из лучшего салона красоты в городе не спасали ситуацию.

— Ну все, кисуль, чмоки-чмоки, созвонимся! — орала она на всю Красную площадь, когда Люська прощалась с ними. Жанка собиралась ночевать у Эли, поскольку Люська не могла пригласить ее к себе в съемную комнату. От этого «созвонимся» с ударением на второй слог Люська заполыхала всеми цветами радуги, а Эля, не замечая ее смущения, продолжала вопить, наполовину высунувшись из окна такси:

— А на следующей неделе мы с тобой встретимся и обязательно пойдем в клуб, мы там с тобой так зажгем!..

Люди вокруг с любопытством взирали как на Элю, так и на Люську. Жанка же, сидя в такси, только сдержанно хихикала.

Когда девчонки уехали, Люська задумалась, что ей теперь делать. Возвращаться домой не хотелось — даже несмотря на Новый год, Неонилла Борисовна накануне строго-настрого запретила тревожить ее раньше восьми утра. То есть вернуться до этого времени было нереально. Но и шляться по улицам, пусть даже в новогоднюю ночь (точнее, уже утро), когда кругом одни пьяные физиономии — тоже не самое приятное занятие для молодой девушки. Обидно, что Эля не пригласила ее к себе вместе с Жанкой, но ее можно понять — она тоже живет на съемной квартире, да и Люську-то едва знает. В конце концов, она не обязана…

«А, была не была, поеду домой, — решила Люська. — Какая разница, где гулять… А тут хотя бы возле дома».

Она дождалась открытия метро, села в абсолютно пустой поезд и поехала на свою Тимирязевскую. Люська уже привыкла к вечной подземной толкучке в любое время суток, к хамству пассажиров, к тому, что мужчины никогда не уступают девушкам место, сразу притворяясь, что крепко спят… Поэтому было забавно находиться в метро практически одной.

Вообще, в первое время после переезда Люську обескураживала царящая в метро атмосфера: преимущественно мрачные, углубленные в себя лица, уставшие, потные и озлобленные пассажиры, часто ищущие малейший повод, чтобы поругаться… В метро почему-то все люди, добрейшие и милейшие в обычной жизни, становились какими-то монстрами — чуть что, начинали орать как резаные. Люська не знала ни одного человека, который мог бы сказать про себя: «Я каждый день с радостью езжу в метро на работу!» С радостью в московскую подземку спускались, пожалуй, только иностранные туристы, которым никуда не надо было спешить в час пик, не нужно было с боем пробиваться в тесное пространство вагона, не нужно было толкаться на эскалаторе и страдать от того, что тебе отдавили обе ноги и чуть не сломали грудную клетку в давке.

…А сейчас — в вагоне пустынно и совершенно тихо, как-то даже сюрреалистично… Ну правильно, все нормальные люди в это время либо еще продолжают праздновать, сидя за накрытыми столами (а кто-то, должно быть, уже лицом в салате), либо ложатся спать в теплую постельку… «Андрей сейчас, вероятно, тоже спит со своей женой, — невольно подумалось ей. — Хотя нет… Он же у нас персона звездная, он наверняка на какой-нибудь модной светской вечеринке. Интересно, вместе с женой или один?»

Гулять под окнами подъезда оказалось вовсе не таким классным времяпровождением, как ей представлялось. К утру неожиданно сильно подморозило, и Люська продрогла. Она быстрым шагом ходила вокруг дома, пытаясь согреться, но все было бесполезно. К тому же, к ней пару раз пытались подкатить с приставаниями подвыпившие мужские компании — она еле от них отделалась. Наконец, промерзнув окончательно, Люська вошла в подъезд.

Как же там было тепло и уютно! За многими закрытыми дверями глухо раздавались звуки продолжавшегося празднования, где-то пели, где-то плясали, где-то, кажется, даже дрались… Люди встречали Новый год как могли. Люська приблизилась к горячей батарее и положила на нее озябшие ладони. Так она некоторое время и стояла, греясь и прислушиваясь к отголоскам чужого счастья. Но почему-то не завидовала, нет… Просто слушала, с некоторым даже любопытством. В тепле ее быстро сморило — жутко захотелось спать. Поразмыслив, Люська поднялась на самый верхний этаж (меньше было вероятности, что ее тут застукают), уселась на ступеньки, подняв колени к подбородку, обхватила себя руками и закрыла глаза. Ее медленно уносило в дрему…

«Кошмар, — подумала она в полусне, — знала бы моя мама, что я сплю в подъезде на ступеньках! Вот позорище!» Стало почему-то очень жалко себя, сиротинушку. «Все-таки не зря я терпеть не могу первое января… Отвратительный день. Дурацкое начало года…»

Она заснула и проспала так, вздрагивая во сне от каждого шороха, ровно до восьми утра.

— …Эй, Люсь, проснись! — услышала она чей-то голос. С трудом пришла в себя, стряхивая наваждение воспоминаний, и обнаружила, что сидит в кафе, в компании Жанки и Алины. Те хихикали, наблюдая за ней.

— Ты где была? Взгляд такой отрешенный, будто не с нами, а за тридевять земель, — сказала Алина. — Уставилась в одну точку и сидишь, как зомби!

— Она и в самом деле не с нами — наверняка сейчас мысленно со своим Андреем, — поддела Жанка. — У них же сегодня вечером, если мне не изменяет память, намечено романтическое свидание сексуального характера!

Люська улыбнулась.

— У нас действительно свидание, да только думала я сейчас совсем не об этом.

— О чем же можно думать с таким лицом? — заинтересовалась Жанка.

— Да так… Вспомнила события почти двухлетней давности, когда ты приезжала в Москву на Новый год.

— Нашла, что вспомнить! — фыркнула Жанка, которая не любила напоминаний о том, что в прошлом она вовсе не была «столичной штучкой», прозябала в каком-то Мухосранске, работала учительницей в школе и честно получала зарплату — две тысячи рублей в месяц. Ей милее было думать, что она всегда жила в Москве, и Жанка старалась поддерживать эту иллюзию в глазах всех своих новых знакомых и друзей. Нет, она никогда не врала специально, что родилась в столице, но если кто-то сам так решал, она его не разубеждала. Люська знала об этой ее странности, хотя не понимала, зачем подруге нужно было играть роль москвички перед ней, Люськой, или перед Алиной, которые знают ее как облупленную.

— Смотрите, какой симпатичный мальчик! — прошептала Алина, выразительно стреляя глазами куда-то девчонкам за спину. Те, сделав вид, что ищут взглядом официантку, обернулись и ухватили краем глаза объект подружкиного внимания.

— Этот? Он же черномазый, — разочарованно протянула Жанка. Алина обиженно вспыхнула:

— Фу, что за выражение? Еще бы «черножопый» сказала… Вот уж не думала, что ты расистка.

— Симпатичный молодой человек восточной внешности, — поддержала Люська. — Наверное, турок. А может, египтянин, я плохо в них разбираюсь… По ходу, он тоже на тебя запал, вон как таращится!

Алина смутилась.

— Он уже давно на меня смотрит. Еще и подмигивает, и улыбается…

— Ну вот, Алин, я же говорю, что ты его заинтересовала!

— Ну, такого-то заинтересовать — не велика удача, — хмыкнула Жанка. — Им не важно, какая девушка, лишь бы славянской внешности… Если бы я сидела к нему лицом, а не спиной, он бы на меня тоже запал!

Алина оскорбилась на это, но промолчала. Люська возмутилась про себя — разве можно быть такой бестактной и самовлюбленной, как Жанка? Та не заметила кипевших в воздухе страстей и раздраженно огляделась в поисках официантки, на этот раз уже по-настоящему.

— Ну и где мой салат? — проговорила она с недовольством. — Почему его так долго готовят?

Жанка единственная из подруг решила выпендриться и заказала не обычный «цезарь», а новомодный салат с какими-то проростками. Люське и Алине давно уже принесли их заказ, вот-вот должно было подоспеть и главное блюдо — пицца, а Жанка все еще ждала салата, потягивая глинтвейн.

— Может, они там на кухне только что посадили твои проростки и теперь ждут, когда они, собственно, прорастут? — засмеялась Люська.

— Не смешно, — Жанка поджала губки. — В «Дяде Томе» с некоторых пор ужасное обслуживание. Официантки-клуши такие нерасторопные…

— Да просто народу очень много, выходной же, вот они и не успевают всех обслужить вовремя, — заступилась Алина, все еще слегка обиженная за «черномазого». Словно в подтверждение ее слов, дверь пиццерии распахнулась, и в проеме возник солидный дядечка. Он с тоской оглядел переполненное помещение и светски поздоровался с проносившейся мимо официанткой:

— День добрый, красавица! С местами — жопа, да?

Девчонки прыснули от неожиданности; Алина так вообще чуть не сползла под стол от смеха.

— Между прочим, — отсмеявшись, вспомнила Люська, — я в детстве почему-то считала, что слово «чакра» означает именно «жопа». Вот уж не знаю, почему эта мысль засела у меня в голове, но я всегда ужасно смущалась, когда кто-нибудь в моем присутствии заводил разговор о чакрах.

— Ой, представляете, — развеселилась и Алина, — если бы этот дядечка зашел и спросил: «С местами — чакра, да?»

Последовал новый взрыв смеха.

— А как интеллигентно можно было бы ругаться, например: «Пошел в чакру!» — подхватила Жанка. Люська просто согнулась пополам от хохота:

— А какой новый смысл приобретает выражение «раскрываем чакры»!

Дядечка, задавший тот самый злополучный вопрос про «жопу с местами», подозрительно покосился на их гогочущую компанию и, еще раз окинув грустным взглядом занятые столики, удалился восвояси.

Наконец Жанке принесли салат с проростками. Выглядел он устрашающе, да и по вкусу, видимо, был весьма своеобразным, однако Жанка виду не подала и принялась изящно ковырять его вилочкой. Алина тайком снова переглянулась с восточным красавцем, а Люська незаметно покосилась на часы — Андрею пора бы уже и позвонить, он же должен заехать за ней, как обычно, а ведь он еще даже не знает, где она в данный момент находится.

— Я в туалет, — Алина поднялась с места. — Закажите мне, пожалуйста, еще глинтвейн, когда официантка подойдет.

От Люськиного взора не укрылось, что, проследив глазами за ушедшей Алиной, смуглый красавчик тоже встал из-за стола и торопливо зашагал в направлении туалета.

— Похоже, знакомства не избежать! — засмеялась она и подтолкнула локтем Жанку. — Горячий турецкий мачо не упустит своего…

Жанка презрительно выпятила нижнюю губу:

— Ой, господи, да такого-то добра и даром не нужно… Бедная Алинка, на кого угодно кидается, даже на всякую шваль…

Люська задохнулась от возмущения:

— Как ты можешь так говорить?! О подруге?! Когда это и на кого она кидалась?

Жанка ничуть не смутилась этой вспышки негодования и невозмутимо покачала головой:

— Ну а что, я не права? У нашей Алины комплекс неполноценности, она абсолютно не избалована мужским вниманием, вот и радуется любому, мало-мальски заметному его проявлению, на шею всем подряд вешается…

— Но она вовсе не вешалась на этого турка! — заступилась за девушку Люська. Ее прямо трясло от злости, так и хотелось заехать кулаком в самодовольную Жанкину физиономию. Она сама испугалась силе своих эмоции — нет, конечно, с Жанкой у них и раньше случались стычки по мелочам, но так сильно она еще никогда ее не бесила.

— Да турок этот и мне глазки тоже строил, — лениво протянула Жанка, — просто я не удостоила его вниманием, вот он и переключился на Алину, так как просек, что она-то возражать не будет…

«Ну, знаешь, дорогая, — подумала разгневанная Люська, — я тоже могу завуалированно похамить ради такого случая!» И она произнесла вслух:

— Да, я заметила, сначала он посмотрел на тебя…

Жанка удовлетворенно улыбнулась, сама уже начиная верить в это, а Люська невозмутимо продолжила:

— Но потом, когда он увидел нашу Алину, то переключил все свое внимание на нее… А на тебя с того момента больше и не взглянул.

Жанка заткнулась, глубоко уязвленная, и Люська порадовалась, что так удачно соврала. Конечно же, она не знала, смотрел ли этот турок в действительности на Жанку или нет. Но просто приятно было щелкнуть по носу зазнавшуюся подругу, которая возомнила себя «Мисс Вселенной».

Тем временем вернулась Алина. Щеки ее розовели, на губах играла счастливая улыбка.

— Ну, колись, как все прошло? — как ни в чем не бывало, спросила Жанка. Если бы Люська не слышала ее презрительных речей минуту назад, она бы и впрямь поверила, что Жанка искренне интересуется подругой. — Познакомились?

Алина радостно кивнула.

— Познакомились…

— Ты подробнее рассказывай, — потребовала Люська, — он что, вот так прямо к тебе в туалете и подошел?

— Ну, не прямо в туалете, а возле двери… Я вышла, а он меня ждет. Спрашивает по-русски: «Тебя как зовут?» Я ему: «Алина!» Он тоже че-то сказал…

Тут уж и Жанка, и Люська, не сдержавшись, обе заржали в голос.

— «Че-то сказал»?!

— Ну, не расслышала я его имя, да и вообще, иностранные имена такие трудные, — смутилась Алина. — Он у меня спросил номер телефона, но я не дала, тогда он мне оставил свой и очень просил, чтобы я позвонила.

— Ты, конечно же, не станешь звонить, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла Жанка. Алина отвела взгляд:

— Там посмотрим…

Турок вернулся на свое место и, уже не таясь, послал Алине воздушный поцелуй.

— Ну все, это любовь! — саркастически вынесла вердикт Жанка.

В этот момент на столе заверещал Люськин мобильный. «Андрей! Ну наконец-то!» — взглянув на номер, обрадовалась она и торопливо ответила на звонок.

— Послушай, Люсик, — вместо приветствия произнес Андрей. — Тут такое дело…

— Какое? — мгновенно похолодев, спросила Люська. Она уже знала из собственного опыта, что такое начало разговора не сулит ей ничего хорошего.

— Видишь ли, мы с тобой договорились, конечно, встретиться сегодня, но… тут неожиданно приехали тесть с тещей. Не могу же я вот так слинять из дома, это невежливо, мы давно не виделись… — нерешительно сказал он. — Ну, ты же понимаешь?

— Понимаю, — мертвым голосом ответила Люська, чувствуя, как все опустилось и поникло у нее в душе.

— Ты только не обижайся, — торопливо забормотал Андрей, — я обязательно на днях выкрою время для встречи. Мы непременно увидимся, слышишь?

— Слышу… Я не обижаюсь, Андрей, — сказала Люська. — Я все понимаю. Я… я привыкла.

— И не сердись на меня, девочка моя милая, хорошо?

— Я не сержусь, Андрей, просто я…

— Хорошо-хорошо, — неожиданно перебил ее он. — Сергей Евгеньевич, я все понял, я вам обязательно на днях перезвоню.

— Чего-чего? — растерялась Люська от неожиданности. — Какой Сергей Евгеньевич?

— Ну, разумеется! Договорились, — продолжал Андрей, — спасибо вам за звонок, обязательно обсудим все детали нового шоу, не сомневайтесь! Всего доброго! — и он отключился. «Жена вошла в комнату, — сообразила Люська с тоской. — А может, тесть или теща… У них же сейчас там дома большая компания, собрались дружной крепкой семьей…»

— Что случилось? — спросила Алина с тревогой, наблюдая за ее окаменевшим лицом.

— А не заказать ли нам водки, девочки? — мрачно изрекла Люська. — И не выпить ли за то, чтобы всех мужиков кастрировали еще при рождении?.. И пусть они все идут в… чакру на веки веков!

— О-о-о, — понимающе протянула Жанка. — Кризис в личной жизни. Но выпить тебе сейчас, несомненно, не помешает…

И Жанка изящным светским жестом подозвала официантку.