Любовь - слепа

ГЛАВА 21. ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА

Играет "Erase/Rewind" (1999) the Cardigans, для погружения в атмосферу, рекомендую прослушать.

Вижу на полу тень от его ног и чувствую, как каждая клетка моего тела словно электризуется от его близости. Но стоит его рукам лечь на мою спину, происходит желанная разрядка, будто его руки вбирают в себя энергию и превращают её в тепло. Несколько минут и я превращаюсь в подобие стрекозы в янтаре, меня обволакивает незримая тёплая субстанция лишая всех чувств, кроме наслаждения. Непрошенный звук срывается с губ:

— Ммммм…

— Больно? — встревоженно спрашивает мужчина.

Мычу в ответ что-то невнятное, желая только, чтобы он не останавливался. Его пальцы движутся по моей спине, скользкой от масла, лишь слегка проникая под полотенце, которым накрыты мои ягодицы. Но этого достаточно, чтобы я начала сочиться там внизу. В его прикосновениях нет ничего похабного, они абсолютно точные, выверенные, профессиональные, но когда его рука скользит вверх по бедру, я выгибаюсь, как гуляющая кошка.

— Ммммм…

— Мммм? — мычит он вопросительно.

Слышу, как он посмеивается. Закончив со спиной и задней поверхностью ног он просит меня перевернуться. И даёт полотенце, чтобы положить на грудь. Его пальцы скользят по моим рукам, и на месте его прикосновений будто распускаются цветы. Это ни с чем не сравнимое райское наслаждение, но жар томления в животе не даёт думать ни о чем другом, кроме него внутри меня. Его руки ложатся на мои ключицы, рождая мириады мурашек. Решительно сдёргиваю полотенце с груди и направляю его ладони на холмики грудей с острыми налитыми пиками сосков.

— Это не предусмотрено сеансом массажа, — лукаво замечает он.

— Точно? Проверьте пожалуйста мой список привилегий…

— Хм… И правда, здесь кое-что написано мелким шрифтом, — похоже он охотно включился в игру.

Он мягко проводит руками вокруг грудей, рисуя на горячей коже спирали и кольца, останавливаясь у сосков он с небольшим усилием сжимает их, и это движение отдается сладким эхом у меня между ног. Мне нужно усилие, чтобы вырваться из этого мучительного плена экстаза, тягучего как патока. Внушительный холмик, образовавшийся на его промежности, говорит о том, что массаж завершён.

— Мы можем? — шёпотом спрашиваю я.

— Мы можем всё, — мягко мурлычет он.

Тяну его за резинку штанов, заставляя подойти ближе ко мне.

— Ты же тоже хочешь, я вижу…

— Да уж, этого уже не скроешь, — смеётся он.

Сажусь на столе бесстыдно расставляя ноги и притягивая его к себе, параллельно снимая с него штаны. Дрожащей рукой отодвигаю полоску эфемерных трусиков, а второй направляю его напряжённый член в себя. Один толчок и пазл складывается, картина мира становится завершённой. Все тревоги дня отступают на второй план, только я и он внутри меня, скользящий, наполняющий мощными толчками. Задираю его форму и приникаю губами к соску, одному, потом второму, он тихо стонет.

— Что ты делаешь со мной?.. Нас могут услышать…

В ответ только прикладываю палец к его губам:

— Тогда шшшшш….

Его губы открываются, пуская мой палец в его влажный тёплый рот. Он посасывает его, скользя языком. Каждый рецептор просто кричит, изнемогая от наслаждения. Двигаю бедрами ускоряя ритм, чувствуя близость оргазма.

— Я близко, — шепчу едва слышно, задыхаясь от наслаждения…

— Я тоже, — хриплый шёпот срывается с его пересохших губ. Впиваюсь в них неистовым поцелуем, обрушивая на него всё томление прошедших дней.

— Я сейчас кончу, — рычит он.

— Я тоже, не выходи из меня…

— Но….

Чувствую как он дёргается, как от удара хлыстом и покидает мои манящие чертоги, изливаясь на живот.

— Блин…я не успела…

— Прости… я исправлюсь. Но мы должны… быть осторожнее.

— Ты боишься, что я забеременею?

— А ты нет?

— Я думаю, что это невозможно. За четыре года с бывшим, у нас ни разу не получилось.

Он приводит себя в порядок у рукомойника. В зеркало вижу, как он хмурится, лицо его приобретает серьезный вид, а между бровями появляется складка.

— Я не хочу иметь детей… Думаю, не стоит тянуть с этим, и лучше сказать сразу.

Он подходит ко мне и протягивает салфетки, чтобы я вытерлась.

— Есть какая-то конкретная причина? — осторожно спрашиваю я.

— Да… Я не хочу никому передавать свои гены. Мой отец умер от разрыва аневризмы. Меня еле спасли, но я стал инвалидом. Я не хочу такого своему ребёнку…

Спускаюсь на пол, вытираюсь и надеваю одежду.

— Хорошо. Я могу поставить спираль, а пока будем пользоваться презервативами.

— Спасибо… за понимание, — в его голосе слышится облегчение.

— Конечно, я всё понимаю, это твоя позиция. Спасибо, что сказал о причине. Я думаю, это не так просто.

— Это не позиция, милая, — он заключает меня в нежные объятия.

— Больше всего на свете я хотел бы детей от такой как ты… Но я не хочу тебе такой участи… Быть матерью инвалида, или похоронить своего ребенка… Сколько бы лет ему ни было…

Весь романтический настрой улетучивается от этого разговора. Но он прав, лучше уж расставить все точки над "i", находясь в самом начале. Ничего не отвечаю на его болезненную тираду, а только покрываю поцелуями его лицо, губы, глаза.

— Ты можешь не целовать меня? Это серьёзно, — он хмурится, но я слышу как голос его оттаял.

— Не могу… Не могу оторваться от тебя.

— А я от тебя…

Он целует меня так запредельно нежно и одновременно страстно, будто я — единственный источник воды в безжизненной пустыне. С трудом оторвавшись от меня, он вытирает испарину со лба.

— Чёрт, у меня опять встал… Да он не угомонится пока ты здесь… И, кажется, надо сменить форму, я весь вспотел…

Он заходит за ширму, чтобы переодеться.

— Ты мог бы не прятаться от меня…

— Я не эксгибиционист, как мой брат.

— Но я же уже всё видела…

— Это не повод тыкать тебе в лицо своей волосатой задницей.

— Я была бы не против, она у тебя очень… милая…

— Милая? Это как? Желает доброго утра и зовёт на чай?

— Ладно, не милая… Сексуальная… Классная задница, в общем.

Он появляется из-за перегородки и слегка приспускает штаны своей зелёной формы, обнажая до половины свои крепкие аппетитные ягодицы.

— Раз уж она тебе так нравится…

— Спасибо, очень великодушно. А говоришь, не эксгибиционист…

— Только если очень попросят…

— Надо проветрить… Здесь пахнет сексом….

— А это ли не идеальный запах?..

— Антонина Николаевна будет не в восторге.

— Что ж, прощай, аромат пота и спермы…

Открываю окно настежь и вижу во дворе знакомую фигурку с поникшими плечами. Это Лена, в её руке дымится сигарета, а она смотрит куда-то вдаль.

"Чёрт, кажется, она всё слышала. Возможно даже специально подслушивала…"

Вспоминаю, как узнала об измене жениха и рубец на сердце, который будто бы зарос, снова засочился кровью.

— У тебя с Леной что-то было?

— С Леной? — он немного мешкает с ответом, делая вид, что не понимает о ком речь.

— Да, да с ней. С этой мечтой любого половозрелого самца…

— Скажем так, было меньше, чем ей хотелось.

— А что так? Она красотка…

От этой твоей фразы Матвей не может сдержать смешок.

— Мне это, прямо скажем, по барабану… Если ты не заметила.

— Ну всё равно, важно же, чтобы были выпуклости там, где надо и не было там, где не надо…

— В мире зрячих все так зациклены на внешности. Фетиш тела достигает абсурда.

— Мне неважно насколько девушка красивая, спортивная, тюнингованная.

— Важно чувство юмора, умение вести беседу, готовность быть открытой для меня. Я не выношу женских манипуляций, попыток сексом привязать к себе.

— Чем же Лена не угодила?

— Ты не узнаешь этого, плутовка. Скажу кратко, это не мой человек, — он отворачивается и начинает протирать массажный стол антисептиком, давая понять, что разговор окончен.

— А я?

В этот момент раздаётся стук в дверь и она сразу открывается впуская кудрявую пожилую женщину.

— Мотя, приветики! Это я! Соскучился?!

Заметив меня она осеклась.

— Ой, прости. Просто уже моё время.

— Здравствуйте Антонина Николаевна! Проверял календарь каждый день, чтобы не пропустить ваш визит…

— Проходите пожалуйста. Мы уже к о н ч и л и, — он делает ударение на последнем слове и хитро улыбается.

— Спасибо большое, Матвей. М а с с а ж был волшебный. Скорее бы следующий сеанс…

— Ой это правда, Мотя — настоящий волшебник.

— Где-то у него точно припрятана в о л ш е б н а я п а л о ч к а.

На этой фразе мы с Матвеем прыскаем от смеха и я спешно покидаю кабинет, оставляя позади себя престарелый божий одуванчик, растерянно хлопающий густыми наращенными ресницами.