Магистр бессильных слов

Глава 25. Проклятье и любовь

Стою раскрытый пред тобой теперь я

И сам боюсь, что б там ни говорил.

Надолго ль хватит твоего доверья,

Когда узнаешь, как его внушил?

Й.

В «Белый жасмин» Иштван вернулся в одиночестве.

Эгон, погрузив в карету Бороша спеленутого стазисом Вигора, отбыл в более крупный городок Кремен, где имелся полицейский портал.

— За Мийкой присматривай, — буркнул он на прощание. — И не вздумай потерять ларвали! Я вернусь со спецконтейнером.

И протянул Иштвану руку, которую тот с некоторой опаской, но все-таки пожал.

Мия, так неохотно оставленная своим шефом в Бьоре в одиночестве и, наверняка, с ответственной миссией приглядывать за ларвалями и Иштваном, задержалась в доме графа, чтобы понаблюдать еще за состоянием Марцеля. Иштван не стал ее ждать.

И когда она вернулась в «Жасмин» и постучала в дверь его комнаты, притворился, что уже спит.

Но на самом деле заснуть он не мог. Ворочался и все думал и думал о том, каким же идиотом был, есть и, видимо, останется и дальше. И как легко при всей-то его осторожности и с детства вбитом самоконтроле люди, которым он хоть немного начинает доверять, обводят его вокруг пальца.

Хотелось бы знать, когда он признался Вигору, что страшно устал и хочет скрытно пожить там, где его вообще никто не узнает, у того уже начал формироваться его дьявольский план? И он предложил устроить Иштвана на место учителя своей кузины только для того, чтобы в случае обнаружения ларваля, вся вина автоматически пала на его создателя?

Негромкие скребущиеся звуки за дверью привлекли его внимание. Иштван сел и в рассеянном легкой занавеской пепельном лунном свете разглядел, что ручка двери подергивается вверх-вниз. Немного походив так, она остановилась в нижнем положении, и дверь толчком приоткрылась в коридор. В образовавшуюся щель просунулась сначала толстая лапа, затем черная кнопка носа, а потом и половина хитрой рыжей морды. Блестящий глаз подмигнул Иштвану, и уже весь пес, оттолкнув боком дверь, одним скачком оказался в комнате, а следующим — на кровати. И тут же попытался лизнуть Иштвана в нос.

— Теперь понятно, как ты проникаешь в закрытую комнату, — сказал Иштван, поглаживая развесистые уши. — Оборачиваться так и не собираешься?

Пес зевнул, перекатился Иштвану за спину и растянулся там вдоль стенки, положив морду на подушку.

Иштван встал, зажег лампу, вынул из кармана пиджака ларвали и разложил их перед собой на столе. Попробовать, наверное, стоило, несмотря на риск.

— Не спите, молодой человек? — в оставленную псом приоткрытой дверь заглянул полковник Мартон в пижаме и со свечей в руке.

— Не уснуть, — признался Иштван.

— Вот и меня бессонница замучала, — объявил явно обрадованный совпадению их обстоятельств полковник. — А вам, смотрю, и спать-то негде, — разглядел он оккупировавшего кровать пса. — Ишь как улегся, еще бы одеяло натянул… Все же у них в обороте многие черты сохраняются, согласны?

— Вы узнали в нем оборотня? — удивился Иштван.

— Еще бы я не узнал, — подтвердил полковник, входя в комнату. — Я уж насмотрелся на такого же. Друг у меня был волчак, одну палатку в армии делили. Я их повадки наизусть выучил.

— А как вы думаете, полковник, — обрадовался возможности посоветоваться Иштван, — ничего, что он уже третьи сутки не оборачивается? Это ему не вредно? Может надо как-то простимулировать оборот?

— Молодой еще совсем собак, неопытный, — авторитетно заявил полковник. — Не научился пока как следует оборотами управлять. Со временем освоится и перестанет в измененном облике застревать. Не надо его никак стимулировать. А вот позвать можно. По имени. Если близкий человек зовет, оборотень захочет ответить и в человека снова перекинется.

— Спасибо, полковник! — Иштван готов был просто расцеловать старика, но вместо этого неожиданно спросил, смущаясь: — А вас никогда не напрягало, что ваш друг… не такой, как вы?

— А чему ж тут напрягать-то? — удивился старик. — Все мы чем-то не такие. Главное, что друг он был надежный. В войну я его потерял, волчака своего. Больше уже такого верного товарища у меня не было.

— А я сегодня потерял, — признался Иштван, — того, кого считал другом. То есть сегодня узнал, что напрасно считал. Друзьями мы, как оказалось, и не были. Сначала он меня предал, а теперь я его…

Полковник посмотрел пристально, вздохнул и потянул из кармана фляжку.

— А давайте, Иштван, мы с вами по коньячку примем? — сказал он печально. — В целях борьбы с бессонницей и пока мадам Эпине не проснулась.

Полковнику привычное лекарство помогло, и он вскоре отправился спать. На Иштвана же коньяк не подействовал, и ночь оказалась долгой и горькой.

Когда начало рассветать, он взял со стола ларвали и спустился в кухню. У образцовой хозяйки мадам Эпине все уже было подготовлено с вечера — плита вычищена, уголь сложен в корзине рядом с растопкой. Оставалось только придумать из чего соорудить подобие тигля. Иштван выбрал небольшую чугунную жаровню, бросил в нее ларвали и зажег в плите огонь.

— Эгон нас убьет, — тихо произнесла за его спиной Мия.

— Меня, — поправил Иштван, не оборачиваясь. — Я скажу, что усыпил твою бдительность вместе с телом.

— Твои ларвали могут принести очень много добра, — заметила Мия.

— Или столько же зла. Не хочу рисковать. Как оказалось, ларвали являются искушением даже для меня самого. Когда-то я давал себе клятву не использовать способность к внушению без конкретного запроса и ведома пациента. Сегодня я ее нарушил — используя ларваль, заставил графа отменить помолвку Аннель и отпустить ее в Академию. Я все-таки влез в его голову, Мия! Будь я все еще саггестором, мне следовало бы отказаться от практики. Но поскольку отказываться уже не от чего, я должен уничтожить ларвали.

— Делай, как считаешь нужным.

Иштван обернулся. Мия стояла босиком на клетчатом плиточном полу, зябко куталась в зеленый пеньюар, утонув в нем почти до кончика носа. Он шагнул к ней, обхватил, уткнулся в этот кончик и прошептал с, наверное, последней искоркой надежды:

— Почему Эгон так тревожится за тебя?

— Мы друзья, — выговорила Мия.

Иштван резко выпустил ее, отстранился и снова взял тигль.

— Ну что ты от меня хочешь? — простонала Мия измученно. — Что я должна сказать?

— Правду, — холодно уронил Иштван. — Я всего лишь хотел, чтобы ты доверилась мне. Но, видимо, это невозможно.

— Я не вру! — с горячностью воскликнула Мия. — Между нами с Эгоном ничего нет.

— Перестань притворяться, что не понимаешь о чем я спрашиваю, — устало произнес Иштван. — Почему ты приехала в Бьор, Мия?

Женщина молчала.

— Видишь? — заметил он. — Ты не врешь, но и правды не открываешь. Ты появилась в городе в середине дня в понедельник, а первое попавшее в ваши сводки происшествие случилось только вечером того же дня. В твоих материалах Эгон нашел упоминание о черном бьорском вербальщике… Ты приехала из-за меня и искала возможность сблизиться. Я расслабился, и ты успела почувствовать ошейник. И ничего не сказала мне тогда и не говоришь до сих пор. Зачем тебе нужен вербальщик, Мия?

— Я попала под черное проклятие, — неохотно ответила она. — Во время служебной операции. Я сама допустила неосторожность, но Эгон считает, что виноват он. Вот и носится со мной, как с беспомощной куклой. Наши маги не могут это проклятие снять и не знают, как быстро оно будет развиваться. Говорят, что оно какое-то блуждающее, импульсное, оно тянет из меня энергию и проявляется в спектре, сдвигая цвета. Это ощущается как периодическая потеря восприимчивости к магическому полю. Я надеялась, что могущественный черный магистр Йонаш сможет сказать мне больше.

— А вместо могущественного обнаружила магистра бессильных слов, — пробормотал Иштван. — Позволь мне все-таки посмотреть.

— Зачем? — пожала она плечами. — Ты все равно ничем помочь не сможешь. И ларвали тут тоже бесполезны, потому что даже вербальная составляющая проклятия не известна, я ее не расслышала и не поняла. Я потому и не хотела ничего тебе говорить. С меня и жалости Эгона достаточно!

— И все же я попробую, — сказал Иштван, снова подходя и беря женщину за плечи. — Не противься, — попросил он мягко. — Ты же еще можешь в меня поверить хоть ненадолго?

— Это ты пытаешься внушить мне доверие? — улыбнулась она.

— А что еще мне остается? — пробормотал он, вглядываясь в ее грустные зеленые глаза.

— У тебя получается.

— Я вообще прирожденный внушатель, — он наклонился и поцеловал ее приоткрытые губы, а когда оторвался от них, пояснил свои действия: — А сейчас я просто беззастенчиво внушенным доверием воспользовался… Нет у тебя больше никакого проклятия.

— Просто оно блуждающее, — вздохнула она. — На прошлой неделе проявлялось.

— А больше не проявится, — он чмокнул ее в кончик носа. — Если, конечно, снова где-нибудь под раздачу не сунешься, а Эгон не успеет прикрыть.

— Ты… — Мия недоверчиво посмотрела на него и вдруг отпрянула. — Твой спектр!

Она скользнула испуганным взглядом по его распахнутому вороту, обнаженной шее и наконец к руке, в которой дохлой змеей качалась анрофенитовая полоска.

— Ты… — с трудом выговорила она, невольно отодвигаясь еще дальше.

— Черный и страшный? — усмехнулся Иштван невесело, тоже отступая на несколько шагов.

— Как вулкан, извергающий черную лаву!

— Долго был закупорен, — предположил Иштван. — Со временем должно поутихнуть.

— Но как ты сумел снять блокатор? — прошептала Мия потрясенно и воскликнула, догадываясь. — Неужели… Иштван, ты сам его на себя и надел?!

— Хорошо хоть не Вигора попросил, — пожал он плечами. — А больше у меня никого не было.

— Но почему?! Зачем ты себя заблокировал?

— Устал быть для всех душным властным монстром… Если даже Вигор, который, казалось, давно привык ко мне, знает лучше всех и признает, что я умею контролировать свою проклятую способность к внушению, все равно считает, что я постоянно подавляю его, боится и ненавидит, можешь представить, как относятся остальные.

— Сначала выруби вербальщика, потом разбирайся, — вспомнила рекомендацию шефа Мия.

— Повезло еще, что далеко не все так сильны и решительны, как Эгон, — заметил Иштван. — Чаще люди действуют по принципу «беги подальше от вербальщика и больше не приближайся». Я всегда был одиночкой, Мия, и искренне полагал, что хорошо справляюсь с этим, оправдывая свое существование той пользой, которую все-таки могу приносить. Но однажды я потерял пациентку. Она покончила с собой после сеанса, оставив мне письмо, в котором обвинила, что я взломал ей мозги… И я… я начал сомневаться. В себе и в том, что польза моего черного дара способна перевесить его вред…

— И решил уничтожить свой дар совсем, — печально закончила Мия.

— Потому что пользы на тот момент от него уже не было, — признался Иштван. — Я струсил, Мия! Перестал полагаться на свой контроль, стал бояться проводить сеансы…

— Но со мной ты не испугался!

— Ты доверилась мне.

— И не напрасно! Спасибо, что снял блокатор ради меня, — она качнулась к нему, сама обняла и прильнула всем телом, однако, почти сразу же отстранилась и нахмурилась: — Но погоди… Раз ты мог разблокироваться в любую минуту, выходит, в моей защите ты вовсе не нуждался! Признавайся, ты просто рассчитывал попялиться на бронированный корсет?

— Я нуждался в тебе, Мия! — сказал он, снова прижимая ее к себе. — Но ты все еще не понимаешь главного — ошейник был одноразовый. Я оставил в нем канал, позволяющий мне снять печать, но снова надеть блокатор не смогу. И теперь ты тоже начнешь подозревать, что я все время на тебя как-то воздействую.

— Ты и воздействуешь! — заявила она, запустив пальцы в его спутанные волосы. — Да так, что я просто сама не своя делаюсь от этих воздействий… Все время хочу тебя касаться… вот здесь, и еще вот здесь… С самой первой встречи ты так воздействуешь!

— А ты не воздействуешь, что ли? — в свою очередь возмутился он. — В первый же вечер заговорила испуганную Зефирку, потом меня, так что весь мой хваленый самоконтроль пошел насмарку… И так и не вернулся.

— Учитель! — позвал звонкий голос. — Мне такое приснилось!

Растрепанный Якоб влетел на кухню и, резко затормозив, еще как по льду проскользил какое-то расстояние по плиточному полу, а остановясь окончательно, наморщил веснушчатый нос:

— А, вы тут опять целуетесь…

— Тут мы еще не целовались, — ради справедливости уточнил Иштван смущенно, выпуская Мию из объятий.

— Да, ладно, целуйтесь уж, — разрешил Якоб благосклонно. — Аннелька с Марцелем теперь тоже все время целуются.

— Выспался? Хорошо себя чувствуешь?

— А я заболел, что ли? — удивился Якоб. — Поэтому у вас ночую? У меня ничего не болит, только есть хочу и поскорей записать стихи про сон, который видел. Мне снилось, что я был собакой и бегал всюду с Зефиркой! А потом вы, учитель Иштван, стали меня звать, звать… Я думал, я вам нужен.

— Ты мне очень нужен! — заверил Иштван. — Возьми в буфете рогалик и запиши стихи про сон, бумага в моей комнате. Потом мне покажешь.

Якоб подскочил на месте и полез в буфет.

— Скажи-ка, — вспомнил Иштван, — ты ведь, конечно, бегал поглазеть на Ратушную площадь, когда там леса обвалились и маляр упал?

— Угм! — Якоб уже успел запихнуть в рот рогалик, потому только закивал.

— Ты что-нибудь подбирал там на площади?

— Ну, монетку подобрал, — дожевав, признался мальчишка. — Всего одну! Пятачок серебряный.

— А потом ты пошел домой, поругался с теткой и дома не ночевал. Ночью встретил Аннель и спрятал ее в театре, а утром на этот пятак купил для принцессы ретеш в кондитерской на углу. Так все было?

— Угм! — Якоб схватил с буфетной полки тарелку с пирожками и поскакал из кухни. Издали донеслось:

— Зефирка, привет! Слушай, что я про тебя сочинил:

Зефирка, ты моя подружка!

Играть мы будем в паровоз,

Я угощу тебя ватрушкой

И поцелую в черный нос!

— Неужели это тетка своей ненавистью превратила малыша в оборотня? — ужаснулась Мия.

— Не думаю, — покачал головой Иштван. — Такое ларвалю не под силу. Но она спровоцировала первый оборот, когда организм еще не был достаточно готов. Должно быть поэтому мальчик пока нечетко помнит, что с ним происходит в другой ипостаси, и обороты не контролирует. За ним нужно будет понаблюдать.

— Понаблюдаем, — согласилась Мия и поинтересовалась с улыбкой: — Что вчера сказал граф по поводу твоего восстановления в гимназии?

— Я совсем забыл его об этом спросить.

— И, думаю, неслучайно. Тебе ведь нечего больше делать в Бьоре, правда, магистр?

— Как минимум одно важное дело еще осталось, — не согласился Иштван. — Я должен в конце концов увидеть пьесу Аннель, а то так и буду мучиться бессонницей, представляя, что она там насочиняла. Но если бы я не сорвал вчера ее показ, Якоб ужасно расстроился бы из-за того, что не смог участвовать.

— Давай после пьесы заберем мальчика в столицу, — предложила Мия. — Мы же не отдадим его тетке, которой он не нужен! Старшие трубадуры тоже скоро уедут в Академию, а Марцелю после инициации очень понадобятся поддержка и советы опытного вербальщика с железным самоконтролем. И в столице ты можешь стать… Нет, не допросителем, Эгон зря надеется. В наш отдел ты ведь не захочешь пойти, так?

Иштван кивнул и уткнулся в лбом в ее шею за украшенным малахитовой сережкой ухом, там, где щекотно топорщился непослушный русый завиток.

— Ты сможешь снова стать саггестером, — сказала Мия уверенно. — И помогать таким как я. А устанешь, я сама на тебя ошейник надену. Или попросим Эгона сделать многоразовый. Хотя ты и так уже совсем нестрашный, только все еще очень черный… А еще… Аннель показала мне вчера стихи, что ты ей подарил. Они без подписи, но…

— Да, — взволнованный Иштван поднял голову, — раньше я владел словом, блокатор эту способность отнял. И это было гораздо хуже, чем перестать чувствовать магический фон. Это как потеря части души… Может быть, она действительно еще восстановится, и я сумею написать о том, как любовь возвращает надежду!

Бессильных фраз отбросив шелуху,

Произношу я истинное слово.

Спокон веков в ходу и на слуху,

Оно не тайна, и оно не ново.

Но в слове том заключены для нас

И жизнь, и смерть, и рай, и муки ада.

Страшнейшее проклятие подчас,

Оно же и желанная награда.

Вот жизнь искрится и сияет вновь,

Наполнена надеждою одною.

Сильней не знаю слова, чем «Любовь»,

Сказал: «Люблю», и крылья за спиною!

В том и секрет вербального искусства,

Что силу слову добавляют чувства.

Й.