Маленькие сокровища

Перед премьерой

Автор: codeburger

Голоса в маленькой гостиной между спальнями супругов звучали все громче. Дирдре оттолкнула горничную и, опустившись на колени, припала ухом к замочной скважине. Переливчато-зеленая шелковая юбка растеклась у ног.

– Эта... особа не наденет мои изумруды. Их носила еще бабушка, потом – моя мать. Актриска их не достойна.

– Изумруды из вашего приданого перешли ко мне, как часть наследства, и не вам решать, кому их носить. А «эта особа» – дочь дворянина, сестра дворянина, вдова дворянина и жена дворянина.

– Дочь сумасбродного книжника, сестра запойного картежника, вдова содержателя театра и жена одичавшего индийского набоба, отвыкшего от общества.

– Одичавшего набоба, в доме которого вы живете и на щедроты которого рассчитываете.

– Отдайте мою вдовью долю в двести фунтов годовых, и я перестану вас обременять.

«Неужели такая важная дама может прожить на две сотни годовых», – удивилась Дирдре, которая оставила сцену ради замужества, получая по пятнадцати фунтов за спектакль, и не привыкла себе в чем-либо отказывать.

– Ваш покойный супруг растратил вашу вдовью долю.

– Как вульгарно с вашей стороны все разговоры сводить к денежным счетам.

– Однако вы по собственному почину подвизались за эти деньги ввести мою жену в свет.

Дирдре, получив ответ на давно интересовавший ее вопрос, на мгновение задумалась, оторвалась от двери, встала и махнула верной Полли:

– Серо-голубое платье и сапфиры. Живо.

К счастью, театральные будни научили актрису и ее горничную быстрым переодеваниям, и через несколько минут зарумянившаяся Дирдре присоединилась к мужу и вдове его двоюродного дядюшки, от которой ожидала протекции в обществе.

– Простите, что заставила себя ждать. Но перед первым званым ужином в Лондоне в качестве миссис Уэйнрайт я волнуюсь, словно юная дебютантка.

– Дорогая, – удивленно оглядел ее муж, – отчего же вы не в зеленом? Изумрудный гарнитур...

– Но ведь у меня синие глаза, Энтони, – мягко оборвала заботливого супруга Дирдре, – к синим глазам не носят зеленое, это всем известно. А что у вас в этой шкатулочке? Ах, какие дивные изумруды... крупные, без изъяна, один к одному. Не думала, что возможно подобрать столько безупречных камней. Как жаль, что мне не суждено надеть такое чудо. Впрочем, было бы опрометчиво с моей стороны явиться в этом уборе после такой красавицы, как вы, тетушка. Сравнение оказалось бы не в мою пользу. Настоящая удача для всех женщин, что вы до сих пор в трауре... Ах, простите, – простодушно оговорилась актриса.

– Так вы отказываетесь от фамильного гарнитура? – коршуном спикировала «тетушка».

– Я не могу отказаться от того, что мне не принадлежит. Может быть, когда-нибудь жена нашего сына или наша дочь... – миролюбиво пропела Дирдре.

– Ваши сапфиры тоже неплохо смотрятся, если только они настоящие, – подступившая скандалистка уставилась в лорнет на сгусток синего пламени в изморози тонкой брильянтовой оправы, угревшийся над манящей ложбинкой между разведенными полочками шемизетки.

– Уважаемая тетушка, миссис Уэйнрайт, это подарок и пока не случалось надобности нести его к оценщику. Слава Богу, тяжелые времена и необходимость закладывать вещи меня миновали, – жалостливо пролепетала Дирдре, качнув сапфировыми серьгами.

– Какая я вам тетушка... Называйте меня Белиндой, раз уж мы обе миссис Уэйнрайт. И запомните: леди не носят стекляшек, – гроза отступала с ворчанием.

– Да, Белинда. Спасибо за науку. Надеюсь, под вашим руководством я сумею стать настоящей леди и не подведу дорогого Энтони, – закрепила перемирие комедиантка.

– И я надеюсь, – вскинув голову, тетушка выплыла в коридор.

Дирдре двинулась было следом, но муж поймал ее за локоть:

– Что, Сероглазка, опять взялась ломать комедию? Всерьез думаешь, что я мог подарить тебе подделки? – твердые пальцы держали крепко.

Женщина развернулась к обиженному и взялась за лацканы фрака:

– Я ценю не дар, а дарителя. Но я и вправду виновата. Накажи меня, Энтони, умоляю.

– Непременно. Как только вернемся. И без снисхождения на этот раз.

– Жду с нетерпением, – Дирдре поднесла ко рту большую мужнину ладонь и многообещающе прикусила. – Никакого снисхождения, мой господин.

Кровь пела в жилах. Впереди ее опять ожидали – пусть не сотни – десятки глаз. Любопытных, равнодушных, осуждающих, завидующих, вожделеющих, восхищенных и, конечно же, любящих.

Жизнь прекрасна!