Я, наверное, пропащая. Но когда мы приехали домой, и выяснилось, что никакого праздника не будет, потому как носящаяся с нами Сергеевна сама слегла, лишь обрадовалась. Не тому, что домработница Покровского приболела, нет. А тому, что мы с Иваном одни остались. Одни в большом доме. Он ведь туда меня привез, а не во флигель.
Для порядка я принялась причитать, что это, наверное, неудобно. Но это было скорей кокетством. Умом-то я понимала, что ничего мои слова не изменят. А вот ведь – все равно выдохнула, когда Иван это подтвердил:
– А если тебе плохо станет, а рядом никого?
– Так вы же тоже не будете рядом, Иван Сергеевич.
– Чего это? – нахмурился свекор.
– Работа у вас. Важная. Требующая внимания.
– Ничего. Пару дней подождет.
Ух ты! Значит, мы с ним только вдвоем будем. Сердце затрепыхалось в груди, распространяя к низу живота сладкие вибрации…
Не глядя на меня, Покровский достал из багажника пакеты с прихваченным из больницы барахлом. Переложил в одну руку, вторую сунул в карман, ключи доставая. И не было в его движениях ничего лишнего или торопливого. Все до крайности скупо и выверено. Я залюбовалась его мощной фигурой. Такую у мужчин после сорока нечасто встретишь. Особенно у деревенских.
– Чего, Мария, застыла? Не май месяц. Пойдем.
Не май, да. Но у меня внутри бушевало такое пожарище, что я совсем не чувствовала холода.
– Я вас точно не потревожу?
Покровский, который в этот самый момент как раз проворачивал ключ в замке, замер. Широкие плечи натянулись под тонкой курткой.
– Потревожишь, и не раз. Но это не те тревоги, о которых ты думаешь, – хмыкнул он и отступил на шаг, пропуская меня вперед. Мамочки. Он же… Он о том, о чем я думаю, заявил, так? Какие уж тут двусмысленности?
Шла вперед, сердце в ушах грохотало. И дыхание останавливалось. С этим нужно было срочно что-то делать! Разувшись, я, не глядя на Покровского, сняла куртку, повесила ее в шкаф, встроенный в пространство под лестницей, и натужно беззаботно залепетала:
– Ого. Похоже, Тамару Сергеевну прихватило во время готовки.
Кухня из холла отлично просматривалась. Как и царящий в ней бардак. Брошенное между стенкой и кухонным островом мусорное ведро, неубранные в холодильник продукты. Очистки.
– Сейчас посмотрю, что она стряпала, и закончу.
– Да конечно, – беззлобно огрызнулся Покровский. – Закончит она. Отдыхай иди.
– Так пропадет же, – возмутилась.
– То есть меня в качестве повара ты не воспринимаешь принципиально?
– Нет! В смысле… А вы правда готовить умеете?
– Готовить – это громко сказано. Но что-то могу, – усмехнулся Иван Сергеевич и, скосив на меня взгляд, добавил: – Какую комнату займешь? Игоря?
– Нет!
Мой истеричный голос отразился от стен. Пронесся под крышей эхом. Покровский выгнул бровь. Наверняка удивленный такой бурной реакцией. И тут бы мне пояснить, но… Поди, он и сам понимал, что не так с его предложением. Ну, или же я выдавала желаемое за действительное. Представляя, как он однажды ко мне придет.
Щеки вспыхнули. Я сделала вид, что нет ничего важней грязной посуды, которую Сергеевна не успела сунуть в посудомойку.
– Тогда в гостевую? – спросил Покровский, накрывая ладонью мою руку. Не понимая, как на меня это действует. Или… понимая?
– Д-да.
– Вот и шуруй туда. Вещи я занесу. Там, кстати, еще пакеты…
– Что за пакеты?
– Посмотришь. Одежда, то-сё. Я ж не соображаю, что бабе может понадобиться, а ты фиг попросишь. Для верности пришлось привлекать специалистов.
«Это стилистов, что ли?» – пронеслась ошалелая мысль.
Так на ней и зависнув, зашла в гостевую. Покровский ткнул пальцем в выстроившиеся вдоль стены коробки. То есть он нисколько не сомневался, что я остановлюсь здесь. Но почему-то все равно предложил обосноваться в комнате Игоря. Для чего? Неужели это была проверка на то, готова ли я двигаться дальше? А он сам… Он, получается, готов? Или зачем это все тогда?
Голова взрывалась от миллионов вопросов. Сердце, как живой водой, напитывалось надеждой.
– В общем, ты давай, устраивайся. Я закончу с ужином.
– Можно я воспользуюсь душем?
– Мария! – возмутился Покровский. – Ты собралась на все свои действия спрашивать разрешения? Расслабься уже. И чувствуй себя как дома.
– Ладно. Спасибо, – брякнула я.
Покровский криво улыбнулся и вышел. У меня же враз кончились все силы. Будто кто-то перерезал ниточки марионетке. Я тяжело опустилась на кровать. Посидела какое-то время, после свернулась калачиком. И уснула в одну секунду.
Было мне в этом сне хорошо. Приятное разнообразие. Так-то после пожара меня стали мучить кошмары. В редко какую ночь мне удавалось выспаться, не вскинувшись через пару часов от удушья.
А сегодня меня разбудило ощущение того, что на меня смотрят. Испугалась чего-то. Вскочила. Поднос полетел в сторону, еда разметалась по покрывалу. Покровский выругался, зашипел. Я опрокинула на него чашку! Вот же дикая! Заметалась, не зная, как бедолаге помочь, но сделала только хуже.
– Замри! – рявкнул Иван Сергеевич. Я застыла, как мышь под веником. Глядя на него панически округлившимися глазами.
– И-извините.
– Сам дурак. Испугалась? – спросил он, осторожно сметая ломти картошки обратно в тарелку.
– Мне кошмары снятся…
– Давно?
Покровский встал. Отвернулся, стягивая через голову мокрую футболку.
– А? – пролепетала я, жадно разглядывая, как перекатываются его мышцы.
– Давно, говорю, снятся?
– Нет. После пожара началось.
Хоть мне и приходилось контролировать свое дыхание, голос, один черт, выдавал меня хрипотцой. Иван Сергеевич, или… просто Иван, я ведь так и не знала, как его теперь называть, обернулся. Не в первый раз я его без рубахи видела. Знала, что на груди у него совсем нет волос. Но, пожалуй, впервые я могла разглядеть его тело во всем великолепии. Действительно, великолепии, пусть оно и не было идеальным с точки зрения адептов кроссфита.
Покровский тяжело трудился. И фигура у него была такая… рабоче-крестьянская. Крепкая. Будто наспех высеченная. Про него нельзя было сказать ни что он приземистый, ни что он кряжистый. Этот мужик обладал какой-то совершенно удивительной фактурой, которая вроде и вбирала в себя все эти понятия, но в то же время им противоречила. Начать хотя бы с того, что он был высок.
– Так, может, тебе нужно проработать это с психологом?
– Ну, если со временем кошмары меня не оставят, то это, пожалуй, единственный выход.
Я осторожно сползла с кровати, оттесняя свекра в сторону. Все же мужики – такие мужики. Любая женщина бы поняла, что гораздо проще просто вытрясти на улице одеяло, а не собирать рассыпавшиеся по нему крошки руками.
– Встряхните-ка лучше это на улице. А я здесь пока приберусь.
Покровский послушно забрал у меня покрывало и пошел прочь. Я перестелила пропитанные подливкой простыни. Пошла в ванную, чтобы сразу воспользоваться пятновыводителем. Эти нехитрые действия хоть немного меня отвлекли.
– Маш, я вернулся. Если ты в порядке, иди в кухню есть. Как-то у нас с ужином в постель не срослось, – прокричал Иван Сергеевич из глубин дома. Я стиснула ляжки и, улыбаясь, как идиотка, прислонилась лбом к стенке. Ну, точно же! Точно… Он со мною заигрывал!
С ужином в постель не срослось!
– Пять минут, Иван Сергеевич. Я только сполоснусь.
Хихикнув, запустила машинку и полезла в душ освежиться. Петь хотелось. Вот правда! Петь. Я с трудом себя от этого удерживала, зная, что никаких вокальных данных у меня нет. И не желая позориться. Но оно все равно что-то под нос мурлыкалось. Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько счастливой. И красивой. И, чем черт не шутит, желанной! А еще очень-очень дерзкой. Жаль, месячные не закончились, не то бы я…
А что, собственно? Сама бы к нему полезла? Вряд ли. Не настолько я раскрепощена. Особенно если вспомнить лица свекровых бывших. То, что я им не соперница – факт, который могла отрицать разве что дура.
И тем не менее. Я решила рискнуть. Именно поэтому, а не по какой-то другой причине, я и согласилась сюда приехать. Чтобы потом не винить себя, что я не дала нам шанса.
Замотавшись в полотенце, быстро прошмыгнула к себе. Пошуршав пакетами, нашла трусики и изумительный костюм из тончайшего кашемира. Такие вещи всегда обманчивы. Выглядят просто, а если глянуть на ценник – так можно запросто заработать инфаркт. Интересно, он сам утверждал модели? И трусиков? Тогда у него очень непритязательный вкус. Но мне как раз такое белье и нравилось. В нем было гораздо удобнее, чем в чесучих кружевах.
Нет, глупость. Откуда у него время на подобную ерунду?! Размечталась.
– Маша! Уже, блин, все остыло.
– Я тут.
– О. Смотрю, у тебя, наконец, дошли руки до пакетов? Я уж думал, этого не случится. Так и будешь стесняться, как неродная.
– Спасибо вам. Не знаю, как вас и благодарить.
Точнее – знаю. Но это не то чтобы прилично. А ведь вопрос, кто мы теперь друг другу, так и оставался невыясненным.
– Ешь садись. От тебя кожа да кости остались.
И ему это не нравится, да? Только-только успокоившееся сердце вновь тревожно сжалось. Я ссутулилась, забираясь на стул. Хорошо хоть костюм выбрала свободный. Он надежно скрывал эти самые кости.
Покровский присоединиться ко мне не спешил. Отошел к холодильнику. Достал бутылку.
– Не надо! – вскочила я. Свекор обернулся, внимательно меня разглядывая. – Не надо. Пить.
– Так праздник у нас, Маш. Или ты меня в алкаши зачислила, которым даже бокал вина под вкусный ужин нельзя выпить?
– Нет-нет, – залепетала я. С сомнением глянула на бутылку красного, кажущуюся в его огромных руках совсем игрушечной, и плечом дернула. – Если только бокал.
Уж не знаю, понимал ли он мое опасение. Но я очень хорошо знала, как обычно начинали пить женщины. Мало ведь кто спивался в одиночку. В основном все начиналось с малого. С мужем за компанию, чтоб ему, дураку, меньше было, и так незаметно рюмка за рюмкой… в пропасть. Я так точно не хотела. Даже ради Ивана.
Покровский откупорил бутылку. Плеснул на дно мне, себе. И, как обещал, вернул бутылку в холодильник. Я не смогла скрыть вздоха облегчения. Покровский зыркнул на меня так, что я, смутившись, уставилась в тарелку. На ужин у нас было картофельное жаркое с мясом.
– Тебе таблетки не надо выпить?
– Нет. Мне и не назначали ничего толком. Кое-что я принимаю, но по утрам.
– А-а-а.
Я думала, что случившееся нас сблизило, но повисшая за столом тишина кричала об обратном. Только совсем уж бесчувственный человек не ощутил бы сгущающейся неловкости. Подумалось, может, пришел черед все-все для себя прояснить? Но сначала я не решилась, а потом Иван Сергеевич взял себя в руки и начал рассказывать одну смешную историю за другой. И все стало опять легко и приятно. Я же тихонечко посмеивалась над его байками, а потом и вовсе смеялась в голос. Уже и забыв, что он может быть таким.
А неловкость вернулась, да. Но уже ближе к вечеру, когда пришел черед расходиться. Как-то скомканно мы попрощались. Я так устала, что не нашла в себе сил это анализировать. Сморил сон, обернувшийся под утро кошмаром. Мне хотелось кричать, и вдохнуть хотелось. Но ни того, ни другого сделать не получалось. Сердце отчаянно молотило. Я будто в реальности ощущала, как едкий дым заполнял мои легкие снова. И от этого паниковала жутко, утрачивая всякий контроль над собой. Терялась на бескрайних просторах страха. Легкие горели все сильней, рот кривился, горло судорожно сжималось в бесшумном крике.
– Эй! Эй… Маша. Детка… Тщ…
Меня встряхнули. И прижали к чему-то твердому. Каменно-твердому, но живому. Дышащему. Теплому.
– Это дурной сон.
– И-иван…
– Ну, а кто ж еще? Успокоилась?
Подумав, что, стоит мне сказать «да», он тут же меня отпустит, что есть сил затрясла головой. Вцепилась в его плечи. Всхлипнула.
– Не уходи!
– Конечно, нет. Ну конечно. – Лба опять коснулись его губы. Мне этого было мало. Как мало просто вжиматься в его голую грудь своей, прикрытой лишь прохладным щелком. Я запрокинула лицо:
– Я вас разбудила? Простите…
И как на веревочке потянулась за поцелуем. Вот зачем, а? Мне же нельзя было. Но так хотелось почувствовать… хоть что-нибудь, способное вытеснить этот пробирающий до костей страх.
– Маш, нельзя. Слышишь? Нельзя нам.
– Просто не уходи. Просто побудь со мной. Полежи.
Покровский сглотнул. И глядя в мои умоляющие глаза, кивнул, забираясь в постель. Я отодвинулась, давая ему простор. А когда он лег, обманным маневром прижалась к его паху попкой. Он был возбужден. Очень сильно возбужден, да.