Малышка Джинн

Глава четырнадцатая В лунном свете

В спальне дома Генри Мизерби горели все лампы. Огромная хрустальная люстра осыпала светом центр комнаты, торшеры по углам освещали мягкие кресла. Казалось, Генри Мизерби хотел рассмотреть свое маленькое сокровище, малышку Джинн, до мельчайших деталей. Он даже не предполагал, что этого ему так сильно хочется. Неужели его неосознанное желание так и не стало бы явным, реальным и, более того, выполнимым, если бы не авантюристка Карен Митчел?

А Джинни не могла поверить, что лицо Генри Мизерби, которое ей известно до мельчайших деталей, вплоть до крохотной родинки на правом веке, что это лицо — реальное, а не на экране телевизора. Нет, убеждала себя Джинни, оно настоящее, живое, теплое, стоит протянуть руку — и она загорится от его огня.

Она, не отрываясь, смотрела на него, когда он поворачивал выключатели, нажимал кнопки. Ловила каждое движение, каждый жест, поворот головы...

— Генри, я люблю тебя, — сказала Джинни тихо-тихо. Но он услышал. — Иди сюда, — прошептала она.

Подойдя к ней, он присел на подлокотник кресла.

— Генри, — Джинни смущенно улыбнулась, — понимаешь, Генри, я...

— Ну, еще бы... я понимаю, ты смущена, ты потрясена. Ты нашла и отца, и... мужа... — сказал он и радостно улыбнулся.

— Я хочу, чтобы ты погасил весь свет. То, что произойдет между нами, таинство... это для меня впервые... ты понимаешь, о чем я говорю?

Сначала Генри похолодел, а потом его бросило в жар. Может ли такое быть на самом деле? Чтобы подруга Карен... для которой переспать с мужчиной событие не большее, чем просто поздороваться... По крайней мере, так было в Кембридже. Конечно, кто знает, может быть, теперь, когда она замужем за Майклом Фадденом... Да какое ему дело, черт побери, до Карен?

— Ты хочешь сказать, что ты... что у тебя никогда не было мужчины? — решил спросить прямо и без обиняков Генри Мизерби свою невесту.

— У меня в жизни, Генри, был один мужчина...

Слава Богу, наконец-то сейчас все прояснится, подумал он. Легкая тень пробежала по лицу Генри, но он быстро избавился от ревнивого чувства. Стоп, Генри Мизерби, а у тебя сколько было женщин? Вот так-то, дорогой.

— Я понимаю, малышка Джинн, один. Ну, вот видишь...

— Один мужчина, Генри. И никогда не было другого.

Он смотрел на нее, желая понять причину ее настойчивости.

— Ты хочешь мне назвать его имя? Я его знаю?

— Да, знаешь, и очень хорошо. — Джинни секунду помолчала, а потом заторопилась, словно не желала мучить его больше, потому что в глазах Генри она прочла то, что и хотела прочесть: боль от ревности. — Его зовут Генри Мизерби.

Он сидел неподвижно и в упор смотрел на нее. Потом широкая улыбка разгладила лицо Генри, глаза затопила нежность, и Джинни поняла, как он сейчас счастлив.

Точно так же, как и она. Она была счастлива, что не уступила соблазну. Ведь узнав о браке Генри, она могла бы поддаться на уговоры того же Дэвида Фарбера и навсегда испортить себе жизнь, да что там испортить — сломать.

— Моя дорогая, моя несравненная! Да, да, я хочу быть твоим единственным мужчиной, а ты будешь моей единственной женщиной.

Он погасил свет, но луна, словно не желая оставлять их в неведении о красоте друг друга, освещала постель. Это была ночь любви, о которой Джинни могла только мечтать, лежа перед телевизором и глядя на любимое лицо Генри Мизерби у себя на ранчо, а потом в своей квартире под Вашингтоном.

Теперь дорогое лицо склонялось над ней, посеребренное лунным светом. Это лицо можно было потрогать и ощутить его тепло, уколоться о подросшую за день щетину. Можно было посмотреть в устремленные на нее глаза. Они пожирали ее тело, и она читала в них восторг, словно это была не она, а редкостная гравюра, достойная аукциона Сотбис или Бонхэм...

Его руки, его настоящие руки, реальные, а не воображаемые в струях воды под душем, гладили ее грудь, отчего соски немедленно отозвались, окаменели, встали навстречу его ласкам. Казалось, им уже никогда не вернуться в прежнее состояние. Руки мяли ее бедра, а губы обжигали огнем живот.

Нет, она не вынесет больше такого наслаждения, прорвалась мысль сквозь пульсирующее напряжение крови в мозгу. Его губы оказались там, где она мечтала... Она готова принять его жаждущую плоть, она давно к этому готова и не боится боли, которую ей причинит сильное, возбужденное тело Генри. Она давно готова к тому, чтобы подарить ему всю себя, всю без остатка...

Джинни закрыла глаза, чувствуя, что из них могут хлынуть слезы.

Она никогда раньше не думала, что способна плакать от счастья.

— Майкл, согласись, мы добились успеха во всех отношениях. Ты доволен тем, как приняли твой проект в Лондоне? По-моему, Трафальгарская площадь никогда не забудет гастроли Леди Либерти.

Карен одевалась перед зеркалом. Сегодня она заколола на затылке свои роскошные светлые волосы, отчего ее шея стала казаться еще стройнее. На ней уже была юбка от оливкового костюма, и она надевала жакет.

Майкл всегда восхищался умением этой женщины сохранять стиль, но не казаться однообразной. Костюмы от дорогих модельеров, идеально подобранная обувь — Карен носила туфли на среднем каблуке, точно определяя идеальную длину юбки для ее сложения. Она обратила на Майкла сияющие голубизной глаза.

— Я рад, Карен. И восхищен тобой. Иногда мне кажется, что небо простило меня наконец и послало тебя в утешение и для поддержки. С тех пор, как ты со мной, я стал другим.

— Ну, еще бы, кроме всего прочего, ты стал отцом. И сразу взрослой дочери.

Майкл улыбнулся.

— А правда она очень хорошенькая?

— Конечно, правда. Разве не я сразу же обратила на нее внимание, когда увидела в Кембридже? До сих пор не знаю, есть в ней пять футов роста?

— В ее матери не было, — покачал головой Майкл. — Когда-нибудь я расскажу тебе про Элен Диксон.

— Хорошо, Майкл. Когда захочешь.

— Я расскажу вам обоим, Карен. — Он усмехнулся. — Как странно, ты ведь про меня ничего не знаешь.

— Я все про тебя знаю, кроме некоторых деталей твоей жизни, но не собираюсь спрашивать, что ты ел на завтрак двадцать лет назад. Что-то ты ел, иначе тебя сейчас бы не было на свете, ты бы просто умер. Точно так же я знаю, что у тебя были женщины. Это естественно. Такова жизнь. А можно ли ревновать человека к прожитой жизни? Ты что-то читал, что-то делал, о чем-то думал. И тот Майкл Фадден, которой сейчас стоит передо мной, — результат всех этих действий... Результат времени... — Она пожала плечами.

— Карен, иногда мне кажется, что тебе вовсе не столько лет, сколько на самом деле. Откуда в тебе столько мудрости?

Она засмеялась, застегивая пуговицы на пиджаке.

— Сейчас я хочу совершить еще один мудрый поступок. И ты мне поможешь в этом. Собирайся, Майкл Фадден. Мы едем за свадебным подарком для твоей дочери.

Аукционный дом Кристи, расположенный на Кинг-стрит, проводил очередные торги. Выставлялось огнестрельное и холодное оружие. Степенные состоятельные англичане, антиквары и коллекционеры из-за океана, из Европы и Азии с каждым годом все больше интересовались оружием: рассматривали лоты, приценялись.

Карен уверенным шагом направилась к одному экспонату, а Майкл следом за ней. Судя по всему, Карен поехала сюда не просто так, она точно знала, чего хочет.

— Майкл, как тебе вот эта вещь?

Он взглянул на однозарядный пистолет современной работы и, когда обратил внимание на гравировку, вздрогнул. По блестящему металлу во весь опор на горячем коне мчался индеец с перьями на голове. Детали ружья были украшены традиционным индейским орнаментом. Казалось, это не насечка, а тончайшая вышивка неярким бисером на фоне серо-голубых гор.

— Превосходно, — выдохнул Майкл.

— Это сделал Брюс Шоу. Конечно, жаль, что гравировала не женщина, но мне кажется, да простит меня Джинни, мужчины в этом деле разбираются лучше. О, — заметила Карен, — смотри, он член Американской ассоциации граверов оружия. А ты знаешь, что твоя дочь мечтает в нее вступить? И, уверяю тебя, она вступит. — Карен усмехнулась.

— Да, а когда тебе надоест наблюдать, ты возьмешься за дело сама.

— Майкл, просто иногда у меня не хватает терпения. Я не люблю, когда кто-то тратит время впустую.

— Понимаю. Да, милая, но, посмотри, какова начальная цена этого револьвера?

Карен улыбнулась так довольно и так загадочно, что Майкл не мог отвести от нее глаз.

— Понимаешь ли, у меня образовалась некоторая сумма... Это, если честно, деньги Генри... — Видя недоуменный взгляд Майкла, она продолжила: — Ну, это разница между тем, что он дал на выкуп Джинн и что получила Сьюзен. Кстати, ты знаешь, сейчас она уже летит в Центральную Африку вместе со своим собачьим хозяйством. Теперь, когда открылось, что Джинни твоя дочь, ты можешь не отдавать всех денег, которые собирался, на сиротский приют. Узнав, что у меня есть падчерица... Словом, я решила вернуть эти деньги семейству Мизерби... Не могу же я ограбить собственную новоявленную дочь? — Карен засмеялась.

Карен смотрела на сошедшиеся на переносице брови Майкла, явственно проступивший шрам, и ей казалось, она видит, как ворочаются мысли мужа, желающего понять все, что она ему сообщила.

— Ты просто авантюристка, — наконец сказал он и захохотал.

— Да, я не могу обирать малышку Джинн. Это было бы некрасиво. И мы должны преподнести ей достойный подарок. — Карен сморщила носик. — Ну, пойдем, нам стоит поспешить. Да, кстати, на днях мы улетаем в Сидней.

— По-моему, ты произнесла это название с каким-то странным подтекстом. — Майкл подозрительно посмотрел на Карен.

— Еще бы, дорогой. Поскольку малышке Джинн сейчас не до нашего проекта, кто-то должен заняться подготовкой Австралии к нашему появлению там? А если ты помнишь, я тебе говорила, мой отец давно живет в стране кенгуру и коала. Я с ним связалась. Мы заключили контракт, и ты можешь ни о чем не волноваться. Твоя Леди Либерти произведет фурор и там. Мой драгоценный папочка — журналист.

У Майкла не было слов. Он только покачал головой, а потом наклонился и поцеловал жену в щеку.

Генри и Джинни лежали в постели, хотя солнце уже светило с той высшей точки, на которой оно могло оказаться в это время года. Они смотрели друг на друга с восхищением. Их лица сияли.

— Ну, миссис Мизерби, как проведем сегодня день?

— Ох, Майкл, не торопи события. Мы еще не женаты и поэтому...

— Поэтому пока возьмем переходную фамилию — Эверби? Ты это хочешь сказать?

Джинни засмеялась и уткнулась лицом в его плечо.

— Не смущайся, милая, я был очень рад, когда об этом узнал. Может быть, именно это название и заставило меня задуматься... — Он многозначительно поднял бровь.

— Задуматься о чем? — тихо спросила она, не поднимая головы.

— О том, как я на самом деле отношусь к тебе...

Джинни подняла лукавое личико и посмотрела на него одним прищуренным глазом.

Телефонный звонок прервал милую игру влюбленной парочки.

Генри по праву хозяина снял трубку.

— Мизерби, — произнес он голосом, полным достоинства. — А, Карен! Привет. Да, да, уже проснулись. Замечательно, превосходно... Да, ты теперь моя родственница. Кем ты теперь мне приходишься? Тещей? Я рад... Да, сейчас даю ее. Мамочка просит тебя к телефону, — ехидным голосом сказал Генри, протягивая трубку Джинни.

Та расхохоталась.

— Привет, ма!

Потом улыбка на ее лице сменилась изумлением и восторгом.

— Карен, не валяй дурака! Я знаю, сколько это стоит. И что из того, что он мне понравится? И Майкл согласен? Что ты, не могу я называть его отцом, смешно... Может, когда-то потом... Да, я все поняла и просто не представляю, как тебя благодарить.

Она положила трубку и откинулась на подушки.

— Неужели Карен еще чем-то смогла удивить тебя, малышка Джинн, — проворковал Генри.

Джинни закивала коротко стриженной головкой.

— Да еще как... — Она прекрасно помнила замечательный пистолет в аукционном доме Кристи. Карен с Майклом собираются подарить его ей на свадьбу! Она все объяснила Генри и добавила: — Генри, но это же целое состояние! — Глаза Джинни горели восхищением.

— Ничего, Карен с Майклом не разорятся. А пистолет... Пусть он станет первым экспонатом в нашей совместной коллекции, дорогая. Нам обоим здорово повезло — мы подходим друг другу во всем.

Генри снова склонился над ней в любовной игре. Игре? Кто сказал, что любовь — игра?