Малышка Джинн

Глава седьмая Найти продолжение следа

— Джинн? Это Карен, привет.

— Здравствуй, дорогая. Ты откуда? Как дела?

— Из Парижа. У меня все прекрасно. Но, Джинн, есть новости. Для тебя.

Сердце Джинни затрепетало, как будто его толкнули изнутри. В голосе Карен она услышала нечто новое. Сочувствие?..

— Какие?

— Не стану тебя томить. Поскольку ты летишь в Лондон, хочу тебя предупредить. Я тут навела кое-какие справки... В общем, имей в виду, Генри Мизерби женился.

Перед глазами Джинни все поплыло. Почему она никогда не думала, что такое может произойти? Какая дурочка, какая наивная, глупая...

Она тропила Генри Мизерби, как охотник, как траппер! Думала, что сумеет заполучить желанную добычу упорным преследованием, напоминаниями о себе, заставляла восхищаться ее талантами...

Самонадеянная тупица! Красивый, богатый Генри, на которого гроздьями вешались девчонки. И она... он поцеловал ее всего один раз и лишь потому, что таковы были правила полудетской игры. Он ведь смотрел на нее всегда, как на малышку-подружку.

Она, видите ли, знаток оружейной гравюры!

А если бы Генри Мизерби увлекся прыжками с парашютом? — спросила она себя ехидно. Ты бы тоже влезла на вышку, потом в настоящий самолет и прыгнула бы? Чтобы он заметил тебя и восхитился?

Обязательно, ответила себе Джинни совершенно серьезно. И прыгала бы до тех пор, пока не достигла совершенства...

— Но не отчаивайся, малышка, слышишь? — Голос Карен звучал утешающе, но в нем не слышалось жалости. — Впрочем, насколько я тебя знаю, ты не станешь отчаиваться.

— Да, я не отчаиваюсь, — с трудом разлепляя одеревеневшие губы, сказала Джинни. — Чем роскошнее добыча, за которой гонишься, тем больше удовольствие, говорит мой отец.

Карен засмеялась.

— Ну, про удовольствие мы поговорим отдельно, я не уверена, что твой отец и я имеем в виду одно и то же.

— Но мы с тобой, Карен, говорим на одном и том же английском американском. — Джинни уже начинала владеть собой и своими чувствами.

— Уверяю тебя, малышка, Генри Мизерби правильно понимает смысл этого слова, ты не разочаруешься.

Джинни улыбнулась, едва удерживаясь от слез.

— Надеюсь, — почти прошептала она.

За окном спустились сумерки. Она сидела не двигаясь, не зажигая свет. Еще недавно розовые краски в квартире Джинни покрылись серым налетом: пушистый ковер, портьеры, покрывало на кровати. Даже веселая птица, нарисованная знакомым художником-индейцем, стала серо-голубой.

Эту квартиру в Александрии — очень престижном пригороде Вашингтона — Джинни купила недавно, как следует поднатужившись с деньгами и рассчитывая неплохо заработать вместе с Карен и Майклом. Она выбрала именно это место, хорошо зная, что внутреннее состояние покоя и уверенности может быть только там, где оно есть у других. Конечно, можно было поселиться в самом Вашингтоне, это и дешевле, и удобней — не надо ездить каждый день на машине в свой офис. Его она сняла недалеко от здания Государственного департамента. Но Джинни не хотела начинать самостоятельную жизнь с черновика, который пришлось бы потом переписывать набело. Она не рассуждала, как многие: сперва сниму подешевле, потом соберу деньги и куплю подороже. Наверное, она максималистка. Как в любви, так и в жизни. Джинни всегда уверяла себя в том, что в жизни нет ничего недосягаемого.

А что теперь ты будешь делать, малышка Джинн? Может, снова включишь видеомагнитофон и будешь воображать, глядя в глаза Генри Мизерби, что ты с ним? Если бы про это узнала Карен, она бы решила, что ее подруга слетела с катушек... Джинни поежилась.

Наверное, я и вправду слетела с катушек. При этой мысли липкий страх обнял сердце Джинни. Но руки действовали сами собой, без ее ведома. Они достали кассету, вставили ее в прорезь магнитофона, и указательный палец нажал на кнопку пульта.

Знакомое лицо, знакомые глаза, та же рубашка в красно-черную клетку. Нет, все другое, отснятое не ею. Кем-то...

— Прощай, Генри, — сказала она холодно. Выключила телевизор, вынула кассету и, качая ее на ладони, пыталась решить трудный вопрос — выбросить прямо сейчас в мусорное ведро? Или сжечь потом?

И, может быть, стоит принять ухаживания молодого юриста, который совершенно ясно дает понять, что не прочь с ней иметь не только деловые отношения.

Джинни горько усмехнулась. Да, Дэвид Фарбер вполне ничего... У него своя контора недалеко от ее офиса. Несколько раз они вместе ходили на ланч. Он зазывал ее в китайский ресторан, однако она отказалась, предчувствуя, что у него далеко идущие планы.

Дэвид хорош собой и всегда безупречно одет. Черные волосы, черные, как ночь, глаза... Нет, для Джинн Эвергрин этого мало.

В его глазах она читала желание и не сомневалась, что Дэвид постарался бы доставить ей удовольствие не только беседой и ужином.

Но она хранила себя для единственного мужчины.

Долго ты еще собираешься оставаться девственницей? — спрашивала себя Джинни голосом Карен. Это будет зависеть только от одного человека, отвечала она себе. От Генри Мизерби.

Если ты пошел на лося, то никогда не стреляй в выскочившую на тебя лису. Так говорил отец Юджину, наставляя сына перед большой охотой. Она втянула полную грудь воздуха, собираясь еще раз сказать себе нечто важное, но раздался телефонный звонок.

— Мисс Эвергрин? Вы подтверждаете предварительный заказ на рейс в Лондон?

— Отмените заказ... — бросила она и тут же почувствовала, как отчаяние захлестывает ее. Что она делает? Рвет последнюю нить, связующую ее с Генри? — О, нет, постойте! Нет, не надо отменять. Да, я подтверждаю заказ. И день и час...

Она полетит в Лондон. Потому что у нее там работа. Нужно делать свое дело и не прятаться от жизни и от обстоятельств. Она добьется успеха и в Лондоне, как добилась его в Париже, где сумела договориться о бесплатной аренде, сыграв на патриотических чувствах французов.

Джинни было на чем сыграть. Чуть больше века назад Фредерик Огюст Бартольди создал оригинал скульптуры, увеличенная копия которой не только украшает Нью-Йорк, но и служит одним из символов свободолюбивых Соединенных Штатов. Торжественное открытие Статуи Свободы состоялось четвертого июля, в день, равный по значению взятию Бастилии для французов. Вот почему именно четвертого июля и именно в Париже хотел открыть свою выставку Майкл Фадден.

Проект «Либерти Пейнтинг» увидят другие города мира, среди которых и австралийский Сидней, и Пекин, и Рим... Но прежде всего — Лондон. Слезы сдавили горло Джинни. Она вскинула голову, заставила себя глубоко вздохнуть. Ничего, ничего, она справится и с этим.

Работая с Карен над проектом Майкла, Джинни пришлось многому научиться. Например, прежде она не предполагала, что станет заниматься банкетами по случаю открытия экспозиции. Теперь и это дело не казалось ей слишком сложным, но тогда...

— Карен, я не сильна в правилах европейских приемов, мне никогда не приходилось этим заниматься.

— Но дорогая моя, в Париже именно тебе придется организовать прием.

— Хорошо, я все выясню...

— Не сомневаюсь, что у тебя все получится, как надо.

Перед отъездом в Париж Джинни Эвергрин прочитала целые тома книг о французах и о том, как найти путь к их сердцам. Она сделала для себя немало открытий. Джинни, например, уяснила для себя, что в прошлые века Франция оказала серьезное влияние на дипломатический протокол и этикет. Довольно долго французский язык был языком дипломатической переписки и дипломатического общения. Разве это не должно было сказаться на особенностях национального характера, французского стиля современного делового общения? Конечно, должно. И сказалось.

Джинни Эвергрин могла теперь уверенно говорить, что французы скорее галантны, чем вежливы, они скептичны, расчетливы и хитроумны. Но у них не отнять восторженности, доверчивости и великодушия. Сколько раз во время переговоров и просто бесед Джинни поражалась, как любят они блеснуть словом, сколько внимания уделяют изучению философии, истории искусств, своей национальной культуры и истории.

В общем, имея дело с французами, Джинни поняла, как нелегко с этими обаятельными людьми.

Но многое она открыла и в себе, типичной американке. И если бы Джинни теперь спросили, каковы ее соотечественники, она бы ответила: главное для американца — быть личностью, индивидуальностью. Может быть, те же французы назовут это эгоизмом, но именно такое качество заставляет очень многих с уважением относиться к американцам.

Не привыкшей к чопорности, обожающей удобную повседневную одежду, простоту в общении, Джинни было непросто изображать из себя деловую женщину, особенно здесь, в Европе. Но стремление к успеху, заложенное в каждом американце, помогло ей добиться на переговорах в мэрии всего, чего она хотела.

По случаю открытия выставки ей пришлось организовать прием а-ля фуршет и после этого улететь в Вашингтон по делам своего агентства.

— Карен, прием будет с пяти до семи вечера, — объяснила она подруге. — Приглашения разосланы. Напитки — на все вкусы: шампанское, бордо, кое-что покрепче. Закуски тоже заказаны. Да, проследи вот за чем: стол для фуршета — ему полагается быть выше обычного — должен быть накрыт скатертью почти до пола. Ну, пусть останется сантиметров пять-десять, не больше. Давай покажем, что знаем тонкости этикета. Рюмки и бокалы должны быть выстроены треугольником, в середине его — бутылка. — Глаза Джинни блестели от удовольствия. — Тарелок побольше, стопкой, в конце стола, но подальше от края, чтобы гости смогли поставить рядом свои тарелки.

— Но разве мы все поместимся у одного стола? — нахмурилась Карен.

— Накроем два. Да, ты ничего не имеешь против жульенов? Если их подадут после холодных закусок?

— Я их просто обожаю. — Карен облизала покрытые розовой влажной помадой губы.

— Хорошо, я их тоже люблю, а после жульенов подадут сыр, фрукты, мороженое. И еще, я думаю, мы не будем настаивать на вечерних туалетах.

— Ты забыла, как называется наш проект? «Либерти Пейнтинг». Мы за свободу во всем, малышка Джинн. Знаешь, я тобой так довольна. Откуда тебе все это известно? Можно подумать, что ты в своем Скотт-Вэлли только и занималась тем, что устраивала светские приемы.

Джинни улыбнулась.

— Я просто захотела узнать, как должен быть организован такой прием. И узнала.

Карен тогда обещала ей щедрые премиальные за настойчивость и находчивость.

Что ж, она и в Лондоне не подкачает. Чего бы ей это ни стоило.

— Мне жаль, что ты улетаешь и не увидишь открытие выставки, — провожая ее, говорила Карен.

— Я посмотрю по телевизору, — пообещала Джинни.

— Ладно уж, лети, — вздохнула Карен, целуя подругу в щеку. — Надеюсь, у тебя будет все в порядке.

Джинни смотрела на Карен, одетую в желтый, словно сотканный из солнца, брючный костюм. Она и сама, казалось, светилась изнутри. Джинни никак не могла привыкнуть к красоте подруги. Они много времени проводили вместе, но взгляды, которые мужчины бросали на Карен, снова и снова заставляли и Джинни присматриваться к подруге. И они правы, эти мужчины, мимо Карен Митчел спокойно пройдет только слепой и лишенный обоняния...

Но в тот день Джинни заметила непривычные темные тени под глазами Карен.

— А у тебя как? Все в порядке? — с тревогой спросила Джинни.

— Что, неважно выгляжу? — усмехнулась Карен. И не дожидаясь ответа, сообщила: — Майкл совершенно не в себе. Впервые в жизни я вынуждена произнести фразу, которую не произносила никогда до сих пор. Я не знаю, что с ним делать. Тина говорила мне, что он слишком творческая натура, но я не придавала значения ее словам. Однако старушка Тина знала жизнь... — Карен вздохнула. — Странное дело, но сама не могу понять, почему я так вцепилась в Майкла. В моем возрасте можно было бы еще рассматривать мужчин арифметически — вместо одного Майкла — двое парнишек помоложе. И веселилась бы себе. — Она вздохнула.

Джинни засмеялась.

— Ну, ты, великий математик. Не сама ли говорила мне, что тебе как раз нужен только Майкл...

— ...вместо двух студентов, — закончила за нее Карен. — Ох, дорогая моя, что-то я перестала себя понимать. Такое впечатление, что Майкл с чем-то борется, от чего-то хочет избавиться. Странно, но порой мне кажется, что я для него не просто женщина, а какой-то талисман. И мне становится не по себе. Я, конечно, обязательно узнаю, в чем дело. Ладно, лучше скажи, как продвигается проект века «Генри Мизерби»?

— Ну... продолжаю работать... — Джинни пожала плечами. — С утроенной силой.

— И что ты делаешь?

— Учусь граверному искусству. Беру уроки у мастера. Ее зовут Лиз Хемлин. Она живет в Сан-Франциско, что не слишком удобно.

Карен недоуменно посмотрела на подругу.

— Молодец, не теряешь надежду.

— Карен, я так устроена, что никогда не теряю надежду. Даже если дела идут совсем плохо, я думаю о том, что можно извлечь из неприятностей...

В комнате стало совсем темно. Джинни уже овладела собой полностью. Она знала, что делать, вспомнив, как отец наставлял ее брата Юджина:

— Идешь иногда по следу зайца, и вдруг след пропал. Что делает траппер в этом случае? Идет дальше, ищет и находит продолжение следа. Такой прыжок зайца в сторону охотники называют «сметкой». В общем, если это случится, даже не думай возвращаться домой без добычи.

Что ж, она проявит всю свою волю, терпение, настойчивость. Она найдет продолжение следа. Не оставит борьбы за свое счастье. Даже теперь, когда Карен сообщила ей эту ошеломляющую новость.

Хорошо, что у нее есть несколько дней до поездки в Лондон. Нужно использовать их для дела — слетать к Лиз Хемлин и взять еще один урок.

Сердце Джинни сжалось от внезапной жалости к себе. Господи, ну зачем она обрекает себя на такую муку? Ну почему она так страстно жаждет получить Генри Мизерби?