Малышка для Цербера

7

Цербер не останавливается, его движения уверенные, спокойные, как у человека, привыкшего, что всё вокруг подчиняется его воле. Я чувствую, как моя водолазка постепенно поднимается выше, словно сама ткань пытается сбежать от того, что происходит. Холодный воздух комнаты сменяется жаром его рук, которые касаются моей кожи, и в этот момент моё сердце стучит так громко, что кажется, он может это слышать. Каждый удар — это крик о помощи, но я не могу его произнести.

Это называется “никто не тронет”?!

– Я сама справлюсь, – выдавливаю из себя, пытаясь ухватиться за последние остатки самоконтроля. Мои слова звучат как хрупкий стеклянный звон в пустой комнате, но Цербер лишь смотрит на меня с хищной полуулыбкой. Его взгляд — это ловушка, из которой нет выхода. Он словно знает, что я не смогу уйти, и наслаждается этим осознанием.

Когда, казалось бы, мои слова доходят до его “светлого” разума и руки отпускают мой предмет одежды, он выдает это:

– Выдохни, теперь твоя очередь.

Я действительно делаю то, что он говорит. Слишком уж убедительно и спокойно звучит его фраза; мне даже не сразу слышится в ней подвох. А когда доходит, я вновь отступаю, не зная, куда деться от накрывших меня стыда и возмущения.

– В каком смысле “твоя очередь”? – мой голос срывается, как будто он сам по себе хочет сбежать от этого разговора.

Внутри всё кричит: «Пожалуйста, пусть это не то, о чём я думаю!»

– Ты же не думаешь, что я собираюсь делать всё сам? – его губы растягиваются в медленной, опасной усмешке. – Это… твоё задание.

Цербер стоит передо мной в одних брюках, с бокалом в руках. Его поза расслабленная, но в ней есть что-то угрожающее. Он смотрит на меня, как удав на мышь, которую вот-вот слопает. Время словно замирает; он медлит, наслаждаясь произведенным эффектом. Буквально каждой своей самодовольной чертой впитывает мою реакцию — растерянность, гнев, страх.

– Что именно вы хотите, чтобы я сделала? – выдыхаю я, стараясь сосредоточиться на чём угодно, кроме него.

Язык неприятно липнет к нёбу, в горле сухо, как в пустыне. Мысли о том, чтобы попросить отпить из его бокала, мелькают в голове, но тут же отгоняются. К такому человеку вообще лучше никогда не обращаться с просьбами. Долг потом до конца жизни придется отрабатывать.

– Мокрую одежду надо снимать, – отвечает он, кивая в сторону своей пряжки ремня. – Всю. Полностью. А ты могла бы мне помочь.

– Не смешная шутка, – мой голос звучит тише, чем хотелось бы.

– А я и не шучу, – его глаза блестят вызовом.

Только я собираюсь броситься в бега, как Цербер сокращает и без того минимальное расстояние между нами. Его пальцы мягко касаются моего плеча и останавливают меня. В этом жесте больше уверенности, чем я могу выдержать.

“Твою ж, он же завсегдатай стриптиз клубов!” – мелькает где-то на краю сознания.

– Не хочешь подчиняться приказу своего начальства? – шепчет Цербер, его голос обволакивает меня, как шёлковая нить. – Тогда я сделаю всё сам. Только не жалуйся, если тебе будет неудобно смотреть.

Мои щёки вспыхивают от его слов, но я стою, как парализованная. Наблюдая за тем, как он берётся за ремень. Слишком уверенно, слишком медленно — каждый его жест словно пронизан электричеством.

– Ладно! – выпаливаю я, перехватывая его руки. – Я сделаю это.

Он отпускает ремень, позволяя мне действовать; в его взгляде читается явное удовольствие — наслаждение тем фактом, что я на грани своего падения.

– Вот и умница, – произносит Цербер, а в голосе звучит смесь насмешки и чего-то странно тёплого.

Я наклоняюсь к его талии; мои руки предательски дрожат. Каждое движение даётся с трудом.

Мужчина стоит неподвижно; я чувствую его взгляд на себе — пронизывающий и отвратительно понимающий. Он знает ведь: я иду у него на поводу только для того, чтобы выжить.

И это сводит меня с ума.

«Господи, Аня, и как ты опустилась до такого?» – кричит мой внутренний голос, но продолжаю, словно загипнотизированная.

Ремень наконец поддаётся, и я принимаюсь за молнию. Её звук кажется оглушительно громким в тишине комнаты.

– Ты хорошо справляешься, – хрипло выдает он, вынуждая меня резко поднять взгляд.

Наши глаза встречаются. Его — потемневший до черноты, как бездонная пропасть, и в этом взгляде я вижу нечто большее, чем просто физическое влечение. Противные мурашки кусают за плечи, пробегая по коже, как легкий холодок, который не удается отогнать. А мои глаза, в которых бушует буря эмоций, явно говорят яснее, чем тысячи бранных слов. Я чувствую, как внутри всё сжимается от ненависти к этому мужчине, к его самодовольству и уверенности, которые так бесстыдно выставлены напоказ. И все равно не могу отвести взгляд. Кажется, будто если сделаю это, то дам себе проиграть. Дам ему понять, что сломалась, прогнулась. Но ведь это не так! Я не могу позволить ему взять верх.

– Всё, – бросаю я, резко отступая, оставляя его джинсы наполовину расстёгнутыми. Мое сердце стучит так быстро, что кажется, его удары могут разорвать грудную клетку. Я пытаюсь сохранить достоинство, но в воздухе витает напряжение, которое тянет меня обратно к нему. – Дальше справляйтесь сами!

Цербер смеётся — низко, мягко, и этот звук буквально обжигает. Он словно знает, что его смех может ранить меня глубже, чем любой физический удар. Я ненавижу его за это.

– Трусиха, – произносит он, но в его тоне нет обвинения, только дразнящая насмешка. Его слова словно шипы розы — красивые на вид, но способные причинить боль.

– Да пожалуйста! – фыркаю я, чувствуя, как злость и смущение смешиваются в опасный коктейль. Внутри меня разгорается пожар — яркий и неистовый. Я не хочу быть его игрушкой; не хочу поддаваться его играм.

Цербер вскидывает руку и залпом осушает бокал. Этот жест кажется таким простым и в то же время наполненным смыслом. Он словно демонстрирует свою власть над ситуацией — надо мной.

– Ладно, ты молодец. А теперь иди в душ, – говорит он с ухмылкой. В голосе его звучит хрипотца, и это вызывает у меня дрожь — не от страха, а от того странного влечения, которое я стараюсь подавить.

Мне особо приглашения не надо. Я резко разворачиваюсь и почти бегу в ванную, захлопывая за собой дверь. Руки трясутся, а дыхание сбивается; каждый вдох кажется слишком тяжелым.

«В какую игру он вздумал играть со мной?» – думаю я, остервенело срывая мокрую одежду. Она прилипает к телу, словно сама ткань хочет остаться рядом с ним.

Включаю горячую воду, которая должна смыть не только холод, но и весь этот хаос в голове. Струи воды обжигают кожу, но это ощущение — ничто по сравнению с тем жаром, который остался позади. Вода стекает по мне, смывая остатки стыда и страха, но даже под её струями я ощущаю на себе его взгляд.

Да, он прав. Я трусиха. Но он даже не представляет, насколько злопамятную трусиху притащил сначала в свою банду. А следом и к себе домой.