Мария, королева Нисландии

Глава 39

Ей уже помогли принять ванну и переодеться. Зареванная Вита с ярким синяком под глазом жалостливо ойкала, смазывая ссадины на запястьях королевы. Уже принесли горячую еду от вновь воцарившейся на кухне королевского дома тетки Берготты, а Марию все еще знобило. Да и предстоящий разговор с мужем скорее пугал. Мысль о том, что он осознанно оставил ее как приманку для Нордвига, казалась отвратительной.

— Прости…

Сгорбившись, Мартин сидел у стола, положив на расшитую скатерть огромные сжатые кулаки. В глаза жене он не смотрел, так и сидел, уставившись в стол.

Похудел. Осунулся. Длинная нелепая борода неряшливыми клочьями обрамляет сильно обветренное лицо. На нижней губе две трещины. Он выглядит значительно старше, чем тот молодой добродушный великан, что всего месяц назад сопровождал Марию в поездках по Нисландии.

Состояние самой Марии можно было описать одним словом: ступор. Ей казалось, что все это происходило не с ней и не сейчас. Это просто какой-то нелепый и страшный фильм, который, слава Богу, кажется, идет к концу.

Под арестом королеве пришлось провести четыре дня. Еду ей приносили солдаты. И хотя отравления она уже не опасалась, так как в нем не было никакого смысла, аппетита не было совершенно. Лорд Нордвиг к пленнице явиться не пожелал, зато послал вестника: одного из своих прихлебателей, лорда Харальда, в сопровождении парочки хамоватых мелкопоместных лордов, который и зачитали ей некий указ.

В этом указе говорилось, что с прибытием бритарки Марии Господь отвернулся от Нисландии из-за ее темных дел. Дальше шло какое-то нелепое перечисление разрозненных фактов. Набраны эти факты были, что называется, «с Дону и с моря». Марии ставился в вину недавний шторм, гибель двух лошадей в семьях тех мастеров, где она побывала. И даже болезнь старшего сына сара Гудмунда. Остальное она даже не запомнила. Но список претензий был велик. И зачитывал его лорд с удовольствием.

Слушая этот бесконечный поток бессмыслицы, Мария машинально уточнила:

— Сар Гудмунд… это кто такой?

— Фолке Гудмунд, — оторвался от своей бумаги лорд Харальд и, грозно хмурясь, выговорил: — Только не прикидывайтесь, что не знаете этого человека! У нас есть свидетели, что третьего дня вы с ним говорили. Да и сам сар этого не отрицает. Он-то нам и поведал, что вам для колдовских целей потребовалась рыбья чешуя.

Оба лорда, сопровождавших вестника, которых Мария даже не знала по имени, как болванчики закивали, подтверждая слова обвинения.

Все это звучало настолько болезненно, бредово, что Мария искренне не понимала, как можно этим людям объяснить хоть что-то. Как доказать, что чешуя ей была нужна вовсе не для колдовских целей? Самым отвратительным было то, что о судьбе Виты и тетки Берготты она так и не узнала. Ни Харальд, ни солдаты охраны не отвечали ни на какие её вопросы.

Первые три дня, а точнее, три ночи, она все еще надеялась, прислушивалась к каждому шороху. Ждала лорда Кристиансена. Рассуждала просто: вряд ли он охранял ее в одиночку. Скорее всего, лорд присматривал за ней не просто так, а по поручению Мартина.

Поэтому по ночам Мария почти не спала, боясь пропустить момент, когда за ней придут и спасут. Она не раздевалась и даже собрала в маленький узелок остатки денег и украшений: вдруг понадобятся. Но никакие тайные люки в потолке не открывались, никто не спешил к ней на помощь. Она только зря выматывала себе нервы этим ожиданием.

Утром четвертого дня ей туго и не слишком вежливо связали руки за спиной и вывезли под охраной, на простой крестьянской телеге, на площадь рядом с храмом, где уже сколочен был крепкий невысокий помост. На помосте, на дополнительном возвышении, в роскошном кресле, крытом ковром из песцовых шкур, величественно восседал лорд Нордвиг. Он расположился спиной к храму, и, казалось, лорд говорит и действует от имени Матери Святой Церкви.

Вокруг этого самопального трона толпились хорошо одетые и вооруженные лорды. Да, их было не слишком много: большая часть ушла вместе с Мартином. Но за спиной королевы не было вообще никого, кроме ее собственных тюремщиков. Впрочем, они сошли с помоста, оставив ее стоять в одиночестве на глазах у толпы.

Как ни странно, двери церкви были закрыты. Ни одного из храмовых служащих на площади не было. Зато недалеко от помоста был вкопан столб, щедро обложенный по подножию хворостом и дровами. Толпа горожан аккуратно обтекала это сооружение, оставляя в плотной людской массе этакую дыру, привлекающую внимание.

Обвинителем на этом импровизированном процессе был лорд Олав Юхансен. Все бессмысленные претензии и обвинения он зачитывал с листа. Его мощный голос заглушал гул собранной на площади толпы. Дикое ощущение беспомощности и самый обычный животный страх навалились на Марию так, что первое время она молчала, не в силах произнести ни слова.

Впрочем, очень быстро королева поняла, что даже если она попытается оправдаться, слушать ее никто не собирается. Лорд Юхансен оказался весьма недурным оратором, прекрасно умеющим воодушевить толпу. Свои обвинения он обращал не столько к королеве, сколько к людям, стоящим вокруг. И ответа на вопросы требовал именно от них.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Перечислив все «неисчислимые» беды, которые королева принесла на земли благословенной Нисландии, он начал задавать толпе вопросы, мастерски строя речь так, чтобы получить столь необходимые ему обвинения от простых людей.

— Подлая бритарка посетила Старого Бёдвара, и через несколько дней сломался трубопровод. Почти десяток домов остались без тепла. Виновна ли бритарка в этом преступлении? Отвечайте, свободные люди Нисландии! Загляните в свое сердце и отвечайте честно!

Толпа слегка мялась и какого-то особого энтузиазма пока не проявляла, но отдельные выкрики «Да!» с разных концов площади говорили о том, что, скорее всего, лорд Нордвиг предусмотрительно расположил в этой инертной толпе своих провокаторов. Рано или поздно они «раскачают» толпу и выведут на нужные эмоции.

Мария молчала, стоя под порывистым нисландским ветром и понимая: даже если толпу не удастся расшевелить, лорда Нордвига это не остановит. Он все равно доведет дело до конца. Она, Мария, мешает ему подобраться поближе к власти через Мартина. Немного странным ей казалось, что лорд Нордвиг сегодня именуется «правителем Нисландии», но, возможно, это такой временный титул?

Марии было холодно, так как связанные за спиной руки не давали возможности застегнуть шубу. Ветер игриво откидывал меховые полы одежды и выдувал остатки тепла. Смотреть на упивающегося собственной властью Нордвига было противно. Разглядывать горожан и мастеров, которых, как скот, подгоняли к нужному решению, почему-то было невыносимо стыдно. Волей-неволей взгляд ее обратился в сторону храма.

Мария разглядывала скучные каменные стены, как будто ничего интереснее в жизни не видела. Лучше уж смотреть на камень, чем на чужую подлость. И она первая заметила выходящих через какую-то боковую дверь дома Божьего воинов. Двух из них она узнала сразу же: лорд Кристиансен, которого она дожидалась как спасителя все эти жуткие ночи, шел рядом, бок о бок с владыкой Нисландии, ее собственным мужем, королем Мартином.

— Прошу тебя, не молчи… — Мартин так и не осмелился поднять на нее глаза.

В спальне было тепло, пожалуй, даже жарко, но Мария все еще ощущала внутренний озноб. Потому обхватила себя руками, потирая плечи и пытаясь согреться. Перед глазами у нее до сих пор стояла короткая, но достаточно кровавая схватка между двумя вооруженными отрядами.

Первым, со стрелой во лбу, прямо ей под ноги свалился лорд Юхансен, так и не выпустив из рук длинный сверток пергамента с обвинениями. Уже через мгновение саму ее подхватил на руки молодой светловолосый мужик, до этого смирно стоявший у помоста с совершенно безразличным лицом. От его одежды сильно пахло рыбой и гниющими водорослями. Схватив королеву, он прыгнул на землю и, раздвинув две широкие занозистые доски боковой обивки помоста, с силой затолкал ее туда, вниз, под грубо сколоченные бревна основы.

— Не боитесь, госпожа. Не боитесь, — басовито приговаривал он ошеломленной Марии. — Тама и без нас разберутся, а муж ваш повелел мне ни на шаг от вас не отходить.

Доски над их головой ходили ходуном: там, наверху, громко топали и звенела сталь. Кто-то хэкал так, будто рубил дрова. Где-то недалеко, но не прямо у помоста, истошно визжали несколько женщин. Визжали так, что ни одного слова невозможно было понять.

— Это, госпожа, с перепугу они этак-то… Я так полагаю, что возле дома Юхансена уже охрану вырезали. Вот бабье и того… расстраивается, — собеседник максимально деликатно пытался успокоить королеву.

Сидеть ей было страшно неудобно и холодно: под помостом снег подтаял и сейчас просачивался сквозь шубу и платье.

— Ты не мог бы развязать мне руки?

— А это я сейчас, госпожа! Это я прямо мигом!

Помост был слишком низким для того, чтобы кто-то из них мог встать в полный рост. Мария извернулась в подтаявшей грязи и, стоя на коленях, немного сдвинулась в сторону от спасителя, давая ему возможность добраться до ее рук. Стало совсем холодно: он стянул с нее шубу и, проговаривая: «Сейчас госпожа, от туточки еще подтяну…», довольно быстро разрезал веревки.

Оценить, сколько же прошло времени до момента, когда боковые доски помоста вновь раздвинулись и показалось лицо Мартина, Мария так и не смогла. К этому времени у нее уже зуб на зуб не попадал. Да и нервное напряжение сказывалось: она все время яростно зевала, прикрывая рот распухшими от веревок руками.