Шли мы долго и нудно. С тех пор, как долина внизу окончательно скрылась из вида, пейзаж вокруг не менялся — всё те же заснеженные вершины, перед глазами едва заметная тропка. Впереди чешут мелкие провожатые, таща поклажу.
Я вышагивала налегке, чему была безмерно рада — лазать по горам и так никогда не было моим хобби, а уж с мешком за спиной… Молчаливые ребята — дело к вечеру, а они за всё время пути не проронили ни слова, даже на единственном привале.
Я потёрла ноющую спину, поплотнее закуталась в тёплый плащ и в очередной раз вздохнула. Ну чего тебе, Элечка, так везёт? Морка там небось веселится, с парнями беседы заумные ведёт, местное пиво хлещет. А я как идиотка таскаюсь по горам, и неизвестно ещё когда доберусь до спутников. Перспектива пешего перехода длиной дней в семнадцать в гордом одиночестве ну никак не радовала. Конечно, шаман намекал что-то о загадочных дриеки, но я привыкла, что быстро да ладно всё только в сказке бывает. Эх, портал бы открыть. Но нужное заклинание в голове так и не всплыло, а записи остались в Зорькиных подсумках. Ещё и Терри, зарраза бледномордая, упорно не отзывается, дрыхнет небось как всегда. Вера я вообще не чувствовала, и это обстоятельство немного беспокоило.
Занятая тяжкими размышлениями о бренности бытия, я не сразу заметила, что спутники остановились и теперь всей толпой переминались с ноги на ногу у здоровенной пещеры, вход в которую был слегка заметён снегом.
— Чего застыли, дорогие мои? Привал? Или вы решили здесь заночевать? — странно, судя по небу, темнеть начнёт только часа через два. Так почему так рано?
Вместо ответа один из малышей подошёл к самому входу и, сложив ладони рупором, переливчато взвыл. Да так, что зубы заломило. Совсем сдурел, что ли?!
К моему немалому удивлению, через пару секунд из пещеры донёсся ответный рёв, затем что-то загрохотало, и из входа показалась здоровенная, размером с бочку, голова…лебедя! Именно так — больше всего эта махина напоминала наше пернатое, с той только разницей, что голова, а с ней и показавшаяся из отверстия шея, были покрыты острыми даже на вид шипами зеленовато-малинового оттенка. Обалдеть!
От переизбытка впечатлений я села в снег прямо там, где стояла, выпученными глазами наблюдая за развитием событий.
Зверюга между тем с тихим клекотом выползла из пещеры полностью. Мда-а. И кто ж у них тут такие гибриды выводит? Животина, высотой с двухэтажный домик с чердаком, оказалась помесью льва — от этого грозного млекопитающего ей досталось тело на мощных лапах, как уже говорилось, лебедя, и…павлина! За спиной твари мгновенно распушился здоровущий хвост с характерно окрашенными пёрышками. Я тихонько икнула и зажала рот руками, чтобы окружающие не услышали истерического хихиканья. Льволебедь с павлиньим хвостом выглядел настолько потешно — я даже на какое-то время забыла, что эта громадина наверняка безумно опасна: тюкнет этак ненароком по темечку метровым клювом оранжевого колера — и не то, что мозгов — башки не останется.
Малорослик, тот, что выл в пещеру, почтительно поклонился зверюге и что-то заворковал на непонятном клокочуще-чирикающем языке. Я попыталась прислушаться, но так ничего и не разобрала. Надо же, оказывается, тут есть языки, которых и Дух Леса не знает.
В ответ на воркование мелкого чудище понятливо закивало и повернуло изящную голову ко мне, вперившись взглядом абсолютно чёрных глаз в вашу покорную слугу. Я смущённо заёрзала — стеснительна же с детства, не люблю таких прямых изучающих взглядов. Наконец, удовлетворившись осмотром, эта кошкоподобная лебедь аккуратно присела, и малыш, выудив из заплечного мешка толстенную верёвку, перебросил её через голову чудища и закрепил в итоге на узелок. Получились гигантские поводья. Не поняла ваших тонких намёков! Мне предлагается путешествовать на этой зверюге? Да вы что?! А седло где, в таком случае?
Но подобных удобств, видимо, предусмотрено не было, поскольку, покончив с манипуляциями, мелкий с поклоном приблизился ко мне.
— Дриеки ждёт большую гостью. Большой гостье пора лететь домой.
Дриеки, значит. Ну вот и познакомились.
— А вы как же? — до жути не хотелось оставаться с этой громадиной наедине, и я предприняла отчаянную попытку захватить с собой хотя бы одного из малышей. — Меня же надо сопровождать, я маленькая, хрупкая и вообще неместная-а! — под конец я сорвалась на тихие подвывания. Мелкий не впечатлился.
— Надо домой. Шаман сказал проводить к Изменённым и вернуться. Сегодня ночью большой праздник.
— Но ведь уже поздно! Всё равно не успеете! Может, заночуем здесь? Чего по темноте тащиться, вдруг он с курса собъётся? — настороженно глянув на терпеливо ожидающего пассажирку зверя. Глупые отговорки, но я как могла старалась тянуть время — так не хотелось влезать на эту махину. Кажется Эличка впервые в жизни почувствовала боязнь высоты, хотя и продолжала мирно сидеть в сугробе. А ведь одёжка и впрямь выше всяких похвал — я даже не замёрзла.
— Большая гостья должна простить нас, шаман сказал сразу домой, — малыш поклонился мне и махнул рукой ожидающим спутникам. Те молча подошли к животному, связали сумки между собой ещё одной выуженной из мешка верёвкой и закинули их на шею импровизированному транспортному средству. Потом так же молча поклонились и всем скопом шустро двинулись вниз по тропинке.
— Эй-эй! А попрощаться? А на посошок?!
Бесполезно, минута — и малыши скрылись за поворотом тропы.
— Какого он хоть пола? — вопрос прозвучал в пустоту. Ладно, разберёмся. — Ну что ж, мой экзотичный друг, — я решительно встала, понимая, что сидением ничего не решу, а так хоть есть шанс побыстрее добраться до своих. — Надеюсь, дорогу ты знаешь.
Мда. Прошу прощения, но не могли бы мне предоставить инструкцию по эксплуатации этого летающего агрегата?
Я подошла к дриеки сначала с одного боку. Потом с другого. Потом обошла вокруг. Без толку — в голову так и не пришло ни одной дельной мысли, как на это чудо взбираться. Зверюга с интересом следила за моими перемещениями, вертя головой чуть ли не на триста шестьдесят градусов.
— Ну ты хоть моргни для ориентиру, куда тут тебе наступать и за что целяться, я ж так могу до второго пришествия какого-нибудь вашего местного змея вокруг тебя гулять.
Не знаю, понял ли меня «агрегат», но через пару секунд после моего монолога он тяжко вздохнул и опустил на землю левое крыло. А я не сказала? У лебедя были лебединые же крылья, огромные и для разнообразия снежно-белые, с длинными упругими перьями.
Обречённо перекрестившись, я вздохнула и уцепилась за перья где-то на уровне своей головы. Потом подтянулась и перехватила повыше. Таким макаром, после пары минут пыхтения и воспроизведения нецензурщины, и вскарабкалась на покрытую жёстким мехом спину.
Ну и за что мне тут держаться? Упаду же раньше, чем зверюга успеет набрать высоту! И…
Что и, я додумать не успела — дриеки пошёл на взлёт. Ам-м-ма-а-а!!!
Я судорожно вцепилась в первое, что подвернулось под руку. Этим первым оказалась схоронившаяся у шеи дриеки верёвка, не замеченная вашей рассеянной покорной слугой.
Крылья затрепетали, в лицо мне ударил мощный поток воздуха, и я остро пожалела, что в этом мире не додумались до хотя бы самых примитивных шлемов. Застеклённых!
Мы летели уже часов пятнадцать, по моим весьма приблизительным прикидкам. Ночь минула вместе с утром, всё тело затекло до невозможности, и я периодически ёрзала на спине дриеки, пытаясь хоть как-то размяться. Есть не хотелось, да и на спине летящей лебедекошки устраивать трапезу было бы несколько неудобно.
Останавливались мы лишь раз, когда позывы мочевого пузыря уже не поддавались игнорированию и я всерьёз обеспокоилась, где бы раздобыть смену белья взамен позорно обмоченного. Не знаю, просто ли так зверюга решила отдохнуть или почувствовала наконец мои отчаянные рывки верёвки, но возможность сбегать до ветру она мне предоставила.
Сияя как старательно начищенный самовар и чувствуя невероятную лёгкость, я буквально ласточкой взлетела на спину лебедельву, и тот сразу же вновь взмыл в небо.
Я уже абсолютно адаптировалась к полёту и теперь с интересом оглядывала пролетаемые достопримечательности. Однажды даже прямо-таки загляделась на некое здоровенное сооружение из камня, по виду напоминающее то ли крепость, то ли монастырь. Когда к воротам высыпали испуганно верещащие люди в чёрных накидках, сделала вывод, что строение скорее всего является неким аналогом монастыря, и попыталась с такой высоты угадать настоятеля. Угадала — он больше всех орал, был шире остальных раза в два, да и одежду носил не такой тусклой расцветки. Ряса мужика была серебристо-зелёной, с пышными рукавами и меховой оторочкой по вороту. Оригинально, ничего не скажу, отороченную рясу я видела впервые.
Дальше пошли довольно однообразные пейзажи — лес, лес и ещё раз лес, с редкими проплешинами болот. Видимо, места, что мы пролетали, были мало или совсем необитаемыми — больше ни единой человекоподобной особи я заметить не смогла.
Мой «транспорт» не проявлял ни эмоций, ни усталости, так же мерно и с той же скоростью взмахивая крыльями, как и в начале полёта. Вот это выносливость, походя восхитилась я, тут же отвлёкшись на здоровенного лорзела, выпученными глазами следящего за нашим полётом — видно, дриеки в этих краях были в диковинку даже зверям.
Когда уже начинало темнеть, дриеки вдруг стал проявлять признаки беспокойства. Забив крыльями, он принялся наворачивать круги над какой-то лесной опушкой, тихо, но отчётливо курлыкая. В верещании лебедельва мне послышались панические нотки. Уцепившись покрепче за слегка ослабленную до того момента верёвку, я сама стала слегка подвывать в унисон со зверюгой — укачивало при таких маневрах знатно, да и просто страшно было — на виражах меня слегка заносило, а упасть с такой верхотуры Элечке совсем не улыбалось.
— Ты что, сдурел?! Если устал — так и скажи! Не надо меня сбрасывать, я понятливая, я тебя даже покормлю… И почищу! — привела последний аргумент, содрогаясь от перспективы чистить эту маленькую гору.
Дриеки заверещал ещё громче… И вдруг в моей голове совершенно чётко возникла картинка — уже знакомая лебедеподобная тварюшка, только немного поменьше, чем моё транспортное средство, жутко корчилась на ворохе еловых веток и жалобно скулила.
Встряхнувшись, я попыталась избавиться от образа в голове, заодно силясь понять, откуда явилось это жуткое видение. Но картинка и не подумала пропадать, радуя всё новыми подробностями. Вот дриеки, перестав корчиться, оглушительно завыла и вытянулась. Тело её сотрясала крупная дрожь, под царапающими дно пещеры лапами отвратительно зачавкало, и… Я заорала во весь голос, зажмурившись и невероятным усилием воли попытавшись выжить картинку из собственного сознания. Удивительно, но у меня получилось.
Не успела я с облегчением вздохнуть и вытереть выступившие на лбу капельки пота, как голова вновь взорвалась ярким видением. На сей раз гораздо более мирным — маленькое существо (относительно маленькое, я думаю), мокрое и взъерошенное, тянуло тонкую покрытую пухом шейку вверх, стараясь удержать на весу клонящуюся вниз головку. Жалобно попискивая, оно на дрожащих лапках пыталось приподняться и тут же смешно бухалось обратно… Дошло!
— Слушай, чудо в павлиньих перьях, у тебя самка рожает, что ли?
Дриеки быстро закивал, подтверждающе курлыкая. Он меня понимает?! Надо же!
— Тебе надо к ней, да? — очередная серия кивков и воркования.
Что же с тобой делать?
— Слушай, папаша, раз такое дело… Давай ты меня высадишь у ближайшего тракта — и лети себе к своей подруге.
Дриеки непонимающе заверещал и снова начал интенсивно наматывать круги над лесом.
Ну какой ты бестолковый. Ведь до этого прекрасно меня понимал! Нужно действовать, и быстро — от этого кружения я уже начала сползать к левому боку зверюги, и цепляния за поводья мало тормозили процесс… Придумала!
Я рывком подтянулась к шее дриеки и, стараясь не напороться на один из покрывающих животину шипов, осторожно прижала ладони к телу зверя. Сосредоточилась, посылая мыслеобразы в голову дриеки — тракт, телеги, едущие по нему. Попыталась обозначить задачу, постоянно повторяя про себя только одно слово: «Туда».
Судя по тому, что жуткая карусель прекратилась, он понял. Заложив крутой вираж, дриеки с невероятной скоростью рванул вперёд и влево.
Ну вот я и на тракте. Машу рукой вслед спешно улетающему будущему папе, зажимая в кулаке подаренное на прощание снежно-белое перо:
— Передавай привет малышу-у!
Надо же, я успела привязаться к этому диковинному чуду природы.
Наконец, когда лебеделев превратился в махонькую чёрную точку на горизонте, я решительно развернулась на юг — вроде туда надо было идти, по крайней мере зверюга, ссадив меня на землю, пару раз крылом мягко подтолкнула именно в ту сторону.
Незаметно подкрадывались сумерки. Дорога уже который час шла под уклон. В плаще становилось жарковато, но снимать его я не стала — лишняя ноша, уж лучше пусть остаётся на плечах.
Сумки тянули книзу, но бросить поклажу я не решилась — мало ли сколько предстоит идти, голодать мне как-то совсем не улыбалось. На ходу поправив лямки, ваша покорная слуга посетовала вслух на свою богатую сюрпризами судьбу и продолжила мерно шагать по дороге.
Новый в данной обстановке звук раздался так неожиданно, что заставил споткнуться. Замедлив ход, я прислушалась. Похоже на телегу.
Ну точно! Лихо вырулив из-за поворота, ко мне бодро неслась повозка, запряжённая двумя довольно шустрыми лошадками неизвестной породы пегого окраса. Управлял ими кряжистый мужичок лет сорока с хвостиком, на вид типичный крестьянин местного разлива, в меховой телогрейке поверх цветастой рубахи и мышиного цвета штанах.
Поравнявшись с вашей покорной слугой, он натянул вожжи.
— Пьивет, кьяхавикха! — и улыбнулся во все свои хорошо если двадцать зубов.
— Доброй дороги, уважаемый, — поклонилась я, внутренне ликуя от неожиданной удачи. — Куда путь держите?
— В Ваханту, вехтимо, — прошепелявил он.
Какая такая Ваханта? А-а! Васанта! Город почти на самой границе с Деанией. Это я удачно мужичка встретила!
— А не подвезёте ли уставшую путницу? — с надеждой заглядывая в его слегка раскосые глаза.
— Откехо хе не подвехти такую жамекхательную деухку! — хохотнул он, протягивая мне руку.
Не теряя времени, я вскочила на телегу и плюхнулась на сиденье возле мужика.
— Благодарствую, лаби, вы меня просто спасли! — наконец скинула с плеч изрядно надоевшие мешки.
— А кхем пьятить будехь, кьяхавикха? — лукаво глянула на меня эта мечта логопеда.
Ну вот. И тут меркантильные интересы. Так недолго и веру в людей потерять. Я-то думала, что по доброте душевной решил подвезти.
— Ну-у… Денег у меня нет, — малый разом поскучнел. — Расплачусь натурой.
Крестьянин невесть чему обрадовался, аж крякнув от удовольствия.
— Продуктами, милейший, продуктами, — на всякий случай уточнила я.
Мужик слегка скуксился, но деловито уточнил:
— Какими пьядуктами, миая?
И правда, какими? Так и не успев после ухода от гдертов толком рассмотреть содержимое сумок, я даже примерно не представляла, что предложить шепелявому селянину в качестве оплаты.
— Так. Сейчас посмотрим. Что тут у нас? Вяленое мясо, угу. Мясо не отдам, самой мало, — бормотала я себе под нос, копаясь в одном из мешков. — Ага. Сыпучее что-то. На чечевицу похоже… Ого! Какая тяжёлая баклажка!
Откупорив берестяную флягу, я с наслаждением вдохнула душистый аромат мёда. Эту тоже, чую, не отдам… Кувшинчик. Небольшой, объёмом где-то с литр. С трудом вытащив деревянную пробку, я попыталась разглядеть через узкое горлышко содержимое ёмкости. По запаху похоже на масло. Правда, наличествует какой-то специфический запашок. Не, это мне точно не надо. С другой стороны — взыграла природная жадность — гдерты бы абы что в поклажу не сунули. Решено — отдам половину. Только как я эту половину буду вытрясать? Содержимое было если не твёрдым, то очень вязким — при попытке побултыхать туда-сюда тягучая масса едва всколыхнулась. Ну ладно, разберёмся.
— Мужик! — окликнула я крестьянина. — Тебя как звать-то?
— Ёхкой, кьяхавикха, — ощерился тот. Ну постоянно лыбится, блаженный, что ли?
— Ёшка, вот у меня есть замечательное…э-э…маслице. Очень дорогое. Я тебе, так уж и быть, полкувшина за дорогу отолью, — терзаясь предчувствиями, что такой платы будет слишком мало, я выжидающе уставилась на селянина, сунув ему открытый кувшин чуть ли не в нос. — Ну как, чувствуешь?
Мужик настороженно принюхался и сморщился — я же говорила, запашок у масла специфический.
— А какое качество, какое амбре! — между тем нахваливала я товар, восторженно цокая языком. — Из молока самих козлотуров, надоенного юными нецелованными девами в последнюю безлунную ночь ушедшей зимы! — кажется, Элечку понесло. — Но если тебе не нравится — как хочешь, продам на ярмарке в городе. Уж там точно оценят, с руками оторвут и золотом осыплют!
Ёшка, удивлённо глянув на меня, ещё раз принюхался. Подумал, и, видимо, впечатлившись красочно расписанными достоинствами товара, в конце концов неуверенно кивнул.
— Хойохо, кьяхавикха, договоиихь.
— А у тебя посуда какая-никакая есть, куда масло отливать?
Он не глядя протянул руку назад и выудил из-под грязной мешковины отбитый с одного края горшок. Покопавшись, вытащил оттуда же крышку и протянул всё это мне. Ну вот и славно!
Яркие крупные звёзды подмигивали с чёрного ночного неба, воздух благоухал ароматами ночных цветов и душистой хвои, где-то глухо ухала сова, а мы всё ехали. Как я поняла, Ёшка останавливаться на ночь не собирался, предпочитая побыстрее добраться до Васанты. Всю дорогу он болтал без умолку, косясь на улегшуюся среди поклажи меня и чему-то постоянно улыбаясь.
— Кьяхавикха, а куда х путь дейхихь?
— В Бронки, — вовремя припомнила я название деревеньки на развилке между Деанией и Васантой.
— А кхего хе одна едехь? Как мух-то отпухтий такую мойодую?
— А нету у меня мужа, — не подумав, брякнула я и тут же прикусила язык — по местным обычаям незамужняя девушка без сопровождающего путешествовать не должна, это неприлично.
— А йюбовник? — какой продвинутый мужик! Свободных, не побоюсь этого слова прогрессивных взглядов буквально!
— И любовника нет, — развожу руками — мол, звиняй.
— Так ты хойостая, кьяахавикха?! — невесть чему обрадовался селянин.
— Выходит, да.
— Так вохьми меня. Я тебя йюбйю, — это было сказано таким свойским тоном, что я невольно прыснула. — Мне в тейе девикхы ньявякхя, — признался этот герой-любовник. — А х худыми кхего дейять? Одни кохти, вхятьхя не ха хто. Мне мама вхегда говойийа — кхенихь, Ёхька, на пойной, — ну спасибо за комплимент! Я оглядела свою изрядно отощавшую за время пребывания в этом мире фигуру. Не мощи, конечно, но пухляшкой с чистой совестью уже не назовёшь. — Она тебя покхяйеет, по гойове погйядит. Мама у меня умная… А у тебя дома еда ехть?
— Есть, — уже начиная тихо похихикивать над шепелявыми разглагольствованиями, подтвердила я.
— Во! Это хойохо. Я поехть хнаехь как йюбйю. Вохьми меня к хебе, — он оглянулся. Я же лишь ещё громче захихикала — манера речи собеседника и интонация настолько не вязались со смыслом произносимого, что вызывали невольный смех и поднимали настроение. — Тебя как ховут? Бехта, Йюба?
Я уже ржала практически в полный голос и только кивнула.
— Йюба, угадай? — я снова кивнула, вытирая выступившие слёзы. — Йюба, видихь, я угадай! Будем кхить вмехте. Хамогон будем гнать — я хамогонхик, — гордо уточнил он. — Так поедем к тебе?
— Ко мне нельзя, — кое-как прорвалась сквозь смех я.
— Пакхиму? У тебя мама дома?
— Да-а-хи-х-хи!!
— Никхего. Похнакомихь х тёхей. Её навейно Хейга ховут?
— Ыгы! — новый взрыв хохота.
— Я ей хкаху: «Нуови Хейга, я вах обохаю!», мы её похвайим, — заговорщическим тоном уточнил потенциальный жених. У меня уже живот болел от смеха, изо рта вырывалось нечленораздельное бульканье, по щекам текли слёзы.
— Йюба! Я х тебя так йюбить буду, Йюбавухка! Я хнаехь какой хтйяхтный! — после этой фразы я всерьёз начала опасаться, что не дождусь остановки и описаюсь прямо не отходя от кассы. Ведь уморит, страстный наш!
— Всё, больше не могу-у! Прекратите меня смешить, я уже до ветру хочу!
— Ты до ветйу хокхехь, Йюба? Кхего х мойкхихь?! Давай охтановью!
— Где?! — борясь одновременно с приступами хохота и позывами мочевого пузыря, я оглядела окрестности. Нда. Ни одного кустика, голая степь как по заказу.
— Да пьямо хдехь.
— Да ты что, я не могу здесь — тут же поле!
— Ну и хто? Йюба, ты меня хтехняехься? — это было произнесено таким удивлённо-недоумевающим тоном, что содержимое моего мочевого пузыря таки чуть не вырвалось наружу. Нет, я его не стеснялась, но природная застенчивость не позволяла сходить до ветру под взглядом особи мужского пола. — Я тебя подейху, — добил этот шепелявый садист, и я закусила край плаща, чтобы хоть как-то унять смех — ведь точно обмочусь!