Медный ангел

Глава 11

Оставшись в одиночестве, Камилла не стала метаться по комнате, или пить чай, или курить, или снова листать книги – бесполезно, ответа нет ни в табаке, ни в напитках, ни в чужой мудрости. Все ответы – в нас самих, только надо иметь мужество их увидеть.

Конечно же она отправилась в Дампьер нарочно, хотя Анри и пытался ее отговорить, едва услышал о цели прогулки. Но Камилле необходимо было проехаться по столь памятным для нее местам в сопровождении двух мужчин, занимавших привилегированное положение в ее сердце.

Вряд ли Теодор догадывается, насколько стал ей дорог. Камилла закрыла глаза и представила его лицо, уже до боли знакомое. Как хорошо, что шевалье де Виллеру согласился остаться в Жируаре! Если бы он уехал, жизнь превратилась бы... не в ад, конечно, но стала бы совсем пустой и бесполезной.

Ей очень хотелось перейти в наступление, разыграть партию в собственном стиле, но нельзя, нельзя. Теодор не поймет. Он привык быть честным и играть по правилам, а Камилла больше не умела так. Все ее старые правила исчезли вместе со смертью Франсуа, и обычная схема «влюбленность, любовь, замужество» стала не нужна. Камилле казалось, что в этой последовательности есть нечто фальшивое, потому можно просто остановиться на первом пункте. Предательство Франсуа отравило ей мысли, несмотря на то что он признал свою вину. Какая разница, если потом он ушел? И Теодор может уйти.

Придется делать вид, что ничего не происходит, а ведь происходит же, черт возьми! Сердце, проснувшееся после многолетней спячки, забилось сильнее и даже, кажется, какими-то новыми чувствами обросло. Влюбиться в Теодора де Виллеру было... невыносимо.

Именно эта невыносимость подвигла Камиллу на прогулку в Дампьер. Ей было необходимо убедиться, что старые призраки не имеют над нею власти. Или имеют – тогда тем более... Нехорошо получится, если она даст Теодору надежду, а потом эта надежда разобьется на мелкие осколки из-за ее вынужденной холодности. Хотя она и не чувствовала себя застывшей, прошлое могло оказаться сильнее ее. Могло – но не оказалось. Проехавшись по парку с Анри – который конечно же о многом догадался и не упустил случая попенять Камилле за такие выходки, – она ощутила, что ее собственная история любви, занимавшая всю жизнь, вдруг действительно осталась позади. А жизнь продолжается.

«Прошедшее время. Я теперь могу говорить об этом в прошедшем времени. Я не люблю Франсуа, я его любила».

Конечно, любовь к погибшему жениху не покинула ее сердце, но Камилла понимала, что это мертвая любовь, приправленная сожалением. Виллеру же был живой, настоящий, он рядом с нею, и она будет круглой дурой, если этим не воспользуется. Только – как? С Франсуа все было проще, с Анри тоже – до сих пор ее сердце принадлежало людям, которых Камилла знала давно. Она многого не понимала в Теодоре. Ее ставила в тупик его способность оставаться невозмутимым, когда даже она начинала кипеть. Алебастровый панцирь, что носил шевалье де Виллеру, пробить непросто, но Камилла была уверена: где-то должны быть щели. Панцири без щелей – это гробы.

Она все-таки набила трубку и, вдыхая ароматный дым, подумала: как хорошо, что Анри тоже рядом. Это навело ее на другую мысль, и госпожа де Ларди нехорошо прищурилась. Конечно, некрасиво играть в такие игры, но, возможно, ревность подтолкнет Теодора к неким действиям? Ах, если бы быть уверенной, что он испытывает к ней хоть какие-то чувства!

Камилла возвела очи горе.

– Боже мой, – сказала она потолку, – как я аморальна! Как я восхитительно аморальна!

Потолок воздержался от ответа, и Камилла сочла за лучшее пойти переодеться перед визитом преподобного де Верней.

Полночь застала Теодора на полпути из своей комнаты на кухню. У него с вечера разболелась рука, то ли предвещая перемену погоды, то ли просто так, чтобы напомнить о себе. Боль была почти невыносимой; Теодор надеялся отыскать на кухне повара, который приготовит ему подогретого вина с пряностями.

Преподобный де Верней приехал не один, а в сопровождении какого-то священника, как выяснилось – тоже давнего знакомого Камиллы. От вечера в их обществе Теодор отказался, сославшись на дела. Святые отцы засиделись, поздний ужин все продолжался.

Охрану ночью, как обычно, несли новобранцы Виллеру. Пора перестать называть их новобранцами, одернул себя Теодор, всего за несколько дней его люди многому научились. Способные – других нет смысла нанимать. С бокалом в руках Теодор обошел посты, убедился, что все в полном порядке, сурово поглядел на снующих туда-сюда слуг. Этих беспечных ребят он как следует напугал в первые же дни, и теперь они побаивались Виллеру, но, как ни странно, по-своему любили. Наверное, это и есть та самая, инстинктивная любовь к тем, кто умеет приказывать и хорошо знает свое дело. Служанки робко улыбались ему, лакеи вытягивались во фрунт, а Теодор находил для каждого доброе слово, когда они того заслуживали.

Вино с пряностями не помогло: руку будто раскаленным огнем жгли, заснуть было совершенно невозможно. Лежа на кровати, Теодор смотрел в потолок и прислушивался к звукам в доме и за окном. К трем часам ночи все утихло, видимо, святые отцы уехали, установилась относительная тишина. Теодору хотелось повыть на луну, но она спряталась за плотными облаками.

К рассвету облака разошлись. Виллеру, так и не уснув, вновь прошелся по спящему дому. Бодрствовали только его стражи, к их чести, не задремал никто. Теодор отыскал на кухне початую бутылку вина и сделал несколько глотков прямо из горлышка, потому как чувствовал себя совершенно измученным, не до бокалов тут.

После этого он вернулся в свою комнату, прилег на минуту – и заснул сразу, едва голова коснулась подушки.

...В Париж пришла чума. Улицы исходили вонью, на мостовой валялись трупы, откуда-то доносились крики, а Теодор шел, закрывая нос и рот полой плаща, и пытался отыскать в этом бедламе Камиллу. Он знал, что она где-то здесь: ушла по своим делам, без охраны, под вечер. И вот уже половину ночи он ищет ее и не находит... Как страшно думать, что она может лежать где-то здесь, среди сотен мертвых тел...

На мостовой что-то блеснуло – шевалье де Виллеру шагнул вбок и склонился над находкой. И отшатнулся: искусно сделанная кукла, копия госпожи де Ларди, бессмысленно смотрела в небо стеклянными глазами.

Теодор упал на колени, прямо в грязь, и трясущимися руками поднял куклу. Она обвисла у него в ладонях, а губы ее начали растягиваться в улыбку. Теперь Виллеру точно знал: Камилла мертва.

– Шевалье?

Кукольная улыбка чумного Парижа расплылась, как масляная пленка на воде. Теодор открыл глаза: над ним стоял Жюре.

– Шевалье, вы так отчаянно что-то бормотали во сне, что я взял на себя смелость вас разбудить, – сообщил верный помощник. – Скоро тренировка, а вы не вышли. Я...

– Все правильно, Арман. Благодарю. Я сейчас спущусь.

Видимо, он заснул всего на несколько минут. Было раннее утро, солнце еще не взошло. А чума в Париже – всего лишь кошмар! Теодор с облегчением вздохнул и поморщился: боль лишь немного утихла. Надо умыться и приступать к исполнению обязанностей: есть вещи, которые никто не сделает за тебя.

Четверть часа спустя он сошел в сад, где задумчиво прохаживался Арман Жюре. Тот кивнул начальству, сообщая, что все в порядке.

– Арман, приведите парней, – приказал Теодор, натягивая перчатки.

– Шевалье, – спросил Жюре, – а где здесь обычно тренируется охрана? – С двумя охранниками замка Жируар, нанятыми еще Камиллой, новобранцы общего языка пока не нашли.

– Здешняя «стража», – скривился Теодор, – предпочитает внутренний двор. Не из соображений удобства, а исключительно потому, что там постоянно ходят хорошенькие служанки. Мы с вами, Арман, двор уже опробовали, и мне не понравилось. Я присмотрел местечко в том уголке сада... Если пойти по тропинке, как раз туда и попадете. Жду вас всех там, – шевалье помолчал и добавил: – И выясните, встала ли госпожа де Ларди, и нет ли у нее каких-либо распоряжений.

Арман кивнул и ушел, Теодор же отправился по тропинке.

Сад был большой и не слишком ухоженный. Выбранное место – небольшая лужайка, окруженная молодыми елями, – очень нравилась Виллеру. Теодор сбросил камзол и начал разминаться один, наслаждаясь минутами одиночества и свежим морозным воздухом, который прочищал мозги от винных паров и заставлял кровь быстрей бежать по жилам. Бледно-золотистый свет всходящего солнца напоминал ему отблески огня в волосах Камиллы, шпага описывала сверкающие круги – воображаемые противники аккуратно складывались в кучи.

Теодор остановился ненадолго, чтобы передохнуть, подошел к скамье у тропинки и сел. Было очень тихо. Он прислушался к звукам большого сада: чириканье птицы где-то вдалеке, голоса от дома доносятся еле слышно, где-то журчит вода – наверное, рядом ручеек, недавно вырвавшийся из ледяного плена. Неподалеку стояла статуя – раскинувший крылья ангел смотрел прямо перед собой печальными мраморными глазами. У Виллеру возникло ощущение, будто он в церкви – только не скованной каменными стенами, а с куполом из неба, с купелью в ручье, с витражами из ветвей деревьев. Теодор склонил голову, слова полились сами собой:

– Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты послал мне покой этой ночью...

Полного покоя, конечно, не было: даже во сне он волновался за Камиллу, о чем свидетельствовал утренний кошмар, но все равно – это была спокойная ночь, просто потому, что все живы. За много лет он привык к иному.

– Благослови мою семью, благослови моих благодетелей, благослови мою страну, а также и меня, хотя и спотыкающегося, но всегда преданного Тебе, верного Твоего сына...

Осторожные шаги, хруст гравия – Теодор поднял голову: по тропинке шла Камилла, воплощенный луч утреннего солнца, задумчивая и прекрасная. Шевалье встал. Ему хотелось упасть перед нею на колени и декламировать стихи (какие, он и сам не ведал, а сочинять сроду не умел), но он знал, что скажет лишь:

– Доброе утро, сударыня. Камилла приветствовала его улыбкой.

– Доброе утро, Теодор. Я искала вас.

– Вам следовало лишь позвать, мадам, и я пришел бы. Камилла махнула рукой:

– Я спускалась в сад и встретила одного из ваших людей. Он указал мне, где вас найти.

– Я не стою подобных усилий, – засмеялся Теодор.

– Вы бесценны, – возразила она совершенно серьезно и замолчала.

Теодор ждал продолжения, но его не последовало. Он склонил голову набок:

– Вы меня искали, мадам, итак?

– Я хотела позвать вас к завтраку, и еще мне хотелось бы извиниться за вчерашнее. Я должна была настоять, чтобы вы присоединились к нам. Право слово, мне неловко.

– Сударыня, – мягко прервал ее Теодор, – вам не нужно извиняться и тем более что-то мне объяснять.

– Вы просто сокровище, – сказала Камилла. Куда делось ее обычное язвительное настроение? Сегодняшним утром она была нежной и спокойной. – Хорошо, забудем об этом. Идемте?

– Благодарю, мадам, но я не голоден, и мои люди сейчас придут на тренировку, – вежливо отказался Теодор. При мысли о еде затошнило. – Но я с удовольствием приду к вам после завтрака и выслушаю ваши распоряжения.

– Да, разумеется, – медленно кивнув, Камилла отвела взгляд. – Что ж, увидимся позже. – Она повернулась и стремительно направилась в сторону дома.

– Как вам будет угодно, сударыня, – сказал Теодор ей вслед.

Когда госпожа де Ларди исчезла из виду, он подошел к скамейке, взял шпагу и, тяжко вздохнув, продолжил тренировку: воображаемым противником на сей раз выступало собственное глупое чувство.

Вот только противник, похоже, легко его обходил.

Изрядно погоняв по лужайке охранников, Теодор оставил их повторять пройденное и вернулся в дом – по его расчетам, можно было уже трижды позавтракать. И верно, Камилла пила чай в маленькой гостиной, но не одна. Тут же присутствовал аббат де Вильморен. Повадилась лиса в курятник... Анри был в сутане, свеж и хорош собой, и что-то оживленно обсуждал с Камиллой.

– А, вот и ваш верный рыцарь, моя дорогая, – прокомментировал он появление Теодора. Виллеру подошел и церемонно поцеловал руку хозяйке замка, дама указала ему на место рядом с собой. С аббатом Теодор обменялся вежливыми полупоклонами. – Как идет служба, шевалье? Много ли наемных убийц вы отыскали в этом доме?

– В этом – ни одного, а все, кто посмел прийти со стороны, сложены на заднем дворе, – мрачно отшутился Теодор.

– Ну, в таком случае вы выпьете с нами чаю, не так ли? – подмигнула ему Камилла.

Отказаться было невозможно. Теодор неловко взял предложенную чашку левой рукой: ею он отлично сражался, но вот обращение с фарфором – гораздо более тонкое искусство. К счастью, Камилла увлеклась оживленной беседой с Вильмореном. Спорили они о современной литературе, и с большим удовольствием. Теодор участия в беседе не принимал, он молча пил чай и ждал, когда его осчастливят распоряжениями. Через полчаса Камилла наконец заявила:

– Мне снова хотелось бы прогуляться... О, Анри, не смотри на меня так! Сегодня никаких достопримечательностей. Я обещаю не ездить быстро, и... возможно, ты присоединишься к нам?

– Но я ускользнул всего на пару часов, дела призывают меня в аббатство! – покачал головой Вильморен.

– Аббатство! Прекрасно! Мне нужно к источнику. – Аббатство Во-ле-Серне славилось своими целебными водами.

– Я буду рад твоему обществу, – сказал священник. – И вашему тоже, шевалье. – После вчерашней поездки Анри стал гораздо более любезен.

– Взаимно, – буркнул Теодор.

– Шевалье, возможно, вас заинтересуют новости из большого мира, – улыбнулся Анри, сводя на нет все попытки рассердиться. – В аббатство поступает парижская почта... Его величество болеет, ему все хуже. На границах же временное затишье, хотя положение в Испанских Нидерландах заставляет солдат герцога Энгиенского спать, обнимая оружие. Хотя они с былым удовольствием обнимали бы женщин.

– Поверьте, в маркитантках у них недостатка нет, – хмуро заметил шевалье.

– Прикажите, чтобы седлали, – сказала ему Камилла.

Теодор встал, молча поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он чувствовал себя паршиво; что это, банальная ревность? Он не считал себя способным ревновать, а вот, поди ж ты...

Когда шевалье вернулся в гостиную, Камиллы там не оказалось – видимо, пошла переодеться для поездки. Анри скучал, разглядывая потолок. Уходить было невежливо, и поневоле пришлось остаться. Теодор сел. Некоторое время мужчины молчали.

– Мне все хотелось с вами поговорить, и вот наконец случай, – начал Анри. – Вы так и не рассказали мне, за что на вас охотились там, на дороге.

– Охота? На меня? – Теодор постарался выглядеть удивленным. – Я не дичь.

– Не верю. Мне кажется, что в каком-то смысле – дичь.

– Вам именно кажется. Вильморен прищурился.

– Шевалье, вы смогли обвести вокруг пальца Камиллу, или она просто предпочла вам поверить, однако со мной это не получится.

Теодор пожал плечами.

– Я не собираюсь ничего объяснять.

– Скажите хотя бы, почему вы покинули армию.

– Вам это разве неясно? – усмехнулся Виллеру. Он начинал злиться. Он ненавидел ложь, но говорить правду не стоит даже священнику. Тем более этому. Хотя, не претендуй Анри на внимание Камиллы, они могли бы стать друзьями.

– И все же?

– За излишнее рвение. Послушайте, святой отец, неужели мне придется вам грубить? Я все-таки...

– Не стоит, – перебил его Анри. – Вы правы, я полез не в свое дело.

– Что же вы за священник? – невольно улыбнулся Теодор. Злость понемногу уходила.

– Какой ни есть, – обезоруживающе улыбнулся Вильморен. Он кивнул на кувшин с вином: – Выпьем?

– А не рано ли? Не стоит злоупотреблять, нынче Великий Пост. И это я говорю священнику! – Теодору вдруг стало смешно.

– Грешен, – вздохнул аббат, – ох, грешен! Покаюсь. Завтра, – он налил себе и Теодору и улыбнулся – на сей раз в самом деле от души, продемонстрировав ряд безупречно ровных зубов. – Я не всегда был священником, шевалье. Выпейте, и потолкуем.

Виллеру ощущал, как живое тепло бежит по жилам. Боль отпускала, уступая место вязкой усталости, глаза начали закрываться. Анри отщипнул кусочек булочки и удовлетворенно кивнул.

– У Камиллы всегда хорошо кормят.

– Получше, чем у короля, – заметил Теодор, делая глоток восхитительного испанского вина.

– А вы бывали у короля? – усмехнулся Анри.

– О нет. Но весьма, весьма наслышан о его приемах. – В основном из разговоров офицеров и скупых высказываний герцога Энгиенского, но подробности Теодор не стал сообщать. – Говорят, наихристианнейший король до крайности скуп.

– Да здравствует король! – вздохнул Анри. Мужчины снова подняли бокалы. – Впрочем, говорят, Мазарини еще скупее. Жадный итальянец!

– И все же, святой отец, ваше поведение больше приличествует человеку светскому или военному. Вы когда-то были и тем и другим?..

– Вижу, Камилла вам рассказала? – Анри улыбнулся. Свет от камина падал на его лицо, очерчивая резкие складки у губ. – Да, я в своей жизни многое повидал. Да и вы, – он кивнул на правую руку Теодора, – заработали это, не на балах танцуя.

Виллеру поднял ладонь: уродливый бугристый рубец там, где недавно находились мизинец и безымянный палец, и шрам, убегающий дальше под рукав.

– Верно, святой отец. – Но подробности он разглашать снова не стал. От вина у Теодора кружилась голова, а в комнате было довольно жарко.

– Так вы левша? – Аббат кивнул на шпагу, висящую справа. – Я еще раньше обратил внимание. Тогда вам, можно сказать, повезло.

– Я правша. Был. Но мне это не мешает. Желаете проверить?

– Увольте, шевалье, не сейчас! – весело воскликнул Анри с притворным испугом.

– Ну а вы, аббат? Вы не походите на человека, который занят лишь тем, что с утра до вечера возносит молитвы Господу, отказывая себе в питье и в пище, – Виллеру покосился на стол.

– О нет. Я получил место помощника настоятеля монастыря Во-ле-Серне лишь несколько недель назад, до недавнего времени я служил в Испании, секретарем при его преосвященстве папском нунции. Некоторое время назад он, к великому горю знавших его, скончался, да хранит Господь его душу. – Анри склонил голову и перекрестился.

«Путь от секретаря папского нунция до кельи в Богом забытом монастыре – скорее путь вниз, чем наверх. Во всяком случае, для человека светского, для дипломата. А для священника?..»

– И вы довольны переменами в своей судьбе? – поинтересовался Теодор.

– Это очень личный вопрос, шевалье, – тонко улыбнулся Анри. Заметив опустевший бокал собеседника, он взялся за бутылку. – А! Не выпить ли нам еще вина?