Меня хранит твоя любовь

ГЛАВА ПЯТАЯ

Роз сама не понимала, что побудило ее принять приглашение Мейсона. Оно объединяло пребывание на улице, физическую активность и общество человека, от которого, учитывая его странное на нее влияние, ей следовало держаться на расстоянии. Несмотря ни на что, она согласилась.

После легкого ленча она обнаружила себя пристегнутой снизу к двум лыжам, с палками в руках, во взятой напрокат шапочке на голове, взятых же напрокат перчатках, длинных рейтузах и в одном из шерстяных свитеров, подобранных заботливой Марни. Для журнала мод она явно не годилась, как для катания на лыжах.

— Может, мне лучше вернуться, а ты покатаешься один? — предложила Роз из глубины очередного сугроба.

Мейсон лишь ухмыльнулся и протянул ей свою лыжную палку, ставя на ноги.

— Приспособишься, — пообещал он. — Ничего сложного. Требуется координация и немного практики.

— У меня нет ни того, ни другого, — ворчала она, пытаясь удержать равновесие.

— Это как играть на бильярде. Пока не почувствуешь лыжи, требуется концентрация.

— И практика, — добавила она. — Громадная-прегромадная практика. Я играю на бильярде годами.

— Все равно, концентрация не помешает. Соберись чуток. Старайся делать движения плавными, но направленными. Суть в ритме. Погляди, как я.

Мейсон повернулся и проскользил по лыжне несколько метров — образец грации и экономности движений. Образец мужского совершенства. На нем были синие брюки, шерстяной свитер с сине-белым орнаментом. Вязаная шапочка на голове походила на ту, что дали Роз. Однако ее взгляд приковывало нечто другое. Хмм, соображала она, глядя, как натягивается и опускается синяя ткань при каждом его шаге.

— Замечаешь, как мои ноги двигаются в такт с руками? — крикнул он ей. Затем резко затормозил и обернулся назад. — Посмотрим теперь, как ты это повторишь, Рози.

Роз глубоко вздохнула и воткнула палки в снег, так, как только что показал Мейсон.

— Будь что будет, — пробормотала она себе.

— Вот так. Правая, левая, правая, левая, — командовал он.

Роз понимала, что ее движения остаются скованными и дерганными, но что-то щелкнуло, и внезапно катание стало требовать гораздо меньше усилий. Полчаса спустя она сумела добиться достаточно размеренного скольжения и даже смогла отвлекаться на окружающий пейзаж.

— Это твой край? — спросила она в благоговении, когда они скользили мимо одной из самых громадных сосен, что ей приходилось видеть на своем веку.

— Нет, он принадлежит государству. — Мейсон остановился, оперся о лыжные палки и оглянулся по сторонам с удовлетворенной улыбкой. — Красиво, а? Надо признать, живя в городе, я тосковал по этому.

На его лицо легла тень. Он не слишком распространяется о своей жизни в Детройте. Там что-то случилось. Что-то плохое. Роз не хотелось допытываться, но любопытство ее замучило.

— Ты жил в самом городе?

Он кивнул.

— На восточной окраине, где служил полицейским. После, став частным предпринимателем, я снимал мансарду недалеко от греческого квартала.

— Почему же ты решил уехать?

— В меня стреляли.

Изо всего, что она ожидала, такое заявление оказалось самым неожиданным. Не ей рассказывать об опасностях улиц. Как полицейскому и частному сыщику, ему, вероятно, приходилось сталкиваться с более неприятными персонажами, чем ей. Но в него стреляли!

— В плечо? — догадалась она, живо представив, как он постоянно его потирает.

— Ага.

Краткий ответ призывал ее к прекращению расспросов, но она не могла удержаться:

— Что произошло?

— Меня нанял… один влиятельный господин с тем, чтобы я обеспечивал безопасность его дочери. Только он не понимал, что она прочно подсела на наркотики. Я последовал за ней в восточную часть города, где она собиралась приобрести дозу. И потом… так все скверно обернулось.

Сомнительно, что он сознавал, насколько существенно выражение его лица дополняло достаточно скупое описание событий, данное им.

— Что с ней случилось?

— Поместили в реабилитационную клинику для отпрысков знаменитостей. Все путем.

— Нанявшая тебя важная персона не пожелала никакой огласки, — сказала Роз. И после того, как он кивнул, спросила: — А ты? Ты любил ее, да?

Мейсон спокойно подтвердил:

— Да, любил.

— А она?

Его лицо стало жестче.

— Она любила дозы. А ее папочку больше беспокоила его репутация, чем забота о дочери. Слышал, она снова сорвалась и опять принимает наркотики.

— Извини, Мейсон.

Он указал лыжной палкой на лежавшую впереди лыжню.

— Поехали.

После разговора Мейсон замкнулся, но Роз не принимала его молчания на свой счет. И никак не могла отвлечься от мыслей о женщине, которую Мейсон любил, потерял и за которую получил пулю.

Двигаясь по лыжне, они прошли полпути. Мастерство Роз возросло настолько, что она упала всего раз. Поскольку разговор потерял оживленность, она стала уделять больше внимания окружающему пейзажу. Ей редко удавалось насладиться красотами природы, поэтому она пользовалась представившейся возможностью и едва не пела вслух.

— У этого дерева есть имя? — спросила она, прерывая молчание и указывая на гиганта, возвышающегося по правую сторону от дороги.

— Джо, — ответил Мейсон безо всяких колебаний.

Ее обрадовало, что он снова начал шутить.

— Очень смешно.

— Это восточная белая сосна, та, что служит символом Мичигана. — Поскольку она продолжала смотреть на него, он продолжил: — Она была когда-то основой нашей деревообрабатывающей промышленности. Этой должно быть лет двести, судя по обхвату ствола.

Он попытался обхватить ствол ладонями. Не смог. Роз задрала голову вверх, стараясь навечно запечатлеть в памяти зеленые ветки, снег на них и яркое синее небо.

— Мне нравится асимметрия ее веток. Красота бывает в капле несовершенства, — проговорила она, удивляясь своему почти поэтическому наблюдению. Потом посмотрела на Мейсона, ожидая насмешек, но его лицо было серьезным, взгляд — задумчивым.

— Ты права, Рози. Подчас вещи бывают прекрасны не вопреки своим изъянам, а из-за них.

У Роз по коже поползли мурашки. Но раньше, чем она собралась ответить, он уже поехал дальше.

Когда они снова вышли на проезжую дорогу, Мейсон концом лыжной палки отстегнул свои крепления.

— Хочу заглянуть ненадолго в таверну.

— Сегодня у тебя выходной, — сказала Роз, огорчившись.

— Надо заняться кое-какой бумажной работой. Я катаюсь каждый день после десяти. Присоединяйся, если желаешь.

Роз помахала, но ничего не ответила. Она не собиралась ловить его на слове. Но на следующий день была на месте, в полной готовности, если не считать побаливающие после физических упражнений мышцы. А также во вторник и среду. Такого с ней сроду не случалось. Просто наряду с величественными соснами и хрустящим деревенским воздухом она впервые наслаждалась вкусом дружбы.

Прошла неделя, а потом две. Жизнь Роз потекла по накатанной колее. Но она не могла сказать, что ей прискучило и что она рвется в путь, как всегда случалось в прошлом. Мейсон учил ее читать, или скорее пытался усовершенствовать те скромные навыки, которыми она обладала. Вероятно, подобная ситуация могла бы смутить ее, но он не давал ей ощутить себя глупой. Должно быть, потому, что его помощь была достаточно незаметной и не затрагивала ее гордость.

— Эй, Рози, — сказал он однажды вечером, — я взял в библиотеке пару книжек, которые, мне кажется, тебе понравятся. Я знаю, что ты не слишком хорошо читаешь. У одного моего кузена в школе возникли те же проблемы. Так вот он и порекомендовал эти книги. Думаю, на пару мы сможем их одолеть.

Роз неопределенно пожала плечами, но с этого дня дважды в неделю часок перед ее сменой они сидели рядышком за столом в его офисе. Она не казалась себе дурочкой, произнося слова или выписывая их на бумаге. В качестве награды за ее труды Мейсон читал ей несколько страниц из своих толстых фолиантов. Он был прекрасным чтецом, расставляя акценты, придавая тексту окраску, делая повествование занимательным. Сейчас они читали его любимую книгу Джеймса Фенимора Купера «Последний из могикан».

Пристроив подбородок в ладонях, Роз спросила:

— Это происходило в штате Нью-Йорк, да?

— Да, но у англичан были поселения и в Мичигане. Когда-нибудь мы туда съездим.

Сказал между прочим, как один приятель может сказать другому, и Роз пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы удержать готовую отвиснуть челюсть. Как у него это получается? Мейсон давал ей почувствовать себя особенной, необходимой, между тем, как Роз точно знала, что она ни та, ни другая.

Всю свою жизнь Роз была невидимой для всех, появляясь на радарах других людей только тогда, когда они предполагали в ней потенциальный источник неприятностей. Ее лишь учитывали, как единицу в системе надзора за лишенными родительской опеки детьми. Но Мейсон видел в ней личность. Он делал совместно проведенное ими время радостным и беззаботным, если не считать пульса, подскакивающего всякий раз, когда он клал руку ей на плечо или посылал простую улыбку. Уроки чтения из занудного занятия превратились в увлекательную авантюру, так же как и катание на лыжах наполнялось каким-то другим смыслом, нежели простые физические упражнения.

Совершенствуясь в обеих областях, она одновременно училась говорить. Мейсон поражал ее. Даже если забыть о голливудской внешности, интригующем прошлом и увлечении нестандартной музыкой, этот парень был ходячей энциклопедией того, что касается природы. Он мог распознавать дерево по коре, называл вид животного, следы которого пересекали их лыжню, и был без ума от птиц. Тут и там останавливался внезапно, задирал голову и слушал пронзительный свист или воркованье какого-нибудь пернатого создания.

Однажды, в который уже раз следуя за ним по лыжне, Роз решила сразить его своими беспримерными познаниями:

— Эй, слышишь?

Он замер и обернулся.

— Что?

Она дождалась, пока сверху раздалось громкое карканье. Над их головами меж деревьями пролетела самая что ни на есть заурядная ворона. На нее Роз и указала.

— Вон там. Это ворона. Питается падалью и отбросами. Распространена по всей стране. Ее можно узнать по характерному громкому крику и отвратительным манерам за столом. — Она пыталась сохранять серьезное выражение лица, но ее выдавали подрагивающие от сдерживаемого смеха губы.

— Недурное описание.

— Не ты один разбираешься в птицах.

— Я считал тебя экспертом по наскальным сизарям.

— Наскальным сизарям?

Он хмыкнул, и она поняла, что ее снова дурачат.

— Больше известным как голуби. В Детройте все ими загажено. Просто неофициальный символ города.

На вершину ближайшего дерева плюхнулась ворона и прорезала своим карканьем морозный, спокойный воздух.

— Деревня немногим отличается от города. Тоже находятся желающие пошуметь и намусорить, — заметила Роз.

— Что есть, то есть. Я где-то слышал, что если бы птичьи голоса можно было бы перевести на человеческий язык, то на фоне общего поэтического щебета резко выделялись бы вороньи ругательства.

Большая серая птица снова хрипло вскрикнула, и Роз согласилась, что резоны для подобных сравнений имеются.

— Неужели ты никогда не думала разыскать свою семью? — однажды спросила Марни, убираясь в баре после закрытия.

Роз хмуро пожала плечами.

— Нет.

И солгала. Она давно отчаялась их найти, но все равно, попадая в очередное новое место, она отыскивала в незнакомых лицах что-то знакомое — черточку, жест, что-нибудь, что могло бы идентифицировать ее иначе, чем Розалинду Беннет, порядковый номер 42577.

— Я бы не прекратила поиски до тех пор, пока не выяснила, кто они такие и почему бросили меня, — заявила Марни, засовывая в стаканчики на столах бумажные салфетки.

— Брось, Марни, — призвал ее Мейсон из-за стойки.

Но его строгая команда не произвела никакого впечатления на неугомонную сестру.

— Ты же можешь ей помочь, Мейс. — Она повернулась к Роз и добавила: — У Мейсона талант к таким задачам. Говорил он тебе, что раньше был частным детективом?

— Упоминал, — ответила Роз.

— У тебя до сих пор есть контакты в Детройте, Мейсон. Возможно, хватит нескольких телефонных звонков, чтобы определить, где следует искать.

— Марни… — предостерегающе начал он, но, как обычно, сестра лишь отмахнулась.

— Если ты решил скрываться в Гавани шансов, то вполне можешь сделать что-нибудь полезное.

— Проклятие, Марни! Почему ты все время лезешь не в свое дело? Может, Рози не хочет ничего знать о своей семье? А мне не нужны лишние напоминания о… — Мейсон начал разминать плечо, словно пытаясь избавиться от ноющей боли. — Я покинул Детройт не без причины, как тебе известно. И я вовсе не скрываюсь. Мне хочется быть среди реальных, настоящих людей. А здесь народ говорит то, что думает.

— Да, это здорово, — согласилась Марни, ни в коей мере не смущенная взрывом ярости брата. — Честность и надежность — извечно значимые качества, никогда не выходящие из моды. — Она улыбнулась, явно довольная собой. — Отличный лозунг для избирательной кампании.

— Бог мой! Ты никогда не заткнешься! — разбушевался Мейсон. — Сперва требуешь от меня покопаться в прошлом Рози, потом заводишь волынку о стратегии выборов!

— Диана Сазерленд из демократической партии Мичигана считает, что ты — тот человек, что им нужен.

— Откуда ты можешь знать, что считает Диана Сазерленд?

Марни презрительно сморщила нос.

— Я поговорила с ней тем вечером, когда ты был слишком занят, смешивая напитки для всякой шушеры.

Его лицо окаменело.

— Я ее сюда не приглашал. Я бизнесмен, а не…

— Слуга народа? — продолжила за него Марни.

— Политика — игра, затрагивающая специфические интересы конкретных лиц и денежные вопросы. Одна большая схватка за власть, где все сводится к персональным амбициям. Что до избирателей, то забудь о них. Они требуются только в момент выборов. Дальше об их потребностях никто не вспомнит.

— Но кое-кто может и должен вспомнить, — настаивала Марни. — И ты был бы именно таким законодателем. Слугой народа. А не просто политиком.

— Ты закончишь когда-нибудь? Твои приставания меня утомили.

— Кому-то следует на тебя давить, — едко возразила Марни. И повернулась к Роз: — Ты ведь проголосовала бы за него, Рози?

— Я не имею права голосовать. Мне никогда не проходилось жить на одном месте достаточно долго, чтобы зарегистрироваться.

Но Марни хваткой походила на питбуля, вцепившегося в загривок своей жертве.

— Вот, гляди, Мейс, ты мог бы стать кумиром для таких, как Рози. Людей, которые в другом случае не имели бы права голоса в нашем так называемом демократическом обществе.

Пробурчав проклятие, Мейсон скрылся в направлении офиса. Насладившись треском захлопнувшейся за ним двери, Марни подмигнула Роз.

— Ничего, сломается, — сказала она. — И я уверена, что он согласится и тебе помочь.

— Я не желаю его помощи, — печально ответила Роз. — Не хочу… никого искать.

Забрав с собой швабру и ведро, она отправилась в кухню, предпочтя грязные полы и не завуалированные оскорбления Бергена благожелательным приставаниям Марни.

Но ночью мысли не девали Роз уснуть. Лежа без сна на сбившемся в комки матрасе, она следила за лучом маяка, прорезающим темное небо, и размышляла, что бы сказала матери, если бы представился шанс ее увидеть.

Помнишь меня?

Что ты делала последние двадцать лет?

Не тосковала обо мне?

И самый жгучий среди вопросов:

Почему ты от меня отказалась?