Прошло две недели. Две долгих недели, на протяжении которых Роз тщательно избегала оставаться с Мейсоном наедине. Он упрощал ей задачу. Больше они не катались по утрам. Первую неделю оба находили оправдания, чтобы не ходить на прогулки, а потом вмешалась погода. Неожиданно потеплело, и для катания стало слишком слякотно.
Но этим вечером, когда Роз прямо перед сменой зашла в таверну, Мейсон неожиданно жестом предложил ей подойти.
При ее приближении он усмехнулся, и предательский пульс Роз немедленно подскочил до потолка. Боже, зачем ты создал этого человека таким неотразимым?
— Чего надо? — спросила она угрюмо.
— Кажется, я нашел нить.
Она нахмурилась.
— Какую нить?
— К твоей матери. Ты ведь все еще хочешь ее найти, да?
Роз встрепенулась, охваченная смешанными, не до конца понятными чувствами. Меньше всего ожидала она чего-то подобного. Ее словно оглушило — и то, что он действительно может отыскать какие-то ее родственные связи, и то, что он вообще взял на себя труд заниматься поисками.
— Ты искал ее?
— Я ведь обещал.
— Но ты обещал до… — она воровато оглянулась и понизила голос, — раньше.
— Пойдем в контору, Рози, поговорим без помех.
Роз последовала за ним. Как только дверь конторы за ними закрылась, она спросила:
— Так что за нить?
Мейсон обошел стол и принялся рыться в бумагах.
— Я связался со старыми друзьями в полиции Детройта и еще с некоторыми знакомыми из агентства независимости семьи, — сказал он, имея в виду государственную структуру, занимающуюся вопросами опеки и усыновления.
Роз глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
Не обольщайся чересчур, предупредила она себя. Но сердце уже билось так, словно она только что пробежала марафон. Апатия долго служила ей надежным прикрытием. А теперь она казалась себе открытой, уязвимой, хотя давно дала себе зарок никогда и не перед кем не раскрываться.
— Я попросил приятеля в отделе посмотреть доклад от того дня, когда тебя обнаружили. Живущая поблизости женщина, заметив тебя, позвонила в полицию. Мне дали ее имя, номер телефона. Если она до сих пор там живет, то, вполне вероятно, захочет поделиться со мной информацией, которую не дала полиции. — Мейсон подошел к Роз и стиснул ее локоть. — Мы найдем твою мать, Рози.
Она скрестила руки на груди, его прикосновение одновременно согрело ее и вызвало дрожь. В голове зашевелилось слишком много мыслей, из тех, которые и понять-то сложно. И мужчина, стоящий рядом, в немалой степени способствовал возникновению этой путаницы.
— Как ты? — спросил он.
— В порядке. Я постоянно приказывала себе не вспоминать о матери, но последнее время никак не могу удержаться. Только о том и думаю.
Мысли о матери лезли в голову, рождали мечты. Как и мысли о Мейсоне.
— Только об этом? — спросил Мейсон, подняв бровь.
— О чем мне еще думать? — с вызовом бросила она.
— О том же, что и я. Ты творишь со мной чудеса, Рози, — сказал Мейсон, проводя рукой по лицу. — Не уверен, что мне приходилось испытывать нечто подобное.
— В каком смысле?
— Боюсь, я сойду с ума, если не получу тебя.
— Ты же сказал, что следует чуть отступить назад, разобраться, что к чему, — напомнила ему Роз.
Он прикрыл глаза.
— Да, я так говорил.
Несмотря на его страдальческие гримасы, она решила не давать ему никакой поблажки:
— Сказал, что не хочешь пользоваться моей… чем? — ах да, ситуацией.
Один глаз открылся.
— Угу.
— И еще что-то относительно наличия у меня массы… ненужного багажа.
Оба глаза широко распахнулись.
— Я ничего не говорил про багаж. Думаю, я назвал это массой… неопределенностей. — Произнося фразу, он не отрывал взгляда от ее губ.
Мейсон шагнул к ней, оказавшись так близко, что его теплое дыхание защекотало ей щеку. Последовавший за этим поцелуй оказался далеко не дружеским. Это было яростное слияние ртов, жаркое, лихорадочное признание неистребимой потребности. Пальцы Роз так крепко вцепились в мягкую ткань рубашки Мейсона, что материя затрещала. Его руки заскользили вниз, легли ей на ягодицы.
— Я мечтал продолжить начатое не так давно у меня на кухне, — пробормотал Мейсон.
— Тогда нас двое, — смело призналась она.
Ее пальцы начали ощупывать пуговицы на рубашке Мейсона. Ей даже удалось вытащить верхнюю из петли, когда дверь открылась и вошел Берген.
— О, черт! — воскликнул повар визгливым фальцетом.
Мейсон, обычно такой спокойный и невозмутимый, замысловато выругался. Роз готова была подписаться под каждым произнесенным словом.
— Хоть кто-нибудь когда-нибудь будет иногда стучаться?
Но повар, закаленный жизнью, не испугался взрыва ярости шефа.
— Она собирается приступить к работе или теперь ее рабочее место тут?
— Придержи язык, Берген.
— Вот, значит, как обстоит дело у вас с Роз? — спросил Берген. Роз пришло в голову, что он единственный в Гавани шансов не называет ее Рози.
— Именно так, — подтвердил Мейсон. Впервые в жизни у Роз появился защитник.
Впервые кто-то ее хочет. Может быть, когда-нибудь Мейсон действительно сможет ее полюбить?..
Внезапно ей стало так себя жалко — впору шлепнутся на пол и зареветь. Она погладила Мейсона по щеке и быстро отпрянула от него.
— Пойду лучше работать. — И она просочилась мимо Бергена. У самых дверей остановилась, оглянулась на Мейсона: — Я очень тебе благодарна за помощь в части… семейных проблем.
— Мы ее найдем, — сказал он.
Роз кивнула. На данный момент довольно и того, что он просто взялся за поиски.
Берген нарывался на ссору. В течение всего вечера он недвусмысленно давал ей это понять. Стоило Роз оказаться поблизости, как он отпускал то одно, то другое оскорбительное замечание. В ответ она не произнесла ни слова. Убеждать его — напрасная трата времени. Лишние унижения и боль. Она решила, что проще притвориться глухой и слепой.
Но ее планы развеялись в дым, потому что после закрытия она осталась с ним наедине. Мейсон, запершись в конторе, заканчивал приготовления к ежегодному торжеству, посвященному дню Святого Патрика. Другая официантка отпросилась домой пораньше по семейным обстоятельствам.
Роз собралась с духом и вошла в кухню, держа в одной руке швабру, а в другой ведро. Она едва успела отжать со швабры лишнюю воду и шлепнуть ею об пол, как Берген напустился на нее:
— Думаешь, пристроилась на тепленькое местечко, а? Гляди-ка, узлы из босса вьет. Парень не может держаться от нее на расстоянии даже на работе. Мерзость какая. И что же ты надеешься получить взамен за свои услуги, кроме уроков чтения?
— Оставьте Мейсона в покое, Берген. Вы меня не любите, отлично. Взаимно, можете поверить. Знаю, что я отнюдь не королева красоты. И не вундеркинд по части учебы. Не сложилось у меня ни с тем, ни с другим. Но я и не шлюха. А Мейсон… Мейсон…
— Мейсон не твоего поля ягода, девочка, — закончил за нее собеседник. — Когда ты отчаливаешь?
— Может, я и не уеду, — с вызовом заявила она. Но вся ее уверенность, обретенная не далее как сегодня утром, слетела с нее, как увядшие листья салата, обрываемые Бергеном, чтобы выбросить в помойное ведро.
— Мой кузен продает машину. Неказистую, но бегает прилично. Просит девять сотен, но могу попросить его скинуть. Даже сам подкину пару сотен.
— Зачем вам это?
— Хочу, чтобы ты отсюда убралась. Отец Мейсона дал мне эту работу, и я обещал ему и миссис Страйкер, что присмотрю за их мальчиком после их отъезда в Аризону.
— Вы поразительно щедры. — Роз проглотила готовую сорваться с языка колкость и хмуро произнесла: — Мне надо работать.
Роз рухнула в постель где-то в четвертом часу ночи. Несмотря на крайнюю усталость, сон бежал от нее.
Она думала о поцелуе, которым обменялись они с Мейсоном в офисе. Как и все предыдущие, этот оставил ее томящейся пробужденными желаниями.
Секс с Мейсоном будет бесподобным. Парень терпелив и ни за что не оставит женщину неудовлетворенной. Как бы ни был ограничен ее опыт, Роз сознавала, что страсть может довести отношения только до этой черты. И затухнет, если не будет чего-то более существенного для ее сохранения.
Любви.
Когда-то давно Роз даже беспокоилась, что не способна к столь сложным переживаниям, что просто не создана для долговременных отношений.
Но сейчас ее охватило чувство, определенно называющееся любовью. Пусть пока хрупкое, но разгорающееся все сильнее.
«Когда ты отчаливаешь?» — спросил Берген.
Впервые в жизни Роз не знала ответа. Не потому, что сама не хотела оставаться. Хотела. Но собственного ее желания было для нее недостаточно. Еще один человек хотел, чтобы она была здесь. Мейсон.
Таверна «У маяка» обрела в день Святого Патрика невиданную популярность. Горластые посетители, толкая друг друга, теснились у стойки бара. Пиво лилось рекой, так же, как и чаевые. Роз могла поклясться, что в Гавани шансов ирландцев оказалось больше, чем в самом Дублине.
Как только немного спала толпа пришедших на ленч, Мейсон с Бергеном вынесли из зала стол для бильярда, освободив пространство для нанятого нынешним вечером оркестра, специализирующегося на ирландских балладах и джигах.
Певец, чисто выбритый мужчина, говорящий с небольшим акцентом, немедленно подошел к микрофону, заводя присутствующих разудалой вариацией на тему «Маленького коричневого кувшина».
Роз рассовала по карманам очередную порцию чаевых. Если так пойдет, то у нее окажется достаточно денег, чтобы купить одну из тех миленьких вещиц, что были в каталоге «Секрет твоих побед». От пришедших на ум фантазий по лицу ее расплылась широкая улыбка.
— Улыбочка для меня, дорогуша? — спросил Брюс Бэттл.
Он застал девушку врасплох, только потому ему и удалось, потянув ее за руку, усадить к себе на колени.
Прежняя Роз моментально отвесила бы ему смачную оплеуху и вытолкала взашей. Теперь подобные манеры были неуместны. Она аккуратно ткнула его локтем в живот и вскочила на ноги, одарив высокомерным взглядом.
— Единственное, дорогуша, что у меня есть для тебя, — это счет.
— Приберегаешь все для Мейсона? — Он снова протянул к ней лапы, но на сей раз она увернулась. — Не дури, он не против поделиться.
— Против, — сказал Мейсон, оказавшийся позади Роз.
Как соблазнительно было бы качнуться назад — к источнику тепла. Но она не может подвести его подобным образом. Никто в городе, не считая Марни и Бергена, не знает наверняка, что между ними существует что-то, кроме карточки наемного работника и платы за жилье.
Однако Мейсон прояснил ситуацию достаточно громко, чтобы перекрыть звуки оркестра:
— Держись подальше от моей женщины. — И на виду у доброй половины таверны поцеловал Роз в губы.
Еще до окончания поцелуя певец у микрофона объявил:
— Нам поступил заказ на «Любовь, как роза алая». — И под аккомпанемент вступления добавил: — Песня посвящается Мейсону.
Мейсон удивленно поднял голову.
— Думаю, ты можешь пригласить Роз на танец, — произнесла неподалеку Марни. — Я послежу за баром.
— Иногда совсем неплохо иметь сестру, — благодарно кивнул он и повел Роз на маленькую танцевальную террасу.
Там уже толпилось несколько пар, но Роз все равно казалось, что на нее все смотрят. Ну и пусть.
Три шага вперед, один назад. Однажды они уже делали это, но теперь, в присутствии наблюдателей, повторять опыт было слегка страшновато.
— Ты молодцом, — прошептал Мейсон ей в ухо. — Я бы никогда не поверил, что ты считаешь шаги.
Она вспыхнула.
— Спасибо.
— Кстати, ты прекрасно выглядишь. Что-то сделала с волосами?
— Причесала. — Роз рассмеялась, подавив искушение накрутить локон на палец. Ведь сколько пришлось помучиться с щипцами, чтобы сотворить кудри на затылке! Пришлось даже чуть спрыснуть лаком, чтобы сохранить прическу. — Конечно, стрижка удобна, но я думаю снова начать их отращивать.
— С длинными ли волосами или с короткими, ты сводишь меня с ума.
Темп песни был медленным, а сладкий голос певца позволял полностью оценить произносимые слова.
— Какая чудная песня, — сказала она.
— На самом деле вначале это было стихотворение «Алая, алая роза» Роберта Бернса. — И Мейсон пропел: — «Сильнее красоты твоей моя любовь одна, она со мной, пока моря не высохнут до дна».
Роз удивленно покачала головой. Он был полицейским, частным сыщиком, попадал в перестрелки. И одновременно интересуется птицами и корой деревьев, умеет танцевать медленные танцы, петь и помнит стихи какого-то давно умершего поэта.
— Откуда ты все знаешь? — спросила она.
— Из книг, — пожал плечами Мейсон. — Брал стихи Бернса в библиотеке. Они здорово поднимают настроение.
Роз вспомнила о нижнем белье, которое планировала приобрести с той же целью.
— Я знаю еще кое-что, что может поднять настроение. Кое-что маленькое, шелковое. Закрывающее ровно столько, чтобы возбудить мужское любопытство.
— Мне повезло, что когда-то я занимался частным сыском. Мое любопытство уже дошло до нужной кондиции. Может, назначим свидание?
— Свидание?
— Были в твоей жизни свидания?
Ни тон, ни взгляд не давали и повода заподозрить насмешку. И потому Роз лишь слегка смутилась, признавая:
— Нет, никогда.
— Тогда жду не дождусь, чтобы стать у тебя первым.
Как хорошо, если бы он действительно мог стать первым в другом, не менее значимом плане. Воспоминание о первом сексуальном опыте с годами не стало краше. Не было ничего романтичного в поспешном болезненном совокуплении с мальчиком, оставленным вместе с ней после уроков…
Словно прочитав ее мысли, Мейсон прошептал:
— У нас с тобой все будет хорошо, Рози.
За час до закрытия ансамбль выпустил последний заряд под названием «Паренек Дэнни», заставив рыдать навзрыд всех присутствующих. Потом музыканты зачехлили свои мандолины, гитары, банджо, барабаны и флейты и получили свою плату. Вместе с ними засобиралось большинство посетителей.
Часам к четырем удалось наконец отмыть последние пятна пива с пола и вымести все шелуху от арахиса.
Мейсон извлек из шкафа за стойкой бутылку виски.
— Хочешь чуток ирландского? — спросил он Рози, наливая себе в стакан на два пальца.
Она отставила швабру в сторону и подошла к стойке. Карманы оттопыривались, до отказа забитые плодами ее труда.
— Хорошие чаевые сегодня?
— Очень. — Она ухмыльнулась.
— Знаешь какие-нибудь ирландские тосты? — спросил Мейсон.
— Один. Выучила в семье усыновителей номер четыре. Они были ирландцами. — Роз прочистила горло. — Корабли грузят лесом и грузят железом, корабли, что плывут по морям. Но лучшие корабли — те, что везут нашу дружбу. И да будет так.
— Аминь, — сказал Мейсон и сделал большой глоток.
Роз озорно подмигнула и опрокинула содержимое своего стакана в рот, ни кашлянув, ни поперхнувшись. Со звяканьем поставила пустой стакан на стойку.
Только Рози могла сделать подобный жест сексуальным, подумал Мейсон.
— Готов на выход? — спросила она.
— Только запру двери.
Несколькими минутами позже они вышли в тихую ночь. Подмораживало, но Мейсону такое было только на руку. Хоть что+то, что охладило бы кровь, бурлящую в жилах. Идя рядом с ней, он нащупал ее ладонь.
— Так как, ты свободна в эту субботу?
— Надо спросить у босса, — смешливо ответила она.
— Свободна.
— Оплачиваемый выходной?
— Не наглей.
— И куда ты планируешь меня повести?
Он как-то не задумывался над этим.
— Как насчет Рая?
— Высоко метишь.
— Не особо. Есть такой маленький городок в заливе Белой Рыбы.
Разочарованная Роз пихнула его в бок.
— Похоже, ты не согласна. — Они в молчании прошли еще немного в сторону дома, потом он спросил: — А что думаешь по поводу Нью-Йорка?
— Здорово. Только ты платишь за перелет, договорились? — Она расхохоталась, но Мейсон внезапно остановился.
— Да.
— Ты серьезно?
— Угу. Бывала там?
— В Нью-Йорке? Никогда.
Мейсон обрадовался.
— С тех пор, как я там был, прошло немало, но я всегда собирался вернуться. Мне кажется, тебе там понравится. В Нью-Йорке для всех чего-то да найдется. Между прочим, там и кормят отлично.
— Думаешь взять меня в Нью-Йорк, чтобы подкормить?
— И на представление на Бродвей можно будет пойти.
— Нью-Йорк, — повторила она зачарованно.
— Да. — Он притянул Роз к себе. — В субботу с утра можно вылететь из маленького аэропорта в Хутоне до Детройта, там пересесть и еще до полудня быть в Нью-Йорке. А вернуться поздно в воскресенье или даже, если хочешь, в понедельник с утра.
— Чтобы остаться вдвоем, нам не требуется ехать в Нью-Йорк. Просто запри дверь, чтоб Марни не вломилась. Голосую за пиво и пиццу у тебя.
Мейсон знал, что такое решение вполне устроит Рози. И именно поэтому решил увезти ее отсюда далеко и предпринять нечто особенное.
— Нью-Йорк. Так как?
Вместо ответа Роз поцеловала Мейсона. Пальцы, поглаживающие его спину, даже через рубашку были ледяными, но Мейсон ощутил пожирающие его языки пламени. Господи, что она с ним делает!
— Не могу дождаться субботы, — прошептала ему Роз перед тем, как скользнуть в свою квартирку.
Мейсон заглотнул хорошую порцию ледяного воздуха, надеясь хоть немного остыть.