Месть Мими Квин

Глава 22

Четверг, 30 ноября 1939 года.

Фицрой-сквер

Посреди ночи Физз зажгла свет в спальне своей матери. Ей не нужно было ничего говорить. Она просто посмотрела на Джесси своими огромными синими глазами, особенно яркими на побелевшем лице. Ее живот был уже очень заметен сквозь ткань нежно-розовой фланелевой ночной рубашки.

Джесси резко села в постели.

– Почему ты без халата?

– Мамочка, у меня началось. – Физз посмотрела вниз, и Джесси увидела мокрое пятно на ковре.

– Но ведь еще только шесть месяцев!

– Я знаю, – ответила испуганная Физз.

Она была уверена, что ее ребенок умер. Она больше не чувствовала, как он шевелится.

Джесси торопливо завернула дочь в собственный халат, велела ей потихоньку одеваться и побежала будить Мими и Тоби.

Физз было так страшно и тяжело, что она не стала одеваться, а просто натянула высокие ботинки матери. Тоби в конце концов нашел такси, и три женщины поехали в женскую больницу в Сохо.

Около года спустя после свадьбы у Физз был ранний выкидыш. Тогда ее пронзила острая, разрывающая боль. В больнице гинеколог сказал Физз, что выкидыш никак не отразится на ее способности в будущем иметь детей. Двадцатилетняя Физз не стала уточнять, что очень рада случившемуся. Сидя в такси, Физз закусила губу, вспоминая тогдашнее чувство облегчения и сравнивая его с ее нынешним отчаянием.

В больнице Физз сразу отвезли в родовой блок, и вскоре она родила мальчика. Как только рассвело, больничные власти немедленно вызвали священника, который окрестил крохотное существо. Младенца назвали Патриком.

У Патрика было очень мало шансов остаться в живых. Сразу после рождения его завернули в одеяльце и положили в кислородную палатку в очень теплой комнате для выхаживания недоношенных детей.

Тоби не знал о рождении внука, потому что после того как он отвез женщин в больницу, Физз упросила его разыскать Макса. Тоби послушно отправился на Пиккадилли-серкус, где даже в военное время можно было взять такси. Он выехал в Портсмут первым же поездом с вокзала Ватерлоо.

Тоби сам поехал в Портсмут, потому что Макс как можно быстрее должен был узнать о том, что произошло. Письмо вполне могло затеряться.

Выйдя с вокзала, он остановил старый «Остин». Тоби объяснил шоферу, что ему срочно надо добраться до Сент-Томас-стрит. Водитель помчался со скоростью, превышающей все ограничения. Когда Тоби забарабанил в дверь, в коридор высыпали все обитатели дома, зевающие молодые люди в пижамах. Единственным, кто не вышел, был как раз Макс, спокойно спавший в задней комнате на последнем этаже.

Тоби разбудил его. Макс пулей слетел с кровати, мгновенно оделся, засыпая вопросами отца.

– Папа, здесь нет телефона. Мне придется на велосипеде съездить в порт и попросить увольнительную на сорок восемь часов. Я не могу уехать просто так, меня в порошок сотрут. – Он вдруг замолчал. – Может быть, Гай Финдли одолжит мне свой мотоцикл?

С этими словами Макс выбежал из комнаты. Вдруг разом потерявший все силы, Тоби устало присел на кровать. Вскоре появился довольный Макс.

– Бак полон, и потом ребята отдали мне свои купоны на бензин. – Мотоцикл Гая был просто мечтой любого гонщика, с мощным мотором и мягким ходом. Добравшись до конторы, Макс сумел дозвониться до своего командира. Тот принес все необходимые бумаги и выдал Максу увольнительную на сорок восемь часов по семейным обстоятельствам.

Тоби, уже севший в поезд до Лондона, простоял всю дорогу в коридоре.

Макс приехал в Лондон намного раньше отца и сразу же отправился в больницу. Физз лежала в слабо освещенной палате. Вокруг ее кровати стояли зеленые ширмы.

Она лежала тихая, молчаливая, вялая, и слезы катились по ее щекам. Мими нежно вытирала их посудным полотенцем в красную клетку, которое она схватила на бегу в кухне, когда они собирались ехать в больницу. Просто так, на всякий случай…

Макс опустился на колени у постели жены и поцеловал безжизненную руку.

– Ты видел малыша? – прошептала она.

– Нет еще. Я зашел сначала к тебе, а потом мне покажут Патрика. – Имя ребенку они выбрали уже давно.

– Прости меня, дорогой, – прошептала Физз. – Мне так хотелось, чтобы ты увидел нашего сына у меня на руках.

Макс снова поцеловал ее руку и выпрямился.

– А теперь я пойду навещу Патрика. Я передам ему привет от его мамочки.

Его провели в маленькую жарко натопленную комнату, где стояли три кислородные палатки, но был только один младенец. Он посмотрел на маленькое красное живое существо. Даже крохотные пальчики были совершенны, а сморщенное личико было лицом Тоби. Ребенок спал. Пока Макс смотрел на него, он, казалось, пожал плечиками и дернул ручками и ножками.

– Здравствуй, Патрик, – прошептал Макс. Он закрыл лицо рукой и заплакал, не стыдясь своих слез.

Патрик умер в шесть часов утра в пятницу первого декабря 1939 года. Как сказал Максу врач, по всей вероятности, его сердце было недостаточно развито. По обычаю ребенка немедленно отнесли к матери, чтобы она смогла в первый и последний раз подержать его на руках.

Мими и Джесси ушли. Родители должны погоревать вдвоем. Хотя теперь Патрик был завернут в одеяльце, Макс чувствовал под ним маленькие ножки, к которым ему так хотелось прикоснуться, пока сын лежал в кислородной палатке.

Физз потерлась щекой о макушку малыша.

– Я и не представляла, что бывает так больно. Я даже не могу плакать.

Макс не мог говорить, но ему не хотелось, чтобы Физз видела его слезы. Он должен быть сильным. Не говоря ни слова, он только покачал головой, когда за ширму заглянула сестра и жизнерадостно поинтересовалась, не выпьют ли они по чашке чая.

За ширмами просыпалась палата. Женщины умывались, потом раздалось звяканье подносов, донесся запах горячей овсянки.

Макс указательным пальцем коснулся головки Патрика. Малыш уже начал остывать. Макс прошептал:

– Ты наш сын. Никто не сможет понять, как мы относимся к тебе, Патрик. Никто не сможет понять, что ты часть нашей жизни и навсегда останешься с нами. Мы всегда будем вспоминать о тебе с любовью, которая будет принадлежать только тебе одному.

– Он так и не увидел ни дерева, ни цветка, – печально сказала Физз.

– Пока Патрик был жив, его любили, – твердо ответил ей Макс. – И мы любим его и сейчас. И будем любить всегда. И я уверен, что он об этом знает.

Физз с благодарностью посмотрела на Макса и поняла, что никогда не будет любить мужа сильнее, чем в эту минуту. Они трое были семьей, пусть всего на несколько часов.

Она грустно заметила:

– Люди считают, что, когда, умирает новорожденный, это не считается. Но господь свидетель, еще как считается. Я бы не могла любить Патрика больше, даже если бы ему уже исполнился двадцать один год.

Два часа Макс оставался с Физз, пока участливая медсестра не пришла забрать ребенка. В последний раз родители поцеловали крохотные ушки, веки с синеватыми прожилками. Физз протянула младенца сестре, и та ушла.

Макс сел на край кровати, обнял Физз и, поглаживая ее по волосам, печально приговаривал:

– Бедный Патрик… Бедная Физз… Бедные мы…

Наконец Физз, уставшая от слез, уснула. Макс на цыпочках вышел в коридор. Там он прислонился к бледно-зеленым кафельным плиткам и зарыдал. Выплакавшись, он нашел комнату с умывальником, сунул голову под холодную струю, и, хоть как-то придя в себя, зашагал под моросящим дождем на Фицрой-сквер.

Мими, Джесси и Тоби в мрачном настроении пили чай, сидя за истертым кухонным столом. Макс появился на пороге и молча сел рядом с ними.

После еды Макс немного поспал. Он уже стоял внизу, собираясь уезжать, когда Мими окликнула его сверху:

– Макс, зайди, пожалуйста, ко мне в спальню. Это всего на пару минут.

– Я не хочу говорить о случившемся.

– Разумеется, мы не будет говорить об этом.

Почувствовав, что мать настроена решительно, Макс пошел вверх по лестнице.

Когда он вошел в спальню, Мими закрыла дверь и заперла ее на ключ. Не говоря ни слова, она протянула сыну конверт из американского посольства.

– Почему ты вскрыла мое письмо? – удивился Макс.

– Ты только посмотри на него. Оно выглядит дьявольски официально и загадочно, а тебя здесь не было. Я решила, что это, наверное, что-то очень важное. Так оно, черт побери, и оказалось.

Макс прочел полное любви, счастья и доверия письмо Стеллы.

– О нет! – прошептал он, дочитав последнюю страницу.

Ему не хотелось смотреть в глаза Мими. Но, черт возьми, он собирался просто повеселиться в Париже, и господь свидетель, девица не слишком сопротивлялась. Ему тридцать один год, в него влюбилась девятнадцатилетняя дурнушка. И это ее первая любовь. Разумеется, она верит, что это навсегда. Стелла была легкой добычей, сказали бы другие.

Мими нерешительно начала:

– Я полагаю, это произошло в то время, когда вы с Физз жили отдельно?

Макс сказал, обороняясь:

– Я думал, что Физз ушла от меня навсегда.

– Похоже, так полагала и эта юная леди, – вздохнула Мими. – Что будем делать, сынок?

Макс рухнул в мягкое кресло у камина и закрыл лицо руками.

– Я не представляю, что мне делать. Мама, прошу тебя, помоги мне.

– Значит, так, Физз ты ничего не скажешь, – твердо объявила Мими. – Незачем перекладывать эту тяжесть на ее плечи.

– Я должен немедленно отправиться в Париж и поговорить со Стеллой. – Макс встал и начал мерить шагами комнату. – Но сейчас война, и я даже не могу послать ей письмо… Только если через американское посольство? Да. Я так и сделаю.

– Мне кажется, что разговорами делу не поможешь, слишком поздно, – спокойно заметила Мими. – И мне кажется, что эта юная леди вовсе не желает с тобой беседовать. Она жаждет родить от тебя ребенка.

– Ну и что я могу с этим поделать?

– Подождем. – Мими не хотелось, чтобы сын отправился в самоволку, попал в тюрьму или, того хуже, к немцам. И больше всего ей не хотелось волновать Физз. – И еще одно, сынок. Ее имя. На обороте конверта написано: «Стелла О'Брайен».

– Да, она дочь Бетси.

Вот тут Мими не сдержалась:

– Ну почему из всех половозрелых девиц в мире ты выбрал именно ее?!

– Тсс, мама, они все услышат.

– Не цыкай на меня, развратный щенок! У тебя еще будет время пожалеть об этом, когда Бетси все узнает.

Макс, полагавший, что хуже уже быть не может, выглядел таким испуганным, словно в окно влетел немецкий парашютист.

– А как миссис О'Брайен обо всем узнает?

– Ты сам ей скажешь. Именно мать должна присматривать за дочерью в таком положении. В отличие от нас, Бетси с легкостью доберется до Парижа, потому что Штаты не воюют ни с Францией, ни с Германией.

Макс выглядел сбитым с толку.

– Мама, что ты такое говоришь?

– Я говорю, что ты должен делать. Ты позвонишь матери Стеллы, потому что девочке всего девятнадцать лет. Ты позвонишь ей, потому что я воспитала тебя ответственным взрослым человеком, а за Стеллу отвечаешь ты. – И Мими сурово добавила: – Ты позвонишь Бетси, потому что я тебе приказываю.

– Но как только Бетси услышит мое имя, она швырнет трубку!

– Значит, будешь звонить ей до тех пор, пока она тебя не выслушает.

Кто-то попытался открыть дверь в спальню Мими, потом подергал за ручку. Раздался голос Тоби:

– Мими, с тобой все в порядке?

– Все отлично, – откликнулась она и пошла открывать дверь.

Макс с мольбой взглянул на мать. Посмотрев на его измученное лицо, Мими вспомнила, что он только что потерял своего первенца.

Она вздохнула:

– Ну, ладно. Я позвоню сама. Отправляйся в больницу к Физз. Я все улажу.

Пятница, 1 декабря 1939 года.

Голливуд

– Ты сделала это!

– Нет!

– Это твоих рук дело, Тесса, не лги мне! Неужели ты думаешь, что можешь обмануть собственную мать? – Бетси возмущенно потрясла вырезкой из газеты. Это была статья «Матч О'Брайен – Фэйн, раунд восемьдесят девятый». В статье излагалась совершенно неправдоподобная история о том, как восемнадцатилетняя Тесса О'Брайен много раз уговаривала мать прекратить всем известную вражду. За душещипательным рассказом следовало описание карьеры самой Тессы.

– Я не потерплю такого поведения, Тесса!

– Да ладно тебе, мама, ты же знаешь, что любая реклама идет на пользу, – подмигнуло предприимчивое дитя.

Такого рода информация означала, во-первых, что Тессу не будут задевать те, с кем она ею доверительно поделилась. А во-вторых, они отплатят ей бесплатной рекламой.

– Глупости! Я отлично понимаю, что не Хедда Хоппер и не Луэлла Парсонс выдумали эту чушь о том, что ненависть помогает мне оставаться молодой… И этот ужасный снимок, где я с открытым ртом. – Бетси снова топнула ногой.

Слава богу, война прекратила мерзкие воспоминания и язвительные комментарии Мими по поводу поведения миссис О'Брайен и ее манеры одеваться. Но теперь собственная дочь осыпает Бетси отравленными стрелами!

Тесса оказалась совсем не дурой и прилагала все усилия, чтобы продвинуть свою карьеру.

Бетси запахнулась поплотнее в персиковое неглиже и топнула ногой:

– Я терпеть не могу эти глупые слухи, которые распространяют о тебе газеты, Тесса. Я просто не знаю, что с тобой делать.

– Постарайся не делать ничего, – посоветовала Тесса, стоя к матери спиной. Глядя в зеркало, она наносила на губы еще один слой ярко-красной помады.

Бетси заговорила снова, в ее голосе послышались почти умоляющие нотки:

– Почему ты всегда одеваешься, как дважды разведенная женщина, Тесса?

– Я не чувствую себя подростком и не собираюсь вести себя как они, – бросила Тесса, облизывая мизинец и приглаживая левую бровь.

– А вот об этом нам тоже надо поговорить, юная леди, – отважно заявила Бетси. – Тесса, мне не нравится, что ты встречаешься с мужчинами намного старше тебя.

– Мне нравятся мужчины постарше так же, как и тебе, мама, – воинственно заявила Тесса. – Пожилые мужчины более изысканны и менее требовательны.

– Но не… в сексуальном плане, – решилась выговорить Бетси. – Дорогая, тебе всего восемнадцать. Как ты будешь чувствовать себя в тот день, когда выйдешь замуж за того, кого на самом деле полюбишь? – Бетси содрогнулась, вспоминая свою брачную ночь. – Как себя будет чувствовать твой муж?

– Ох, мама, ты такая старомодная! После шестнадцати все этим занимаются, не только начинающие актрисы. И, разумеется, я пользуюсь противозачаточными средствами, – усмехнулась Тесса. – Уже два года, если хочешь знать.

Бетси не знала, то ли ей сердиться, то ли вздохнуть с облегчением.

Тесса вдруг развернулась на каблуках и рявкнула прямо в лицо матери:

– И вот еще что! Я достаточно взрослая, чтобы распоряжаться теми деньгами, которые я зарабатываю! Это несправедливо, что студия платит мое жалованье тебе. – В контракте было сказано, что жалованье Тессы получает ее мать, выступающая в роли ее менеджера, до достижения Тессой двадцати одного года.

И Бетси жестко контролировала расходы Тессы.

По сути, Тесса имела большое состояние, но не могла пользоваться не только им, но и деньгами, заработанными собственным трудом. Любимый папочка распорядился так, что дочери могли получить наследство только по достижении тридцати лет или при выходе замуж. Иногда Тессу так и подмывало сбежать в Мексику, там выйти замуж, вернуться, потребовать ее миллион долларов, а потом быстренько развестись. Но чувство острожности останавливало ее. Зачем же наследовать состояние, чтобы потом делиться им с разведенным мужем?

Бетси и Тесса продолжали ссориться, их голоса гулко разносились по всему дому, пока не зазвонил телефон в спальне.

Не прерывая очередной гневной тирады, Тесса между тем быстренько сбежала, заслышав шорох колес по гравию. За ней приехал Джонни. Удивленная Бести услышала:

– Добрый день, мэм. С вами говорят из американского посольства в Лондоне. У нас для вас важный звонок.

Когда Бетси услышала голос Мими, она едва не швырнула трубку на рычаг… Но из посольства сообщили, что это важный звонок. Что, черт побери, Мими делает в американском посольстве? Любопытство победило.

– Хватило же у тебя наглости позвонить мне!

– Прошу тебя, Бетси, послушай… Стелле нужна твоя помощь.

– Глупости! Откуда тебе об этом знать? Если у Стеллы проблемы, она бы позвонила мне.

– Только не в этом случае, – спокойно ответила Мими.

Бетси сразу же поняла, о чем идет речь, но, онемев, продолжала слушать медленные, осторожные слова Мими. Итак, Стелла беременна. Мими помялась и добавила, что отец ребенка – ее женатый сын Макс.

Бетси, потерявшая дар речь при известии о беременности Стеллы, совершенно вышла из себя, когда услышала, от кого беременна ее дочь.

В Лондоне Мими отвела трубку подальше от уха, дожидаясь, пока Бетси успокоится. Потом Мими еще раз объяснила, что она пытается помочь, раз уж ничего нельзя исправить.

– Почему бы тебе не поговорить со Стеллой? Ты можешь позвонить в Париж, Бетси, а я не могу. Вот в чем беда. У нас тут война, если ты помнишь. Если бы не это, мы с Максом справились бы сами.

– Почему ты так плохо воспитала своего сына и не объяснила ему, что женатый мужчина не должен…

– Никогда не встречала женатых мужчин, которые этим бы не занимались!

– Слава богу, я с такими незнакома!

– Ты незнакома с мужчинами, которые захаживают к шлюхам?

– Как ты смеешь? Моя дочь не шлюха!

– Но ведет она себя именно так, – невозмутимо парировала Мими. Это заставило Бетси замолчать.

Наконец она проговорила со слезами:

– Если бы не ты, Мими, они никогда бы не встретились!

– Если бы да кабы, во рту росли б грибы… – ядовито ответила Мими. – Ты не можешь обвинять меня в том, что произошла такая цепочка совпадений… Тогда уж виноват Бейз. Ведь почти сорок лет назад это он попытался украсть сандвич. Если бы я не заступилась тогда за него в станционном буфете, я бы никогда не встретила тебя, я бы не встретила Тоби, у нас бы не родился Макс, а твоя Стелла не спустила бы для него свои трусики в Париже!

– Как ты можешь быть такой жестокой?! Это как раз в твоем стиле, Мими!

– Бетси, ты не можешь изменить того, что случилось. Если тебе нужно обвинить кого-нибудь, вини судьбу, вини господа. Но я тут ни при чем. Мне жаль, что мой Макс оказался в этом замешан. – Мими услышала рыдания. – И послушай, если Стелла на самом деле ждет ребенка, необходимо вытащить ее из зоны военных действий.

– Мне сказали весьма осведомленные люди, что к Рождеству во Франции все будет спокойно.

– А если эти твои умники ошибаются, Бетси? – мягко спросила Мими.