— Даже, если это и так, ангелы делают демонов добрее. Любовь, бескорыстие, нежность, дружба. Я поднимаю голову и вижу над собой целую вселенную, заполненную светом и радостью. Именно в ней и живут ангелы.
— Только она сплошь забита еще и демонами, разве вы не видите?
— Я хотел сделать вам одно предложение, — резко сменив тему, сказал Диего.
— Я замужем, — улыбаясь, перебил Рой.
Мендес растерялся. Он привыкнет. После. Потом. А сейчас он действительно растерялся.
— А? Да. Ну, да. Я о другом.
— Тогда интересно.
— Я принес одну свою работу. Если она вас заинтересует, буду рад поговорить об этом.
Рой рассматривал рисунок и думал, что в смелости Мендесу трудно отказать. Это была одна из репродукций с выставки Роя, только фигура модели, переносилась в сказочный мир, созданный вручную красками. Маккена был не готов, но мастерство художника не отпускало, и он жадно всматривался в детали. Диего чувствовал цвет и фактуру фотографии, удивительным образом не нарушая ее гармонии, но тем временем придавая композиции иной смысл. Мендес молчал, стараясь прочитать по лицу Маккены, каково его восприятие.
— Неожиданно, — наконец произнес Рой, и Диего уловил ноты удовлетворения.
— Правда? — неуверенно, но с надеждой спросил испанец.
— Where the winds would never lie, and I know it can’t be the same… (3)
— Что? — Не понял Мендес.
— Where the winds would never lie. I’am calling, I’am calling your name… (4)
— Простите?
— Песня такая. Значит, говорите: «Вселенная надо мной»?
— Я… не…
— Мне кажется, неплохое название для нашей выставки, как думаете? Хотя… Я не настаиваю.
Диего потерял дар речи. Он вообще не представлял, что такое бывает, но теперь сам барахтался в этом, не в силах выдавить ни единого звука. Да, Рою и не нужны были его звуки, он уже сам ответил себе за него.
— Один вопрос, — переводя взгляд на художника, не то спросил, не то просто сказал Маккена. — Он же условие. Вы знаете, зачем демонам крылья?
— Странный вопрос. Ну, да…
— Именно. Они тоже там. В этой вселенной надо мной.
— То есть вы готовы со мной работать?
— Еще одно условие. Станем друзьями, согласен?
— Согласен.
— Ну, тогда и я согласен.
Энди вновь не узнавал Роя. Он боялся радоваться, боялся своей радостью спугнуть удачу. Маккена вновь был тем человеком, которого он любил. Рой жил. Он делал это со зверским удовольствием, делал так, что жизнь почти прогибалась под ним. Его просто сносило. Идея новой совместной выставки делала его одержимым. Он плодился с такой скоростью, что Диего едва поспевал. Рой снимал. Снимал, снимал и еще раз снимал. Он почти пожирал модели, изматывая до обморочного состояния нетерпением. Сорок… пятьдесят снимков одного человека, чтобы после рождались ангелы и демоны. И они рождались. С мощными крыльями, с пронзительными взглядами. Парящие, отдыхающие, низвергающиеся. Диего поражал. Его ви′дение было потрясающим. И если Рой давал своим чадам тела, то Мендес вдыхал в них жизнь. «Вселенная надо мной». Утренняя, вечерняя, солнечная, дождливая, радостная, печальная… Муза Маккены тоже стала неукротимой. Она носилась между софитами и, то и дело, никла к камере. Ее было много, и она была везде. Однажды Рой даже испугался, когда она взглянула на него глазами демона. Огромными, черными, с растворенными в этой мгле зрачками. Она облизывалась, словно ее мучила жажда, и бесконечно теребила спадающие на лицо пряди…
Энди вздрогнул. Он определенно устал в самолете, не выспался, и сознание сбивается, как во сне перескакивая с картинки на картинку. Он только что думал про подарок, но не заметил, как соскользнул с высоты в десяток лет. Ах, да! Диего. Все эти художники, фотографы, одним словом, творческие люди. Они делают порой необъяснимо странные вещи. Вот и сейчас после одного из выступлений Энди неожиданно получил необыкновенно изящный букет с визиткой и через пару часов уже сидел с Мендесом в одном из ресторанов с видом на плавающие гондолы. Энди был рад встрече, и потому, что считал Диего старым другом, и потому что тот был на его выступлении, и потому… В общем, он был просто рад. Мендес стал одним из очень модных художников, и парню льстило, что он нашел для него время. Тот летел домой в Испанию, и Энди незамедлительно получил приглашение провести там пару дней. Он с радостью согласился и потому, что никогда не был в Испании, и потому что Диего сказал, что у него есть подарок для Роя. Это были именно те несколько дней, когда Маккену особенно раздражал азиатский кризис и котировки на нефть, но Энди пришлось скрыть истинную причину задержки. В итоге, с кризисом произошла какая-то незадача, а баррели вдруг подскочили в цене. Энди был уверен, что пару дней мир все же как-нибудь просуществует по инерции, потому и отправился с Мендесом. Чудесная колоритная страна, изысканный номер в одной из лучших гостиниц Диего, портрет Роя в подарок почти сделали парня счастливым, но… Вот оно, ключевое слово «почти». Оно всегда появлялось в его жизни, как только расстояние до Маккены начинало исчисляться двухзначной цифрой. И чем больше становился номинал числа, тем явственнее проступало сквозь него это «почти». Энди давно понял — это фобия, но упорно не желал с ней бороться. Она всегда заставляла его хотеть возвращаться, чтобы вновь испытать тот момент, когда он становился абсолютно счастливым. Он испытывал это тысячу раз, но был среди них один единственный, когда абсолютное счастье было абсолютнее самого абсолютного. Когда он вернулся. Тогда. Десять лет назад. Такой долгий путь, длиною в миллион парсеков, который он не прошел, а почти прополз на брюхе…
Энди открыл глаза как-то вдруг, словно что-то разбудило его. Наверное, было очень рано, потому что мутно-серый занавес еще не был поднят, а ночные декорации не убраны. Парень не помнил, как уснул и теперь старался понять, как это произошло. Гостиная, утро, теплый плед и тишина. Тишина бывает разная. Эта была спокойная и уютная. Так знакомо пахнет воздух. Пахнет домом Роя. Студией. Только это уже воспоминание. И запах тоже воспоминание. И хотя Энди здесь, он не отсюда. Из другого измерения, другого времени, другой жизни. Вставать не хотелось, и он просто лежал, разглядывая предметы обстановки. Музей его памяти открыт, и все экспонаты там, где он их и оставил. Он, может быть, и коснулся бы их рукой, но они за стеклом, и мальчишка может просто рассматривать. В галерее его жизни много залов, но этот самый любимый, и парень сейчас тихонько перемещается по нему мыслями, разглядывая знакомые предметы. Это — как картинки из детства, завернутые в конфетные фантики, сложенные в сокровенный сундучок и уже покрывшиеся толстым слоем жизненной пыли. Они слишком древние, и доставать их приходится очень аккуратно. Жизнь — грубая вещь. Она жестоко мнет тонкую фольгу, прессуя в брикеты, которыми мальчишка и мостит дорогу, по которой идет.
Клетчатый кашемировый плед ластится к оголенной коже. Энди сам купил его для Роя в прошлый раз. Ему просто хотелось согреть, когда уже не было возможности коснуться его тела. Парень провел ладонью по мягкой ткани. Далеко. Как это далеко. Туман времени скрывает ясность, и Энди понимает, что не чувствует ничего. Он бы хотел приблизить, но слишком далеко. Все ушло. Оно не пропало, не исчезло, не потерялось. Оно есть, но где-то вместе с другими воспоминаниями. Ощущение опустошенности. Внутри словно белая комната после ремонта. Белые стены, двери, пол. За окном белый свет бесцветного дня. Чистый лист, на котором предстоит набросать эскиз следующей жизни, а проекта нет. И мыслей нет. Ни одной. Корявая, не корявая, какая разница? Его устроит любая, первая пришедшая в голову, потому что выбора все равно нет. Он возьмет в новую жизнь коробочку воспоминаний, просто поставит в уголок и не будет открывать. Он просто будет знать, что она там, и этого будет достаточно.
Энди хотел встать, но чуть не вскрикнул, едва не задев Роя, лежащего на полу около дивана. Спит, и можно его рассмотреть. Знакомый такой, но… Внутри пустота, и в ней нет даже ветра. В ней ничего нет. Парень понимает, что не чувствует ничего, просто хочется уйти. Он чужой здесь, и это даже хорошо. Можно уйти, не оглядываясь.
Дверь тихонько цокнула, и Энди оказался на улице. Чистый лист. Нужно выбрать точку, от которой и пойдет линия нового рисунка. Краски не нужны. Он устал от них. Скорее всего, сейчас ему ближе карандашный рисунок с полутенями из штриховки…
Стив промучился всю ночь и, наконец, задремал, но был тут же разбужен телефонным звонком. С трудом воспринимая звуки, Шон поднял трубку.
— Стив, Энди у тебя?!
Ничего не соображая, но впопыхах пытаясь выстроить события, Шон понял, что судьба зашла на новый круг. Опыт спирали показывал, что все опять не имеет значения и начинается снова.
— Что случилось, Рой?
— Он ушел.
Опять. Снова. Не в первый раз. Гордость, обида, гордыня или, как там еще можно это назвать? Нет, не то. Ни первое, ни второе, ни третье. Это несовместимость, не смешивание, невозможность. Это опыт. Глубокий. Проверенный. Испытанный.
Стив носился по городу и точно знал, что все бесполезно. Это развилка судьбы, и Энди свернул в сторону, выбрав неизвестный поворот. Скорее всего, он прав. Он просто пытается уйти от точки возврата. Причинно-следственная связь, и закон никто не отменял. Начавшийся дождь вперемешку со склизкими хлопьями снега только усиливал угнетение. Шон бы уже отказался от поисков, но мысли о том, в каком состоянии он вчера видел Энди, гнали его дальше. Скорее всего, парня уже нет в городе, но что-то тихонько мигает внутри, что-то ловит слабый случайный сигнал, подсказывает, и Стив продолжает.
Энди сидел в костёле, в самом дальнем уголке и безразлично смотрел перед собой. Он пробыл здесь с самого утра, уже перестал думать и просто сидел, потому что идти все равно некуда. Он чувствовал себя скверно. Болело все. Тело, мысли, душа. Вина′ нарывала внутри, причиняя душевные страдания. Он пытался думать, пытался осознать, понять и принять то, что произошло, но только глубже увязал в непонимании. Наверное, уже поздно… Нет, не уже. Поздно давно, просто наступил вечер. Очередной вечер неустроенной жизни. Она и, правда, потеряна, эта жизнь. Просто жизнь и ничего больше. Сама по себе. Без начала, без конца. Зацепившаяся за какой-то торчащий ржавый гвоздь.
Стив, уставший, голодный и окончательно расстроенный подъехал к дому. Говорить с Роем не хотелось. Откровенно говоря, он злился на него и, сославшись на обстоятельства, решил сегодня не нянчиться с ним. Из этого все равно бы ничего не вышло, а ругаться и упрекать Маккену у Шона не было ни сил, ни желания. Он припарковал машину и ошарашено остановился, неожиданно разглядев в темноте Энди, сидящего на ступенях, мокрого и молчаливого. Поднявшись навстречу Стиву, парень опустил глаза.
— Энди? — вопрос выглядел глупо, но сказать что-либо другое Шон не смог.
— Привет, Стив, — парень ответил нерешительно, словно все еще думал, продолжать ли дальше. — Можно я переночую у тебя сегодня? Всего одну ночь, завтра я…
— Не продолжай, — перебил Стив. — Заходи. Зря ты спрашиваешь. Разве когда-то было нельзя?
— Спасибо.
Энди было неловко, и от этого его движения выглядели скованными.
— Давай так, — начал Шон. — Ты не будешь ничего говорить, я не буду спрашивать. Сейчас принесу сухую одежду, ты помоешься, покушаешь и ляжешь отдохнуть, а завтра, если захочешь поговорить, мы поговорим. Так пойдет?
— Спасибо, Стив.
Аппетита у Энди не было, он молча выпил чая с куском пустого хлеба и пошел в спальню. Чистая выглаженная постель — как декорация к трагедии только усилила ощущения, и мальчишке захотелось заскулить. Он, пожалуй, так бы и сделал, но усталость и ломота во всем теле взяли над ним верх, и он не заметил, как провалился в сон. Его разбудил шум и голоса, доносившиеся снизу. Прислушавшись, Энди понял, что Стив спорит с Роем.
— Ты не можешь, Стив! — настаивал Маккена.
— Могу, Рой. Могу. Не шуми, ты разбудишь…
— Дай, я только взгляну на него!
— Не надо. Он спит. Завтра. Все завтра.
— Завтра может не быть! Неужели же ты не понимаешь этого?!
— Завтра будет, если ты сейчас уйдешь…
— Я только взгляну и уйду!
— Рой!
— Прошу тебя.
Энди поднялся, чтобы выйти, но Маккена уже был в дверях.
— Энди! — он хотел броситься к парню, но тот остановил его жестом.
— Не надо, Рой.
— Энди… Я чуть с ума не сошел! Как же так?! Почему ты ушел?
— Не хотел ждать, когда ты выгонишь меня, — холод тона отрезвлял, и Маккена запнулся.
— Но…
— Я бы уехал сегодня, но чувствую себя очень неважно, поэтому просил у Стива ночлега.
— Прошу прости меня! — взмолился Рой, но Энди не дослушал.
— Я давно простил. Тебе не о чем беспокоиться.
— Прошу прости меня и вернись, — казалось, слова парня ушли не услышанными, и Маккена продолжал молить.
— Зачем, Рой? Чтобы вновь дождаться, когда ты захлопнешь передо мной дверь? У меня нет на это сил. Лучше я сам. Я сам. Так проще для всех. Тебе не придется это делать, потому что ты рано или поздно вновь придешь к этому.
— Я не могу без тебя, Энди…
— Ты выживешь, я уверен…
— Ты нужен мне! Поверь!
— Поверить?! Кому?! Тебе?! Прости, Рой, я, вряд ли, смогу. Я не нужен был, когда был здоров и полон сил. Неужели ты думаешь, я поверю теперь, когда я слаб и болен? Лучше уходи, Рой. Тебе первому это все без надобности.
— Но я люблю тебя…
— Да, я помню. Ты как-то говорил, только мне нет до этого дела. У меня кучи своих проблем, и они гораздо весомее любых слов.
— Энди! ..
— Давай так. Я скажу тебе правду, чтобы ты понял, о чем я. Что ты будешь после этого делать, меня не касается. Я проститутка, Рой, и это единственное занятие, которым я теперь могу, да, впрочем, и буду заниматься. Мне все равно, что ты будешь по этому поводу говорить. Я думал, что выберусь и смогу танцевать, но это ушло. Я болен, и танцы теперь не для меня. Проституция дает деньги, а это единственное, что меня в данный момент интересует. Так что, как видишь, ты был прав. Проститутки бывшими не бывают. Теперь, надеюсь, понятно? Если так, я рад.
— Нет! Не понятно! Что значит болен?!
— Это значит только то, что я сказал. Теперь иди. Мне нечего добавить. У тебя своя жизнь. У меня своя…
— Энди? — не выдержал Стив.
— Мне нечего добавить, — повторил парень, отвернулся и пошел назад к кровати.
Мужчины стояли онемевшие и обездвиженные. Они одновременно посмотрели друг на друга, словно надеялись найти друг у друга ответ. Энди лег и отвернулся.
— Энди, — попытался Маккена, но парень даже не повернулся.
— Я устал. Если вы пришли мучить меня, то, наверное, мне будет лучше уйти.
— Идем, Рой, — засуетился Шон, стараясь вывести Маккену из комнаты. — Идем. Все потом.
Энди чувствовал, что Стив вернется, и вскоре услышал осторожные шаги.
— Я не сплю, — тихо сказал он, разворачиваясь в сторону двери. — Я знал, что ты придешь.
— Я хочу поговорить с тобой.
— О чем?
— О том, что ты сказал.
— Зачем? Я уеду завтра, и со мной исчезнут все проблемы.
— Я всегда считал, что у меня есть ты, а не твои проблемы. Что происходит, Энди?
— Происходит то, что и должно происходить. Я не хочу никому мешать. У меня своя жизнь, и разбираться с ней придется мне одному. Я благодарен тебе…
— Разве я виноват в чем-то, кроме того, что однажды не смог тебе отказать? Зачем ты хочешь наказать теперь и меня? Разве я хоть когда-либо сделал что-то, что могло…
— Никогда, Стив. Наверное, ты единственный человек, которому я еще могу доверять. Не знаю, зачем я здесь. Наверное, просто хотел…
— Так сделай это. Просто доверься мне. Что случилось?
Парень опустил голову, не решаясь начать говорить.
— Я знаю многое, Энди. Гораздо больше, чем ты думаешь. И о Дженни, и о смерти Капель Дождя, и о Тиу. Я знаю также, что внутри у тебя только обида и боль. Я не могу ничего изменить. Я могу лишь попытаться убедить тебя, чтобы ты позволил помочь тебе. По праву человека, который любит тебя. Раздели это со мной, и ты поймешь, что стало легче. Просто поговори со мной.
— Я слеп на левый глаз, Стив. Абсолютно, — неожиданно признался парень, и это повисло острием в тишине.
Он вдруг почувствовал страх и стыд, словно был виноват в том, что сказал. Начать оправдываться? Так нет подходящих слов. Просить совета? Его просто некуда впихнуть. Ждать чего-то? Это самое страшное, что может с ним еще случиться.
— Я боялся этого больше всего. Еще в прошлый раз Дженни…
— Плевать, Стив…
— Кому? Тебе? Может быть, но только не мне.
— Это мои проблемы.
— Уже нет, — тон Шона стал более решительным. — Завтра мы поедем на обследование…
— Нет.
— Да. Энди, послушай. Я никогда не просил тебя ни о чем. Даже тогда, когда Рой умирал. Скажи мне, как ты хочешь, чтобы я с этим жил? Когда-то давно я уступил тебе, хотя не имел на это права. Я тоже виноват. Виноват, наверное, гораздо больше вас. Что мне теперь с этим делать?
Энди молчал.
— Скажи мне.
— Не знаю.
— Я знаю, что такое проституция и, поверь мне, это не то, что тебе нужно. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать или учить, я просто хочу просить тебя. Первый раз. Не отказывай мне. Не превращай мою жизнь в кошмар, она и без того ужасна. Я не виноват в том, что люблю Роя и люблю тебя. Как помочь ему, я знаю, но я хочу помочь тебе. Один раз. Сейчас. Больше ничего, Энди.
— Мне нужно домой, — пересиливая себя, сказал парень. — Я оставил там Тиу. Не могу думать, что она страдает.
— Не то, Энди. Она счастлива, зная, что мы забрали тебя оттуда. Она плакала от радости. Я обещал ей…
— Я должен помочь им. Только что умер Джек и Джил тоже. Из-за меня.
— Неправда. Они умерли, чтобы ты мог быть счастливым. Я все знаю. Тиа рассказала мне. Если ты любил их, если любишь Тиу, ты обязан стать счастливым, иначе все зря.
— Я хотел спасти его. Просто спасти, но я не знал, что все так обернется…
Энди говорил медленно, а Стив молчал. Он чувствовал, как тяжело парню вспоминать об этом. Он не мог до конца понять ни про кольца судьбы, ни про бога смерти, ни про то, зачем все это вообще было нужно. Шон не произнес ни слова, потому что боялся разорвать ту ничтожную тонкую нить, по которой сейчас шел Энди.
— Ты сделал так, как подсказало сердце, но все обернулось так, как обернулось. Если ты вернешься сейчас… Что будет чувствовать Тиа, Дженни, Мартин, узнав про твой недуг? Как будут клясть и винить себя? Разве этого ты хочешь?
— Стив, я ничего не чувствую. Совсем ничего. Я понимаю, что должен, но…
— Слишком мало времени, слишком много боли.
— Полежи со мной. Пожалуйста. Мне так холодно.
Стив улыбнулся. Рой ведь тоже так говорил. Есть и такая категория счастья, и Шон чувствовал его.
Проблемы — навязчивая вещь. Почему ученые до сих пор не бросились исследовать их, как некую категорию бытия, остается непонятным, особенно, если учесть, что у проблем просматривается один весьма устойчиво-навязчивый признак — возможность плодиться. Плодовитость эта не подвержена никаким законам и не снижается ни при каких обстоятельствах. Стив уже давно проверил ее на собственной жизни. Еще он понял, что проблемы имеют свойство углубляться, причем делают это одновременно и кучкообразно. Врачи выявили у Энди самые худшие симптомы нервного потрясения. Процесс вошел в глубинную стадию и требовал незамедлительных и кардинальных мер, чтобы не перерасти в категорию расстройства уже психического. Состояние парня усугублялось отслоением сетчатки и воспалением на одном глазу. Потеря зрения рисковала стать необратимой, если в срочном порядке не произвести надлежащую операцию. О восстановлении полноценного зрения речь уже не шла, и оставалось только надеяться, что он сможет хоть как-то видеть.
Парень выслушал приговор спокойно, и Шон понял, что он не собирается никак реагировать. Казалось, ему было действительно все равно. Отношения между Роем, Стивом и Энди приобрели вид перекошенного треугольника. Рой нервничал, Стив думал, а Энди не делал ничего. Парень начал делать только тогда, когда Шон заговорил с ним об операции. Он просто взял и отказался. Его не волновали здравые доводы, а волновало только одно — у него нет на это денег. Он вбил на этом месте кол, приковал себя цепями и каждый раз начинал скалиться, когда кто-то пытался подойти ближе.
Сознание Роя разделилось. Он начал видеть все частями. Жизнь превратилась в куски, каждый из которых проступал в сознании очень явственно. Энди тоже подвергся этому разделению, и Маккена испугался. Он вдруг ясно, как никогда, увидел сломанные ребра, синяки, страдание тела с пленок Дава, немой крик, разрывающий гортань, разбитые губы и покалеченный глаз. Теперь Маккена отдельно видел руки парня, волосы, разглядывал движение мышц. Перед ним проступал огромный мир, заключенный в тонкую оболочку кожи. Самый загадочный и притягательный во вселенной. Желанный, далекий, разбитый. Мир, который без него. Рой начал чувствовать это собственным телом. Сколько боли, сколько мук. Это все до последнего микрона чувствительности вложено, вбито, вклеено в одного человека, которому… Которому уже все равно. Это тот предел, когда большее не имеет значения, и уже все равно, что еще предстоит испытать. Рой тонул в алкоголе, Стив нервничал, а Энди продолжал не делать ничего.
Время съедало само себя. Пережевывало и глотало. Позади уговоры, операция, капельницы, и парень вновь может попытаться видеть, только он не видит, потому что не верит. Он ничего не чувствует и, наверное, его можно пытать. Он все равно ничего не заметит. Прогнозы врачей осторожны, слишком неустойчиво состояние организма. Нужен отдых, покой, и тогда… Тогда только можно надеяться, что… может быть. Энди думал. Водил себя по кругу, чтобы понять, где поставить точку нуля, и пнуть в определенном направлении. А направлений нет. Почти нет. Нужно возвращаться в Литтл Рок и целовать Даву ноги. Теперь мальчишка видит все с другой стороны, словно зашел со спины, откуда никогда не смотрел. Смит давал ему все. Почему он не видел этого? Все в обмен на одну единственную человеческую слабость. В противовес Рою. Тот забирал все из-за одной единственной человеческой слабости. Как могли весы его жизни давать такую погрешность?
Стива сбивало с ног отчаяние. Он не знал как, не мог удержать Энди, не мог его отпустить. Только что сделана операция, а сил у парня нет, и нужен стерильный покой. Нужен отдых, только он и думать об этом не хочет. Рой готов грызть землю, чтобы искупить… Нет, не то. Он должен помочь Энди. Но как? Как заставить его услышать, подумать, принять? Он не слышит просто потому, что в нем мертво все.
— Ты не можешь туда вернуться! — не верит Маккена.
— Могу. Я много, чего могу. Ты даже не представляешь, чего и сколько. Кроме того, и там, и тут меня избивали. И там, и тут оскорбляли, кидали в лицо, что я ублюдочная тварь. И тут, и там я не раз лишался всего. Дома, пищи, здоровья. Так какая разница? Не все ли равно, где это произойдет в следующий раз? Только там у меня есть немного больше, чем здесь. Мелочи, но они важны для меня. Я смогу на время найти крышу над головой в стареньком хогане Джека. Там у меня осталось немного денег, одежда и мотоцикл. Это много для меня, и поэтому я вернусь туда.
— Энди, прошу тебя…
— Не проси. Не стоит этого делать, — парень улыбнулся, но как-то отрешенно, словно самому себе. — Видишь, мы с этого начали, и это единственное, что мне хотелось бы сказать тебе напоследок.
Рой что-то говорил, кричал, убеждал, но Энди смотрел на него так, словно перед ним шло немое кино.
— Ты не слышишь меня? — пытался Маккена.
— Не хочу слышать. Рой, я устал. Мне бы лечь. Ноги не держат.
Рой сходил с ума. Он думал, что его мир давно разрушен, но теперь видел, как и обломки разлетаются в пыль и, чтобы он ни делал, становилось только хуже.
Стив тревожно ответил на телефонный звонок, а после начал быстро собираться.
— Что случилось? — спросил Энди, застав его уже в дверях.
— Да, так, — попытался улыбнуться Шон. — Ничего страшного. Звонила Ольга. Что-то с замком. Просит помочь.
— А где Рой? Он же, вроде бы, домой уехал.
— Да, кто ж его знает. Ты же знаешь, он может пойти на север, а после резко свернуть в сторону. Я скоро. Не волнуйся.
Стив закрыл дверь, но вдруг резко открыл ее вновь.
— Я очень надеюсь, что, когда вернусь, застану тебя.
Это было какое-то неопределенное не то утверждение, не то вопрос. Он смотрел на Энди испытующе, словно пытался найти в его глазах ответ.
— Застанешь, — уверенно ответил парень, и Шон грустно улыбнулся.
Энди не ошибался. Стив соврал ему. Уже издалека парень заметил машину скорой помощи возле дома Маккены. В доме царила возня. Врачи старались над обморочным телом Роя на полу в гостиной. Мальчишка подошел ближе, прежде, чем Стив заметил его. Он изменился в лице, и на нем застыло выражение, такое характерное для людей, застигнутых врасплох. Парень понял, что нарколог пытается вывести Роя из сильнейшего алкогольного опьянения. Тот уже начал подавать признаки жизни, но это были лишь неосознанные и беспорядочные движения.
— Энди?
— Я знал, что ты поехал сюда. Ты не умеешь врать.
— Не хотел, чтобы ты знал правду, — нелепо оправдывался Шон.
— Я давно знаю эту правду. Ничего нового, — тон парня убивал безразличием.
— Прошу тебя, иди домой. Не нужно тебе быть здесь.
Энди не отвечал. Просто долгим взглядом смотрел на Роя. Маккена пытался открыть глаза, но зрачки разъезжались, и он, вряд ли, что-либо видел.
— Ну, вот, — переговаривались врачи. — Розовеет. Сейчас всплывет.
— Давайте-ка его на диван.
Парень интуитивно нагнулся, чтобы помочь, но Стив остановил.
— Не надо. Тебе нельзя. Не трогай его.
Энди не стал спорить, отошел в сторону и огляделся. Сколько еще судьба будет приводить его в этот дом? Уже чужой дом. Просто дом.
Время шло. Парень молча сидел за столом и смотрел, как врачи ставят капельницу. Ему было жаль Стива. Только это. Он видел его переживания и не понимал. Почему? Рой плавал в болоте своих ипостасей, пытаясь определиться, но они были слишком размыты. Так и не сумев опознать себя, Маккена закрыл глаза и замер. Может быть, он отключился, может быть, заснул, Энди было все равно. Все, что он видел, уже было далеко от него, и он просто безучастно наблюдал. Наконец, врачи уехали, Стив отправил Ольгу домой, и в доме воцарилась тишина. Она была гнетущая, вязкая, словно вот-вот должна была затвердеть. Энди смотрел на капли, монотонно падающие в баллончике и стекающие по трубке, чтобы после смешаться с кровью Роя, и думал о Каплях Дождя. Он скучал по старику, и тот ходил сейчас в нем, потому что парень так чувствовал. Он чувствовал в себе кровь Джека, и только это было сейчас важно. Что Рой? Он сделал свой выбор.
Стив устало присел на стул и вздохнул. Ему было стыдно. Первый раз ему было так стыдно перед Энди. Огромное многокомпонентное чувство вины, к которой он не был причастен ни на йоту.
— Почему ты это делаешь? — спросил Энди, и Шон поднял на него тоскующие глаза.
— Я люблю его. Может быть, ты еще помнишь, что это такое?
— Иллюзия.
— Реальность. Что бы он ни сделал, в каком бы состоянии ни был, я молю бога только об одном — чтобы он был жив. Это все, что я прошу, и это все, на что я могу надеяться.
Это была правда, потому что Стив не умел врать, и Энди видел это. Шон встал, прошелся, обдумывая что-то, но вдруг повернулся к парню и посмотрел так, словно хотел выпросить что-то.
— Энди, — ему потребовалась пауза, чтобы решиться говорить дальше. — Энди, я хочу просить тебя. Спаси его.
— Спасти его? Я столько раз делал это, что уже сбился со счета…
— Один раз. Последний. Не усугубляй его вину. Позволь ему помочь тебе. Это единственное спасение…
— Для кого?
— Для него.
Энди хотел что-то ответить, но Шон вдруг упал перед ним на колени. Звук разорвал в нем что-то.
— Я не могу его потерять… Не могу… Один раз… Только один… Последний… Прошу тебя… Позволь ему…
Парень замер, так и не сумев закрыть рот. Это был шок. Он не ожидал. Стив почти убил его, даже не коснувшись. Энди вдруг понял, что за всю жизнь, после всех страданий и мук, что перенес, он никогда не испытывал ничего более ужасающего чем то, что чувствовал сейчас. Стив… самый лучший, самый прекрасный человек на свете молил его сейчас, стоя на коленях. Парень видел, как Шон опускает голову все ниже и ниже, уже почти вдавливая в грудь подбородок.
— Алкоголизм, — глухим голосом произнес Стив, — это неверие. Он пьет, потому что… Это страх. Страх быть отвергнутым. Жизнь предавала его столько раз… Я не хотел говорить тебе, но… Когда он был ребенком и застал свою мать, которую любил нежно, как только мог, с чужим мужчиной… Насилие, которому он подвергся, сломало его психику. Он молчал, потому что думал, что виноват. Так думают многие дети, а после уже не могут из этого выбраться. Они носят это в себе, и это постепенно разрушает их жизнь. Мать предала его, и это было первое предательство от человека, которого он так любил. Второй раз это произошло, когда Рой узнал, что другая, горячо любимая им женщина… его жена Шерон спит с его лучшим другом. Он видел это собственными глазами, а она кричала ему, что не любила его никогда и даже сделала аборт, лишь бы не быть связанной с ним ничем, понимаешь? Лучший друг и любимая женщина. Думаю, он до сих пор не пережил это. Когда я подобрал его… В то время он пил страшно. Я опасался, что однажды он не выберется. Я видел в нем одинокого, замерзшего, сломавшегося человека. Человека, которого нужно отогревать, которого нужно любить, чтобы он поверил, что жизнь действительно чего-то стоит. Я полюбил. С первого дня и люблю сейчас, и буду любить всегда. Ты видел его фотографии? А ты хоть когда-нибудь думал, что на них? На них его идеальный несуществующий мир. Прекрасный, сильный, тот, который он так и не нашел. А после мы с тобой. Я тогда не понимал еще, насколько серьезно это было для него. Мы ведь тоже предали его. Люди… Все, кого он любил… Ты спрашивал, почему я делаю это? У меня нет выбора. Я не могу его потерять. Алкоголизм — болезнь неуверенных, разочаровавшихся, сломленных людей. Они пьют, потому что боятся быть обманутыми еще раз. Рой очень доверчивый человек, и вся его бравада лишь попытка удалить от себя мир, который принес ему столько страданий. Он тоже болен, Энди. Страшно болен душевно, и он такой, потому что не может справиться с этим. Что бы ни случилось, как бы ни повернулась жизнь, я выберу его, потому что сильно, очень сильно продолжаю любить. Теперь ты знаешь правду и, что бы ты ни ответил, я буду биться за него до конца. Столько, сколько найду в себе сил.
Стив так и не смог посмотреть Энди в глаза. Он просил невозможного, и ему было больно. Он ждал приговора, того единственного слова, которое способно уничтожить или возродить его жизнь. Шея. Со взмокшими, прилипшими прядками. Оголенная и доступная. Готовая принять единственный удар, который решит его судьбу. Энди не мог даже шевельнуться, не мог вздохнуть, не мог понять, где его обломки.
— Хорошо, Стив.
(1) Временно недоступен (англ.).
(2) Герой романа Э. Каскинова «Вселенная надо мной». (не окончен)
(3) Там, где ветры никогда не смогли бы соврать, и я знаю, все не может остаться по-прежнему… (англ.). E-type «Calling your name».
(4) «Там, где ветры никогда не смогли бы соврать, я выкрикиваю твое имя» (англ.). E-type «Calling your name».
Часть 15. NEVER LEAVE ME.
3.15 NEVER LEAVE ME. (Никогда не покидай меня).
Вот и все. Блюдо съедено, и ведущий сейчас почти вылизывает языком пустую тарелку, задавая последний вопрос.
— Как не жаль, — а ему не жаль, и Энди это очевидно, — но время — неизбежная вещь. У нас осталось несколько минут перед тем, как конференция закончится, а нерассмотреных записок осталось много. Я предлагаю наугад вытащить одну последнюю и задать вопрос тому, кому он и будет предназначен.
В зале возня. Все что-то предлагают, но ведущий — опытный человек, поэтому делает вид, что ничего не видит. Оплата его услуг закончена, а все остальное как-то не очень его вдохновляет.
— Итак, сейчас выясним, что хочет знать человек, написавший эту записку! Читаю вопрос! О-о-о! Вам повезло, дорогие зрители. Здесь раз, два… четыре вопроса сразу, и адресованы они ни кому иному, как Джиму Сноу! Вы удивлены? Неожиданно, правда?
По залу разлилась волна смеха и удовлетворенного рукоплескания, скатилась на пол и отозвалась эхом.
— Ну, что ж! Первый вопрос! Что вам больше всего нравится в работе актёра, а что меньше всего?
— «Больше всего я люблю работать, работать над тем, что мне нравится, а что я не люблю — это ждать работу», — Джим отвечал весело. Он тоже устал и был рад скорому финалу встречи.
По большому счету Энди плевать на то, что там нравится или нет Джиму, потому что он уже вполне успешно достиг дна своего разочарования. Наверное, он не поедет домой. Дно - так дно. Обидно вернуться и застать пустоту. К Стиву тоже ехать не хочется. Придется делать вид, что… Делать ничего не хочется. Тем более вид. И удрать бы сейчас от изнурительного подписывания миллиона экземпляров романа, но это входит в программу. Хотя, почему нет? Во всяком случае, в отличие от Роя эти люди рады видеть его, чего не сказать о нем самом в обратном направлении, то есть, в отношении них. И дело здесь вовсе не в отношении, а просто… Он просто устал и просто расстроен. Хотя, чего уж тут? Все, как Рой говорит. По плану. Его плану.
— Почерк такой непонятный, — бубнил ведущий, сощуриваясь, словно мог этим упростить проблему. — Что в Джиме Сноу самое странное? Кажется, так.
Джим улыбнулся той самой улыбкой, что делает мужчину беспроигрышным в плане любования. Энди давно вычленил из всех улыбок Джима именно эту. У Роя тоже была такая, и парень знал — против нее нет средств защиты. Это — как оружие массового поражения. Минимум затрат, максимум результата.
— «Что во мне самое странное? — Сноу задумался. Не то, чтобы он не знал, он должен был ответить так, чтобы это ни к чему не обязывало. - Ну, я не знаю. По-моему, лучше не знать, что в тебе самое странное, иначе от психотерапевта не вылезешь. Я не знаю».
— Трудно быть другом Джима Сноу?
— Что? — переспросил актер, словно хотел взять некую паузу на обдумывание.
— Трудно быть другом Джима Сноу? — повторил ведущий громче.
— Для кого? Для меня – нет.
Зал разразился овациями. Каждый хотел быть другом Джима, только это получилась бы уже целая социальная сеть. Миллион друзей, а друга ни одного.
— О-о-о! — вдруг взорвался ведущий. — Не уверен, что могу задать этот вопрос Джиму…
— Да, чего уж там, — махнул рукой Сноу. — Не думаю, что за это время мне удалось скрыть хотя бы часть содержимого собственного желудка…
— Вы все же натурал? — возвестил ведущий и выдохнул, словно сделал что-то очень сложное. — Это не я, это они спрашивают.
— Я не понял. Это такой вопрос? — почти удивился Джим.
— Ну, да. Здесь именно так и написано. Вы все же натурал?
— Хороший вопрос. Главное честный. Что ж, я отвечу. Не думал, что за время съемок меня все же перекосило до такой степени, чтобы давать почву к подобным вопросам. Я могу сказать только одно — просто есть такая ориентация, как актер. Часто у людей бывает своеобразное отношение к телевизионным персонажем, и оно автоматически переходит на личности. «Это любопытно, но так происходит. У тебя должно быть… говоря обо мне, я должен как следует дистанцироваться от этого, и потому, я думаю, иногда я подчёркиваю различие между мной самим и персонажем сериала — потому что люди могут быть очень горячо убеждены в чём-либо. И это свидетельство того, что… Это хорошо. По-моему, нет смысла делать такой телесериал, не имея такой цели — увлечь людей подобным образом. Но для себя ты должен возвести стену. У людей бывают очень резкие мнения. И ты должен напоминать себе, что они ненавидят какого-то персонажа, они ненавидят его — ненавидят ли они меня, как человека, ненавидят ли, как актёра? И любовь воспринимается точно так же. Вы на самом деле не любите меня, вы меня на самом деле не знаете. Но вы знаете моего персонажа, и я очень рад, что вы любите его. И так реагируете на него. Это жесть, по-моему, всё дело в том, что ты на телеэкране, это странная ситуация» (1), понимаете?
Это жесть. Энди согласился. Все, что здесь происходит — одна сплошная жесть. Людям нечего делать кроме, как стараться запустить руки и нос в чужие трусы. Не брезгуют же. Почему его не волнует ориентация ни одной из них? Если уж он с ними спит, а надо признаться, что Энди делает это время от времени, ему обычно бывает все равно, кто это делает с ними еще. Его волнует только безопасность секса и больше ничего. Парень улыбнулся. Он вспомнил, как Рой устроил ему семейный скандал, потому что не смог в очередной раз никуда засунуть свою иррациональную ревность. Все щели и дыры были уже забиты, и Маккене ничего не осталось, как продолжать с ней носиться. С какой-то стороны это неплохо, и Энди даже подыграл ему, но только с какой-то. Со всех остальных… Просто лень об этом думать. Рой терпеть не мог блондинов. Стив был тем редким аксиомным исключением, когда принимаешь что-то и все. Все остальные блонды, полублонды и околоблонды не имели место существовать в диапазоне Роевого взгляда на жизнь. Вот уже месяца три, наверное, Энди танцевал с Дианой. Лаура решилась обзавестись ребенком, о чем тут же и сообщила парню. Нет, поначалу он перепугался, подумав, что мог иметь к этому свойственное периодическим совместным ночам отношение, но после успокоился. Если бы все так и случилось, сообщить Рою было бы почти тем же самым, что решиться повеситься после неудачных попыток вскрыть себе вены и утопиться. Теперь Лаура пыталась не растолстеть, Энди танцевал с Дианой, а Рой продолжал ревновать. Он вновь активизировался в постели, а после по утрам не мог открыть глаза. Парень любил это его состояние. Он сонный, теплый, что-то мямлит невнятно, проваливается, вновь всплывает, а после так характерно улыбается… Руки Энди заставляют его улыбаться. Он уже начинает хотеть, но еще пытается доспать. Утро — это святое, и мальчишке нравится дразнить Маккену. Так было всегда, и Энди уверен, так всегда и будет. Не уверен, потому что не всегда. Он уже решил ехать в гостиницу, отключить телефон, и что там будет наутро мямлить Рой, его не будет интересовать. По крайней мере, завтра. И обиду есть, куда впихнуть, потому что взбитые сливки радости уже осели. Нет — так нет. Раз дела важнее, значит, так тому и быть.
Все. Пресс-конференция закончена, зал рукоплещет, а люди на сцене улыбаются. Ведущий говорит, что в фойе можно купить роман Бернарды и получить автограф любого участника, а это значит, что и его тоже. Энди взглянул на Стива. Стив, как всегда сдержан, что не мешает ему почти сканировать парня насквозь. Шон видит все, словно по лбу Энди бежит зеленая люминесцирующая строка с кратким содержанием его мыслей. Черт с ней, с полоской, потому что парень видит, как счастлива Бернарда. Улыбается, в глазах слезы, переживает. Наверное, ей труднее всех. С ума сойти! Энди подумал про то первое интервью за чашечкой кофе. Кто бы знал! Галлилей обнимает ее, нежно похлопывая по плечу, словно укачивает младенца и ждет, пока тот успокоится. А младенец посматривает на Энди. Это профессиональное — видеть героя в разработке, так сказать, в перспективе. Наверное, Энди выглядит не очень, хотя и старается скрыть, и Лави′на чувствует это «не очень» напротив очень глубоко.
Энди пьет «не кофе», улыбается и курит. Забывается порой и берет сигарету большим и указательным пальцем. У него хорошее настроение, и он бесконечно шутит. Рой слоняется по студии туда-сюда. С каждым появлением он меняется. То на нем темно-синяя шелковая рубашка с мелкими золотыми закорючками, то вдруг бордовая. Потом вообще никакой и неожиданно нежно-розовая с сексуальным кроем.
— Могу спорить, — подшучивает Энди, — что ты уже устроил наверху вселенский хаос.
— Все самое прекрасное создавалось из хаоса, — философски замечает Маккена, любуясь собой в зеркале. — Надо обновить гардероб. Я собираюсь утереть нос этим выскочкам из газет и не могу найти ничего, соответствующего этой замечательной идее.
— Так всегда, — улыбается парень. — Бернарда, ты не возражаешь, если я отлучусь на пару мгновений, иначе нам придется восстанавливать весь дом из руин. У Роя редкая черта — за пару минут свести на нет все усилия человечества.
— Конечно, иди. Я пока приведу в порядок свои записки сумасшедшего.
— Не мучайся! — с лестницы кричит Энди. — Сейчас я воссоздам гармонию наверху, а после помогу тебе.
— Иди. У меня есть еще полчашки кофе.
— Порно-кофе! — уточняет сверху парень. — Не называй эту жидкость кофе перед Роем! Поверь мне, это опасно!
Бернарда не заметила, сколько прошло времени, когда ее боковое зрение уловило движение наверху лестницы. Она подняла глаза и в тот же момент лишилась дара речи. По ступеням, прикрывая пах скомканной рубашкой, спускался абсолютно голый Рой. Она несколько раз моргнула, но наваждение не пропало.
— Э-э-э…
— Согласен, — дерзко улыбнувшись, произнес Рой. — Я чертовски привлекателен. Да, кстати. Не успел тебе сказать, что ты сегодня охрененно выглядишь.
— Ты-ы-ы…э-э-э… тоже, — глупо протянула Лави′на.
— Знаю, — сменив одну категорию дерзости улыбки на другую, ответил Маккена.
Рой скрылся в душе, а Бернарде потребовались усилия, чтобы как-то перезапустить свой организм. Все суставы словно покрылись ржавчиной и со скрипом поддавались движениям. Не прошло и пары минут, как следом на лестнице появился Энди. Предваряя застрявший вопрос, парень поспешил ответить.
— Одежду… Рою… туда…
— Э-э-э…
— Как бы так. У него случилось внезапное вдохновение.
Наконец женщина смогла улыбнуться. Разглядывая веселых прыгунков в глазах Энди, она смущенно сжала губы, а потом все же не сдержалась и расхохоталась. Вдохновение — это святое. Тем более, если оно случилось у Роя. Боже мой! Как можно было в это вляпаться? Но в том-то и дело, что туда оказалось легко, а обратно не хочется. Ну, Рой!
— Ну, да.
— Зато мы выбрали одежду. Я надеюсь.
— Не сомневаюсь.
Лави′на улыбалась, смущенно поглядывая на Энди, а Энди делал вид, что не замечает. Он даже пытался вернуть ее к заметкам, но у него не слишком здорово получалось. Наконец дверь в ванную распахнулась, и на пороге образовался Рой. Энди наполнился нежностью и восхищением, а Лави′не достался прекрасный образ героя. Как там парень сказал о нем при первой встрече? Непредсказуемость, секс, талант? У Роя талант вызывать сексуальную непредсказуемость.
— Надеюсь, на этот раз ты, наконец, оделся, — поспешил отвлечь себя Энди.
Рой не ответил, подошел к зеркалу и замер, снисходительно оценивая себя.
— Сейчас скажет: I’m damn irresistible (2), — шепотом заметил парень.
— I’m damn irresistible, — заключил Рой почти следом.
— I’ll fuck you (3), — от имени Маккены прокомментировал Энди.
— I’ll fuck you, — слово в слово повторил Рой.
Парень разразился задорным юношеским смехом.
— Ну? Что я говорил?!
Рой действительно выглядел irresistible настолько, насколько мог. Жилетка на голое тело, галстук, пиджак с кожаными вставками и голубые джинсы. Вид был из категории вызывающего, выражение на лице приблизительно оттуда же. Пожалуй, половина шока массам уже обеспечена.
— Детка, у тебя есть пара минут расслабиться перед тем, как я вернусь, — обнимая парня широким жестом, сладко сказал Рой. — Бернарда, глядя на тебя, я не раз пожалел о своей ориентации. Подумаю на досуге. Может, и сменю. На время.
Он исчез, оставив Энди и Бернарду тонуть в смеси аромата духов, флюидов и волнения.
— Я в шоке.
— Прекрасное чувство, — улыбнулся парень. — Очень полезно для крови. Разжижает лучше аспирина.
— Ты так хорошо знаешь его, — заметила Лави′на.
— В смысле?
— Я о зеркале.
— Я не знаю его вообще.
— Как же так? Вы же столько лет…
— В этом и вся фишка. Он не дает приблизиться настолько, чтобы я успокоился. Это такая жизненная любовная игра. Мне все время кажется, что я чего-то о нем не знаю, и мне приходится стремиться и стремиться.
— Интересно. А Стив?
— Уверен, та же фигня.
«Та же фигня», — вспомнила Лави′на, глядя на Стива. Наверное, это и есть ответ на риторический вопрос о том, почему они вместе столько лет. Шон выглядел спокойно, но Бернарда видела, что он сплошь обмотан колючей проволокой волнения за Маккену.
Фойе напоминает растревоженный осиный рой. Люди толкаются, тычутся в слепой надежде собрать кучи автографов. Зачем они им, половина не знает, но общий ажиотаж заставляет хотеть. Столы, составленные кафедрой, тонкой перегородкой отделяют жужжащую толпу от съемочной группы. Слабая защита, но все же позволяет актерам не быть облепленными гроздьями поклонниц.
Стеклянные двери сомкнулись за спиной Роя, и он оказался в эпицентре осинника. Везде снующая возбужденная толпа, затерявшая где-то в своих недрах и Энди, и Стива, и всех остальных. Маккена всматривается во вспыхивающие между спинами промежутки в надежде увидеть парня. Энди улыбается, и Рой видит его лицо, мелькнувшее в просвете. Спины смыкаются, закрывая парня, словно это створки огромного объектива. Как же он улыбается! Разве нужно что-то еще? Разве состоит мир из чего-то другого? Сотни километров пространства и двадцать шагов, чтобы прикоснуться к этой улыбке. Прикоснуться взглядом, губами, руками… Прикоснуться, раствориться, впитать, чтобы ощутить…
Два часа дороги, а Энди не произнес ни одного лишнего звука. Он отвечал на вопросы в лучшем случае однословно или просто кивал головой. Казалось, он не проявлял интереса ни к дороге, ни к месту, куда они направляются с Роем, ни к самому Рою. Безучастность. Он словно ехал отбывать срок, который ему присудили за какое-то преступление. Две недели. Много это или мало? Для Роя мало, но он надеется на чудо. Для Энди много, потому что он не надеется ни на что. Им обоим показан отдых и, если Маккене он нужен, то парню не нужен ни одного раза. Стив, как тревожная мать, разве что не разрыдался, отправляя своих тепличных чад первый раз в жизни без своей опеки.
Жизнь не складывалась. Она напоминала расползшихся слепых котят, которые тычутся мордами в поисках соска, к которому можно прилепиться, а соска нет, потому что мать позабыла их накормить.
Отель клубного отдыха. Не сезон, и Стиву повезло забронировать то же бунгало, в котором он и отдыхал с Маккеной. Триста метров уединения по периметру, уютная комната с оранжевым светом, ресторанчик, несколько баров. Шон надеялся, что те четырнадцать дней, которые Рой и Энди проведут вместе, наконец, позволят всему вернуться на круги своя.
Парень вышел из машины и сиротливо огляделся. Ему было холодно. С моря дул пронизывающий ветер, но даже не это. Он давно промерз, и ничто не могло растопить холод его души. Внутренние слезы скатываются льдинками, звенят и разбиваются, вонзая острые осколки.
Вечер. К приезду гостей растопили камин, и он приветствует новых обитателей веселым потрескиванием. Свет торшера деликатно приглушает темноту. На столике теплый ужин и глинтвейн. Энди недоуменно рассматривает обстановку. Уютно, даже волшебно, но… Но в бунгало всего лишь одна комната с размазанной в темноте обстановкой вокруг единственной кровати в центре. Если бы позади не было стольких часов езды, Энди развернулся бы и ушел. Определенно. Рой заметил его мысли, словно он сложил их кубиками на столе, а они рассыпались, привлекая внимание. Горничная поинтересовалась, не нужно ли еще что-нибудь посетителям и, получив отрицательный ответ, почти по-английски исчезла.
— Я вижу, о чем ты думаешь. Не стоит, я не трону тебя, обещаю, — ответил Маккена, словно парень уже задал ему вопрос. — Даже не прикоснусь.
— Надеюсь, — буркнул Энди, размышляя, куда положить рюкзак.
— Поешь и ложись, — неуверенно предложил Рой.
— Я не голоден.
— Ты не прикоснулся к еде в мотеле.
— Я пил молоко. Этого достаточно.
Рой уже догадался, что разговор не получится.
— Хорошо, а я поем. В желудке кошки воют. Наверное, всем вокруг слышно, — он хотел немного пошутить, но парень не оценил.
— Ты не возражаешь, если я схожу в душ?
— А? Да, конечно. Разумеется, нет.
Разумелось, видимо, только Маккене, потому что Энди не дослушал, направляясь в ванную. Рою осталось лишь посмотреть ему вслед и признать, что все гораздо хуже, чем он надеялся. Энди изменился. Это уже другой человек в знакомой оболочке. От того мальчишки, который мялся в его дверях тысячу лет тому назад не осталось и следа. Это уже взрослый, если не сказать, слишком взрослый человек, уставший и подавленный.
— Где мне лечь? — спросил Энди.
— Да, где захочешь. Я не знаю. Раньше… помнишь? Ты любил спать слева…
— Не помню, — обрезал парень, направляясь к левому краю кровати. — Много, что изменилось. Теперь я всегда спрашиваю об этом клиента…
— Но, я не клиент! — отчаянно выкрикнул Рой.
— Разве? Ты платишь за все это. Значит, и условия твои. Если захочешь, я пересплю с тобой. Не проблема.
— Не проблема?! Энди, это проблема! В первую очередь для тебя!
— Для меня – нет. Оплаченный трах — никогда не проблема. Это работа.
— Господи! Что ты говоришь?! Я ушам своим не верю!
— А вот это действительно проблема. Твоя.
— Энди! Прошу тебя, давай поговорим!
— В последнее время меня все вокруг о чем-то просят. Что ж, давай поговорим. Начинай.
Маккена растерялся. Он ощущал бешенное биение сердца, но почему-то в горле. Рою казалось, что внезапно запульсировали венки даже в глазных яблоках.
— Энди, — Маккена старался взять себя в руки. — Энди. Я виноват. Я был полным идиотом… сволочью. Назови, как хочешь. Я был трусливым ублюдком, эгоистичной тварью. Я признаю это. Дай мне шанс все изменить…
— Изменить что? — парень говорил спокойно, и это еще больше разгоняло кровь в жилах Роя.
— Твою судьбу.
— Разве я просил об этом? Судьбу изменить нельзя. Так же, как и выбрать. Она определена заранее…
— Это не так!
— Так. Неужели ты думаешь, что я выбирал? Неужели хоть один здравомыслящий человек осознанно выберет такое? Это дается свыше, только за что, не знаю…
— Не свыше! Я виноват! Я клянусь тебе, что сделаю невозможное, чтобы все исправить! Я отдам все, чтобы…
— Даже, если ты отдашь мне весь мир или не дашь ничего, не имеет значения, потому что нужно мне еще меньше. Ты даже не представляешь, насколько. Ничего мне не нужно.
— Энди, что мне сделать?!
— Сделай для себя. Ложись спать. Врач прописал тебе отдых.
Рой почти задохнулся. Слова скопились внутри, распухли и впились в гортань. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, и так и застыл с открытым ртом. Он мог лишь молча наблюдать, как парень достал лекарство, закапал в глаза, а после спокойно лег и отвернулся. Господииии! Одна единственная мысль выдавливалась сквозь шум в ушах. Господииии! Первым, что почувствовал Рой, было сердце. Оно тоже казалось огромным и распухшим, словно пропитывалось чем-то, растягивалось и уже начинало лопаться. Что-то покалывало, напоминая мелкие электрические разряды.
Рой промучился всю ночь, Энди ни разу не повернулся во сне. Погода не улучшилась, и утро не наступило, а навалилось. Еще не успев открыть глаза, Маккена понял, что его всю ночь избивали, потом по нему ездил асфальтоукладчик, потом его кто-то откуда-то выковыривал, а напоследок его кости догрызли бродячие собаки. Мозг чувствовался не лучше, словно был замаринован в смеси ослиной мочи, формальдегида и еще какой-то дряни. Рой с трудом повернулся и понял… Энди нет. Первая мысль пробила голову навылет и зацепилась за острие черепной коробки последними сантиметрами, и Маккена вскочил. Он пытался хоть что-то сообразить, но все мысли проскальзывали сквозь это злополучное отверстие. Он успел вспотеть, потом покрыться холодным потом, перепугаться и… Рюкзак парня аккуратно стоял возле двери, и Рой внезапно стал счастливым. Надежда. Вот она, тонкая нить, которая держит крепче крученого каната.
Он заметил Энди издалека. Тот сидел, неподвижно глядя на рябь на воде. Сердце Маккены упало, и он ступнями почувствовал его тяжесть.
— Энди, — Маккена улыбнулся. — Я уж подумал, что…
Голос его упал вслед за сердцем, и фраза неопределенно повисла. Парень даже не шелохнулся. Он молчал еще какое-то время, а потом очень медленно начал говорить.
— Я бы много отдал, — глухо произнес Энди, — чтобы ничего этого не было, но тогда я был бы самым несчастным человеком на свете. В моей жизни не было бы всех тех, кого я любил. Прошлое нельзя исправить. Оно останется таким, каково и есть. Оно делает жизнь жизнью, и только благодаря ему мы понимаем, что существуем. Я любил. Это чувство было столь огромно, что мне казалось… Я думал, что сделаю счастливыми их всех, но я ошибался. Я сделал несчастным каждого из них. Наступал какой-то день, и люди, которых я так любил, по одному отворачивались от меня. И, хотя, это так, они все равно остались в моем прошлом. И вместе с ними в прошлом осталось много теплого и счастливого. После я долго думал, где мог так ошибиться, и я понял. Это случилось дважды. Когда я первый раз сел к тебе в машину и когда через год выжил.
— Прости меня.
— Сколько раз еще я должен повторить, что простил тебя? Пойми, наконец, что дело не в прощении. Дело в том, что ты не можешь ничего изменить. Я не хочу, чтобы ты что-то менял. Я только что потерял дорогого и близкого мне человека. Что ты можешь с этим сделать? Джек прав. Слишком плотные кольца. Я не понимал тогда и лучше бы не понимал до сих пор. Это страшное знание. Я спас твою жизнь, чтобы после ты сломал мою, но он успел ее спасти, чтобы после я забрал его. Я не смог его спасти. Он не дал мне, не оставил ни единого шанса. Это не прошлое, Рой. Это настоящее, и мне жить с этим. Все так, как есть, и я не хочу усложнять что-то еще больше.
Энди говорил так просто, что Маккену пронизывал ужас. Он словно видел коридор вечности. Бесконечный, зеркальный, множащий сам себя. Рой открыл рот, чтобы еще раз просить прощения, но понял, что опоздал на эту самую вечность.
— Я просто хотел помочь тебе.
— Не стоит. Я давно научился заботиться о себе сам, и то, что я сейчас здесь не из-за себя или тебя, поверь. Из-за Стива. Уж кто-кто, но точно не он виноват в наших проблемах. Ты можешь не волноваться. Я не уеду отсюда до срока. Из-за него не уеду.
Рой стоял опухший и отекший. Он так ясно понимал, что говорил Энди, словно внутри него проехал чистильщик со скребками, ободравшими все лишнее. Теперь это было идеальное знание, словно ему открылось что-то глубокое и сокровенное. Он видел все с другой стороны, где был только парень, его жизнь и больше ничего. И его, Роя, в этой перспективе не было. Он увидел те километры отчуждения, которые невозможно преодолеть. Мост, давший росток его душе, закрывался густеющей пленкой и таял. Энди, повзрослевший до срока мальчик, объяснял ему жизнь, и Маккена прозревал. Спина, плечи мальчишки в потертой куртке, все тело, словно сворачивались, закрывались, уходя вовнутрь и забирая туда жизнь, опыт, все, что он испытал. И Рой понимал, он лишний, ему нет там места. Он остался вовне.
Энди достал что-то из кармана и протянул Маккене.
— Что это?
Парень разжал ладонь. Брелок. С одной стороны «Р», с другой «М». На разорванном шнурке.
— Возьми. Это твое. Кольцо. Оно разорвано, но только так он смог спасти и твою жизнь.
Маленький простой предмет, который изначально не имел смысла, теперь нес в себе глубинную философию и огромную трагедию.
Рой смотрел на то, как Энди вот уже минут десять монотонно болтал ложкой в чашке с чаем. Неважно, что он сидел с Маккеной в ресторанчике, он был где-то очень далеко. Взгляд мальчишки — как прозрачная пленка, на которой слоями наложены легкие штрихованные картинки.
— Энди, — тихо позвал Рой.
Парень перевел на него этот же полупрозрачный взгляд.
— Ты ничего не ешь. Мы приехали неделю назад, и я не могу понять, чем ты питаешься. Я не видел, чтобы ты что-нибудь взял, кроме чая и хлеба. Как ты хочешь набраться сил?
— Зачем мне силы? Кроме того, я рад, что есть хоть что-то, за что не надо платить.
— Разве я просил тебя платить?
Взгляд Энди приобрел весомость.
— Жизнь просила, и она показала, что на самом деле я платил вам всем. Тебе, Даву, Дженни. Я был вам всем должен, и мне еще предстоит заплатить немерено.
— В смысле?
— Забудь. Через неделю я возвращаюсь в Литл Рок.
— Но это невозможно! Как ты можешь, после того, что сделал с тобой Дав?
— А что со мной сделал Дав? Разве он сделал что-то, что было бы тебе незнакомо? Молчишь? Хочешь, я скажу, в чем разница между тобой и Смитом?
— Интересно.
— Жизнь показывает, что лучше иметь дело с изначальными подлецами. Ты всегда знаешь, что рано или поздно получишь от них удар. Это никогда не бывает неожиданностью. Хуже, когда ты веришь человеку, а он оказывается не тем, кем казался. Дав никогда ничего не скрывал. Он все называл своими именами. Наша с ним сделка была честная. Он предложил условия, я их принял, и он всегда соблюдал их. То, что он сделал — последствия, и договор нарушил я. Он давал мне шанс. Пусть не самый лучший, но в итоге Тиа ходит, а ты получил назад свои деньги. Я чист перед тобой. Что еще тебе нужно?
— Ты. Ты мне нужен!
— Прости, Рой, но мы уже говорили об этом. Я хочу прожить свою, а не твою жизнь. У меня остались обязательства только перед Стивом. Береги его. Он действительно тебя любит. Кроме того, возвращаясь к еде, я тебе скажу: у меня есть деньги, просто нет аппетита. К тому же, чай и хлеб здесь подают бесплатно, и это позволяет сэкономить. Сам знаешь, деньги никогда не бывают лишними.
— Откуда они у тебя?
— Какая разница? Тебе будет проще, если я скажу, что бог послал?
— Энди, откуда у тебя деньги? — жестче повторил Рой.
— Это тебя не касается.
Взгляд парня стал очень тяжелым. Энди молча встал и, не произнося больше ни звука, вышел. Маккена смотрел на чашку и надкушенный кусок хлеба и чувствовал, как сползает по стеклянной стене, отделяющей его от Энди. Она непроходима, неприступна, и он так и не смог найти тот единственный вход к его душе. Рой думал. Вернее, пытался думать, но что-то всякий раз отбрасывало его обратно. Он терялся в догадках, куда на столь долгое время исчезает парень, но все догадки упорно сходились в одной точке, и Рой боялся это признать.
Погода не задавалась. Рой тревожно смотрел на часы. Они словно заржавели, и время стояло на месте. Наконец, не выдержав поднимающегося волнения, он решил разыскать Энди. Наверное, территория отеля занимала половину земного шара, потому что тянулась бесконечно долго вдоль побережья и столько же вглубь. Одиночные бунгало сиротели в густых кустарниковых посадках, но были словно покинуты людьми, потому что Маккене не встретился ни один человек. Рой заглянул в магазинчик, спортзал, развлекательные заведения, но Энди нигде не было. Он бродил уже больше часа, когда увидел вдалеке небольшой костер, мерцавший на утесе. Он подошел и замер, внезапно услышав непонятные звуки. Парень стоял, широко распахнув руки и запрокинув голову. Высоко в небе выписывала круги одинокая птица. Она парила на раскинутых крыльях, купаясь в безумных воздушных потоках. Рой долго и заворожено смотрел на птицу, когда вновь услышал пронзительный крик, вырвавшийся из горла мальчишки. Это не был голос человека. Это был зов птицы. И сокол свысока ответил ему так же пронзительно и одиноко. По коже Маккены пробежали мурашки, его передернуло, но он все же решился подойти ближе. Энди завел руки за спину, наклонился и начал танцевать. Движения подчинялись какому-то, только ему одному известному ритму, но выглядели гармонично и стройно. Парень несколько раз взглянул на Роя, но словно не увидел его, продолжая неведомое ремесло. Маккена стоял пораженный, будто какая-то чужая сила заставляла его не двигаться. Сколько продолжался танец, он не знал, но Энди вдруг остановился, поклонился кому-то и резко повернулся к Рою.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, но Маккена ответил не сразу.
Он смотрел на парня, словно не расслышав вопроса. Лицо мальчишки поперек пересекали две черные угольные полосы, вертикально перечеркнуты третьей, спускающейся со лба по носу, через губы к подбородку.
— Я… э… искал тебя. Что это было?
— Я спрашивал совета.
— У… у кого?
— У мудрого.
— И?
— Капли Дождя ответил мне.
— Хорошо, — неуверенно согласился Рой, понимая, что не понимает ничего.
Пусть так. Лучше не настаивать. Капли Дождя - значит, капли Дождя. Он еще раз поднял голову, но в небе уже никого не было. Птица исчезла, но Рою легче не стало. Энди надел куртку и подошел к нему.
— Тебе не надо было приходить.
Рой почувствовал непонятный сильный запах. Терпкий и чужой.
— Что это за запах? — спросил он, все же готовясь услышать нечто непонятное.
— Тонкие белые волосы.
Ничего другого, собственно, Рой и не ожидал. Исчерпывающее объяснение. Сказать, что он был удивлен, это не сказать ничего. Он был шокирован.
— Что?
— Датура, — пояснил Энди.
— Понятно, — пытался признаться Маккена. — Наверное.
— Дурман трава, — сказал Энди со злостью, прошел мимо и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь.
Рой плелся за ним словно лишенный воли. Он старался успокоить себя, но не очень преуспевал в этом. Полосы, соколы, волосы… Это было слишком сложно, чтобы понять, но достаточно, чтобы испугаться, и Рой именно это и сделал. Энди напротив был спокоен, молчалив и собран. Он думал. Думал о чем-то серьезном, потому что мысли оставляли на лице почти видимый отпечаток. Ни слова не произнося, он разделся и отправился в душ. Маккена постоял еще какое-то время, а после снял с крючка куртку парня и полез в карман. Сто долларов, мелочь, пара салфеток и… открытый пакетик разноцветных драже. Он был так аккуратно свернут, что можно думать, представлял для парня непревзойденную ценность. Рой досадно улыбнулся. Мальчишка. Прячет конфеты и смакует, растягивая удовольствие. Но вот деньги. Не детская забава. Маккена трагично стиснул зубы. Сколько в нем одном всего? Люди, птицы, деньги, смерть, дурман… Сколько может вместить в себе человек, который не выбирал судьбу? Человек, который только жертвовал. Человек, который не видел в жизни ничего, кроме этой жертвенности. Человек… Человечек…
Рой не слышал, как Энди вышел из душа. Он был расстроен, размазан и так и стоял с курткой парня.
— Зачем ты рылся в моих карманах?
Маккене показалось, что на него опрокинулся чан с кипятком.
— Хотел посмотреть, чем ты живешь.
— Посмотрел?
— Да.
— Тогда положи все на место и не задавай вопросов.
Он прошел мимо и лег в кровать. Рой почувствовал, что теперь его словно обдало ветром ледяного безразличия.
— Энди, — осторожно позвал Маккена, но парень не ответил и не шелохнулся.
Рой смотрел на нетронутую с утра вазу с драже. Энди даже не прикоснулся к ней. Он не прикасался ни к чему, что касалось Роя. Он словно жил параллельно. Шел в тоннеле с окошками, и Маккена только мог видеть, как он появлялся на мгновение в просвете и снова исчезал, и ему не оставалось ничего кроме, как всматриваться в следующее окошко в надежде, что Энди появится вновь.
Рой заставлял себя не спать. Он замучился догадками, куда ходит Энди каждую ночь. Он заметил это четыре дня назад. А раньше? Может быть, это происходит с первого дня? Он был уверен, что знает, но все же хотел увидеть своими глазами. Парень шел быстро, от холода втянув в плечи голову. Маккена ругал себя, что не сделал этого раньше, но это было единственное, что ему теперь оставалось. Энди подошел к ресторану, поговорил с охранником и вошел. Ресторан уже закрыт, и внутри приглушенный дежурный свет. Рой остановился, даже не для того, чтобы понять, как поступить дальше, а просто, чтобы собраться с мыслями. Он видел, как парень прошел через зал, снял куртку и скрылся в каком-то помещении. Смутные предположения неуютно засуетились в животе. Он решил докурить, но в тот же момент вновь увидел Энди. Парень поставил ведро, намочил тряпку и принялся поднимать стулья и мыть пол. Рой опешил. Красноречием он никогда не обладал, но имел хотя бы дар речи, а сейчас утратил даже его остатки. Значит, он моет ночами полы, чтобы заработать крошечные деньги? Очередной заевший круг. Поцарапанная пластинка жизни, и иголка спотыкается, не в силах перейти на соседний виток. Пока Маккена размышлял, какой-то человек, видимо, повар, принес тарелку с едой и позвал парня. Рой не мог оторвать взгляда от того, как тот ел. Быстро, жадно, почти заглатывая целиком куски. Значит, вот как он не голоден? Рой чувствовал, что в нем, опережая друг друга, одновременно поднимаются гнев и жалость. Рой ворвался в зал и подлетел к Энди. Он не мог говорить сразу, пытаясь подавить приступы негодования, но пока негодование подавляло его. Парень посмотрел на него и недовольно отвернулся.
— Что ты делаешь?! — наконец, разродился Маккена.
— Странный вопрос. По-моему здесь все однозначно. Ем. Есть иные предположения?
— Ешь?! А мне кажется, доедаешь!
— У тебя с этим проблемы?
— Да, Энди! Представь, у меня с этим проблемы! Скажи мне, только честно, неужели все, что я стараюсь сделать, настолько мерзко, что ты предпочитаешь доедать холодные объедки и соскребать плевки с пола? Как ты позволяешь себе такое унижение?!
— Плевки — всего лишь слюна, и она оскорбить не может. Да, я согласен есть остывшую фри, потому что она не заставляет быть обязанным.
Рой хотел что-то сказать, но запнулся и тяжело выдохнул.
— Хорошо, — помолчав минуту начал он. — Я хотел просто помочь, но, наверное, ты прав, нет смысла продолжать. Все, что я пытаюсь делать, бесполезно. Мне это все уже напоминает насилие. Я понял, пусть так. Завтра мы уедем. Я не хочу больше заставлять тебя. Видит бог, я надеялся на лучшее. Мне казалось, ты сможешь взять из прошлого хоть что-то хорошее, но я ошибся.
Он махнул рукой и ушел, а Энди еще долго сидел, вяло ковыряясь вилкой в одеревеневшей картошке.
Энди осторожно открыл дверь и вошел. В комнате царил сумрак и пахло сердечными каплями. Рой лежал в постели и неподвижно смотрел в одну точку. Лунный свет бледно разливался по его лицу, и парень заметил на щеке чуть поблескивающую влажную дорожку. Он замялся в дверях в надежде, что Маккена хоть что-нибудь скажет, но Рой молча отвернулся.
— У тебя болит сердце? — тихо спросил парень. — Здесь пахнет лекарством.
— Какая разница? Завтра мы уедем, и это уже не должно тебя интересовать.
— Я не хотел тебя волновать. Мне жаль.
— Прошу тебя. Не надо ничего говорить. Ложись.
Энди спиной чувствовал, что Рой не спит. Кто-то словно возводил между ними каменную стену, и мальчишке казалось, он слышит, как кладут каждый кирпич. Рой не спит, и парень прислушивался к его дыханию. Неровное, чуть хриплое и сбивается время от времени. Когда лежишь в темноте с закрытыми глазами, обостряется слух, и Энди улавливал каждый шорох. Он почти слышал, как смыкаются и размыкаются веки Роя. Ему казалось, что еще немного, и он услышит шуршание его мыслей. Маккена повернулся, и парень ощутил его взгляд. Медленный, испытывающий, изучающий. Он мог бы спорить, что был способен пересчитать количество взмахов его ресниц. Рой привстал на локте и принялся пристально рассматривать Энди. Спит. Еще бы. Мыть по ночам полы… Конечно, он должен был устать. Маккена аккуратно накрыл плечи парня одеялом и коснулся волос. Дрожь пальцев ощущалась так явно, словно Рой плотно прижимался к нему. Энди не открыл глаза даже, когда Маккена встал и оделся. Он делал все осторожно, чтобы не разбудить мальчишку, и Энди понял это. Брякнули таблетки в пузырьке и… когда парень повернулся, лишь увидел, как за спиной Маккены тихо закрылась дверь. Опять пьет лекарство. Значит, шалит сердце. Энди вдруг испытал странное чувство — он не сможет пережить, если с Роем что-то случится.
Холодно. Энди увидел силуэт Роя недалеко от бунгало. Тот стоял спиной и тихо разговаривал по телефону. Пять утра. Это может быть только Стив. Дружба — понятие круглосуточное, и они оба это принимают.
— Да, Стив… Нет, Стив… Мы завтра вернемся… Нет, ничего не случилось, просто это невыносимо. Я не могу больше удерживать его… Бессмысленно… Я старался. Не хочу ничего… Он не видит и не слышит меня… За эти полторы недели он ни разу ночью не повернулся ко мне лицом… Я не могу ничего сделать. Он не принял от меня даже еду… В прямом смысле… Он моет полы в ресторане, чтобы заработать несколько долларов … Стив, он не хочет со мной говорить… Я пытался. Нет, больше не могу. Мне кажется, у меня взорвется либо мозг, либо сердце. Это невыносимые муки… Он хочет вернуться в Литл Рок и снова идти к Даву. Да, он так и сказал. А еще он сказал, что Дав не сделал ничего страшного… Он зацепился в прошлом, и нет такой силы, которая бы вытащила его оттуда… А еще этот шаман. Энди страшно переживает… Не знаю я, что делать. Все гораздо хуже, чем ты думаешь…. Мне нужно завтра съездить в банк и к вечеру, думаю, мы приедем. Не волнуйся. Я спокоен… Нет, не болит. Принимал… Я в порядке… Да точно в порядке… Да не бойся ты так. Я же сказал, я в порядке. Даже, если и сдохну по дороге, надеюсь, он не бросит меня на обочине, хотя ничего я уже не знаю… И я тебя тоже.
Рой отключил телефон и задумался, беспричинно глядя в темноту. В Энди боролись несколько чувств, и беспрестанно спорили несколько голосов. Здравый рассудок и колебания сердца. Наверное, это самая страшная внутренняя борьба. В ней не бывает перемирия. Рой покопался в кармане и вытащил пузырек с таблетками.
— Не надо. Ты только что принимал.
Маккена замер от неожиданности. Галлюцинации, и повернуться страшно, потому что за спиной пустота. Она там есть. Она должна там быть. Наверное, так слышится мечта, которая дает искорку. Она слишком ничтожна и живет только мгновение, но это мгновение… Рой вздрогнул только тогда, когда почувствовал, как ему на плечо опустилась теплая осторожная ладонь. Он обернулся и теперь стоял, молча глядя в глаза Энди. Он видел его совсем рядом, но так далеко, что боялся поднять руку, чтобы понять, что не может дотянуться. Энди сделал шаг навстречу, и Маккена почувствовал тепло его тела. Нет, не галлюцинации. Температурный бред. Должно быть, он просто сошел с ума. Парень тоже смотрел на него, но только по-другому. Он смотрел очень просто и… он улыбался.
— Что ты делаешь? — не веря, спросил Рой, когда Энди оторвался от его губ.
Странный поцелуй, и не поцелуй вовсе. Прикосновение. Осторожное. Испытывающее. Проверяющее. Энди забыл эти губы, и ему нужно вновь привыкнуть. Он не ответил и лишь легко потянул с плеча Роя куртку.
— Что ты делаешь? — еще раз спросил Маккена.
— Хочу взять из прошлого только это.
Рой не верил. Не хотел верить. Не мог. Боялся.
— Пойдем в дом. Здесь холодно.
Рой не знал, что делать. У него было слишком много рук, слишком много ног, какое-то деревянное неудобное тело. Он забыл, куда это все девают, потому что близко, очень близко тело парня. Теплое, живое. Запах. Прикосновения.
— Энди…
— Я хочу взять из прошлого только это, — повторил мальчишка, но Маккена не понял. Ничего не понял. Не хотел понимать. Не мог. Боялся.
— Я не могу. Я…
— Помнишь, как ты говорил? Думай о себе, а я подумаю о тебе.
— Ты не забыл…
— Нет.
Наверное, Рой никогда раньше не делал ЭТО. С ним ЭТО в первый раз. Он боится, потому что забыл. Его трясет, потому что не верит. Потому что не знает…
Жизнь идет. Вселенные сталкиваются, взрываются, распадаются. Возникает хаос и вакуум. Потом возрождаются из ничего и… Это понятно. Это естественно. Это знакомо. То, что сейчас происходило у Роя внутри, было непонятно, неестественно, незнакомо. Он вдруг понял, что состоит из клеток, нейронов, протонов и чего-то еще, потому что все это дребезжало в нем, двигалось, ощущалось. Он чувствовал Энди каждой, самой последней микроскопической частицей, каждым пространством между этими частицами, и клеточная память записывала то, что с ним происходило. Энди думал за двоих, потому что Рой не думал. Не мог. Не хотел думать. Он хотел умереть, чтобы это стало последним, что с ним было. Он хотел жить, потому что это будет тем, что он не отдаст никому. Это всегда будет принадлежать ему, и только ему.
Вот оно биение родного сердца, запах теплой сонной кожи. Внутри окружности рук. Рой боялся уснуть, боялся закрыть глаза. Он просто смотрел, как спит Энди. Просто вдыхал его запах и осторожно целовал рассыпавшиеся по подушке волосы. Время. Несется, как бешеная лошадь, и на ней нет удил, чтобы осадить. Нет седла, чтобы не слететь. Оно несется все дальше и дальше от прошлого, и начинаешь понимать, что промахнулся. Не успел, не смог, не зацепил то самое дорогое, что было, и теперь можешь лишь смотреть, оглянувшись, как оно удаляется, становясь призрачным.
Энди проснулся. Вот и все. Хорошо, что Роя нет. Так проще. Время. Такая волшебная вещь. Пусть несется бешеной лошадью. Пусть то, что так болит внутри, удаляется, становясь призрачным.
Молчаливая дорога домой. Они не разговаривают. То, что между ними произошло, только все усложнило. Дверь, закрытая с обеих сторон, и теперь нельзя войти, не открыв двумя ключами сразу. Думать тоже не получается, потому что нельзя одновременно думать и чувствовать, а каждый из них сейчас именно чувствует.
Рой остановил машину и выключил зажигание. В темноте дом кажется чужой бесформенной глыбой. Она лежит здесь потому, что про нее просто забыли. Кругом развешена безысходная ночь. В нее нет входа. Из нее нет выхода. Она просто висит, потому что так положено. Это не тишина. Это молчание, и в нем все сложно и спутано.
— Останься, прошу тебя, — Рой не верит тому, что говорит. — Выбери меня.
— Не могу.
— Почему, Энди?
— Потому, что не могу.
— Этот дом твой. По праву. Ты всегда говорил, что мечтал об этом. Не уходи. Ты теперь обеспеченный человек. Прими другую жизнь, и я обещаю, что исчезну из нее.
— Все слишком сложно. Этот дом погибнет без тебя. Не могу, Рой. Нет.
Опять виснет тишина. Ее так много, что она давит. Маккена достает ключи, протягивая парню на ладони.
— Что это?
— Я не пойду. Не смогу видеть, как за тобой закроется дверь.
Они говорят короткими фразами. Фразы — как выстрелы в тишине, и от этого только больнее.
— И еще вот это.
Рой протягивает пластиковую карточку.
— Зачем?
— Ты, конечно, можешь делать то, что сочтешь нужным. Я все равно никогда не узнаю об этом, но так я хотя бы смогу надеяться, что ты не… Это огромные деньги, Энди. Они изменят все. Ты хотел возместить мне… Я тоже хочу. Твою жизнь окупить нельзя, но это хоть самая малая часть. Возьми. Они твои.
— Но я разбил твою аппаратуру. Я не мог… Я хотел вернуть тебе…
— Она не пострадала, — Рой опустил голову еще ниже.
Более страшных слов он еще никогда не произносил. Это хуже приговора о смерти, хуже самой смерти. Это приговор всей жизни.
— Но как же… я видел…
— Не пострадала ни одна камера…
А вот это приговор о пожизненном наказании.
— Это твои деньги. Я не могу изменить прошлого, но, может быть, я хоть немного изменю будущее.
Энди нелепо сжал в ладони карточку. Кусок пластика, но в нем крах его жизни, все его муки, вся его надежда. Просто кусок пластика с какой-то веселой картинкой, под которой…
Маккена топтался на месте. Он не мог больше оставаться. Не мог сесть и уехать.
— Останься, Энди, — взмолился Рой, судорожно сжимая плечи парня.
— Не могу. Прости. Еще больше не могу, чем вчера.
Рой оторвался от губ мальчишки, облизнулся, словно не хотел потерять даже микронную долю поцелуя, взглянул на Энди, а после отвернулся и быстро сел в машину. Взревел мотор. Машина бешено вырулила на шоссе и, сжигая резину, рванула с места.
Вот и все. Жернова. Древние каменные круги, что только что растерли жизнь в прах. Осталось только ветру подхватить муку и рассеять под ноги веселому миру. Энди почувствовал холод. Он нападал порывами, сковывая сначала кожу, потом мышцы, кости, лимфу, кровь. Они отмирали по очереди, и только сердце бешено старалось выжить. Оно, как подстреленная птица, неистово работало клапанами-лапками, стараясь не дать замерзнуть той полынье, в которой еще могло двигаться.
Утро. Так показывают часы, но на самом деле — ночь. Глубокая, безлюдная и темная. Машина бесшумно подъехала к студии. Рой выключил двигатель и посмотрел на дом. Ему нужно время. Нужно собраться с мыслями
— Я поеду с тобой, — порывисто сказал Стив и начал собираться.
— Не надо.
— Рой, я не хочу, чтобы ты был один.
— Я и так один.
— Ты не спал уже двое суток. Как ты хочешь, чтобы я тебя отпустил?
— Поверь, это далеко не самое худшее, что со мной случалось. Спасибо, Стив, но пойми, мне надо побыть одному. Я перезвоню, когда доберусь. Попозже.
— Но…
— Прошу тебя, останься дома. Я должен сделать это один.
— Рой…
— И я тебя тоже.
Дом одиноко мрачнел в чуть подбеленном утре. Темные провалы окон — как запечатанные тоннели. С той, другой их стороны пустота и скорбь. Рой не спешил выходить из машины. Он вообще уже никуда не спешил. Теперь можно плестись вдоль жизни так долго, как только позволят силы. Он уже взял из прошлого ЭТО. А еще все остальное. Он не откажется ни от чего. Каким бы оно ни было. Все, кроме этих окон.
В гостиной тоже темно и тихо. Очень темно и очень тихо. Невыносимо темно и невыносимо тихо. Эта тишина оглушает, а темнота ослепляет. Проклятое сердце не бьется. Оно слепо и глухо, а поводыря нет, и оно потеряно. Пытается на ощупь понять, куда идти, но пока не поймет. Потому и мнется на месте.
— Энди, — тихо позвал Рой.
Это последние капли надежды, но в ответ темнота и тишина.
— Энди.
Нет, он уже не звал, он просто произнес его имя, потому что это последнее, что осталось еще от парня в этом доме, и Рой просто захотел услышать, как оно звучит. Включенный свет проявил одиночество его жизни. Чисто. До скрипа, словно это не его жизнь, а всего лишь макет под стеклом. На столе ключи и карточка. Он не взял. Вот она перерезанная вена, из которой сочится кровь. Он не взял. Просто отделил от себя то, что было, перешагнул и ушел. Рой снял куртку, достал из холодильника виски и плеснул в стакан. Это должно немного помочь. Сам себе компания. А свет мешает. В нем как-то очень ясно видится одиночество, а вот подсветка под полками… Так лучше. Не так заметно собственное уродство, а виски кажется теплее. И время не так боится. Поползет незаметно по углам. Рой достал из кармана брелок. На одной стороне «Р», на другой «М». Все верно. Все так, как и должно быть. Когда-то он разорвал нить Энди, потому что хотел убить, и Энди разорвал его нить. Потому что хотел спасти.
Рой почувствовал усталость. Пойти, лечь. Забыться хоть на время. Чтобы отвалилась память. И он побрел наверх. Маккена поднимался по ступеням, словно спускался в глубокий колодец. Наверху в студии кромешная темнота. Шторы задернуты, и это почти счастье. В ней можно потеряться, в этой темноте, забрести куда-нибудь и сгинуть. Рой подошел к окну. Узкая полоска грязно-серого света сквозь стекло — как приоткрытая дверь. Сейчас утро выбелит панталоны, скрыв свою нерадивость, а день опустит сверху разноцветные юбки, и все пойдет своим чередом там, за этой полоской приоткрытого мира.
— Где ты, Энди? — почти неслышно прошептали губы. — Я люблю тебя.
— Я помню. Ты как-то уже говорил, — тронуло плечо легкое теплое дыхание.
Рой обернулся. Все. Можно умирать, потому что счастливее он уже, наверное, не сможет быть.
— Не оставляй меня никогда.
— А ты не отпускай меня никогда.
(1) Ренди Харрисон о своем персонаже Джастине Тейлоре «Queer as folk».
(2) Я чертовски привлекателен. (англ.).
(3) Я тебя поимею (англ.).
Часть 16. Yes.
3.16. YES! (Да)
Рой видел, что Энди расстроен, расстроен настолько, что уже не может этого скрыть.
- Что опять? – Маккена хотел обнять парня, но тот одернул плечо.
- Не могу.
- Энди…
- Оставь, Рой. Не говори ничего. Забудь.
Вот дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! И еще раз, дерьмо! Маккена сходил с ума от бессилия. С парнем творилась беда. Он словно потерялся в этом мире, и единственная дверь, через которую можно вернуться – это шест, но он не мог себя заставить. Он не мог к нему подойти, не мог прикоснуться, не мог выползти из тяжелых переживаний.
- Давай я сниму его, - по сотому кругу предлагал Маккена. – Не хочу, чтобы ты его видел. Это почти бермудский треугольник, в котором тонет твоя жизнь.
- Нет, - отвечал Энди и больше ни о чем не хотел говорить.
Рой уже люто ненавидел эту палку, торчащую на подиуме в студии, но Энди упорно не позволял от нее избавиться. Ольга тоже переживала, замечая, как парень часами стоит около шеста, ничего не делает и ничего не говорит. Стив в свою очередь пытался обсудить это с Энди, но тот только отвечал: «Я смогу. Я должен», но он не мог. Он не мог, а вместе с ним не могли и все остальные. Не могли смотреть, не могли понять, не могли помочь. Стив высказывал предположения, но Рой упорно не хотел его слушать. Временами в порыве накатившей ярости, он пинал пилон ногой, вымещая всю свою злость, но шест продолжал торчать на том же месте, и ничего не менялось. Счастье, видимо, весьма дозированная вещь, которая поступает порциями в серьезных обертках, чтобы, только сняв их, можно было постичь его смысл. Наконец Рой не выдержал и отправился к психоаналитику. Психоаналитик выслушал внимательно, задал сотню вопросов и сделал малоутешительный вывод. Именно шест, по всей вероятности, являлся причиной какого-то очень сильного потрясения человека, и именно шест является тем ключом, который Энди боится повернуть, чтобы столкнуться лицом к лицу с кошмаром, который пережил. Это его тайна, и она разрушает его. Рекомендации выглядели еще страшнее. Забрать у него эту тайну. Отнять, отгрызть, высосать, что угодно, только забрать. То, что парень не позволяет убрать шест, только усугубляет проблему. Он словно наказывает себя за что-то, и этот кусок трубы в обмотке - лишь рычаг, позволяющий продолжать самобичевание. Слишком долгое унижение постепенно разрушало в Энди целостность личности, а какое-то событие, связанное с шестом, окончательно разорвало ее. Оттаять таких людей бывает очень трудно, и если окружающие сдадутся, наступит неминуемый крах. Рой испытал шок, шок от безысходного отчаяния.
Он вернулся домой раздавленный и мрачный.
- Что с тобой? – заволновался Энди, вставая навстречу из-за стола.
- Все нормально, просто болит голова.
Голова у Маккены действительно болела, но он понял это только сейчас.
- Жаль, - признался парень. – Я приготовил тут кое-что. Думал, мы…
- Обязательно, - Рой заставил себя улыбнуться. – Я даже смерть попрошу подождать, если в этот момент ты предложишь мне что-то.
- Правда?
- Ага.
После разговора со Стивом Бернарда долго думала. Никогда раньше она не встречала человека, который так четко понимал, что делает, который оценивал бы ситуацию не со своей прочувствованной позиции, а с позиции тех, о ком говорил. Обычно люди, даже, если они оценивают действия других людей, накладывают на проблему свою личную проекцию, что искажает истинное положение дел. Говоря о Рое и Энди, Стив словно самоустранялся, оценивая их действия с их собственных сторон. Глубокий жизненный опыт позволял ему видеть суть, предпосылки и последствия. Он никогда не корил людей за их недостатки, а скорее старался найти им оправдание. Роя он тоже не судил и, наверное, не позволил бы кому-то еще делать это. У него была удивительная способность видеть ядро сквозь все оболочки и покровы. Бернарда ловила себя на мысли, что любуется им. Все-таки это был необыкновенно красивый человек. Красота внешняя и внутренняя светились друг в друге, образуя редкостный сплав привлекательности.
- Каждый человек по природе своей одинок, - объяснял Шон, - только бывает два вида одиночества: внутреннее и внешнее. Если выбирать из этих понятий, то внутреннее одиночество убийственно. Например, как женщины с неустроенной личной жизнью бывают только двух видов: одинокие и свободные. Одни из них жалеют себя и обижаются на внешние факторы. Другие любят себя и отметают эти самые факторы. Есть так же огромное количество людей-половинок. Бесполезно выбирать для них категорию именно потому, что в изоляции любое существование для них будет только половинным. Это люди, которые не могут существовать одиночно. Я не могу сказать, заложено ли это по природе или нарабатывается за жизненный отрезок и, если говорить о Рое и Энди, то они и есть половинки. Это люди с общим энергообменом и кровотоком. Если человек любил и любил по-настоящему, он никогда не сможет разлюбить до конца и, если это не так, то он ошибался, думая, что любит. Что бы ни произошло в жизни, такие люди будут стремиться в прошлое, где и осталась эта любовь. Они будут плакать на ее могиле, нежно лелея в воспоминаниях, но никогда не бросят последнюю горсть земли на этот холм.
Стив помолчал, а после взглянул на Бернарду и спросил:
- Энди, наверное, говорил тебе о Каплях Дождя?
- Он говорил столько, что мне иногда кажется, что я знала его лично.
- Хоть Капли Дождя и был шаманом, дремучим и полуграмотным с точки зрения цивилизованного общества, он обладал уникальным знанием. Его теория о кольцах – это суть понимания человеческой природы.
- Не знаю, как я собираюсь все это объяснять во второй книге.
- Во второй книге? – удивился Стив.
- Ты думаешь, я не смогу?
- Я думаю, что только ты и сможешь, - а потом помолчал и добавил, - если разберешься с кольцами.
И он улыбнулся.
- А ты разобрался?
- Задолго до Капель Дождя. У меня была только одна проблема. Я не знал, как это назвать, но я всегда знал, что у этих двоих что-то не то с этими самыми кольцами.
- А ты? Как же ты? Что с твоим кольцом?
- Я? Это уже совсем другая история.
Цепочка жизни. Колечки, переплетенные между собой. Она гибкая и эластичная до тех пор, пока что-то, случайно или нет, не перегнет ее. Звенья переворачиваются, плотно застревая друг в друге. Расцепить их бывает трудно, а иногда просто невозможно, не исказив и не разорвав. Откуда Капли Дождя мог знать это? Кто дал ему столь точное понимание жизни? Ответа на вопрос уже не найти, но только он, повинуясь чему-то нам недоступному, смог заменить своим кольцом кольцо Энди, чтобы цепочка его жизни не разорвалась и не повисла изуродованными концами. Это была одновременно физическая и душевная хирургия, проведенная на высочайшем мистическом уровне.
Бернарда думала. Много думала, но каждый раз поражалась все больше и больше. Она была благодарна судьбе, что в ее жизни появился Энди и Стив, Рой и Тиа, Капли Дождя и Мартин, Дженнифер, Ольга… Целый огромный мир. Страшно думать, что… Слова Энди на первом интервью, когда он сказал, что все начинается с кофе определили ее жизнь. Эта чашечка… Она улыбнулась… Чашечка порно-кофе замкнула ее кольцо и кольцо Галлилея. Но об этом потом, а сейчас она смотрела на Стива, помешивая в айриш-бокале некофе с крутой пенкой, и слушала, что он говорил.
- Многие после романа и фильма будут считать Роя подлецом, учитывая…
Бернарда запнулась, подбирая слова.
- Они ошибутся, и ошибутся именно потому, что посмотрят на все со своей, а не с его стороны…
Он говорил, и Лави′на соглашалась. Неуравновешенный, неординарный, творческий человек со смещенным неустойчивым центром тяжести. Человек, всю жизнь скрывавший миллионы внутренних глобальных противоречий и достигший в этом верха совершенства. Человек, склонный отдаваться любви всецело, и не понимающий, как может быть по-другому. Человек, самым страшным преступлением считающий предательство, но редкий человек, способный на глубинное раскаяние. Рой – жертва самого себя. Да, Стив так и сказал, и Бернарда поняла – он мог бы не объяснять больше ничего.
Рою бы утонуть в алкоголе, но… Энди. Спит там наверху, а у него поперек пересохшего горла слова психоаналитика. «Его надо очень любить, чтобы он вновь поверил». Как любить? Маккена не мог представить себе это чисто технически. Он уже выскреб себя изнутри, вывернул все закоулки души, вытряхнул последние клетки сердца. Проклятый шест! Рой бы насадил себя на него, как на кол, но толку-то? А еще смерть старика. Два снаряда в одну воронку. Дерьмо! Засыпать бы, так кратер такой, что дна не видать.
- Что ж он так мается? – сетовала Ольга. – На нем лица нет. Я не узнаю его. Чтобы Рой так переживал. Все думает. Наверное, уже не раз переварил сам себя.
Стив улыбнулся.
- Что вы улыбаетесь, Шон? Честное слово, уж лучше бы он выпивал иногда. Так его – где оставил, там и возьмешь. Боже, что я говорю?!
- Вот видите, в жизни нет правды. Может быть, я скажу сейчас жестокую вещь, но несчастья Энди идут Рою на пользу. Он поймет наконец, что такое заботиться о ком-то и переживать. Теперь он сможет пропустить через себя то, что делал для него Энди. Это должно помочь. Просто нужно время.
- Должно помочь? Кому?
- Им обоим. Они смогут наконец понять, насколько нужны друг другу.
- Откуда в вас столько терпения? Вы говорите так спокойно?
- Должен же хоть кто-то не терять здравого рассудка. Поймите, Ольга, самое лучшее, что мы можем сделать – просто ждать. Они должны пройти это вместе, как бы трудно им ни пришлось.
- И все же я уверена, нужно что-то делать.
- И я даже подскажу вам, что именно.
Ольга удивленно приподняла брови, готовясь выслушать Стива.
- Я сделаю все, что вы скажете.
- Вот и отлично. Тогда пирожки со шпинатом.
- Что-о-о?
- Ваши пирожки – чудодейственное средство. Думаю, коллективное осознание того, что у каждого в желудке по кусочку, должно вновь всех сблизить.
- Ох, Шон! Я серьезно, а вы уходите от ответа.
- Мы не можем им помочь. Мы можем им не помешать, - став совершенно серьезным, ответил Стив.
Энди совсем потерялся. Вернее, потерял себя. Он застрял между мирами, как между встречными зеркалами. Оба мира вытолкнули его, и теперь он боялся вновь войти хотя бы в один из них. Здоровье его тоже дало трещину, правда, какую-то внутреннюю. Ничего конкретного, но парень не мог найти в себе силы. Он напоминал лошадь, которая неслась в адреналиновом напряжении к финишу, достигла и упала. Зрение восстанавливалось плохо, но он упорно об этом молчал. Рой исходил почти материнской нежностью, но Энди оттаивал медленно. Маккена был ласков и осторожен, он напрочь забыл про секс и, если Энди все же занимался с ним этим, то вел себя, как четырнадцатилетний мальчишка, который от силы третий раз пробует это с одноклассницей в подвале. Зато Стиву доставалось не по-детски, и он подчас даже пугался таких взрывов Маккены.
- Ебучие ро′ги! Дай мне виски или перережь вены, - потребовал Рой, - пока я не сошел с ума!
- Ты проехал «пока» уже километров пятьсот назад. Там же стоял указатель. Ладно, в чем дело?
- Я сегодня сказал, что осталось чуть больше месяца до его дня рождения и спросил, как бы он хотел его отметить. Ты не представляешь, что он мне ответил!
- Что это вообще не праздник, и в гробу он его видел.
Рой в запале открыл рот, чтобы что-то возразить, но вдруг закрыл и уставился на Стива.
- А ты откуда знаешь?
- Я знаю тебя, и это чу′дное выражение «ебучие ро′ги» в комплексе с интонацией полностью охарактеризовало мне проблему, которая и последовала за этим.
- И?
- Лучше я дам тебе виски.
Шон налил виски в два стакана и один протянул Рою. Каждый сделал по глотку, так ничего и не сказав.
- У меня есть кое-какие мысли, - спустя минут пять начал Стив. – Я тут нашел одно помещение. Двухэтажное. Хотел предложить тебе посмотреть.
- Ты хочешь переехать? Только не говори «да».
- Тогда скажу «нет».
- Уже хорошо.
- Так вот. Я подумал, оно достаточно просторное и в приличном состоянии. Первый этаж мог бы вполне подойти под галерею, а второй под хореографический зал.
- Стой! – Рой схватил его за руку. – Ты хочешь, что бы…
- Да. Представь: белоснежный зал с зеркалами, пара-тройка шестов и аппаратура. Ну, подсветка там и все такое. Присадки разные, прибабахи…
Маккена ничего не отвечал и лишь, часто моргая и не отрываясь, смотрел на Шона. Стив видел по его лицу, как в голове тасуется колода мыслей, разыгрываются ходы, выбрасываются масти. Он ждал тот единственный козырь, который выкинет Рой.
- Стой, - еще раз произнес Маккена и завис.
- Да стою я, стою.
- Поедем в Литл Рок. Всего лишь на день. Ну, максимум на полтора.
- Рой, помещение здесь недалеко. Мне кажется, через Литл Рок проходит не самая короткая дорога.
- Стив…
- Шучу. Если это то, о чем я думаю, то едем.
Энди вновь и вновь подходил к шесту. Вновь и вновь касался его рукой, гладил, а после отворачивался и уходил. Не могу. Парень терзался черными мыслями. Он уже чувствовал, что в тягость самому себе, но сделать ничего не мог. Не могу. И он вновь подходил к шесту.
- Рой, сними его, - попросил как-то вечером Энди.
- Я сниму, но это не выход. Так ты ничего не изменишь.
- Не изменить уже ничего и никак! – в сердцах воскликнул парень.
- И это говоришь мне ты?! Ты, который выживал всегда?! Ты, который знает, как выживать?! В тот момент, пока я упивался в хлам и обдалбливался до беспамятства в теплом доме с полным холодильником, ты умел это. Энди, я терял тебя столько раз! Столько раз проклинал себя за слабость и трусость! Я не могу потерять тебя еще раз. Не могу, Энди! Что бы с тобой ни случилось, чтобы ты ни испытал – это в прошлом. Понимаешь?! В прошлом! Перешагни! Ты можешь…
- Не могу, Рой, - отворачиваясь, прошептал парень. – Не могу.
- Энди, прошу, скажи мне, что тебя держит? Что так сильно сжимает тебе горло, что ты почти не дышишь?
- Отпусти меня, Рой. Ничего не получится. Я не тот, кого ты искал…
- Не отпущу! Никогда! Ты – тот, кого я искал и ждал всю жизнь! Каким бы ты ни был, я счастлив! Понимаешь, первый раз в жизни я так счастлив! Дай мне руку. Пойдем.
- Куда?
- Пойдем.
Маккена потянул Энди на подиум.
- Смотри. Это всего лишь палка. Палка! Кусок металлической трубы! Это не твое прошлое, Энди! Неужели же вот эта тупая идиотская жердь может быть сильнее тебя?! У нее нет ни памяти, ни прошлого, ни будущего! У нее нет ничего, кроме способности здесь торчать! Почему, Энди?!
Он говорил импульсивно, даже брызжа слюной. Размахивал руками и со злостью бил пилон кулаком. В его словах разрывались слезы, сыпалось отчаяние, но с каждым словом он все больше затихал, оседал и исчезал.
- Бесполезно, - Маккена махнул рукой, словно зачитал сам себе приговор и отвернулся, чтобы успеть подхватить языком покатившиеся слезы.
- Я был абсолютно голым… в том подвале. Там было так холодно, что я завидовал крысам, которые все время лазали через меня туда-обратно. Иногда мне удавалось задремать, и сквозь сон я чувствовал их теплые шкурки, проскальзывающие по моей коже. А потом… приходили те двое. Поднимали… меня, приковывали наручниками к трубе и начинали издеваться. Они издевались часами… Хохотали и требовали, чтобы я показал стриптиз на шесте. Какой стриптиз, когда у меня не было сил даже стоять, и я повисал на цепи от бессилия, а они… они плевали мне в лицо и тыкали дубинками под ребра… Я просил воды, а они… Рой, они ссали мне в лицо, продолжая хохотать и дразнить бутылкой с водой! Они кричали, что лишат меня девственности, насадив на эту бутылку, и что, когда я сдохну, никто не узнает, потому что все будет так… словно я убит при попытке к бегству… Они приносили еду, усыпанную дохлыми тараканами и пытались заставить есть или испражнялись в тарелку, а после тыкали мне в губы испачканным концом дубинки…
Слезы катились по его лицу, губы дрожали, а руки шарили по телу в поисках убежища.
- Они боялись тебя, - вдруг очень спокойно и жестко произнес Рой. - Они ссались от своей трусости, потому что знали, что ты сильнее их! Даже в наручниках ты был недосягаем для них! Дав платил им деньги, а они боялись и его! Энди, посмотри на меня! Я виноват перед тобой, и я приму от тебя все, но… но неужели ты позволишь им победить?! Неужели они добились того, за что было заплачено?! Пойми, если смотреть на жизнь со стороны, она пройдет мимо. Я… Я не имею права говорить тебе ни одного слова, потому что не имею права даже произносить твое имя, но… Хочешь, я буду вылизывать языком твои ноги, чтобы ты просто услышал меня?
Энди смотрел в глаза Рою, и тот видел слабую тень надежды. Даже не тень, прозрачную туманную полоску, едва различимую в глазах. В глубине парень просил помощи, но глубокий пустой колодец в душе хоронил в себе слова.
Рой не спал. Он лежал, обняв Энди, и думал. Слова мальчишки рвались внутри него, и он почти задыхался. Он бы сбросился в бездну, на краю которой стоял, но только… разве что-то изменилось бы? Завтра у парня день рождения, а он опять выкопал себе могилу и слег в нее. Рой почти осязал, как сыплется земля с ее краев, но не мог вытащить Энди, не мог помочь. Маккена чувствовал, что у него затекла рука под головой парня, но боялся шевельнуться. Пусть он спит. Сегодня был страшный день, и Энди вновь пришлось пройти через жернова судьбы. Пусть он спит, Рой не шевельнется.
С утра принесся Стив. За ним пришла Ольга, но Маккена не спускался. Шон осторожно поднялся в студию. Т-ш-ш… Рой приподнял голову и жестом остановил его. Т-ш-ш. Не буди. Не буди его. Он осторожно высвободился из-под Энди и встал с кровати. Ольга варила кофе, и аромат воровато просачивался наверх. Маккена был мрачнее тучи. Ему даже пересказать то, что говорил Энди, было страшно, не то, что думать, как парень проходил через такое. На лице Стива разлилась мраморная бледность. Ольга едва не разрыдалась, но сдержалась, отмерив Рою тяжелый многозначительный взгляд. Они втроем молчат, и каждый думает, как заставить Энди стать на миллиграмм счастливее. Трудно. Очень трудно. Каждый боится. То, что они придумали в подарок парню, не сможет хоть что-то изменить.
Минут через сорок в гостиную спустился Энди. Обычное утро. Такое же, как вчера и позавчера. Парень был даже рад. Кажется, про его день рождения забыли, оно и к лучшему. Ему не до этого. Меньше всего на свете ему хочется сейчас оказаться в центре внимания.
- Так мы едем? - наконец выдавил Стив.
- А что, есть выбор? – как-то не совсем радостно ответил Рой.
- Нам надо сегодня-завтра либо вносить предоплату, либо отказываться.
- Я как-то не совсем уверен, что это то, что нужно.
- Но лучше еще раз посмотреть. Может, ты и прав.
- Вы о чем? – ничего не понимая, спросил Энди
- Да нам тут одно помещение предлагают под галерею, только есть сомнения. Не можем определиться. Кучи «за», но такие же кучи «против».
- А что за помещение? Дорого?
- Да вот мы и не определимся никак, - скептически ответил Шон.
- Не хочешь съездить с нами? Две головы – хорошо, а три – совсем хорошо.
- Не знаю. Я ничего в этом не понимаю, - начал оправдываться Энди.
- Можно подумать, мы сильно понимаем. Давай съездим. Тут недалеко.
- Ну, ладно, - согласился Энди.
Они поднялись по лестнице и оказались в кромешной темноте.
- Черт! – выругался Рой. – Здесь темно, как у негра в заднице!
- Есть, с чем сравнивать? – поддел его Стив. – Не отвечай. Поверю тебе на слово.
- Если я переломаю ноги, я убью тебя! – не унимался Маккена.
- Ты уж как-нибудь не убейся, а то и помещение будет без надобности.
- Легко сказать. Где свет?
- Потерпи. Где-то тут был выключатель. Сейчас найду. А! Вот и он! Включаю!
Лампы вспыхнули с грохотом и осыпались фейерверком серпантина и конфетти. От неожиданности Энди отпрыгнул, наскочив на Роя.
- Сюрприиииз! – грохнуло со всех сторон, и парень даже вскрикнул.
Глаза и рассудок подводили его, и он не верил. Перед ним… Прямо вот так вот… Здесь… Сейчас… Этого не может быть! Этого не может быть, потому что это невозможно! Невозможно, потому что… Он всматривался в лица друзей, и они улыбались. Обвешенные разноцветными лентами серпантина, в бумажных разноцветных колпачках, счастливые, улыбающиеся. Как это? Не может быть. Энди не верил. Не мог поверить. Тиа и Мартин, Дженни и Лаура, Чарли и Том, Ольга и Пол, Дик и Каррель, не крошечные крошки Стива, знакомые, знакомые и знакомые. Они смеялись, поднимая бокалы, и выкрикивали что-то, но Энди не слышал. Он не мог разобрать слов и уже не пытался сдержать слезы. Он нелепо повернулся к Рою, но тот только пожал плечами.
- С днем рождения, Энди.
- С днем рождения, детка, - навстречу улыбнулся Стив.
Бывает и такая категория счастья, когда потерянный мир внезапно и шумно выплескивается на тебя. А если два? Двойное счастье? Пожалуй. Энди огляделся. Черно-белый зал с огромными зеркалами, как черно-белое ню. Светильники, словно рассыпавшиеся по ночному небу звезды, отражаются на темном глянце пола. Белоснежные стены дают безграничную перспективу. Тяжелые портьеры плотно закрывают окна.
- Не ревнуешь? – спросил Стив, наблюдая за тем, как Рой смотрит на Тиу и Энди.
Парень обнимал ее, и в глазах его волнами плескалось лучезарное счастье.
- Пытаюсь, - признался Маккена.
- И как?
- Пока не очень. Она милая. На его месте я бы увлекся.
- Слава богу, что на его месте не ты, а он сам. Он считает ее сестрой, не стыдно тебе?
- Ну, насколько я разбираюсь в древней магии, у них одно заражение крови на двоих. Если это можно считать родством, то - пожалуй. Хочется верить, что шаман понимал, что делал, хотя хирург из него не очень…
- Замолчи, Рой. И он, и Тиа исправили то, что наворотил ты. Думаю, что дело не в том, что у них одна кровь на двоих. Дело в том, что у них на двоих была одна беда. Знаешь, иногда ты такое городишь, что мне хочется тебя убить. Сколько еще раз он должен пострадать, сколько раз уйти, чтобы ты, наконец, окончательно понял, что он значит для тебя?
- Ни одного, потому что даже ты не знаешь, что он значит для меня. Даже он не знает.
- Дай бог. Дай бог.
Уже после, чуть отвлекшись от гостей, Энди принялся рассматривать зал. Он почти не дышал и не моргал, совершенно позабыв об этом от восторга.
- Классно, да? – Рой тихонько обнял его со спины.
- Наверное, здорово танцевать в таком зале?
- Думаю, да, - как-то спокойно согласился Маккена. – Тебе виднее. А ты бы хотел?
- Еще бы…
- Хотя, зачем? Ты же все равно не танцуешь.
Рой почувствовал, как Энди сразу сник.
- Или?
- Перестань, Рой. Так и есть, я не танцую.
- Минуточку внимания! – все услышали веселый голос Пола. Сияя пайетками на великолепном бальном платье, он выступил из толпы вперед. – На правах ведущего этого праздника, я хочу объявить всем вам дальнейший план мероприятия. Регламент строго определен, поэтому прошу ничего не нарушать. Итак. Сейчас, а именно после того, как я, наконец, заткнусь, поздравления, восхваления, лобызания, пожелания, восхищения и… Не знаю, что я еще забыл. После - концертная программа, аплодисменты, слезы умиления, снисхождения и радости! После этого группирование, выхождение, следование, посещение, поедание, выпивание, опять поздравления и вручение подарков! После этого открывание дверей, запускание толп, мое второе многоуважаемое выступление в «Терра Инкогнита» и танцы до упада! Что-то приблизительно так. Я – девушка весьма ветреная и забывчивая, так что мог что-то и призабыть, но по ходу мероприятия, думаю, я смогу как-нибудь из этого вырулить.
Энди смотрел на Лауру и понимал, что смертельно соскучился. Она танцевала восхитительный экспромт на стуле, и парень чувствовал, как его сердце тихонечко отделяется и сбегает от него. Он пытался его ловить, но оно просочилось сквозь пальцы и все равно улизнуло. Оно тянулось к девушке, или она призывала его, но каждая клетка его тела начала тихонько всхлипывать. В конце ее выступления появился Чарли, и танец приобрел уже иной сексуальности смысл. Браун легко поднял Лауру на пилон, и она заструилась по нему, оставив где-то костное наполнение тела. После Чарли танцевал один, и Энди понимал каждое слово его танца. Стив – это отдельное, родное. Парень подумал, что до сих пор никто никогда не делал и не будет делать это лучше, чем Стив. Танец тела, которое до сих пор вызывало в нем дрожь, тела, которое до сих пор оставалось для Энди безупречным, не просто тела – души в этом теле. Непонятная ностальгия поднималась и расправлялась в груди парня. Ширилась, разрасталась.
Все эти люди… Они здесь из-за него и для него. Все миры, все галактики, как бы далеки они ни были друг от друга, сошлись сейчас здесь. Они не столкнулись, не взорвались, не разрушили друг друга. Они слились и вращались сейчас вокруг него. Энди почти растворился в ощущении легкой пуховой нежности, когда Пол вновь вышел на середину, оголил коленку в сетчатом чулке и возвестил:
- А сейчас вы будете присутствовать при событии, которое по своей невообразимости и опасности затмевает все, что существовало в этом мире до этого момента. Это чистый иррациональный абсурд. То, что вы увидите, существует в единственном экземпляре и смело может быть занесено в книгу многочисленных рекордов господина Роя Гейла Маккены.
Энди еще не успел понять, о чем он, но зато успел разволноваться. Он успел даже испугаться, потому что понял, что тысячу лет не испытывал подобных чувств. Он чувствовал. Он чувствовал! Чувствовал! Неясно и еще не глубоко, но … Он чувствовал! А дальше… Дальше произошло то, что действительно существовало в единственном экземпляре. Рой подошел к шесту и взялся за него рукой.
- Не надо! – успел крикнуть парень и осекся, словно что-то с огромной скоростью просвистело через голову, разорвало голосовые связки, разметало внутренности и вылетело вон.
Прошли считанные доли секунды, и Маккена оказался на шесте. Он с огромным трудом и очень грязно выполнил несколько простейших поз, после чего соскочил или почти сорвался с пилона. Энди не понял. Он стоял, прислушиваясь, словно оббежал время и теперь ждет, что оно вот-вот нагонит, раздастся треск, и Рой рассыплется. Но крах не наступал, и Маккена улыбался.
- Рой, нет, - запоздало взмолился парень. – Только не это. Стив, как ты мог?
- В отличие от тебя, - начал оправдываться Шон, - он не спрашивал. Он просто пришел месяц назад и заявил, что плевать ему на все мои аргументы и доводы. Его не интересует, как я собираюсь это делать, но он требует, чтобы я заставил его влезть на эту хреновину. Так и сказал. Он угрожал меня убить, и я вынужден был испугаться. А еще он сказал, раз те, кто рожден для этого, отказываются, у него нет выхода, и он будет сам по ней лазать.
- Рой, так нельзя! Это опасно...
- Не опаснее, чем прыгать за тем, кто тонет, с моста. Если думать о последствиях, человека вряд ли удастся спасти.
Энди оглянулся на опустевший зал и улыбнулся. Гости спустились и теперь хохочут на улице. Сказка про Золушку еще не закончилась, но парень почувствовал легкую грусть. Сейчас он сбежит по лестнице, потеряет туфельку и будет только вспоминать о прекрасном зале, в котором был его настоящий бал. Может, карета и не станет тыквой, а принц нашел его до бала, смешав в сказке страницы…
- О чем ты думаешь? – спросил Рой, удерживая Энди за локоть.
- Спасибо. Спасибо вам. Это было так приятно. Я не ожидал.
- Но праздник ведь еще не закончился, - улыбнулся Стив, - и мы не успели сделать тебе подарок.
- Вы уже сделали мне подарок. Я очень счастлив. Все эти люди… В этом зале… Разве я мог хотя бы мечтать об этом?
- А теперь, когда ты знаешь, будешь мечтать? – спросил Стив, доставая какие-то бумаги в конверте. – Это тебе от нас с Роем.
- Что это?
- Посмотри.
Энди достал бумаги и начал читать, но Рой выхватил их и заявил:
- Эта нуднятина на полчаса чтения. Ненавижу бюрократию. Я ускорю процесс. Здесь написано, что ты сможешь владеть этим залом в течение последующих тридцати лет и одного дня с момента подписания договора…
Энди запутался сам в себе. Словно вошел, споткнулся и забыл дорогу назад. Что-то липло, что-то съезжало, что-то откуда-то опрокидывалось. Парень совсем заблудился. Чувства наезжали на мысли, те застревали в ощущениях, последние тянули за собой эмоции, а эти выворачивали наизнанку слова, и все превратилось в разброд и шатание.
- Мы подождем на улице, - сладко сказал Стив, выпихивая Маккену из зала.
Рой наблюдал за Энди в дверную щель, позабыв, что неплохо бы хоть иногда дышать. Не надо часто, хотя бы через раз. Парень нерешительно подошел к шесту, огляделся и коснулся рукой. Погладил. Потом обошел несколько кругов и взялся второй рукой. Издалека можно было подумать, он проверяет пилон на прочность. Сейчас тряхнет в ожидании дождя из спелых груш. Энди еще раз обошел его по кругу. Потом еще. Обхватил шест ногой и обернулся. Отошел, окинув взглядом сверху донизу, и… Маккена закрыл глаза, запрокинул голову, сцепив замком пальцы. Благодарю тебя, Господи!
Стив вошел в гостиную. Ольга хлопотала возле плиты и что-то напевала. У нее хорошее настроение, и Шон улыбнулся.
- Доброе утро. Вижу, вы в добром расположении духа?
- Здравствуйте, Шон. Неужели и в этот дом, наконец, заглянуло солнце? За столом опять бывает столько народу. Кофе?
- Да, пожалуй. А Рой с Энди?
Выражение на лице женщины мгновенно трансформировалось в юношески-хулиганское.
- У них… это, - и она загадочно повела бровями.
- У них это? – чуть склонив голову и искоса глядя на нее, переспросил Стив. – Что, это?
- Ну… это, - уточнила Ольга.
- Ну, раз это, понимаю, - подтрунивал над ней Шон. – И давно у них это?
- Часа два. Я пришла, а они уже…
- Это? – перебил Стив. – А до этого?
- До этого, не знаю. Я же сказала, я пришла два часа назад.
- Это нарушать нельзя. Что ж, раз у них это, выпью кофе.
Шон посидел, поговорил с Ольгой и через полчаса решил подняться в студию. Не прошло и пары минут, как он вновь спустился.
- Оба спят, - доложил он, а потом добавил, - после этого. Ладно, я съезжу по делам и вернусь через пару часов. Вы еще будете здесь?
- Да. Я тут затеяла кое-какую уборку. Не думаю, что освобожусь раньше.
- ОК. Тогда не прощаюсь.
Стив вернулся через три с половиной часа. Ольга все еще возилась по хозяйству, но ни Роя, ни Энди в гостиной не было.
- Ну? Как там дела? – поинтересовался он.
- Продолжается.
- Что продолжается? Это?
- Да ну вас, - отмахнулась женщина. – Я уже беспокоюсь. Они там живы?
- Напрасно. От этого не умирают. Уж вы мне поверьте.
- Ох, господин Стив. Видно, Рой опять взялся за свое.
- И слава богу! Хуже, если б он взялся за чужое. А, кроме того, не думаю, что для них это худший вариант.
- Неужели в этот склеп вновь вернется смех и веселье? Мальчик был вчера так счастлив. И хотя Рой выглядел на шесте весьма неграциозно, вы же видели, как Энди на него смотрел? Надо отдать господину Маккене должное.
-Боюсь даже думать. Не знаю, как мы пережили эти годы. Если Рой и сидел на месте, то детку мотало, как лист по волнам. Я уже думал, это никогда не кончится.
- Как вам удалось собрать столько народу?
- Это оказалось проще, чем то, как я вам сейчас это рассказываю. Надо же, но столько людей любят его. Хотя… Это совсем не удивительно. И, к тому же, разве у них был иной выбор?
- Ну, у Роя же был.
- Я много думал над этим и, знаете, что я понял? Он был не готов. Он сопротивлялся, но понимал, что проигрывает и боялся этого больше всего на свете. Отсюда такая жестокость.
- Нужно было просто послушать себя.
- Я думаю, они оба были не готовы, и хоть я сейчас скажу нечто шокирующее, но то, что произошло, спасло их. Не будь всего этого, Рой задавил бы его, а теперь… Теперь мальчик сильнее. И хоть Рой никогда не признается в этом, да и смысла нет, но ему действительно нужен был тот, кто будет его вести. Наконец-то, и я смогу выдыхать через раз. Если я хоть чуть-чуть разбираюсь в людях, думаю, теперь их невозможно растащить. Кстати, все хотел вас спросить, но как-то не решался, а вы-то почему не сбежали?
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги