Мир оранжевой акварелью

Глава 2

Бархатный закат накрыл Канделверди, вмиг примирив меж собой кричащие городские колеры. Лимонно-желтые, малиновые и терракотовые дома, смягчившись в этом приглушенном свете, уже не казались задирами, насупленными друг на друга через узкие улочки: «Нет, я тебя краше, и горшков с цветами на мне больше — вон, даже прохожие макушками об них шеркаются». Как там сказал сегодня маэстро? «Край, где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона?».. Я бы еще и чувство меры добавила, да, боюсь, он опять верещать начнет про переизбыток оного у меня самой. А, впрочем, пусть верещит.

— Доброго здоровья, монна Пеппи! Как ваши внуки и поясница?

— О, Зоенька! Одни неизменно оттягивают другое! — перевесила через подоконник внушительные формы соседка. — И ты знаешь, что странно?

— Что язык у тебя до земли еще не оттянулся?

Женщина мигом захлопнула рот и исчезла за кружевной занавеской:

— А ты меня не одергивай! Я тебе не штаны!.. Так о чем я хотела тебе сказать?.. Оголодал он! Как по тратториям[7] ближайшим слоняться!.. Зоя! Не ходи замуж, чтоб тебя потом не одергивали на самом…

— Пеппи! — вновь требовательно огласились глубины кухни. — Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты — от загиба мозга!

— И вам доброго здоровья, мессир Димас! — захохотала я. — Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят.

— Ну конечно, — криво ухмыльнулась та. — С таким то… соглядатаем.

— Это вы о чем сейчас?

— Да так, деточка — о жизни, о грехах наших, — изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. — А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом…

— А-а! Вспомнила. И что она вам сказала?

— Неужто, рецепт нового супа? — втиснулся в оконный проем костлявый мессир Димас и показушно зажевал прихваченную с собой булочку. Супруга несчастного, скосившись на эту «демонстрацию», ехидно поджала рот:

— Да, как же — суп! Она даже каштаны жарить не умеет — вечно, то надрезать их позабудет, то…

— Так что же она вам сказала?

— А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими… каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина.

— Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует.

— И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, — качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом:

— Так и я не про его «побрякушек» с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя.

— Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу… да фу, монна Тилья?

— В общем-то, да, — даже растерялась рассказчица.

— О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет… Пеппи, разворачивай свой…

— Да вам обоим невдомек что ли?! — вдруг, громко оскорбилась та. — Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому «Приютом юродивых» именуют. Слыхала про такое?

— Не-ет, — ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться.

Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими «радостями» нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже:

— Люса! Заказ последний забрали?!

Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни:

— А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то — ненадолго… Мой руки и за стол! — прокричала, уже вновь исчезнув из виду.

Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: «Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим — молодые». «Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой». «Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?» «Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже „почти буфет“ таскать. И что особенно радует — раз пять, не меньше, придется». А здесь и вовсе случай «тяжелый» — детская колыбель из бука. И ведь нужна была «убийственно точно» в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца… Может, рожать передумали?.. Так нет, деньги то уже отдали… Вот же, дура. И мысли у меня — дурацкие.

С этими мыслями я и отужинала. Потом походила в своей маленькой мастерской вокруг чудно-прекрасной колыбели. Поводила пальцами по лазурно-желтым лаковым дельфинам в окружении желто-лазурных звезд, ракушек и рыб и… еще раз вздохнула:

— Надо тащить. А, вдруг?.. Да, мало ли, что у них там «вдруг»? — и как всегда, потащилась…

Уф-ф… Весь наш, натыканный по прибрежным скалам городок — лестницы, лестницы, одни сплошные лестницы. Длинные, короткие, узкие, широкие. Новые и напоминающие скорее рябь на море, чем полноценные ступени. Таков уж Канделверди. А между лестницами — кривые улочки, маленькие площади и тупиковые дворы. Наш же просторный дом выглядел среди такого разнообразья приятным, хоть и редким местным исключением. Потому что имел свой собственный сад и свою небольшую пристань. Был лишь один минус у всей этой роскоши — лестница, ведущая с конца улицы высоко наверх, в основную часть городского «муравейника». Вот по ней я, с пыхтением, и начала свой, отягченный колыбелью, подъем. И поначалу, вроде как справлялась. И даже не жалела, что отказалась от помощи Люсы (в приложении с которой шли обязательные причитания с назиданиями), но потом, что-то загрустила, примерно, в середине пути. И ведь, как назло — ни одного знакомого попутчика. Лишь незнакомые встречные. А от них, кроме насмешливо-сочувственных гримас иной помощи точно не…

— Девушка, а разрешите к вам обратиться? — высокий поджарый парень, огласившись мне в спину, замер с улыбкой наперевес. И было в его улыбке столько обескураживающей наглости, что я вмиг провела параллель между ее «носителем» и отчаянным портовым котом. Сходство это в моей голове усугубилось и клочьями ранней проседи, торчащими на черной мужской макушке, и задиристым красным платком на шее. — Так вы мне позволите?

— А вы, наверное, заблудились? И вам, по всей видимости, в порт?

— Так точно. И я как раз оттуда.

— Угу.

— И мне нужна улица Причальная. Была нужна. Совсем недавно, до встречи с вами, — оскалился он еще шире.

— Да вы, никак, мессир — кавалер? — присоединилась и я к нему. Правда, про себя. — Тогда меня зовут Зоя и вот вам — кавалерская ноша. Или вы…

— Зоя?!

— Ну да. А… что?

— Зоя… Имя у вас — судьбоносное, хоть я и не знаю, что оно означает. А меня зовут Зача, — протянул он длинную руку. Я же на миг засомневалась:

— Да неужели? — а потом, вместо своей, развернула увесистое колыбельное изголовье. — Оно «жизнь» означает. Ну, так вы идете? Раз Причальная улица уже неактуальна? — парень, сменив траекторию, с готовностью ухватился за отверстие в широкой доске:

— Конечно, иду. С вами, Зоя, хоть…

— А «Зача» что означает? — взявшись по удобнее, продолжила я подъем с другой от кроватки стороны. И какое же это… облегчение. Уф-ф.

— А можно я не буду о том распространяться? — напомнил о себе парень.

— Это почему?

— А хотя… Дело в том, Зоя… Матушка моя очень долго молилась о первенце. И через восемь лет и трех мужей, когда уже была готова и на совсем скромный вариант…

— Дочь?

— Да хоть на хорька, лишь бы был.

— Угу.

— И вот именно тогда, Бог и преподнес ей подарок — меня. Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается — Зачарий.

— То есть? — открыла я рот.

— То есть оно и… есть, — в ответ пояснил он. — «Долгожданное зачатие». Однако, некоторые мои… знакомые дамы, толкуют его по-своему.

— Угу-у.

— Трактовали, пока я им представлялся по всей форме. И это их, скажем так…

— Еще бы, — уже не сдерживаясь, прыснула я, скосясь на качающуюся между нами колыбельку. Мужчина, проследив за моим взглядом, выразительно скривил рот. А потом… присоединился:

— Неизбежный исход. Именно так они и… толковали… А мы куда с тобой идем? — просмеявшись, одновременно и уточнил и перешел он на «ты». Еще бы, после такой-то «сближающей аллегории».

— Отдать мой заказ, — пришлось парня успокоить. — И здесь недалеко — через площадь.

— Так ты детские кровати лабаешь? — теперь уже удивился Зача.

— Да нет. Я их лишь расписываю. Как и многое другое.

— А-а, — приподняв свой край, прищурился он на моих красочных дельфинов в компании. — Так таких же не бывает?

— А ты всех, что ли, видел?

— Я?.. Нет. Но, все равно. Дельфины, они ведь…

— Красивые. А мои разве некрасивые?

— Твои? — серьезно задумался Зача. — Красивые. Они — красивые. Хотя и…

— Без «хотя». Как хочу, так и пишу. А не нравится — не смотри.

— Что ты делаешь? — примиряюще расплылся он в улыбке. Я же принципиально выдержала паузу.

— … Рисую… Ой, а народу то сколько.

И ведь дура же. Забыть, что сегодня — вечер субботы. Время прогулок и дружеских излияний. А еще свиданий и просто посиделок в прохладе на лавочках. И все это — именно здесь, на Площади хромого петуха. Это по фонтану местному она так названа, которому в одной из драк (ну да, и таким здесь тоже разнообразятся), дубиной ногу напрочь отшибли. С тех пор он так и торчит — на своей одной и безмолвно разинув к небу глотку. А вокруг него…

— А ты чего встала? Пошли, — потянул меня в самую гущу провожатый. Вот ведь, герой. Прекрасная компания: дура, неместный герой и колыбелька. И у меня уже совсем другие аллегории нарисовались…

— Зоя!

— О-ой…

— Это — твой знакомый? — притормозил, вытянув шею в сторону фонтанного бортика Зача. От оного через мгновенье отделился один из парней и вразвалочку направился к нам. Я же хмуро потерла облупленный нос (и когда он у меня окончательно облезет? И хорошо бы, вместе с веснушками).

— Здравствуй, Зоя.

— Здравствуй, Потап. Это — Зача. И мы спешим.

— Зача?.. Спешите? — измерили они друг друга взглядами. Однако руки пожали. — Так ты опоздала. Томаза то родила. Сегодня, ближе к полудню. Повитуха только недавно от них ушла. Ее мать моя провожала.

— Да что ты? Теперь понятно, почему ее муж ко мне сам не пришел, — покачала я головой. Потам же, еще раз глянув на Зачу, уточнил:

— Может, помочь?

— Мы сами, — отрезал тот. — Зоя…

— Да, пошли.

— Ну-ну, — сунул Потап в карманы штанов руки. — Зоя, я к тебе на днях…

— Угу… — вот ведь, дура. И к чему это «угу»? Давно уже не «угу». И никогда «угу» не было. Только неловко как-то при постороннем друга брата на место ставить… Значит, придется наедине. А оно мне надо?..

— Зоя, куда дальше?

Я и сама не заметила, как вслед за парнем и просроченным подарком, вылетела в прилегающую темную улочку.

— Налево в первый поворот.

— Ну, тогда пошли дальше.

И дошли совершенно молча до самой стеклянной двери молодого цирюльника. В Канделверди этот внеурочный отец считался «очень смелым экспериментатором». А такое звание еще заслужить надо. Хотя, что касается традиций и суеверий, у нас вообще кругом — сплошные «табу с оговорками». Например: скрестила на столе два ножа — оскорбила христианский крест. А извела на гадалок и огородный гороскоп последние деньги — проявила дальновидность. Вот так и мотыляет из крайности в крайность. Так что трехъярусные рыжие усы маэстро Ноэля вот уже месяц, как вызывают у местных монн явное «разночтение».

— Зоя! Ох, ты меня прости! А у нас — такая ра-адость!

— Хобья воронка… Кх-х.

— Мессир Ноэль — поздравляю, — оторвала я строгий взгляд от прикрывшего рот кулаком Зачи. — Кто? Мальчик?

— Конечно! — растянул тот в довольной улыбке свои «ярусы». — Ох, а красота то какая получилась — вот жена обрадуется. Давайте сюда сами и кроватку. У меня молодое вино как раз из по-огреба. Да мы с тестем прямо там и с-сидим.

— Нет, нет. Спасибо.

— Зоя, это — тр-радиция. Или вы маленькому Феду зла желаете?

— Я?!

— Мы?!.. Не-ет, — шагнув за порог, дернул меня за собой Зача… А сама то я не хотела. Это — традиция…

Море было изумрудным, а небо над ним — глубоким оливковым. И вдоль соединяющей их грани — рассыпанный серебром лунный свет. Нет, мне такое точно не написать. Особенно кипарисы, стражами уснувшие с обеих сторон от этой драгоценной россыпи. Ведь, как изобразить их тихий чуткий сон? Почувствовать можно. А вот передать на бумаге…

— А странные у него, все ж, усы.

— Что?

Зача, сидящий рядом на каменном парапете лестничного пролета, почесал затылок. Потом с улыбкой повторил:

— У мессира Ноэля усы странные. Я таких никогда раньше не видел.

— Считай, у тебя сегодня — вечер художественных открытий… Зача?

— Что? — глядя на море, отозвался он.

— Ты вообще куда спускался по этой лестнице?

— Я же тебе говорил: на Причальную улицу.

— Это понятно. А к кому именно? Это — моя улица и я там всех знаю.

— Всех-всех?

— Угу.

— Ну, тогда ты наверняка знаешь девушку по фамилии Лино.

— Это… ты о чем сейчас?

— Зоя, тебе привет от твоего брата. Он сейчас здесь, на борту нашей с ним Крачки.

— Что?! А почему ты раньше мне этого не сказал?!

— Не знаю, — беззаботно скривился парень. — А куда спешить, если вся жизнь впереди? К тому же…

— Вся жизнь впереди? Да ты!.. Да я!.. — перехватило у меня дыхание. — Да я этого дня ждала с тех пор, как он из нашего сада ушел! Вставай и пошли к нему сейчас же!

— Зоя, уже ночь. Вот завтра… — на всякий случай, отстранился от меня Зача. — завтра вместе с Люсой и пойдем.

— Ну, ты — наглец!

— Да ладно, не злись. Просто, так получилось.

— Да иди ты… к лысому дракону.

— К кому-кому? — смеясь, уточнил Зача. — Арс мне рассказывал, как ты его в детстве туда часто посылала. Значит, до сих пор?

— По особым поводам, — хмуро буркнула я…