Мир оранжевой акварелью

Глава 4

Женщины Чидалии взрослеют рано. Особенно настоящие, «породистые» южанки. На лицах таких уже годов с пятнадцати немилосердное местное солнце рисует «лучики» вокруг смородиново-карих глаз. А первая седина в блестящих, как черный обсидиан волосах, возникает сразу же во время венчания (по крайней мере, этот факт именно мужьям предъявляется). Меня же, точнее, маму мою, Бог такими завидными атрибутами «обделил»: и глаза слишком светлые, и волосы. Что же касается морщин, то здесь, думаю, «защита» очков сказалась (жаль, что они еще и нос не накрывают). Да, это все — мелочи. И вообще речь не о них. Ведь, в самом главном я с чидалийскими смуглянками солидарна: наши женщины взрослеют, конечно, рано, а вот умнеют…

— Ох-ох, и какой бес тебя за язык потянул? И не мог Святой Ник тебе по нему «драконьим огнем»[9] мазнуть?

— Люса…

— И ведь, как сердце чуяло, когда он с утра пораньше колпак свой ночной скинул и в сарай за лестницей попер.

— Лю-са…

— И не поленился же ставни собственноручно закрывать? И ведь, не зверзся с лестницы прямиком в…

— Да Люса! — подскочила я с пола на колени и уперлась лбом в дверь. Женщина с той ее стороны обиженно засопела:

— А вот теперь: «Люса, да Люса». Что еще остается то?.. Ты хоть не голодная у меня?

— Нет… Мне просто скучно и на душе как-то муторно: сегодня же вечером Зача должен прийти, — вздохнула я в потрескавшуюся краску двери. — Если они с Арсом, конечно, сюда вернутся.

— Да всю бутыль тебе «огня» на твой язык! — гаркнули с той стороны так, что меня отнесло с этой. — Как вообще такое можно, да еще и вслух?!

— Так ушел же портовый охранник? Дверь тебе с едой открыл-закрыл и ушел.

— Божий глаз, он всегда…

— Понятно.

— И всегда его ухо…

— Понятно, говорю! Мне вот другое непонятно: сколько меня здесь держать собираются?

— Так это… сэр Сест утром сказал: «Два дня, не меньше».

— Два дня? — озадаченно потерла я нос и снова шлепнулась на пол. — А что, за это время Я резко поумнею или он порт на вечный карантин закроет?

— Ох, дочка, боюсь, не на то срок установлен.

— А на что, по твоему?

— Да, не знаю. Про твоего опекуна в городе всякое треплют. И чем больше его ненавидят, тем сильнее тебя жалеют.

— Люса, а чего меня жалеть то? Я что, плохо живу?.. Жила до сегодняшнего утра? — оглядевшись в своем полумраке, уточнила я. Женщина же, через паузу, парировала:

— А что, сиротку и пожалеть нельзя? Святое дело.

— Понятно… Два дня, значит. И за эти два дня сэр Сест судьбу мою круто поменяет… А если я — против? — осознав, вдруг, реальность картины, подскочила я на ноги. — А если я… мне… Люса!

— Что, дочка? — встрепенулись с той стороны.

— Люса! Беги ко ты в порт. И если «Крачка» еще не вернулась, найти Кирюху: малец такой, рыжий…

— Я его знаю — с нашей же улицы.

— Угу. Тогда попроси его передать на галеон, сразу как тот зайдет, чтоб поостереглись на берег сходить.

— Это — дело, конечно. Только, как же ты сама то? Отсюда? К ним? Ведь теперь одна дорога — аспид этот даже слушать Зачу не станет.

— Так мне и это теперь… понятно, — только жаль, что, поздно. — А, знаешь, что?

— Что?

— Сейчас ведь время — послеобеденное. Значит… Люса, по дороге в порт, в Тимьяновом переулке есть кабачок одноименный. И там в этот час всегда Потап носом клюет — в гамаке на задней веранде. Не струсишь в такое место одна?

— Не струшу, дочка. Только, вопросик у меня: откуда ты про этот вертеп бандитский знаешь? — от самого «бандита», чтоб ты не переспрашивала.

— Люса, вот только — не сейчас! Скажи ему, чтоб летел ко мне со всех ног, но, через сад и прямо под окно моей купальни — мне его помощь нужна. Скажешь? — припала я к двери.

— Скажу, — буркнули с той стороны, а потом не утерпели и добавили. — А заодно и про то, откуда Потап…

— Да, Люса!

— Да, иду я уже… Иду!

А заодно и про мой первый «женский опыт» и про то, как я потом во всех мужиках разочаровалась. Да, и еще про то, как прямо из-под твоего курносого носа три месяца ключи от погреба «уводила». Вот про все это я тебе, Люса дорогая, и расскажу. Ага, сейчас:

— У каждой женщины в жизни есть события, которые она должна хранить в тайне, — важно пропыхтела я, усаживаясь на подоконник в купальне. А потом добавила. — Бедный Потап.

Ведь, дело здесь вовсе не в нем. Дело в моем личном заблуждении. И сначала, сразу после того, как Арс свалил за Море радуг, мы с Потапом просто «грустно дружили»: вздыхали по вечерам на нашей личной пристани и трескали Люсины мясные рулеты. А уж потом, когда к рулету парень присовокупил и бутыль сливянки, вдруг, решили нашу странную дружбу «углубить». А в чем заключалось мое заблуждение?.. Обычный девический туман в голове из взрослых книг, слухов и домыслов, изрядно замутненный еще и художественной «логикой»: хороший парень, значит — хороший друг и, конечно — хороший любовник. Или, с точностью до наоборот. В общем, всё — в одном цвете, только насыщенность разная. В живописи такая техника «гризайлью» называется. А у меня…

— Я-то думала, ты — другой: ласковый, нежный. А ты! — выдала я тогда не меньше моего обиженному герою-любовнику. Тот осторожно натянул на исцарапанную спину рубашку. Потом, уже застегиваясь, скосился в темноте на меня:

— Я тоже про тебя другое думал.

— И что именно? — с вызовом прищурилась я.

— Что ты — девушка, а не кошка с тюльпановой пустоши.

— Это я то — кошка? Ладно. Тогда ты — грубый, наглый мерин.

— Так мерин же — кастрат? — совершенно искренне удивился парень. Даже про пуговицы забыл.

Я же не растерялась:

— Да?.. А им и станешь, если еще раз ко мне с «этим» делом причалишь.

Потап уверенно хмыкнул:

— Да больно надо!

— Вот-вот. Сделаю тебе также больно, как и ты — мне, — мстительно пообещала я… На этом и разбежались.

И дальше около года делали вид, что оба в Канделверди — проездом. Так что, здороваться с «кем попало» не обязательно. А потом судьба свела меня с ветреной, как портовый флюгер, натурщицей маэстро Бонифаса. И в процессе ее позирования, я много чего из теории «вита интима» для себя почерпнула… Да… Бедный Потап. Хотя, мог бы быть и по терпимее. Так что, все равно, сам…

— Зоя!

— Чего ты кричишь? — шустро сунула я нос между рейками ставни. — Тиш-ше.

— Что у тебя стряслось? — подбоченясь, прошипел Потап.

Что у меня стряслось?.. Я сначала глянула на верхушки шумящих олив. Потом потянула носом дневной бриз с жасминовым шлейфом, подхваченным по дороге с моря, и скосилась вниз на мужчину:

— Я ухожу из дома, Потап. Если, конечно, ты поможешь… Ой, да не к тебе. Не переживай, — добавила, увидев округлившиеся на смуглом лице глаза. Парень не то облегченно выдохнул, не то тихо выругался и вновь задрал ко мне голову:

— Он тебя запер? — надо же, какая смекалка.

— Угу. Открыть дверь спальни сможешь? — надо же, какой вопрос умный.

— Сейчас гляну. Ты одна в доме?

— Одна. Но, все равно… — просунула я вслед Потапу до предела нос. — поспеши, — и сама, смахнув с подоконника, поскакала к заветному ящичку трельяжа.

Здесь, в шкатулке из радужных раковин, хранилось все мое материнское приданое: порванная золотая цепочка с медальоном, серебряное обручальное кольцо и самая большая драгоценность — «звездный» мамин набор. Подарок отца на наше с братом рождение, привезенный из заморской страны Ладмении: перстень, кулон и серьги с серо-голубыми звездными сапфирами. Вот его я напялила на себя сразу, как акт демонстрации собственной решимости. И… присела на кровать.

— Красиво, — первым оценил мой «настрой» Потап, секунду назад, закончивший колупание с дверью. — Зоя.

— Что? — оторвала я потерянные глаза от собственного отражения в зеркале.

— А ты точно решила?

— Угу. Мне, знаешь, в монастырь Святой Маргариты не очень хочется.

— Значит, и до тебя эти перечёсы дошли?

— Доползли, — медленно произнесла я, прислушиваясь к скрипу на лестнице. Потап бесшумно махнул назад, и вновь прикрыв дверь, встал сбоку у стены…

Хлобысь! Люса, ожидавшая от створки более стойкого сопротивления, замерла в проеме:

— Святые небеса!

— У него не те покровители, — подскочила я к женщине. — Ты в порту была?

— Ох, дочка, — скосилась та на выступившего Потапа. — Беда стряслась — Зачу охрана повязала.

— Как «повязала»? — ошарашено выдала я.

— Еще утром, когда он к тебе шел. Мне то… рассказали.

— И куда его увели?

— Зоя, это, тот самый? С колыбелью?

— Угу. Люса, куда его увели?

— Ясно, — снова влез Потап. — Да куда его могли увести, кроме портовой каталажки у западных складов? Не городским же властям сдавать, если дело… семейное. Ведь, семейное?

— Семейное, семейное, — растерянно кивнула я, а потом глянула на Потапа уже осмысленно.

— Нет, — категорично отрезал тот. — Я не могу тебе помочь.

— Почему? Тоже слово моему опекуну давал? — зло прищурилась я. Потап же отвел в стену взгляд:

— Считай, что давал. У него в сейфе — мое признание в соучастии в том проклятом убийстве. На всякий случай.

— Вот же аспид на наши головы! — от души сплюнула Люса. Я же, глубоко вдохнула, потом выдохнула и обвела комнату глазами:

— Та-ак… Все понятно… Потап.

— Да, Зоя.

— Спасибо за то, что меня сейчас вызволил. И давай отсюда — ты уже сильно рискуешь. А дальше — я сама. Дальше, действительно — дело семейное.

— Дочка! Ты ума лишилась!

— Зоя, куда ты лезешь? Он — смрадный тип. Половину города разными бумажками держит. К тому ж, у него нотарий вечно в карточных долгах, и на что угодно документ состряпает.

— Так, а что мне терять то? — недоуменно уставилась я на своих оппонентов. — В худшем случае — весь остаток жизни буду рисовать прутиком на песке Волчью гору. И вообще, у вас есть варианты по лучше?

— Есть — моя племянница в сорока милях отсюда.

— Зоя.

— Ну что, Потап?

— А давай вместе махнем подальше?

Вот я даже сейчас растерялась: еще секунду назад толкала в сумку из ящика комода вещи, а теперь замерла с зажатыми в руке…

— Потап. Я не могу, — произнесла в тишине.

— Почему? Все дело в нем? В этом Заче?

— Угу. Он шел меня выручать, а теперь сам страдает. А ты иди, Потап. А то, как бы мне и тебя не пришлось… выручать.

— Ясно… — глухо буркнул парень. — Там окошко внизу ненадежное — камни в кладке расшатаны. Но, дождись темноты. А теперь выходите обе. Я за вами снова дверь закрою.

— Хорошо, — разворачиваясь, кивнула я. — Люса! Давай вперед и тихими переулками, а если что: делай вид, будто шнурок на туфле развязался. Я — следом.

— Так у меня сандалии и на застежках, — тоскливо выдала та.

— Ну… будто, монету ищешь, — подтолкнула я ее к двери. И в последний раз обвела свою сумрачную комнатку глазами — да уж некогда толком прощаться. Да я и не умею…

В дороге до нужных складов два раза вышла заминка. Сначала из-за вечернего посещения портового охранника с ключом. Его Люса развернула быстро, сославшись на мою «протестную голодовку». Потом, уже на самом подходе к порту, женщина, вдруг, бросилась на «поиски» в пыли. Да так убедительно, что, колыхающийся навстречу по переулку пьянчуга (из-за которого заминка и вышла), галантно пристроился рядом. Та попыхтела-попыхтела кормой вверх, да и наддала помощнику под зад. После чего, он понесся своей дорогой (едва не присоединившись теперь уже ко мне в кустах акации), а мы, через несколько секунд, своей. И дальше, уже не останавливаясь.

Задней же стены одноэтажной портовой каталажки, облезлой и пахучей, я достигла уже в одиночестве и в сумерках, «накрывшись» ими сверху, как мутно-синим плащом. И, вспугнув с кучи мусора на углу парочку котов, аккуратно пошла по траве вдоль стены, в узком промежутке меж ней и высоким дощатым забором… Где там это окно? И где здесь вообще окна?

В итоге искомое обнаружилось почти на противоположном углу здания. И я сначала долго сбоку от него прислушивалась, от старания высунув язык. А потом, плюнула и тихо позвала:

— Зача… Зача.

— Чего тебе, сумасшедшая?

— О-ой!

— Тихо, — сквозь приглушенный смех, выдал мне узник с той стороны мерцающего камерного огонька. Я же праведно возмутилась с прежней диспозиции:

— Это я, «тихо»? А зачем ты меня пугаешь?

— Скучно мне.

— Что?

— Надоело слушать твое однообразное сопение за окном… Зоя.

— А?

— Ты чего пришла то? — тусклый огонек вовсе потух. Перекрылся мужской фигурой, занявшей целиком узкий оконный проем. Я отважилась и ответно заглянула вовнутрь:

— Тебя спасать пришла.

— Да ну? — весело удивился Зача. — Вот же какая молодец.

— А ты можешь без иронии?

— Сложно, — скривился парень. — Но, я попробую: Зоя, я — не принцесса в башне. А ты — не бродячий подстаканник. У тебя даже коня нет. Кстати, а где он?

— Кто? — от неожиданности выдала я.

— Люса.

— Я ее сюда не пустила. Она в антураж своим ярким нарядом не вписывается. И вообще, Люса — не конь. И я сама сегодня уже была принцессой. С почти рыцарем. А ты… да просто, хам, — а потом вспомнила про свою «важную информацию». — А ты знаешь, что это окно — ненадежное?

— Знаю. Проверил, когда удивился второй решетке на нем.

— Это как? — прищурилась я в перекрестья между нами.

— Очень просто. Видно, на днях поставили. Еще раствором попахивает с моей стороны, — беспечно пояснил мне узник. Я же совсем растерялась:

— Зача, а как же я тебя тогда…

— Спасешь?

— Угу. Погоди, мне надо подумать.

— Да не надо тебе думать, — хмыкнул тот, ухватившись за свежеводруженную преграду. — Я сам уже все придумал: есть средство надежное, много раз проверенное.

— Какое? — заерзала я в траве.

— Какое?.. Наклонись ко мне поближе.

— Ну?

— Поцелуй. Если ты, конечно, дотянешься.

— Угу, рукой, так точно, — отпрянув, выдала я.

Зача, оторвавшись от решетки, почесал затылок:

— Так я и знал. Ну, хоть пообещай. Может, все ж, сработает.

— Клянусь, — торжественно отсалютовала я. — Зача, а если серьезно? Что будем делать?

— Ждать, Зоя.

— Чего?

— Исполнения аврального плана. И я думаю, уже недолго. У нас с Арсом система обоюдно отработана.

— С Арсом? Так ему же сюда нельзя?

— На то он и авральный, — многозначительно скривился Зача. — Погоди ко, — и, вдруг, исчез из виду. Я же настороженно замерла в стороне от окна. Но, как вновь не старалась, кроме собственного старательного же сопения ничего расслышать не смогла.

Но, зато, два светлых силуэта в высоких фуражках, перекрывшие разом оба прохода, разглядела превосходно.

— Зача… Зача!

— И что же тебе дома то не сидится, Зоя? — почти дружески поинтересовался у меня местный начальник. — Может, сама отсюда выйдешь? — раздвинул он в ухмылке усы, но, вдруг, напрягся. — Двил, а, ну-ка, подержи девушку. Я — к крыльцу.

Второй охранник, загребающий траву с дальней от меня стороны, удвоил скорость. Но нашу «встречу» опередили:

— Зоя, в сторону уходи!

— Тебе же сюда никак нель…

— В сторону, я сказал!

Пришлось нырять прямо под руку брату в тот миг, когда он замахивался своей флибустьерской саблей на вылетающего из-за угла мужчину. И я сначала трусливо отползла вдоль стены. И даже уши ладошками прихлопнула. А потом, вдруг, распахнула глаза: «Нет. Буду здесь до конца. И смотреть — до конца. А то, в прошлый раз сбежала. И что случилось?»

Понемногу, вместе со зрением и слухом ко мне вернулась способность оценки действительности и я сначала пялилась на идущий невдалеке бой, а потом смогла осознать, что Арс дерется отменно. А еще оценила братское «благородство» (навершием по макушке вместо острия в живот). А чуть позже, когда тот, подхватив меня за руку, пихнул в ближайшие от коновязи кусты, смогла разглядеть и численное, почти равное соотношение бьющихся противников. И хоть до этого подобной картины не видела, она, все ж, показалась мне странной. Ведь ни одна из сторон не издавала воинственных воплей или криков о помощи. Будто для тех и других это было ниже достоинства. А еще через пару минут в помощь Арсу и трем матросам с «Крачки» из распахнутой двери выскочил Зача:

— Где Зоя?! Где…

— Я здесь! — пришлось мне отзываться.

— Вот там и сиди! — а то я не знаю? — Эх, хобьи рыла, цапли портовые! Саблю свою некогда искать! — спрыгнул он с крыльца, разбавляя задорным криком тоскливый скрежет металла…

Еще через несколько минут с защитниками местной каталажки было покончено: их, во главе с собственным начальником, связали, «законопатили» рты и волоком стянули в бывшую камеру Зачи. Я же покинула свои кусты чуть раньше, когда увидела, как Арс, зажав левой рукой предплечье правой, опускается на крыльцо. Но, Зача, руководящий «отгрузкой», меня с воплями опередил:

— А, ну, стоять, не голосить! — сам заорал он.

— Зоя, все нормально, — глядя на меня, выдохнул Арс. Однако тут же скривился. — Вскользь прошло. На «Крачке» перевяжут.

— Все нормально? Это тоже в «авральный план» входит? — опускаясь перед братом на ступень, уточнила я. Мужчины переглянулись. Арс скривился снова:

— Иногда… Редко. Сейчас следы уберем и быстро уходим.

— Куда? На пристань?

— Не-ет, — покачал головой брат. — «Крачка» оттуда сразу после Зачи снялась. Скалы за маяком помнишь?.. Мы за ними стоим, а шлюпка нас у семейного причала ждет. Вместе с Люсой.

— Понятно.

— Отлично, — хлопнул Арса по здоровому плечу друг и, закрыв массивную дверь каталажки, со всего маха запустил связкой ключей через дорогу. — Ну что, снимаемся? — констатировали мы их далекое звонкое приземление.

— Ага, — боком приподнялся с крыльца мой брат. — Зоя, я сам!

— Ну и пожалуйста… Зача, а тебя не ранили?

— Ранили, но, чуть раньше и не так легко, как Арса. Сумку свою давай.

— Куда? Когда?.. Да, фу на тебя! — смеясь, припустила я рядом с довольно ухмыляющимся парнем.

Постепенно темень затхлых портовых тупиков растворилась в свежести сини и вспыхнувшая из-за очередного поворота цепочка далеких фонарей, полукругом обозначила пристань. Мы понеслись вдоль нее прочь, и замыкающим, сразу за мной — Зача. С моей же пузатой сумкой подмышкой. А у самого каменного забора между портом и городом, тормознули. Первой наверх слаженно полезла пара матросов. Следом за ними, кряхтя — Арс. Нам же с последним из них пришлось на время затаиться в тени высоких каштанов, пережидая разворот «гуляющих» вдоль причалов охранников. Вот именно здесь, глядя из своего очередного укрытия на далекий свет в окне конторы опекуна, меня и посетила, пожалуй, первая в жизни «смелая» мысль.

— Зача, — не отрывая взгляда от желтого квадрата, выдала я. — Ты здесь постой. Я сейчас.

— Куда это ты, «сейчас»? — ошалело уточнил он и развернулся в том же направлении. — Хобье рыло!

— Сам такой. Я ведь навсегда отсюда ухожу. А там… там…

— Что, «там», кроме твоего мутного опекуна?

— Папино наследство, — уставилась я на Зачу. — Я быстро. Ну, пожалуйста.

— Ну, спасибо, — хмыкнул парень. — Вместе пойдем.

— Капитан? — протянул от забора невысокий матрос.

— А ты давай за остальными и скажи, чтоб на причале нас подождали, — хватая меня за руку, другой перекинул ему сумку Зача. — Пошли за наследством… Хоть что-то из него поимеешь…

Высокое, похожее на колодезный створ здание, казалось, сейчас спит. Лишь фонарь над крыльцом интимно обменивается скрипом с флюгером на крыше. Я даже засомневалась на миг: «Уж, не показалось ли?». А потом на цыпочках припустила за правый угол и уже там, задрав голову ко второму этажу, облегченно выдохнула.

— Что за маневры? — недовольно буркнул подоспевший Зача. — И вообще, объясни наш дальнейший план.

— Авральный?.. Ну-у, сегодня же среда, а, значит, сэр Сест со своими партнерами в суэку[10] на деньги режется. В комнате за его кабинетом.

— А нам надо…

— В его кабинет. И я пойду туда одна. Тихо и незаметно.

— Зоя.

— Зача.

— Хорошо, я — у двери.

На том и порешили. И мой сообщник беспрекословно занял позицию у входа. Правда, с внутренней его стороны. Я же, опять на цыпочках направилась прямиком к рабочему столу опекуна. И уже разглядела в тусклом лунном свете, стоящий с самого его края компас — медную полусферу на дубовом треножнике. И уже протянула к нему руку…

И-и-и-ои… Бу-бух! Бу-бух!..…..

— Сест, что там?

— Не-е знаю… — голос, прозвучавший прямо у меня над головой заставил вжать ее в плечи по самые уши. Мужчина на некоторое время замер. Потом тихо ругнулся и затопал к открывшейся настежь коридорной двери. В аккурат туда, где пару секунд назад еще торчал на посту Зача. Я, казалось, так и окаменела — под столом с ушами из плеч… — По всей видимости, сквозняк! Вот обе двери и нараспашку! — голос снова приблизился, и его обладатель прошел назад. Однако дверь в смежную с кабинетом комнату закрывать не стал. Вместо этого я услышала звук придвигаемого к игровому столу кресла. — Ну что, уважаемый капитан, — с усмешкой произнес мой вернувшийся опекун. — Продолжим с того же места?

В ответ ему ухмыльнулись не менее впечатляюще:

— Уважаемый начальник порта, предлагаю увеличить ставки.

Я закатила к столешнице глаза — вот же встряла! И как теперь отсюда выползать? Для начала же решила просто высунуть наружу нос. Свет из комнаты, заполненной дымом вперемежку с ароматом крепких «мужских» напитков, косо накрывал ровно половину моего нового «убежища». Но, это — еще полбеды. Второй половиной был один из сегодняшних партнеров опекуна, сидящий сейчас ко мне боком. Темноволосый мужчина, заслонившись рукой, пальцами водил по высокому лбу, словно, мысли свои гонял, о чем-то усиленно размышляя. Я, посчитав этот процесс полезным и для себя, не отрывая от него глаз, дала задний ход в фарватер между креслом и крайней ножкой стола… Та-ак… та-ак… та-ак…все хорошо… еще немного…

— Уважаемый капитан!

— Что?

— Ой.

Мужчина повернул голову и на миг остановил рассеянный взгляд на моей застывшей с компасом у груди фигуре. Потом отвернулся и вновь…

— Зоя?..

— Зоя?! — удивленно переспросил сэр Сест. — Это что…ваше предложение по ставке?

— Да они тут сами все с ума посходили… Бежим, — пролетая мимо Зачи, теперь уже в коридоре, понеслась я вниз по лестнице…

Арс ругался долго. Все время, пока Люса бинтовала его предплечье. И тихо брату поддакивала. Но, это уже на «Крачке», в капитанской каюте, подсвеченной двумя разноцветными джингарскими фонарями. А еще здесь трещал дровами камин, в котором уже закипал закопченный медный чайник. И занавеси на высоких окнах надувались, прямо, как паруса… Я спустила ноги из кресла и подошла к насупленному брату. Чмокнула его в щетинистую скулу: «Я тебя люблю». Тот растерянно замолчал. И, посчитав воспитательный процесс оконченным, выскользнула под «парус» на узкий балкон…

— Ух, ты.

— Да… «ух, ты», — сочувственно скривился мне Зача.

— Да я не про то.

— А про что тогда?

— Красиво очень. Мы уходим?

— Ага. Сейчас выйдем из залива и встанем под попутный… Тебе не холодно?

— Нет. Мне хорошо.

— Правда?..

Это было правдой. Отчасти. Потому что мне в этот момент очень хотелось верить: все самое плохое, что в жизни до этого мига случилось, я бросаю здесь, на подсвеченном огоньками берегу. Вот в это я, действительно, верила. Потому как знала точные причины зла и его настоящее имя. Что же касалось другого, совершенно мне непонятного…

Бригантина с «заточенным» для скорости носом. «Сколько она узлов дает?» «Восемнадцать — двадцать». Ее широкоплечий высокий капитан. «Зоя?» Сказано странно со значением. Но, самое «странное»… Корабль, встреченный нами прямо на выходе из порта.

— С ремонтной верфи возвращается.

— Что? — развернулась я на палубе вслед за скользящим мимо высоким силуэтом. Щербатый матрос, сматывающий канат, пояснил:

— В центральных водах недавно штормило. Они там капитально встряли — чуть без рулевого пера не остались и бизань-мачты[11].

— Попали в шторм, — эхом повторила я, не отрывая взгляда от паруса, на котором в лунном свете едва различался вырисованный горящий факел. — Попали в шторм. И там гроза была.

— Вы о чем?

— Я?.. Об этой «заточенной» бригантине.

— А-а…

— Зоя?

— Зача?

Парень развернулся ко мне и облокотился на перила балкона:

— Что со свадьбой нашей будем делать?

— Со свадьбой? — выпала я из своего видения обратно. — Так, теперь-то она, вроде как, неактуальна?

— Ну, тогда придется продолжать с промежуточного этапа, — скосился он на распахнутую дверь каюты. — Помнишь про свое обещание?

— Угу.

— Тогда расслабься и не сопротивляйся.

— Звучит, как речь флибустьера над странствующей по морю монашкой… А ты брата моего не боишься? — хихикнула я прямо в приоткрытый мужской рот. Но, словесного ответа так и не дождалась… Просто, мне совсем «хорошо» стало…