Мое новогоднее (не) счастье

Глава 13 Вадим

Она уводит меня за угол, почти таща за руку, и я, не успев ничего понять, ощущаю, как меня в буквальном смысле выбрасывают из этой праздничной суеты. Сердце начинает биться быстрее, воздух вокруг кажется тяжелым, и у меня ощущение, будто стены сжимаются. Я чувствую, как напряжение охватывает все тело, пальцы слегка дрожат, а ноги становятся словно ватные. Она ведет меня вперед, и я не могу избавиться от чувства, что теряю контроль над всем происходящим. Вокруг по-прежнему слышны детские голоса, смех и музыка, но здесь, вдали от елки и танцующих детей, кажется, будто мир сжался до нас двоих и этого коридора. Я хотел бы еще шутить о своем нелепом костюме Жука, но в ее глазах вижу что-то другое — она не настроена на игры.

— Машка... — начинаю я, но она перебивает, и это меня удивляет.

— Нет, Вадим, дай мне сказать, — говорит она быстро, так, словно боится передумать, а в ее голосе слышны острые нотки решимости. — Так нельзя, слышишь? Ты не можешь просто вот так появляться и все решать за всех. Ты же женат. Как ты мог вообще подумать, что я буду поддерживать это?

Ее слова пронизывают меня, как ледяные иглы. Я хотел сказать, что моя жена давно перестала быть мне близка. Что она согласилась с тем, что наши пути расходятся. Но Машка не дает мне вставить ни слова.

— И еще, кто тебе сказал, что ты мне нравишься, а? — добавляет она, ее голос дрожит, но не от страха, а скорее от ярости. — Ты что, правда думаешь, что я тут по тебе сохну? С чего ты вообще взял? Нет, Вадим, все совсем не так! Ты вообще не понимаешь, что творишь. Ты женат! У тебя своя жизнь, а у меня своя. У меня все нормально, и я не нуждаюсь в этом... в тебе! И, вообще, я люблю Кольку, ясно тебе? Да, именно его! Мы собираемся пожениться. Я уже и платье выбрала, и родители его в курсе. Все у нас решено, ясно? Так что оставь меня в покое и больше не мешай. Понял?!

Ее голос набирает силу, и каждое слово, словно удар хлыстом, оставляет на мне след. Я пытаюсь понять, шутит ли она, но она говорит это с таким серьезным выражением лица, что даже мне становится не по себе. Это явно не шутка. Внутри все переворачивается, словно мне только что дали пощечину. Как она может говорить такое? Колька? Смешно. Смешно и обидно. Пытаюсь вспомнить этого Кольку, но лицо никак не приходит в голову. Это все не имеет смысла. В ее словах звучит вызов, и меня это раздражает.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но она уже уходит. Поворачивается резко, словно отрезает меня от себя, и уходит, причинив мне едва ли не физическую боль. Я хотел сказать ей, что она ошибается, что я давно уже не чувствую ничего к своей жене. Хотел объяснить, что все это — нелепость, что я здесь не просто так. Но слова застревают где-то в горле, и пока я собираюсь с мыслями, она уже уходит, не оставляя мне ни шанса, ни права на объяснение. Как будто она сама все решила за нас обоих. Стою как облитый помоями, чувствуя, как нарастающая пустота постепенно заполняется злостью. Сначала даже не знаю, как реагировать. Смотрю ей вслед и чувствую, как внутри начинает нарастать гнев. Гнев на себя, на нее, на этот дурацкий костюм Жука, на весь этот чертов праздник. Колька. Чертов Колька! Как он вообще в это вписывается? Да, Машка, умеешь ты бить больно.

Мне надоело стоять тут и чувствовать себя идиотом. Костюм давит на плечи, вызывая ощущение удушья, и ткань раздражает кожу — так и хочется избавиться от этого всего. Резким движением срываю костюм Жука, чувствуя, как освобождаюсь от этого нелепого маскарада, и с яростью швыряю его в сторону. Все это, все, что происходило — пустое. Я уважаемый человек, у меня есть бизнес, есть люди, которые меня слушают и прислушиваются к моим словам, а тут какая-то девчонка ставит меня на место, словно я школьник. Черт с ней. Я не пацан, чтобы бегать за кем-то и умолять. Уж тем более не за какой-то пигалицей, которая сама не знает, чего хочет.

Смотрю на костюм, валяющийся на полу, и понимаю, что это даже символично. Этот дурацкий Жук, это было не мной, это было глупым притворством. Суета, маски, все это надоело. Разворачиваюсь и ухожу с праздника, не обращая внимания на удивленные взгляды детей и взрослых. Пусть думают, что хотят. У меня нет ни сил, ни желания что-то объяснять или изображать радость. Я злой, злой на весь этот день и на то, что позволил себе увлечься ею. Суета праздника остается где-то позади, а я иду вперед, практически не чувствуя, как ноги сами ведут меня к машине. Все это нужно забыть. Как можно скорее.

В груди неприятно пульсирует, словно что-то застряло и не дает мне дышать нормально. В голове проносятся мысли одна за другой, как леденящие удары. Зачем я это сделал? Зачем потянулся к ней? Почему я был настолько глуп, что решил, будто это может сработать? Она сказала, что любит Кольку. Кольку! Мог бы я хотя бы представить, что эта девчонка... что она найдет кого-то вроде него? Все эти мысли кажутся мне бессмысленными, но я никак не могу их отпустить.

Я хлопаю дверью машины и тяжело выдыхаю, чувствуя, как гнев постепенно сменяется опустошением. В голове стучит одно и то же: "С меня хватит. Больше никаких Машек, никаких игр, никаких попыток понять, что между нами". Пора заканчивать с этими глупостями. Завтра я улетаю в Абу-Даби. Завтра все это будет позади. Этот город, этот снег, эта безумная, переполненная эмоциями история. Все, что мне нужно сейчас — вернуться к привычной, предсказуемой жизни, где нет места таким сложным, болезненным чувствам.

И все же я не могу выбросить ее из головы. Почему она сказала про Кольку? Это было правдой или просто попытка защититься, оттолкнуть меня? Я чувствую, как внутри поднимается горький осадок. Это раздражает. Я привык решать вопросы, привык, чтобы все было по моему плану. Но сейчас план рушится, и я ничего не могу с этим сделать. Это непереносимо. Я снова ударяю по рулю, выпуская гнев, который все еще сидит внутри. Стук отдается в руках болью, но это хотя бы что-то реальное, что-то, на чем можно сфокусироваться.

Как же глупо я себя повел. Все это театральное притворство — костюм, маска, попытка удивить ее, попытка быть частью ее мира — оказалось бессмысленным и унизительным. Я почувствовал что-то, что не должен был чувствовать. И теперь из-за этой глупости, из-за моего решения следовать эмоциям, я сижу в этой машине, злюсь на себя и не могу понять, куда двигаться дальше.

В этот момент мой телефон начинает вибрировать в кармане, и я с раздражением достаю его, почти не глядя на экран. Думаю, может быть, это один из партнеров или кто-то по работе, но, когда вижу, кто звонит, все внутри меня обрывается.

— Мама? — отвечаю я, стараясь не показать голосом напряжение.

— Вадим, сынок... — слышу я ее взволнованный голос, и сразу понимаю, что что-то случилось. — Папа... У него сердечный приступ… он в больнице.