Молчи

Глава 10

Не видеться с ней было сущим адом.

Мэддокс думал, что он в некотором роде эксперт по аду, учитывая его работу, то, что он видел, и демонов, которых он носил с собой. Конечно, все это изменилось, когда Орион вернулась. Он увидел в ее глазах ад, которого сам не мог понять.

Так что да, по сравнению с тем, через что она прошла, несколько недель бессонных ночей, дерьмовых дней и бесчисленных бутылок виски были гребаным Диснейлендом.

Но он все равно сходил с ума.

Он провел годы с мыслями о ней, не зная, где она, думая, что она, скорее всего, похоронена в неглубокой могиле, где ее никто никогда не найдет.

Но в то же время он всегда верил, что она была жива. Пока не увидел ее. Пока не услышал, как она говорит этим ровным, но жестким тоном, и как она смотрит на него безжизненными, но прекрасными глазами. Ри была мертва. Она ясно давала это понять каждый раз, когда он ее видел. И он даже поверил ей. Ведь это было совсем не похоже на девушку, которую он похоронил в своем сознании.

Но он хотел ее, эту новую версию. Эту женщину, которая пережила ад. Он хотел узнать ее, помочь ей, защитить ее. Черт, он, наверное, хотел всего этого по эгоистичным причинам. Хотел видеть, как она создает подобие жизни, словно он не подводил ее. Или, может быть, просто мучить себя ее присутствием, потому что он заслужил это наказание.

Она выросла красивой. Любой это заметил бы. Даже в поношенной одежде, которую она носила в детстве, даже с фамилией, которая прилипла к ней, как жвачка. Она была прекрасна. Вот так просто.

Но сейчас ее красота была совсем другой. Она была сломлена. Запятнана болью, смертью, какой-то пустотой, о существовании которой Мэддокс и не подозревал.

Он пытался убедить себя, что это пройдет после нескольких недель свободы. Как только у нее будет время привыкнуть к своей новой жизни. Как только у него будет время либо избавиться от чувства вины, либо научиться жить с этим. Он думал, что готов отпустить ее, отпустить всякую надежду на то, что они когда-нибудь снова будут близки. Он смирился с мыслью о своем будущем без Орион Дарби, по крайней мере, так он себе говорил.

Но то, что она открыла дверь, доказало, что он ошибался. В глубине души он все равно знал, что был неправ. Он знал, что это дерьмо, черт возьми, просто так не исчезнет. Она не была мертва, и за ее холодными глазами и пустым взглядом он увидел, что прежняя Орион была все еще там.

— Мэддокс, — сказала она, ее тон был полон раздражения, жесткости.

То, как она произнесла его имя, заставило его вздрогнуть. Он даже подумал, что она специально говорила таким тоном. Ее нос слегка наморщился, как он предположил, из-за раздражения. Больше ничто на ее лице не выдавало эмоций. Словно не было никаких воспоминаний о прошлом. Теперь оно было похоронено под годами пыток и жестокого обращения.

Черт возьми, она была красивая, да так, что на нее действительно трудно было смотреть. В каком-то смысле это заставляло его ненавидеть себя, потому что он не должен был сейчас думать об этом дерьме. Он пришел с определенной целью, и именно на этой цели должен был концентрироваться его разум.

Но он думал о ней и об аде, через который она прошла. Он думал о новостях, которые собирался ей сообщить. Причинят ли ей боль эти слова или помогут, он не знал. Она выглядела прекрасно, утренний свет освещал ее лицо, из-за чего ее глаза ожили хотя бы на это мгновение.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, ее глаза снова потемнели.

Ее голос был мягким, по крайней мере, по громкости. Все остальное было жестким. Резало его. Оставляло на нем шрамы.

Он прочистил горло.

— Можно мне войти?

Она придвинулась ближе к дверному косяку, потянув за собой дверь, физически преграждая ему путь своим хрупким телом. Он отметил, что она была уже не такая маленькая, какой была раньше. Затем он молча выругал себя за то, что разглядывал ее.

Сидя на больничной койке, она выглядела слабой женщиной, призраком. Она весила примерно на двадцать фунтов[21] меньше, признаки недоедания прилипли к ней, как кожа к костям.

Сейчас же она прибавила в весе. Подкачалась. На ней была простая майка и леггинсы. Ее лицо слегка раскраснелось, на лбу и верхней губе блестели капельки пота. Она едва дышала, но заметно, что она очень старалась. Это было понятно по скульптурным мышцам ее рук.

Она теперь заботилась о себе. Ее лицо стало ярче, кожа казалась более здоровой. А волосы выглядели объёмными и блестящими.

Поскольку ему не разрешалось посещать или поддерживать контакт сверх того, что позволяло расследование, Эйприл рассказывала ему, что она питалась разнообразными блюдами, которые, по словам сестры, были действительно чертовски вкусными. Что она пила слишком много, но, по словам Эйприл, этого было недостаточно. И, наконец, проявляла ли она какие-либо признаки клинической депрессии.

— Конечно, у нее проявляются признаки депрессии, черт возьми! — огрызнулась Эйприл, когда он почти набросился на нее, когда та входила в дверь после очередных посиделок с Орион.

Он завидовал этим посиделкам, хотя никогда бы не сказал ей об этом. Она гостила там почти всю ночь. Должно быть, это был прогресс.

— Она была в плену десять гребаных лет, Мэддокс. В обозримом будущем она будет в полном дерьме. И скорее всего, так будет всегда. — Ее слова задели его так, как она и намеревалась.

Должно быть, она увидела это на его лице, потому что сразу же перешла в наступление и наклонилась, чтобы схватить его за руку.

— Она справляется лучше, чем могло быть, — тихо сказала она. — То есть она не качается на стропилах, не глотает наркотики и не красит стены своей кровью. Она справляется, Мэддокс. Сама по себе. Так что оставь ее в покое.

— Прямо как ты, — огрызнулся он, повернулся и ушел прежде, чем она смогла нагрубить ему в ответ.

Он знал, что Эйприл только наполовину шутила, ее легкий тон пытался скрыть боль, которую, как он знал, она чувствовала. Мэддокс чертовски ненавидел видеть свою младшую сестру в любой форме боли и не быть в состоянии ее защитить. Черт, вот почему он поселил ее в своей квартире, потому что его там никогда не было. Родители дали ему первый взнос — он оплатил ипотеку. У Эйприл был талант к неприятностям. Независимо от того, выбрала бы она путь, по которому идет сейчас, если бы Орион не похитили, или нет. Потому что ее похитили. И нет смысла думать о подобном дерьме. Дерьме, которое он не мог изменить. Над которым он не имел никакой власти.

Над чем он действительно имел власть, так это над своей работой. Над этим делом.

Он работал до изнеможения, чтобы найти ответы. Чтобы добиться справедливости. И, если быть честным, немного отомстить. Или очень много. Мэддокс жаждал крови людей, которые сделали это с Орион. Со всеми девушками.

Они нашли останки шести девушек на заднем дворе того дома. Пришлось звонить родителям, которые давно думали, что их дети сбежали, и уже забыли о них.

Частью его работы было сообщать неприятные новости. Мэддокс делал это много раз. Но легче от этого не становилось. Это словно кислота, сидевшая у него в животе, готовая придумать слова, которые он должен произнести члену семьи, другу, супругу. Затем ему приходилось наблюдать, как они ломаются, распадаются на части или, что еще хуже, просто столбенеют. Он наблюдал, как жизнь вычерпывает из людей что-то целое, не оставляя после себя ничего.

И прямо сейчас это происходило с Орион.

После того как он произнес новость, которую ему было трудно произнести. Сказав ей, что ее главный мучитель, заключенный, насильник и потенциальный убийца (если бы она не сбежала), выбрал трусливый путь прежде, чем свершилось какое-нибудь реальное правосудие.

— Орион? — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал мягко, но твердо.

Прошло две минуты с тех пор, как он сообщил ей плохие новости. Две минуты с тех пор, как были произнесены какие-либо слова.

Она быстро заморгала, словно выходя из транса.

— Он мертв, — сказала она.

Это был не вопрос, но он все равно ответил:

— Да, этот ублюдок мертв. Он повесился прошлой ночью.

— У вас больше нет зацепок? — спросила она. — На счет других? Клиентов?

Мэддоксу показалось странным, как она это спросила. Не так, как это сделала бы испуганная жертва, убежденная, что ей не придется оглядываться через плечо или трижды проверять замки, прежде чем лечь спать. По его опыту, большинство жертв делали это задолго до того как ловили виновника.

Нет, Орион спрашивала не как жертва. Она спрашивала как… преступница. Как будто она не хотела очевидного ответа. Как будто она не хотела, чтобы этих насильников поймали. Черт, или это недосып догонял его, или ему это все показалось.

— Нет, — ответил он, стыдясь в этом признаваться. Стыдясь в том, что он снова подвел ее. — Несмотря на то, что они оказались придурками и наркоманами, в дополнение к тому, что были животными, в доме мы не обнаружили никаких доказательств, которые могли бы привести нас к остальным. У нас есть команда компьютерных криминалистов, которые копаются в их жестких дисках и телефонах. Это только вопрос времени, когда мы свяжем этих парней с чем-то большим. Это еще не конец, Орион. Моя работа еще не закончена. И не закончится, пока я не поймаю всех ублюдков, которые сделали это с тобой.

Однако в том доме оказалось множество свидетельств других вещей. Пыток. Ужасов. Закаленных копов, на которых он равнялся, тошнило при виде всего этого. Но Орион стояла перед ним после того, как с ней сделали все это дерьмо. Она была здорова, трезва, держалась духом, была сильной, по крайней мере, физически.

Орион спокойно кивнула, как будто не слышала, что мужчины, которые пытали и насиловали ее, все еще гуляют на свободе. Как будто он говорил ей, что в магазине закончились ее гребаные любимые хлопья.

— Прости, Орион, — сказал он срывающимся голосом.

Тогда до него дошло, насколько чертовски слабым было это слово, как часто он говорил его с тех пор, как она нашлась. От него его тошнило.

Что-то промелькнуло в ее глазах. Возможно, просто блики света.

— Это не твоя вина, — сказала она. — Он мертв. Я думаю, что это победа.

Он ей не поверил.

— Это все? — спросила она после нескольких минут неловкого молчания.

Он отпрянул назад.

Нет, это, черт побери, было не все. Он хотел сказать ей, что за последние десять лет не проходило и дня, чтобы он не думал о ней. Хотел сказать, что преклоняется перед ней, перед ее силой, ее могуществом. Как она держалась, как ей удалось сохранить свою красоту, ведь уродство — это все, что она знала последние десять лет. Он хотел пригласить ее на гребаный ужин. Он хотел убить каждого куска дерьма, который причинил ей боль… И еще… Он хотел сказать ей, что если бы он прожил тысячу жизней, то взял бы на себя вину за то, что случилось с Адамом. Но он ничего из этого не сказал.

— Да, — ответил он. — Все.

— Спасибо, детектив Новак, — она плотно закрыла дверь, кивнув головой в сторону выхода.

Он направился к двери, приподнял свою воображаемую кепку.

— Мисс Дарби.

Затем она закрыла дверь у него перед носом.

Орион почувствовала кислый запах, когда вошла в дверь квартиры Жаклин. Ее вырвало в кухонную раковину сразу после того, как она захлопнула дверь перед лицом Мэддокса.

Было ли это из-за новостей, которые он принес, или из-за него самого?

Наверное, из-за первого. Это точно было из-за первого. Что-то сломалось внутри нее от осознания того, что тот ублюдок смог покончить с собой. Смерть для него — чужая милость. Ничто не должно было принадлежать им, даже их смерть.

Орион не знала, как Жаклин воспримет новости. Она наблюдала за ее жизнью. Наблюдала, как та меняется, как ее глаза тускнеют, плечи опускаются. Орион предположила, что Жаклин не очень хорошо адаптировалась, да и как она могла? Она провела в Клетке на пять лет больше, чем Орион. Еще пять лет изнасилований, дикости, жестокости. Орион вспомнила свои собственные проблемы: приступы рыданий в душе, внутренний гнев, она чувствовала, как он течет по ее венам, и жажда мести, расцветающая в ней. Она могла только представить, что переживает Жаклин, и как она отреагирует.

Их квартиры имели одинаковую планировку. Они обе жили на одном этаже, но в разных концах здания. У Жаклин все было совсем не так, как у Орион: захламленное и грязное, от одного вида которого Орион передернуло.

— Что ты делаешь? — спросила Орион, оглядывая маленькую комнату, заваленную непонятными книгами, едой в упаковке, которая была знакомой. Всё было сейчас странным, но знакомым. Мир не изменился полностью, ну, упаковки от закусок уж точно. И телефоны. И телевизионные каналы. И люди, поглощенные технологиями.

— Наверстываю упущенное, — ответила Жаклин с набитым ртом.

В одной руке она держала пакетик чипсов, в другой — бутылку водки.

— Что именно? Алкоголизм? Ожирение? — сухо спросила Орион.

Жаклин усмехнулась.

— Последние пятнадцать лет, — сказала она, не отрываясь от телевизора. — Мы так много упустили, Орион.

Она не смогла скрыть дрожь в своем голосе. И легкий намек на печаль.

— Так чертовски много всего прошло мимо нас, — она указала на маленькую черную коробочку на кофейном столике, провода, ведущие от ее задней части к большому экрану перед ними. Рядом лежал джойстик. — Я имею в виду эти гребаные видеоигры, — она указала на коробку, сделала взрывной жест. — Ты играла?

Орион покачала головой.

— Я говорю тебе, подруга. Это какое-то сумасшедшее дерьмо. Тут есть все игры, которые ты только можешь себе представить. И не нужно покупать или вставлять диск. Надо просто скачать!

Орион взглянула на экран. Светловолосая женщина летела верхом на том, что, как предположила Орион, было драконом.

Ей нравилось читать, но не нравилось видеть чье-то изображение того, какой может быть эта история. Ей нравилось обладать силой воображения.

— Это Дейенерис, — объяснила Жаклин. — Она мать драконов и во всем самая крутая. Надо было прочитать книги, прежде чем начать смотреть, но они очень большие, и я больше люблю визуалку.

Орион скачала эти книги на свой Kindle. «Игра престолов». Она собиралась приступить к чтению, но у нее было ограниченное количество времени для «чтения ради удовольствия».

— До этого я играла в Grand Theft Auto[22], сейчас отдыхаю, — сказала Жаклин, указывая на экран.

— Отдыхаешь от угона машин? — спросила Орион, нахмурив брови.

Жаклин рассмеялась.

— Это же игра, дурёха.

Орион посмотрела на телевизор, чтобы отложить то, что она должна была сказать Жаклин. Она вела себя как трусиха, но она волновалась. Жаклин висела на волоске. Это было очевидно. Они все висели на волоске, так или иначе. Но было легче беспокоиться о будущем Жаклин и ее здравомыслии, чем о своем собственном.

— Первая тварь умер, — выпалила она посреди яркой сексуальной сцены сериала, от которой у нее свело живот.

Обычно она заставляла себя на такое смотреть. Заставляла себя читать об этом в книгах. Но все, чего хотел ее разум, — это перескочить, отвести глаза, чтобы не вернуться в прошлое.

Секс должен был быть чем-то особенным. Приятным. Но для нее теперь все было испорчено. Под ее кожей была грязь. И боль в костях. Грязь была даже в ее крови.

Жаклин не подняла глаз.

— Ох, да?

Орион уставилась на нее.

— И это все? «Ох, да»?

Жаклин наконец встретилась с ней взглядом, и то, что в нем отразилось, обеспокоило Орион. Он казался отстраненным, несфокусированным.

— А что еще? Разве мы не хотели, чтобы он сдох? Это и есть наша цель, верно? Пережить всех, кто планировал в конце концов убить нас? — Жаклин изобразила радостное восклицание.

Орион вздрогнула от ее интонации. Не от самих слов.

Жаклин всегда была сердитой. Грубой. Орион уважала это в ней. Ведь это была причина, по которой та выжила.

Но сейчас было что-то другое.

Что-то меньшее.

Как будто в ней больше не было борьбы. Она казалась пустой, отстраненной. В ней не было той жизни, того сияния, той стервозности, которую она излучала в Клетке.

— Он покончил с собой, — сказала Орион, надеясь, что это сломает что-то в Жаклин, как это случилось с ней. — Повесил свою трусливую задницу на простыне.

Жаклин сунула в рот еще одну горсть чипсов.

— Неудивительно.

Гнев подступил к горлу Орион.

— Он этого не заслужил! — завопила Орион. — Он не заслужил так легко отделаться, после всего лишь гребаного месяца, проведенного в камере. Его нужно было запереть и насиловать до конца жизни. Он должен был почувствовать все, что чувствовали мы, всё, через что мы прошли.

Жаклин поставила сериал на паузу и повернулась, чтобы уделить Орион все свое внимание.

— Орион, мы живем и дышим, это гребаное доказательство того, что люди не получают того, чего заслуживают. Правосудия не будет. Но мы выбрались, у нас есть деньги. У нас столько проблем и травм, что мы можем купить своим терапевтам дома в Хэмптоне и гребаный частный самолет. Это лучшее, что мы можем получить. Теперь это — наша жизнь.

Голос Жаклин звучал устало. Словно она подала в отставку. Орион никогда раньше не слышала ее такой. Сидя на диване, поглощая нездоровую пищу, смотря телевизор, как будто она была какой-то нормальной женщиной двадцати с чем-то лет. Как будто этот мир вывернулся наизнанку, а Орион была единственной, у кого остался разум, жаждущий крови.

Она не знала, что на это ответить. Она могла еще немного покричать, может быть, попытаться достучаться до нее. Но что бы это дало? Помогло ли это ее подруге? Зачем убеждать ее держаться за потребность в мести, как будто эта месть была волшебной таблеткой, которая избавила бы ее от боли и кошмаров. Это лишь приковывание другого вида цепей на лодыжки. Она знала это. Но, как и те психи, которые покупали ее, использовали, продавали, действовали по своему собственному врожденному стремлению, не в силах отрицать его порочное призвание, она чувствовала это стремление… Жажду крови ее обидчиков, крови всех обидчиков.

— Ты когда-нибудь задумывалась об историях, которые мы рассказываем сами себе? — спросила Орион после долгого молчания. Достаточно долгого, чтобы Жаклин снова включила сериал и сделала большой глоток из своей бутылки. — О том, как мы отдавали себя мужчинам все эти годы в Клетке? Даже не полиции, не семье, которая еще осталась, а друг другу и самим себе? Тебе интересно, не лгали ли мы себе о том, какую роль мы играли?

Жаклин снова остановила сериал. На этот раз она села и сосредоточилась на Орион. Она посмотрела на нее тем жестким взглядом, который никогда не смягчится.

— Нет, мне плевать, является ли моя история ложью. Или нет. Все, что имеет значение — это то, что мы живы, и что мы можем рассказать. Все, что имеет значение — это то, что мы можем смотреть, что хотим, есть, что хотим, и говорить, что хотим.

Она еще больше прищурила глаза, глядя на Орион так же, как Орион смотрела на нее, изучая ее лицо, но глядя куда-то вдаль.

— Черт возьми, ты же не зациклилась на всей этой мести и убийстве, да? Ты же не серьезно.

Кровь Орион закипела.

— Как ты можешь не хотеть мести? — потребовала она. — После того, что они с нами сделали?

— Я хочу отомстить, — тихо сказала Жаклин, более тихо, чем Орион когда-либо слышала от нее. — Думаешь, если бы у меня был дракон, я бы не сожгла весь этот гребаный город дотла, только чтобы найти их? — она не стала дожидаться ответа Орион. — Конечно, я бы сделала это. Но у меня нет дракона. И королевства. У меня нет гребаной армии, чтобы уничтожить их. Это всего лишь — я. И я знаю, что могу многое пережить, но я не переживу наказания за месть или справедливость, или что ты там, бл*дь, себе не придумала, ведь это может закончиться только тем, что моя задница снова окажется за решеткой вместе с тобой. Мы никогда этого не получим. Что бы мы ни делали, этого никогда не будет достаточно, чтобы уравнять чаши весов. То, что они сделали, нельзя исправить или отомстить за это, Орион. И когда однажды ты будешь сидеть в камере за то, что поверила в эту возможность, ты вспомнишь мои слова.

Она ненавидела то, что Жаклин сдавалась. Она ненавидела то, что сердитая, непокорная девушка в Клетке оказалась сейчас другим человеком. А больше всего она ненавидела то, что в ее словах был смысл.

— Значит, ты просто сдашься? Будешь сидеть здесь, всю оставшуюся жизнь и есть всякую дрянь, смотря телевизор?

Жаклин пожала плечами.

— Может быть. Но думаю, что заслужила этот выбор, не так ли, Орион? Как бы сильно я тебя ни любила, я не позволю тебе втянуть меня в ту запутанную паутину, которую, по твоему мнению, ты способна сплести.