Монстр в ее постели

Глава восьмая

– Как Ваня учится?

– Сложно сказать, это ведь первый класс. Ему вроде нравится. Я… мы боялись, что будут сложности из-за проблем с речью, но пока что он все успевает. Ольга Валерьевна, а скажите, это ведь его учительница вам позвонила, да?

– Мы не разглашаем такую информацию.

Я спрашиваю только для того, чтобы убедиться, мне на самом деле не нужен ответ. Больше просто-напросто некому. И что я ей сделала, что она так нас возненавидела?

– Как часто Ваня видит родителей?

– Мама звонит почти каждый день, а папа по выходным. У мамы командировки по две-три недели, а папа прилетает в основном на праздники. Но регулярно присылает деньги, подарки. Нашел вот репетитора, Ваня очень хочет в гости, поэтому старается.

– Ну что ж, в целом у вас все неплохо. Квартира, конечно, требует ремонта.

– Да, я не могу привести ее в порядок: Ваня плохо переносит запах краски и пыль. Но когда он уедет на лето, мы с мамой хотим сделать ремонт.

– Да, – женщина кивает, – хорошо. Дарья Сергеевна, спасибо, что уделили время. Конечно, мне бы хотелось поговорить с мамой Вани. Как только она вернется, попросите ее зайти. Ничего особенного, просто беседа. А в целом я не увидела никаких нарушений. Братик у вас хороший.

Она вслушивается в звуки из комнаты, где Исаев усиленно изображает репетитора, и улыбается:

– Дорого берет?

– Н-не знаю… папа платит.

Если бы она только знала, во сколько мне обойдется этот спектакль! Вряд ли такие ставки есть у репетиторов.

– В общем, жду маму на беседу, а вам желаю удачи. Если что, мой номер у вас есть. И вы уж постарайтесь не забывать оплачивать питание в школе. На это мы тоже обращаем внимание.

– Да, конечно. Я буду следить.

– До свидания.

Когда звук шагов на лестничной клетке стихает, я дрожащими руками запираю замок и несколько минут сижу прямо на полу у двери, не в силах подняться. На этот раз повезло. Исаев сориентировался, добавив мне очков, Ванька под благовидным предлогом сбежал и не ляпнул ничего лишнего. В холодильнике нашлась еда, в шкафу – одежда, а командировки родителей опеку не удивили.

В следующий раз будет сложнее. Мама не придет на разговор, а значит, мне в рекордные сроки нужно встать на ноги и запустить процесс оформления опекунства над Ваней. Сложно.

На ватных ногах я иду в гостиную, и мне совершенно плевать, что скажет сосед о том, что я плюхаюсь на диван. На мой, между прочим, диван.

Ванька сидит за столом, сосредоточенно роясь в огромной коробке с нарисованным парусником, а Исаев копается в телефоне, изредка что-то комментируя. Тут же, на столе, стоит открытая баночка с клеем, на которой лежит влажная кисть.

– Что это? – Я не узнаю свой голос, он ужасно хриплый и сильно дрожит.

– Английский, – хмыкает сосед, не отрываясь от своего занятия. – Убедительно?

– Вань, идем, я тебя покормлю, и будем делать уроки. Ничего не успели.

– Даша-а-а, можно еще полчаса? Я хочу вырезать парус, ну пожалуйста!

– Ваня, нет! – Я говорю это резче, чем собиралась, и глаза брата наполняются слезами.

Мысль о том, что он будет сидеть в комнате Исаева и собирать какой-то конструктор, выбивает из колеи. Я чувствую, что мне страшно до слез, и хотела бы я сказать, что лишь потому, что тревожусь за брата.

– Малой, иди чайник включи, а? – говорит Исаев, отставляя в сторону телефон.

Когда Ваня уносится, он поворачивается ко мне:

– Отстань от ребенка, а то в опеку могу позвонить и я.

– Не смей его трогать! Разбирайся со мной!

Сосед морщится:

– Да уймись ты, двинутая мамашка.

– Я ему не мать!

– А ведешь себя так, словно в башку гормоны долбанули. Дай ребенку самому разобраться, с кем он хочет общаться.

– С убийцей, по-твоему, нормально?

– Лучше, чем с дебилами. Я обещал ему поучить английский. Можешь бегать и истерить, а можешь поблагодарить, что это будет бесплатно и я не буду брать с тебя по минету за каждую пройденную тему. Кстати, я не соврал про сертификаты. Не хочешь подтянуть язык?

– Я учила в школе немецкий, – огрызаюсь я.

– Я и на немецком свободно говорю, – фыркает Исаев. – Могу позаниматься. Там тоже много видеоматериала с простыми репликами.

Хочется вцепиться зубами ему в горло, но визит опеки так меня вымотал, что даже на ругань сил не хватает. Тело ломит от усталости, а от голода кружится голова. Нужно что-то съесть, иначе я просто грохнусь в обморок.

– Он все равно будет сюда лезть, потому что ему интересно. И ты или примешь это как данность, или через пару годиков охренеешь от того, что ангелочек, которого ты держала в ежовых рукавицах ради его же блага, пойдет по наклонной.

– Вот это да, какие советы по воспитанию от уголовника.

– Похоже, тебе больше некому их давать. Кстати, об этом. Ты помнишь о нашем уговоре?

Сердце пропускает удар, но я стараюсь сохранять невозмутимый вид. Хотя это сложно, когда монстр напротив внимательно рассматривает, с интересом и предвкушением, как мандарины на рынке.

– Помню, – нехотя говорю я.

– Тогда к ночи жду. И оденься как-нибудь… поэротичнее. Старшеклассницы меня не заводят.

Меня начинает бить мелкая дрожь, как будто в комнате вдруг становится холоднее. На долю секунды мы с Исаевым встречаемся взглядами, и мне кажется, в глубине его глаз мелькает что-то странное, совсем ему не подходящее и очень опасное, – оно создает иллюзию, что передо мной человек.

Но в этот же момент возвращается Ванька с двумя кружками чая.

– Сейчас я печенье принесу!

Он ставит кружки на стол и уносится.

– Давай, запрети ему собирать корабль, в который он влюбился, – хмыкает сволочь. – Дети слабо понимают, почему взрослые друг друга боятся. Зато хорошо чувствуют, когда у них отбирают мечту.

– Ладно. Я куплю у тебя набор. Сколько?

Сколько? Ха! Отчаянная истеричка, у меня нет даже на коммуналку, я почти все потратила, чтобы создать видимость благополучия в холодильнике. И сосед, похоже, прекрасно это понимает. Его губы трогает легкая насмешка.

– Считай, что набор мне дорог как память. А воспоминания не продаются.

– Если ты…

Он смотрит так, что я мгновенно умолкаю и отшатываюсь. С нескрываемой злостью, как раненый зверь, загнанный в угол, но не потерявший бесстрашия.

– Еще раз откроешь рот в этом контексте, позвоню в опеку вне зависимости от того, насколько круто ты сосешь, ясно? Боишься, что я маньяк, садист, педофил? Не вопрос, для блага ребенка лучше, чтобы он жил подальше от такого монстра.

– Я не…

Слова застревают в горле и так и не срываются с губ. По неведомой причине я вдруг чувствую стыд. Как будто обидела того, кого обижать не хотела. Это странное чувство в контексте Исаева, но я поспешно отвожу глаза и выдыхаю. Дрожь становится лишь сильнее, а щеки и лоб просто горят.

– Даш, можно я еще пособираю? – Вернувшийся Ванька заглядывает в глаза.

– Да. Можно. Но в моем присутствии.

Мы оба смотрим на Исаева, и тот с равнодушным видом пожимает плечами.

Ванька садится обратно за стол, а я с ногами забираюсь на диван и беру чай. Кружка обжигающе горячая, но почему-то теплее мне не становится.

Я оказался в тупиковой ситуации, из которой нет выхода. Или я его не вижу. А может, не хочу видеть. Скорее всего, последнее.

Вряд ли у меня получится сделать так, чтобы Богданова с радостью прыгнула ко мне в койку. Очевидно, секс без обязательств ее не очень вдохновляет, хотя определенное притяжение мы ощущаем оба, это точно.

Серьезная проблема.

Она боится. Меня или близости, не знаю. Боится, ненавидит, злится, надеется на чудо – я могу описывать ее состояние часами и ни разу не повторюсь, потому что эта девчонка – целый фейерверк эмоций. Маленький комок нервов, который затравленным взглядом смотрит из угла дивана за тем, как ее брат (брат, мать твою!) старательно вырезает из куска слегка пожелтевшего пластика парус.

Теория о малолетней мамашке с гибкими моральными принципами разбилась вдребезги, оставив мне испуганную девчонку и неразрешимую проблему.

Или разрешимую.

Да в чем, черт возьми, проблема просто ее трахнуть?

Может, написать это на стикере и повесить на стенку над кроватью?

Забавно, я никогда не нервничал перед сексом, а сейчас чувствую острое желание прибухнуть. Но никакого алкоголя в доступе нет, а выходить из комнаты не хочется. Настроение скачет от «да пошла она в жопу, можно найти любую бабу за бабки» до «именно ЭТУ за бабки не получится, и это мой единственный шанс».

Я даже не верю, что Богданова придет. И как ненормальный вслушиваюсь в звуки с ее половины квартиры. Я слышу, как шумит душ и как она укладывает мальчишку. Потом щелчок выключателя – и едва различимый звон доносится уже с кухни. А через несколько минут дверь моей комнаты бесшумно открывается, впуская ее.

На ней черная шелковая пижама с розовыми пуговицами и воротником. До сих пор я не знал, что такие меня возбуждают. Она сидит на ней просто потрясно, слегка обрисовывая контуры тела, не обтягивая, а обнимая. Нежный шелк касается наверняка разгоряченной после душа кожи, и я понимаю, что не способен отказаться от вырванной наглым шантажом ночи.

Жалею я лишь об одном: что запросил слишком мало.

– Я бы сказал тебе какой-нибудь комплимент, но в нашем случае будет звучать по-дурацки, да?

Язвительной репликой я пытаюсь вернуть себе контроль над мозгом, но он отказывается работать, а вся кровь, похоже, утекает в член. Ненавижу мобильник, который начинает истошно орать именно в тот момент, когда я собираюсь шагнуть к Богдановой, чтобы расстегнуть ее рубашку! Кому вздумалось позвонить в такое время?

Да плевать. Кто бы это ни был, перезвонит завтра. Я не собираюсь ради спам-звонка с соседней зоны откладывать…

Стоп. Мобильник новый, номер знает только Пашка.

– Садись, – говорю Богдановой, кивая на диван, – подожди.

И уже в телефон:

– Исаев, слушаю.

– Вадим Егорович, рад слышать. Время позднее, но вопрос не терпит отлагательств. Павел передал мне предложение. Давайте начистоту: я помню вашу компанию и ваш подход и я бы многое отдал, чтобы на рынке появилось что-то похожее. Однако последние, кому я хотел бы доверить серьезный проект, – это фирма из двух человек.

– Но один из этих двух очень хороший программист.

– Не сомневаюсь в способностях Павла. Сомневаюсь в ваших способностях, Вадим Егорович. А точнее, в возможностях. Все же одиночка против фирмы…

– Я не первый год в бизнесе. Да, был вынужденный перерыв. Однако у меня есть стартовый капитал и очень неплохой сеньор – программист. Если вас смущает отсутствие секретарши и офиса, то уже я начинаю сомневаться в ваших способностях, Александр.

Краем глаза я кошусь на Богданову, которая сидит на диване с абсолютно равнодушным видом. Я все еще надеюсь закончить разговор и заняться ею, но мысли уже в работе. Я должен получить заказ, без него весь план вылетит в трубу. Это мой бизнес, я его строил, я его развивал, я сожрал собаку на этом!

– У меня мало времени, Вадим Егорович, завтра крайний срок перечисления аванса Прокопенко. Я либо разрываю контракт и отдаю его вам, либо проплачиваю – и назад пути нет. Вам придется убедить меня, что вы знаете, что делаете.

– Без проблем. Изложите задачи, пообщаемся.

У меня не остается шансов. Я слушаю техзадание, прикидывая варианты и одновременно пытаясь понять, что мог наобещать и рассказать Паша, а сам неосознанно вожу кончиками пальцев по коленке Дарьи. Даже через ткань я чувствую, какая горячая у нее кожа.

Разговор длится бесконечно долго. Я снова и снова привожу аргументы, ставлю сроки и бюджет. Записываю, считаю, и так с десяток раз, прежде чем заказчика устроит хотя бы один вариант. Где-то у меня за спиной Богданова опускается на подушки. Это фиаско.

Или нет?

– Хорошо, Вадим Егорович, ваша взяла, составляйте договор. Я хочу предоплату не больше десяти процентов, исходный код в нашу собственность.

– По коду переговорю с Пашей, обсудим при подписании. Думаю, недели нам хватит, чтобы сделать все документы. Благодарю за доверие.

– Надеюсь, я не пожалею.

Когда телефон отключается, я выдыхаю.

Да, надеюсь, я тоже не пожалею.

– Все, твоя очередь, ромашка. Мне оттрахали мозги, а значит, баланс вселенной надо восстановить и… ты что, спишь?

Я осторожно убираю с лица Богдановой светлые локоны, и да, она спит. Кажется, крепко и глубоко, потому что так притворяться с ее нервной системой невозможно. Она спит, удобно устроившись на подушке, а свободные пижамные шорты чуть съехали и обнажили плоский животик с соблазнительно светлой, не тронутой загаром кожей.

– Эй! – Я трясу ее за плечо. – Подъем!

Но Дарья только сворачивается клубочком – ей холодно.

– Хорошо, будем считать, десерта мне не досталось. Но иди к себе! Я сплю один. Слышишь? Эй! Просыпайся и иди к себе! Иначе я тебя разбужу и трахну! Богданова!

Психанув, я притягиваю ее к себе, запускаю руку в мягкие и слегка влажные волосы. От нее приятно пахнет чем-то ягодным: то ли кремом, то ли шампунем. Губы, совсем нетронутые косметикой, так и тянет попробовать на вкус. И то, что она спит, даже заводит, потому что сейчас она совершенно расслаблена. Я почти касаюсь ее губ своими, когда понимаю, что что-то не так.

Мне слишком жарко, и дело не в возбуждении.

– У тебя что, температура?

Вместо страстного и горячего поцелуя я, как мама в детстве, касаюсь ее лба губами.

– Ни хрена не понял, – честно признаюсь.

Но она горячая, это очевидно. Мне хочется расхохотаться в голос.

– То есть ты не просто мне не дала, ты еще и заболела? И отказываешься идти к себе? А мне где спать? В коридоре? На коврике в ванной? На раскладушке с твоей мелочью?

Я всегда сплю один.

Это правило. Закон. Я никогда его не нарушал.

– Прекрасно. Просто прекрасно. Я так понимаю, где у тебя запасные одеяло и подушка, ты тоже не скажешь и мне придется тащиться в ту комнату?

Нет уж, спасибо. Последнее, что мне сейчас хочется, – это под покровом темноты возвращаться в бывшую детскую, наполненную призраками прошлого. А еще заходить туда, где в одиночестве спит ребенок, как минимум неразумно. Кто знает, что на больную головушку покажется Богдановой?

Странное ощущение – лежать рядом с кем-то спустя столько лет.

Вообще, таким, как я, положена койка в общей камере, но брат постарался сделать так, чтобы я сидел с комфортом, в одиночке. Чтобы вся специфика тюрьмы с ее иерархией прошла мимо, так и осталась где-то в ином мире. Деньги – мощный инструмент, и за годы я даже не потерял здоровье, в то время как иные становились инвалидами. Не считая парочки пневмоний и жесткого гайморита длиной в полгода, я почти не болел. Но так и не осознал до конца, насколько соскучился по людям рядом.

Даже с Леной мы спали порознь. Она ценила уединение, я не был фанатом сна на краешке кровати. К тому же мы на сто процентов не совпадали ритмами: жена вставала после обеда и поздно ложилась, я же поднимался рано и… тоже поздно укладывался, что вряд ли добавляло мне дружелюбия.

Если вдуматься, я был не очень хорошим мужем. Хотя и у Лены не получилось стать образцовой женой.

Без подушки диван все равно удобнее, чем койка, на которой я спал до этого. Удивительно, но Богданова рядом меня совсем не раздражает. Я с интересом ее рассматриваю. Сегодня образ, выстроенный при знакомстве, разбился вдребезги. Малышка воспитывает брата с задержкой речи, делает маникюр и прячется от опеки. Складно врет про отца в Европе, мать якобы в командировке. Понимает ли Богданова, насколько хлипкая ложь? Кажется, да.

– Ты, похоже, подруга, тоже в жопе, – хмыкаю я.

Она вкусно пахнет. И она горячая, даже очень. Но спит спокойно и крепко, и я решаю не лезть. Чем я ей помогу? Сделаю компрессик и выдам таблеточку? Увы, но я далек от такого человеколюбия.

Закрыв глаза, я пытаюсь уснуть. Завтра с утра встреча, и на ней нужно быть собранным и адекватным. А потом, если Богданова очухается, я предприму новую попытку побыть мудаком. Иногда это приносит дивиденды.

Наутро я не сразу понимаю, почему лежу без подушки и одетый, но потом замечаю соседку. Сложно не заметить девицу, которая лежит у тебя под боком, уткнувшись носом в плечо. Ее ладонь по-хозяйски лежит у меня на груди, да и вообще процентов пятьдесят дивана совершенно свободно, потому что мы спим удивительно компактно. И хрен бы с ладонью и носом, но вот ножка, обнимающая меня как раз там, где красуется утренний стояк, конкретно так злит.

– Знаешь, ромашка, не возбуждай того, кому не собираешься давать, – бурчу я, выбираясь в утренний холод.

Но Богданова даже не думает просыпаться. Только отворачивается к стене и кутается в одеяло. Я давлю желание потрогать ее лоб и злюсь сам на себя. Тоже мне, нашелся папуля.

Хватит уже думать о члене и плясках вокруг него. Кофе, одеться – и чесать на встречу, без машины это не такая уж быстрая дорога. Машина. Да, машина нужна, пусть не прямо сейчас, но в ближайшее время. Слить на нее все средства глупо, но надо хоть что-то найти.

Кстати, о найти – на кухне точно есть еда, Богданова ведь, создавая иллюзию благополучия, забила холодильник. Если я останусь не только без секса, но и без завтрака, превращусь в ту еще тварь.

А еще на кухне есть мальчишка. Он снова копается в шкафах, стараясь делать это бесшумно.

– Только не говори, что ищешь турку. Я ее спрятал.

– Зачем?

– А чтобы ты не ошпарился в порыве братской любви.

– Я хочу сварить Даше кофе перед школой.

– Свари ей лучше чай с лимоном. И я бы на твоем месте затихарился и в школу не ходил.

– Это почему?

– Болеет твоя Даша. Температура. Так что заваривай чай, отключай будильник и делай вид, что просрал подъем.

Он долго размышляет над моими словами, а потом с типично детской непосредственностью интересуется:

– А почему Даша спала у вас?

– А чтобы тебя не заражать.

– А она сильно болеет?

В его глазах отчетливо мелькает страх, и мне становится жалко пацаненка. Они оба живут в вечном страхе, что что-то случится. Не будет денег, еды, работы. Кто-нибудь заболеет, кого-нибудь заберут. Паршиво, на самом деле. Мне плевать, но, если вдуматься, – полное дерьмо.

– Не знаю, проснется – спросишь. Давай ешь, пей и спи. Я тебе как взрослый говорю, в жопу сегодня школу. Если не дурак, ври, что тоже плохое самочувствие. А я, пожалуй, пойду.

На ходу поем. Что-то мне расхотелось кофе. И смотреть, как эта мелочь в панике носится по кухне и готовит своей Даше чай, тоже расхотелось. Я не могу признаться себе, что завидую. У них, как и у меня, ни хрена нет. Ни денег – таких, чтобы можно было жить и не париться, ни власти, ни статуса, ни семьи. Ничего за душой, крохотная квартирка и постоянный страх. Но они почему-то кажутся счастливее, чем я, получивший кучу бабла. Это бесит. Так бесит, что хочется разрушить их идиллию, вернуть в реальный мир.

У меня, кажется, отлично выходит. Скоро получу премию «Мразь года».

Зато в работе я как рыба в воде. Это единственное, к чему я рад вернуться: ощущение успеха, азарт, планирование. Я получаю кайф не только от денег и не столько от них, сколько от эйфории, которой накрывает, когда проект стреляет. Это как компьютерная игра: сумеешь дойти до последнего уровня и не потерять очки? Только игра – на экране, а это реальность. Реальные деньги, реальные люди, реальная магия – когда строчки кода превращаются в стройную систему, а на счет падает крупная сумма денег.

Совсем скоро братик узнает, что я его обставил, и в игре появится первый босс. Но так даже интереснее.

Настроение после встречи хорошее. Можно позволить себе сходить в бар и выпить, можно даже раскошелиться на что-то посерьезнее и заказать номер в отеле. Снять в баре симпатичную девчонку и провести с ней ночь куда продуктивнее, чем получилось с Богдановой.

Но меня словно магнитом тянет в дом, который я считал про́клятым.

В киоске на остановке я покупаю несколько лимонов и бешусь. Какое мне дело до того, болеет Богданова или нет?

Но дело очень быстро становится моим. Едва я открываю дверь, то слышу голоса, и они принадлежат не Ивану с Дашей. В коридор выходит довольно миловидная, хоть и явно уставшая, женщина средних лет.

– Вы кто? – спрашивает она.

– Странный вопрос. Это я должен спрашивать, кто вы такая и что делаете в моей квартире.

– А вы здесь проживаете?

– Да. Временно. Снимаю. Что-то не так?

С ней же не могло ничего случиться? У нее была просто температура. Всего лишь жар после стресса.

– Фамилия, имя, отчество?

Она начинает заполнять что-то на планшете.

– Исаев Вадим Егорович. А вы…

– Я – участковый терапевт. Проходите на кухню, будем брать тест.

– Тест?

– ПЦР-тест. Такие инструкции. Сезон, обострение ОРВИ, когда есть вызов на температуру, у всех членов семьи берут тест.

– Но я не член семьи, – зачем-то говорю я.

Врач смотрит как на дебила, да я и сам себя таковым ощущаю. Не вижу смысла спорить и качать права, прохожу на кухню и послушно жду, пока она поковыряется у меня в носу ватной палочкой. За последние два года я проходил эту процедуру сотни раз, и это уже воспринимается как формальность, причем всеми участниками процесса.

– Отлично. Результат в течение пяти рабочих дней, вам позвонит медсестра и скажет. Если звонка не поступит – обращайтесь в регистратуру. Вот предписание, распишитесь, что ознакомлены.

Стоп.

Что?

– Предписание? – вежливо интересуюсь я.

– Разумеется. Самоизоляция до результатов теста. Квартиру покидать запрещено, нужно установить специальное приложение, там вся инструкция. Если придет отрицательный тест, карантин автоматически снимут. Если положительный, то продлят и придут брать анализ повторно.

– А если я откажусь подписывать? Вы охренели?! Из-за сопелек у соседки я должен сидеть с ней запертым в загоне?! У меня работа, алле! Дела! Да я ее даже не знаю, эту дуру болезную!

– Тогда мне придется вызвать полицию. Такие правила. Всем, кто с высокой температурой, – тест, карантин. Всем контактировавшим тоже. Вы что, хотите новую эпидемию?!

– Я?! Я ни хрена не хочу, я хочу из квартиры выходить!

– А я хочу на Мальдивы, – совершенно серьезно отвечает врач. – Не все желания в этой жизни сбываются. Что вы как маленький, Вадим Егорович? Сказали нельзя выходить – значит, нельзя. Иначе штраф, за каждое нарушение – пять тысяч. Любой каприз за ваши деньги, но информирую, что систематические нарушения влекут за собой уголовную ответственность. Согласитесь, обидно заработать статью на ровном месте?

– Вы даже не представляете как.

– Вот и замечательно. Я вам оставлю номер, пишите мне в WhatsApp, пожалуйста. Если есть возможность, последите за девушкой. Будет задыхаться – вызывайте «Скорую», температурит дольше трех-пяти дней – пишите мне. И сами не рискуйте, помимо модных болезней ходят и обычные ОРВИ, берегите себя. Побольше витаминов, овощей, фруктов. Никому не говорите, что я посоветовала, но глинтвейн отлично прогревает. Разумеется, это касается здоровых взрослых, больным – никакого алкоголя!

– Фрукты, овощи, – бурчу я, – где я их найду, если выходить нельзя? Жрать я что должен?

– Закажете доставку. Если уж совсем немощные и малообеспеченные, я передам ваш адрес в соцслужбу. Передать?

– Не надо, – стиснув зубы, отвечаю. – Справимся.

Врач улыбается:

– И я так думаю. Да вы не волнуйтесь так. У девушки обычный грипп, придет отрицательный тест – и будете свободны. Всего доброго.

Я долго сижу на кухне, не зная, то ли расхохотаться, то ли психануть и побить все чашки. Карантин? КАРАНТИН?! Твою же мать!

– Последите за девушкой… будет задыхаться… конечно, будет, я ж ее придушу!

– Не ругайте Дашу, – слышу я голос мальчишки. – Это я вызвал врача. Она меня уже отругала. Честно, Даша не знала! Вы сильно злитесь?

– Сильно, – говорю я. – Теперь мы как минимум на пять дней здесь заперты. Ты пропустишь школу, останешься неучем и всю жизнь проведешь за кассой в «Пятерочке», твоя Даша забудет, как пилить ногти, а я…

Я, к счастью, провел самую важную встречу. Подготовить документы и согласовать проект с Пашкой можно дистанционно. В пятидневном карантине, если вдуматься, нет ничего катастрофического. Но если нас закроют на пару недель… тогда я точно убью одну маленькую белобрысую девицу.

– Простите, – опускает голову ребенок, – я не знал, что такие правила. Я испугался, потому что Даша тяжело дышала и кашляла.

Ого. Может, я недооценил ее температуру?

– Чего там с ней? Тащи рецепт. Надо добыть лекарства и придумать, чего бы пожрать.

Удивительно, до чего дошел прогресс: оказывается, вылазка огородами в шляпе и с накладными усами до аптеки отменяется, все лекарства Богдановой выдали. Ничего особенного в диагнозе нет, обычная простуда.

– Прямо хреново? – спрашиваю мальчишку.

Он пожимает плечами. Его страх можно пощупать, настолько он сильный и реальный. Я даже не могу толком беситься, потому что сложно упрекать за не поддающиеся контролю эмоции. Возможно, я даже могу понять его страх: в детстве я пару раз испытывал нечто похожее. Ты слишком маленький, чтобы помочь, и понятия не имеешь, что происходит, а единственному близкому плохо, и кажется, что нечто жуткое уже тянется к тебе из темноты. Даже если по факту не происходит ровным счетом ничего особенного.

– Ладно, не рыдай только. Все норм. Отсидим срок, здоровее будем. Прогуляешь школу, соберешь корабль.

– А можно вас попросить?

– Ну.

Надо бы пожрать. В холодильнике была курица, ее можно запечь. Но это сегодня, а потом без доставки не обойтись. Можно попросить Пашку, но как же не хочется грузить его проблемами именно в тот момент, когда он должен начинать работу!

– Даша спит на раскладушке. Ей неудобно, и врач сказала, что это плохо для легких. Может, вы пустите ее на диван? А я отдам вам свою кровать. Я помещаюсь на раскладушке, правда! И люблю на ней спать!

Меня передергивает от мысли остаться в той комнате на ночь.

– Боюсь, малой, я на твоей кровати не помещусь.

Поднимаюсь, направляясь в маленькую спальню, и с трудом делаю шаг за порог. Хорошо, что Богдановы сделали минимальную перестановку, не так тошно. Сама Даша свернулась клубочком под пледом на видавшей виды хлипкой раскладушке. Когда я захожу, она с трудом открывает глаза и кашляет, хотя заметно, что сил на это у нее немного.

– Сильный ход, – хмыкаю я. – Заболеть, чтобы не выполнять свою часть сделки, умно. Но вот посадить меня на карантин – явно повод для компенсации. Идем обсудим дальнейшее сотрудничество.

Наклонившись, я подхватываю ее на руки. Плед падает на пол, и Богданова вздрагивает от холода. Она ужасно горячая. Глаза покрасневшие, больные. Я ловлю себя на том, как вслушиваюсь в ее дыхание, пытаясь уловить тяжесть или хрипы. Но кашель поверхностный и сухой, ничего страшного на первый взгляд с ней не происходит.

– Положи меня на место… – У нее заплетается язык.

– Хочешь заразить ребенка?

– Я…

Безотказный аргумент.

– Нет, но… а…

– А я болел этой гадостью в тюрьме. А если это не та гадость, то зараза к заразе не липнет.

Когда я кладу ее на диван, эта ненормальная пытается встать.

– Надо покормить Ваню.

Я силой укладываю ее обратно и даже размышляю, как бы так привязать. С нее станется бежать проверять уроки или смотреть, вытерла ли деточка сопельки на ночь.

– Там есть еда. От ужина бутербродами он не сдохнет.

У нее заканчиваются силы. Богданова опускается на подушку и всхлипывает.

– Не обижай его, пожалуйста. Он не знал, что так получится. Испугался. Я еще ни разу не болела.

Поддавшись порыву, я протягиваю руку и вытираю слезы с горячих щек. Даша кажется совсем крошечной, намного худее и слабее, чем должна быть девушка ее возраста.

– Нас определенно ждут интересные пять дней, ромашка.