Монстр в ее постели

Глава тринадцатая

Брат Вадима сказал чистую правду.

Если бы я была лучше, чем он подумал, я бы не переспала с Вадимом прежде, чем рассказала ему о встрече с Артемом. Когда он узнает, то убьет меня. Или уйдет, и я даже не знаю, что пугает больше. Я ведь не могла влюбиться в человека, нагло вломившегося в мой дом, лишившего меня работы? Отсидевшего за убийство? Не могла?

Я вздрагиваю, когда чувствую прикосновение к коленке.

– Приехали. Ты заснула.

– Прости. Устала.

– Я старался, – усмехается Вадим.

– Ну и самомнение у тебя.

– В мужчине все должно быть пропорционально. Идем, там вон мелочь уже в окно смотрит, караулит.

Я действительно вижу в окне Ванькин силуэт и заставляю себя стряхнуть сонливость. Мне совсем не хочется выходить из теплой машины на холодную слякотную улицу. Волшебный снегопад закончился, оставив после себя промозглую осеннюю ночь.

– Как дела? – сияет довольный Ванька, когда мы заходим. – Как свидание?

– Ваня!

Вот уж кто отлично провел время: брат объелся всякой ерунды, наигрался в приставку и жаждет внимания. А я, кажется, едва стою на ногах, и дело не только в обрушившемся на меня новом опыте. Еще и в том, что я не выходила ни на какие мероприятия несколько лет и теперь чувствую себя котом-интровертом, мечтающим забиться под диван.

– А расскажи! А много было людей? А были танцы? А что там было? А…

Поток вопросов обрывает Вадим:

– Так. Ты взрослый?

Ванька настороженно кивает.

– Ответственный?

– Да…

– Ничего не натворил, не сломал?

– Нет!

– Тогда вот. Это тебе, разоряй, развлекайся.

Исаев отдает ему пакеты, прихваченные со встреч, предварительно вытащив бутылку и сыр.

– Но в комнате. Посмотришь – и спать. Тебя никто проверять и контролировать не будет, Даша устала. Но раз ответственный, значит, не будешь врать. Понял?

Ванька с важным видом кивает, а я не могу удержаться от улыбки. Вадиму определенно стоит когда-нибудь подумать о детях. Он умеет с ними разговаривать.

И я благодарна за то, что мне сейчас не нужно общаться с братом, рассказывать о форуме, рассматривать пакеты с блокнотами, кружками и брендированным шоколадом. Можно спокойно принять душ, смыть косметику, переодеться в чистую пижаму и… зависнуть в коридоре, понятия не имея, куда я должна идти спать.

К брату, на свою раскладушку, или…

– Ты идешь? – Голова Вадима высовывается из-за двери.

– Я… я думала пойти спать к Ване.

Вопрос сбивает с толку:

– Зачем?

– А… в смысле?

– Зачем к Ване? Что ты там надеешься наспать?

– Ну…

– Вот и я не знаю. Захвати с кухни два бокала, я забыл. Ты голодная? Можем заказать.

– Нет. Я так много всего продегустировала, что не буду есть целую неделю.

– Не преувеличивай свои возможности. Тащи бокалы.

Это проще. Я пытаюсь убедить себя, что не лицемерю, радостно бросаясь в постель Вадима, а просто не обладаю возможностью выбрать. И плевать, что выбирать ой как не хочется.

– Ты в порядке? – спрашивает Исаев, внимательно наблюдая, как я разливаю вино. – Твоим унынием можно заправлять оливье без колбасы и горошка.

– Да. Устала.

– Иди-ка сюда. Давай-давай, брось бутылку и садись.

В комнате темно. Горит только светильник над диваном, но его едва хватает на пару метров. За окном мечутся неясные тени деревьев. Накрапывает по козырьку дождь. Из смежной комнаты не доносится ни звука. Ванька, кажется, и правда спит. Спина и ноги ноют от усталости, когда я сажусь. Кажется, в ступни впились тысячи иголок. Не представляю, как девушки ходят на каблуках целыми днями, кажется, это дикая пытка.

– А давай ты еще раз посадишь нас на карантин, – задумчиво говорит Вадим.

Он толкает меня на подушки, и я с удовольствием подчиняюсь, впрочем даже не волнуясь от того, что он очень близко. Кажется, я отключусь, едва коснусь подушки, но нет. Я отключаюсь тогда, когда горячие ладони начинают массировать мои ноги. Слегка болезненно, но безумно приятно.

– Вот так всегда, – сквозь пелену сонливости пробился голос Вадима, – стараешься, выпендриваешься, а кончает она от массажа.

Я пытаюсь что-то возразить, но получается бессвязная ерунда.

– Да спи уже.

И я с облегчением заворачиваюсь в одеяло, оставляя снаружи только ноги. Ну потому, что очень приятно. И еще потому, что не хочу засыпать одна.

– А это как называется?

Ванька пальцем лезет в пустую миску, где на стенках еще остался крем, и с задумчивым видом слизывает его.

– Крем-чиз. Ваня, пожалуйста, не мешай, а то я что-нибудь уроню.

– Вкусно. Никогда не пробовал.

Да, в последнее время в холодильнике появилось многое из того, что он не пробовал, и это слегка пугает. В нижнем ящике помидоры, огурцы и авокадо. В верхнем – клубника, голубика и малина. И на десерт у нас крем-чиз, а не взбитый с сахаром белок.

– А ты крем внутрь положишь?

– Да.

– А ягоды?

– И ягоды.

– А зачем ты перемолола печенье?

– Ваня! Ешь, пожалуйста, тебе еще делать уроки.

– А то-о-орт?

– Торт постоит до вечера. Сядем праздновать, достанем, поставим свечку, задуешь, потом поедим. Ты мне что обещал? Сначала уроки.

– Хорошо.

Брат утыкается в тарелку с супом и старательно чавкает. Но тишина длится недолго.

– А Вадим приедет?

– Не знаю. Он не звонил.

– А мне говорил, что приедет.

– Он работает.

– Его уже две недели нет!

– Вань! Ну что ты как маленький? Вадим в командировке. Он же не твоя личная нянька. Скажи спасибо, что он разрешил тебе играть в приставку.

– А ты соскучилась? Соскучилась, да? Ну, скажи!

– Ваня! Иди-ка ты за уроки, раз наелся! Не отвлекай меня от торта. Давай-давай, не хмурься, ты обещал. Я тебе обещала торт, свечку и праздник, а ты мне – уроки сразу после школы. Все, вперед на рабочее место. Через десять минут приду, проверю, что ты там делаешь. И не вздумай включить приставку!

Я так занята бисквитом, который надо ровно разрезать, что не вижу, слушается Ванька или нет, но слышу его торопливые шаги и какую-то возню в спальне. Надо признать: с появлением в нашей жизни Исаева, с одной стороны, у Вани произошел скачок и в речи, и в общем развитии, а с другой – прорезался характер. Возможно, я держала его в слишком строгих рамках, боясь, что любая ошибка обернется для нас катастрофой.

Вадим научил его, что можно есть вкусное перед ужином, играть в приставку до утра, прогуливать школу, если на улице сильный дождь и очень хочется поспать подольше. Теперь мне стыдно, потому что кажется, что своими страхами и ограничениями я лишила брата детства. И еще я немного злюсь, потому что, пока я пытаюсь быть строгим опекуном, Вадим становится другом! Вадим – это про веселье, а Даша – про школу, уборку и прочую ерунду.

И еще страшно. Если Исаев вдруг исчезнет, а однажды он все равно это сделает, Ваня получит первый жизненный урок. Даже если я тысячу раз скажу брату «не привязывайся, он живет с нами временно», он все равно пропустит это мимо ушей. И мне, если честно, немного хочется уметь так же.

– Не хочешь ответить на вопрос? – вдруг слышу я.

От неожиданности взвизгиваю, подскакиваю и чуть не роняю тарелку с бисквитом.

– Черт! Надо было отобрать у тебя ключи! Как ты так тихо вошел?! Испугал!

– Так что там с вопросом? Соскучилась?

Он делает несколько шагов ко мне, и я инстинктивно отступаю, врезаясь поясницей в столешницу. К запахам сладкого примешивается аромат его духов, цитрусовый, свежий. Я чувствую странную неловкость от близости Исаева, как будто не я занималась с ним сексом в машине, и потом, утром, и перед его отъездом. Как будто за несколько недель командировки мы снова вернулись к тому, с чего начали.

Хотя нет, начали мы совсем не с того.

Он тянется за поцелуем, но я ловко уворачиваюсь, даже не знаю зачем. Удостовериться, что Ванька в комнате и нас не услышал?

– Вот как? И что это значит? Я что, не заслуживаю приветственного поцелуя?

– Нет!

– Это почему?

– Ну… – Я судорожно пытаюсь что-то придумать.

– Понял. Ты не выпила кофе, поэтому взъерошенная, как ежик. И готова обменять поцелуй на чашку приличного капучино?

– Ну-у-у… возможно. Как командировка?

– Прекрасно. Плюс еще один контракт. Думаю, кое-кто, не будем называть имя Артема Егоровича, от злости сожрал собственный галстук. Ну а ты? Что тут готовишь?

– Торт. Называется «Мамин любимый цветок». Выглядит как опрокинутый горшок с цветком. Печенье – земля, листья – мята, цветок – клубника. Внутри бисквит, крем-чиз и конфитюр. Для формы пришлось купить настоящий горшок. Оказывается, шоколад надо темперировать. Маялась три дня. Но Ваньке понравится. И то, что ты приехал, ему тоже понравится.

Точно так же, как несколько минут назад брат, Исаев лезет пальцем в миску и пробует крем.

– Тебе тоже налить супа?

– Ага, еще посади делать уроки. Нет, спасибо, я съел в самолете черствый сэндвич, и на этом мои страдания во имя питания – все. Подожду торт.

– Ты как маленький.

– Я побыл взрослым, когда не стал пинать кресло мелкого поганца рядом в ответ. Лимит исчерпан. А ты можешь прерваться на пару минут?

– Зачем? – Я хмурюсь и слегка краснею, думая совсем не о том, о чем стоит.

– Для этого мне пары минут мало. Я дико хочу спать, рейс переносили трижды. Ненавижу лоукостеры и день, когда отпадет необходимость ими летать, отмечу грандиозной пьянкой. Мне нужна пара часов, чтобы превратиться в человека. Но надо поздравить твою мелочь. Я привез ему подарок.

Он машет небольшой блестящей коробкой, и я возмущенно фыркаю. На верхней полке лежит мой подарок: набор лего. Ради него я рискнула и все время, что Исаев был в отъезде, брала клиенток. Но всякое лего меркнет в сравнении с планшетом.

– Так нельзя!

– Почему?

– Он маленький!

– Нормальный. Он хорошо обращается с твоим смартом. Не будет отбирать его у тебя, чтобы посмотреть киношку.

– Это слишком дорого!

– Эй, это не айпад, просто планшет.

– Я купила ему конструктор! Конструктор, Вадим! Нельзя вот так дарить ему дорогие подарки!

– Поэтому я и говорю сначала с тобой. А мог бы ввалиться и радовать с порога. Подарим как общий. Планшет и конструктор. Кстати, покажи конструктор. Мне будет интересно?

– Но мы не покупали его вместе!

– И что? Мне что теперь делать?

– Я пойду вечером в магазин и куплю киндер. Ты подаришь то, что обычно дарят соседи: небольшую шоколадку с игрушкой.

– Ага, сосед, который трахает его сестричку.

– Вадим!

– Что? – Он в сердцах бросает планшет на стол. – С тобой было проще, когда меня не волновали твои страдашки. Могу вернуться к настройкам по умолчанию. Я спать. Изволь обеспечить в ближайшие пару часов тишину.

– Вадим… Я не хочу тебя обидеть!

Он делает жест, давая понять, что услышал, и уходит, оставляя меня наедине с недоделанным тортом, новеньким планшетом и желанием разреветься. Ну почему я не могу промолчать?! Почему я так бестолково пытаюсь быть правильной, что надоела всем вокруг до оскомины?

Следующие два часа я хожу по кухне кругами, что не приближает меня к финалу подготовки. Ванька спит, обложившись учебниками. Он лишь высунул любопытный нос, когда Вадим хлопнул дверью, но быстро сообразил, что сейчас не лучшее время для общения. Теперь у меня в квартире сонное царство, а я не могу даже усидеть на месте.

Наконец проходит ровно два часа с того момента, как Исаев ушел, и я крадусь в комнату.

Странное, разрывающее изнутри противоречивое чувство: части меня хочется гордо отвернуться и сказать, что, вообще-то, он не слишком щадил мои чувства, когда отобрал у меня комнату, кабинет и постель, так с чего я должна принимать его заботу теперь? Другой части стыдно. Я не умею доверять людям и не хочу учиться. По крайней мере, не с Вадимом. Он – последний человек, которому стоит верить, и, по иронии судьбы, именно к нему меня тянет.

Я осторожно заглядываю в комнату. Там полумрак, Вадим задернул шторы. Сам он спит на диване, закинув руки за голову, прямо в джинсах, сняв лишь рубашку. Вместо того чтобы успокоиться и не приставать к человеку после самолета, я зачем-то лезу в шкаф за подушкой и пледом. И пытаюсь провернуть невыполнимую миссию: не разбудив Исаева, засунуть подушку под его голову.

Какая же она у него тяжелая! То ли умная, то ли чугунная…

– А я думал, ты решила придушить меня во сне.

Я ойкаю. Оказывается, он не спит и несколько минут с интересом наблюдает за моими жалкими потугами.

– Ты мог бы лечь в постель.

– То есть ты пришла предъявить, что я неправильно сплю?

– Нет, – виновато вздыхаю. – Я пришла извиниться. Я знаю, что ты хотел порадовать Ваньку.

– И тебя это злит.

– Не злит. Пугает. Ты ему нравишься. Ты взрослый, крутой, много всего знаешь. Я не говорила, но Ваня наверняка знает о твоем прошлом, он неглупый и многое слышит. И даже это его не пугает, а скорее интригует. Ты для него герой. И все эти покупки, игры. У Вани никогда такого не было. Теперь ты для него – праздник, любимый сосед и приятель. А я – злая старшая сестра, которая заставляет делать уроки, упражнения и запрещает долго играть в приставку, хотя не имеет на нее никаких прав, ведь покупали не ей.

– Ты преувеличиваешь. Ваня тебя любит.

– Знаю. Но это другое. Мы долго притирались друг к другу и выстраивали режим. Ваня переживал, когда мама с папой развелись и разъехались. Ты…

Я с трудом заставляю себя это произнести:

– Однажды уйдешь. Мы снова останемся одни, и все повторится. Я не могу заменить ему маму, и я не смогу конкурировать с другом.

Кто бы мне сказал, что через несколько месяцев после того, как Исаев ввалился в квартиру, я буду вот так сидеть рядом и признаваться в том, в чем не люблю признаваться даже себе.

– Ты права, – после долгой паузы отвечает он, – однажды я уйду.

Во мне что-то переворачивается, хотя мы всегда это понимали, оба.

– Я не тот человек, который будет заводить семью из рекламы майонеза. История, когда бывший преступник влюбляется в хорошую девочку и воспитывает ее брата, – это для телеканала, а не для меня. Поиграв в семью однажды, я не полезу в это дерьмо снова.

Он протягивает руку, накручивает на палец прядь моих волос.

– Но это не значит, что я вас брошу и забуду. И чтобы ты не казалась ему злой старшей сестрой, давай подарим планшет вместе. Мы ведь можем скинуться ему на подарок?

– Но мы не скидывались. И у меня нет денег, чтобы тебе вернуть.

– Возвращать необязательно деньгами…

– Что?!

Я смотрю на Вадима, пытаясь понять, серьезно он или нет. Исаев улыбается, но глаза серьезные и темные. Может, потому, что в комнате полумрак, а может, потому, что он совсем не шутит.

– Ты сама напросилась, ромашка. Я тебя за язык не тянул.

Он увлекает меня к себе на диван, но я упираюсь ладошками в рельефный торс, не без удовольствия осознавая, что прикосновение отдается приятной тяжестью внизу живота.

– Ваня услышит!

– Да он спит как сурок!

– А если услышит?

– Скажем, что смотрели кино.

– А если зайдет?!

– Боже, ты невыносима!

Я хихикаю, кутаясь в плед и с наслаждением потягиваясь. Кажется, он все же не серьезно, потому что больше не делает попыток приставать, но кладет обжигающе горячую ладонь мне под футболку, на живот, и задумчиво смотрит в потолок.

– Как семьи с детьми этим занимаются?

– Ночью. Пока дети спят.

– Ску-у-ука… Хотя…

Он внимательно на меня смотрит.

– Ловлю на слове?

– Возможно.

– Ты не умеешь играть, Богданова. Когда ловят на слове, это не «возможно», а точно.

– Я как раз умею. Когда ловят на слове, не спрашивают, а утверждают. А ты спросил.

Я выворачиваюсь из его рук и вскакиваю, по-идиотски хихикая и надеясь, что Ванька не проснется от нашей возни: я еще не закончила собирать и украшать торт. Пока Вадим одевается, возвращаюсь на кухню и в стеклянной дверце шкафчика рассматриваю свое тусклое отражение. Даже так видно раскрасневшиеся щеки.

«Когда-нибудь уйду».

Мне бы тоже не привязываться. Я не маленький мальчик, брошенный родителями, но за время, что Исаева не было, я не раз ловила себя на мысли, как скучно в пустом и тихом доме.

Какая жизнь у него будет, когда он уйдет? Я не могу представить Вадима семьянином. Он, кажется, тоже не слишком-то верит людям.

– Так мы дарим планшет?

Я подскакиваю от неожиданности. Как?! Как он постоянно умудряется подкрадываться так бесшумно? И как удержать в руках кондитерский шприц, когда тебя обнимают чужие руки, нагло забираются под футболку и накрывают ладонями грудь.

– Вадим…

– А что ты напряглась? Мы ничего не делаем. Подумаешь, близко стоим. Может, я учу тебя рисовать кремовые цветочки?

– Так получается криво…

– Ничего, научишься, – нагло усмехается эта зараза, прикусывая кожу на моей шее.

Я судорожно сжимаю ручку шприца – и на торт выливается огромная куча крема, которая тут же безобразно стекает, нарушая всю композицию.

– Вадим! Теперь горшок с цветком выглядит так, как будто на него стошнило кота!

– Очень большой был кот, похоже.

Он наклоняется к моему уху, так близко, что дыхание обжигает, а хриплый голос царапает нервные окончания:

– Уже довольно большой…

Он вжимает меня в столешницу бедрами.

– Если ты понимаешь, о чем я.

А в следующую секунду (я отчетливо чувствую разочарование) Исаев уже возле холодильника, задумчиво ищет, чего бы пожевать. В коридоре стоит сонный Ванька. Как он его услышал? Порой мне кажется, что Вадим – не человек. У него или чутье, или феноменальный слух. И такая же магическая способность выводить меня из равновесия.

– Ну что, малой? – хмыкает он, подхватывая Ваньку на руки без каких-либо усилий. – С днем варенья. Сестра, выдайте наследнику подарок. И не забудьте, что он у нас состоит из двух частей.

Конструктор! Я совсем забыла!

Ванька долго смотрит на две коробки, переводя взгляд то на меня, то на Вадима. Я ненавижу свою жизнь за этот полный недоверия взгляд. Он не радуется подарку, он не в шоке от счастья, он не верит, что такие подарки – планшет – вообще существуют.

– Ну открой хоть, – усмехается Исаев. – Посмотрим, что там за чудо техники.

– Только в меру, – не могу удержаться я. – Не больше двух часов в будни и четырех – в выходные. И не за столом.

– Тогда меняем план. Относи все в комнату, поедим – будем разбираться. Я не могу, если сейчас не поем, отброшу коньки. И что вы будете делать с коньками сорок второго размера?

Ванька уносится, кажется, так и не поверив в свое счастье, а я выставляю на стол все, что приготовила, и надеюсь, что Исаев не станет со мной говорить. В горле застрял противный болезненный комок.

– И ты хочешь сказать, – хмыкает он, – что совсем меня не ждала? И не скучала? И наготовила все это на себя и ребенка?

– УРА-А-А! Вадим приехал! – возвращается брат.

Он виснет на шее соседа, а Вадим делает вид, будто ему это совсем не нравится и единственное, что заставляет сдержаться и не стряхнуть навязчивую мелочь, – вежливость. Но если бы он посмотрел на себя со стороны, то счел бы выражение лица крайне довольным.

Я осторожно улыбаюсь, чувствуя, как жжение в уголках глаз стихает. Я давно научилась радоваться моменту.

«Я когда-нибудь уйду».

Хорошо, что не сегодня.

Мне проще. Даша еще не умеет доставлять удовольствие иначе, как инстинктивным откликом тела, и я не должен сдерживаться и вести себя тихо. Это просто, когда ты и только ты решаешь, как долго продлится прикосновение. Или как быстро закончится сладкая пытка.

Я могу пробовать ее на вкус, подводя к наивысшей точке наслаждения. Могу неторопливо мучить нас обоих, зная, что через несколько минут медленно войду в нее – и нас обоих накроет.

Обвожу языком твердую горошинку чувствительного соска, зная, что именно эта ласка отвлекает от момента проникновения. А меня не отвлекает ничто. Я делаю вид, будто целиком и полностью контролирую процесс, старательно поддерживая образ циничной скотины, но правда в том, что я понятия не имею, почему в моменты близости с Богдановой я дурею.

Почему готов кончить за пару минут, почему вбиваюсь в ее тело, из последних сил контролируя натиск, чтобы не сделать больно, и с каждым толчком перед глазами проносятся искры. Она восхитительная, с этим глупо спорить. Красивая, с идеальными плавными линиями тела, сексуальная и невинная. Знание того, что я у нее первый, пьянит. Но все же и такие девушки у меня были, и куда более яркие.

Кайф, который я ощущаю, когда занимаюсь с ней сексом, не сравнится ни с чем.

Разве что с удовольствием наблюдать, как она кончает.

Как выгибается в пояснице, отчего ее соски прижимаются к моей груди, как откидывает голову, обнажая для поцелуя тонкую хрупкую шейку. И тихо стонет, едва слышно, на выдохе, который я ловлю губами, отрезая доступ к кислороду.

И как она жадно глотает воздух, когда последние волны удовольствия стихают, а я не перестаю ее мучить, делая несколько сильных толчков.

Мелькает шальная мысль о том, что кончать в нее без резинки еще более кайфово. Но я усилием воли отгоняю ее подальше. Эта мысль способна погубить все.

– Завтра надо будет кое-куда съездить, – говорю я, с интересом наблюдая, как Даша пытается не уснуть.

Ее глаза закрываются против воли, и с каждой попыткой их открыть взгляд все больше подергивается сладкой дымкой.

– Куда?

– Увидишь. Это хорошее место, тебе должно понравиться.

– А Ваня?

– А Ваня будет занят планшетом и конструктором. Ему не до мест и взрослых дел.

– Он так повзрослел с твоим появлением. Я слишком его опекаю, да?

– Нормально для той, кто не просил об опекунстве. И для той, кому самой нужна опека.

Дашка смешно дуется, но на обиды требуется слишком много энергии. Я протягиваю руку и подушечкой указательного пальца касаюсь кончика ее носа.

– Спи.

– Я рада, что ты приехал.

Она засыпает, избавляя меня от необходимости отвечать. Рад ли я? Стараюсь об этом не думать. И под дулом пистолета я не признаюсь себе в этом. Удобные отговорки уже наготове: я и так задержался в Питере дольше, чем планировал, это лишь совпадение – удобный рейс, в ожидании которого я завернул в магазин за планшетом. Лишь потому, что случайно вспомнил о дне рождения малого.

Случайно?

Я давно научился выбрасывать из головы ничего не значащую информацию. И подмечать нужную. Я не рад им, я лишь использую имеющиеся ресурсы с максимальной выгодой.

И она, эта выгода, есть. Пожалуй, одно из самых верных решений периода после тюрьмы: ждать Богданову. Трахнуть ее добровольно, когда она хочет не меньше и готова – пусть неумело и осторожно – отдавать максимум в постели, намного круче, чем ломать шантажом. Я хотел ее почти с того момента, как увидел, а получил спустя сотни часов. Но вместо механической разрядки я чувствую странную приятную усталость. И в голове пустота, ни единой мысли и никакого привкуса горечи.

Я как наркоман. Ради того, чтобы свободно дышать, готов с видом преданного пса заглядывать ей в глаза и надеяться, что ее свет – не притворство. И что есть хоть кто-то, кто, несмотря на все мои усилия, не боится образа монстра Вадима Исаева, хладнокровно всадившего пулю в невинного человека.

Ее телефон лежит рядом, на подушке. Она даже не успела убрать его, отдавшись в мои руки, а я могу в точности до мельчайших деталей воспроизвести момент, когда глянцевый аппарат выскальзывает из ослабевших пальцев девушки, а я поцелуями спускаюсь по ее животу и развожу ноги в стороны.

Не хочу смотреть на экран. Но взгляд цепляется за несколько слов в превью сообщения, и дальше я уже даже не пытаюсь быть порядочным. Даша спит так глубоко, что, когда я прикладываю ее палец к датчику, даже не реагирует.

Экран блокировки слетает, открывается сообщение.

«Даша, это Артем Прокопенко. Я поговорил с юристами, теоретически мы можем запустить судебный процесс против Вадима. Шансы довольно хорошие. Уже к зиме забудете о нем, как о страшном сне. Пожалуйста, позвоните мне, нужно встретиться. Могу я пригласить вас на ужин?»

Даша.

Дашка, глупая ты девочка. Зачем, ну зачем ты связалась с братом?

Маленькая испуганная дурочка, пошла к тому, кого считала способным повлиять на меня. Интересно когда? Уже после того, как отдалась мне в машине?

Глупый вопрос. Конечно, после.

Чувствуя, как возвращается горечь, я протягиваю руку и глажу Богданову по волосам.

Сколько силы надо иметь, чтобы так притворяться? Что происходит у нее внутри? Страшно ли ей? Каждый час, каждую минуту, когда я рядом с ее братом, в ее голове бьется мысль «улыбайся, притворяйся, сделай все, чтобы он не причинил вам вред».

Чтобы не разбудить ее, я выхожу в кухню и прикрываю дверь. Номера брата у меня нет, но он поднимает трубку, когда вызов идет с Дашиного телефона.

– Оставь ее в покое.

– Подворовываешь? – усмехается брат. – Не стыдно?

– Оставь девчонку в покое. Не лезь к ней. Богданова – не твоя забота.

– Твоя? Она хоть сосет сносно или тебе без разницы, на кого кидаться после зоны?

– Закрой рот и слушай. Если ты полезешь к Богдановым – я тебя заткну уже навсегда. Угроза серьезная.

– Хва-а-атит строить из себя крутого парня. Мы оба знаем правду.

– Все меняется. И люди тоже. Мое дело предупредить тебя. Забудь Дарью, иначе я решу проблему твоего существования.

– Сядешь.

– Ради тебя – не проблема.

Ради нее?

– Перестань лицемерить, Исаев. Ты вломился к девке в квартиру, угрожал, пугал ее ребенка и отжал половину площади. Я к ней не лезу. Я ее спасаю от такой мразоты, как ты.

– Ее ни от кого спасать не нужно. С завтрашнего дня я здесь не живу.

Отключаюсь.

За окном шумит дождь. Хочется выпить.

И чтобы она еще разок прикоснулась.

Ненавижу себя за эти мысли едва ли не сильнее, чем за жизнь, которую я когда-то отнял.

Снова дождь со снегом. В этом году странная, удивительно слякотная осень. Еще долго до новогоднего дурдома, но за ночь все порой подмерзает. Чтобы не спотыкаться на свеженьком льду, я беру каршеринг и, пока Даша кормит завтраком мелкого, собирается и нервничает, подгоняю машину к дому.

Конечно, с утра уже прозвучал вопрос: «Что-то случилось?», и я с трудом справился с голосом, чтобы ответить «нет». Мне жаль ее, светлую девчушку, настолько уставшую от потрясений и научившуюся на интуитивном уровне чувствовать малейшее изменение в настроении окружающих.

Увы, но я плохой эмпат. Я не умею вести себя так, чтобы людям было рядом со мной комфортно.

А вот бывшая жена умела. Она, казалось, вообще не обращала внимания на собственные эмоции, транслируя то, что было необходимо в каждый конкретный момент. Может, поэтому я прожил с ней так долго и поэтому брак закончился тюрьмой.

Ну а мне хреново, и я не могу и не хочу этого скрывать.

Не могу понять, злюсь я на Дашу или просто разочарован. Часть меня прекрасно понимает, что глупо было рассчитывать на дебильную, в духе тупых сериалов, историю о том, как совершенно разных людей судьба свела в одной квартире – и они стали друг другу дороги. Даша защищается. Как умеет, всеми доступными средствами. Жертвует собой, чтобы не навредить брату, ищет выход. У нее не хватит силы противостоять мне в открытую, и она использует обходные пути. Умная девчонка.

Но другой части хочется, чтобы она улыбалась искренне. И чтобы ложилась со мной в постель не потому, что боится, а потому…

Что? Нет ни одной причины, почему Богданова должна мечтать заняться со мной сексом.

Наконец она выходит из подъезда. Я должен выйти, открыть ей дверь машины – так полагается, так я сделал бы еще вчера, но сейчас я не могу заставить себя пошевелиться. Руки с такой силой сжимают руль, что костяшки пальцев белеют.

– Я готова. Так куда мы едем?

– Увидишь.

Она сникает, явно уловив в моем голосе холод. Краем глаза я замечаю, как всю дорогу Богданова нервно постукивает костяшками пальцев по коленке. Проходит несколько минут прежде, чем она снова решается заговорить:

– Вадим, можно вопрос?

– Ну?

– Я тебя обидела? Я почти не помню, о чем мы говорили перед сном, так хотелось спать, просто ужас. Но ты с утра на меня даже не смотришь. Я что-то не то сказала?

– Давай поговорим, когда приедем. Мне надо следить за дорогой – скользко.

Она ежится и неосознанно отодвигается от меня, вжимаясь в угол сиденья. А на что она рассчитывала, за моей спиной связываясь с братом? После того, что он устроил в баре. Я и так веду себя максимально мягко, хотя все, чего мне хочется, – расколотить парочку чашек, схватить Богданову и встряхнуть, испугать ее, снова превратить в ту тихую девочку-тень, боявшуюся поднять на меня взгляд. Потому что лучше так, чем как будет уже сегодня вечером.

Мы останавливаемся возле стеклянной высотки. Новый бизнес-центр – капля в чаше изменений, произошедших с миром, пока я был заперт в четырех стенах.

– Приехали, – говорю я.

Если у Даши и возникают новые вопросы, они остаются неозвученными. На лифте с подземной парковки мы поднимаемся на двенадцатый этаж. В моих руках ключ-карта от небольшого офиса.

В нем не больше десяти квадратов, зато симпатичный ремонт в светлых тонах, кондиционер и окна с неплохим видом на город. Шаги отдаются в пустой комнате эхом, но оно быстро гаснет. Даша с любопытством рассматривает обстановку: зеркало на стене, коробки с мебелью.

– Что это? Твой офис? – спрашивает она.

– Нет, – равнодушно отвечаю я, – твой.

Богданова резко оборачивается:

– Что? В каком смысле мой?

– В прямом. Ты хотела студию – вот тебе студия. Из мебели здесь стол, стул, шкаф и стеллаж. Всякие мелочи докупи сама, я не знаю, что нужно тебе для работы. Охране внизу нужно будет сказать название студии, твою фамилию и часы работы. До школы Ивана десять минут, до дома – чуть побольше. Хороший вариант, здесь рядом много кафешек, остановки и все такое.

– Но… погоди, погоди! Да, я присматривала помещение…

– Не нравится?

– Нравится.

Дашка улыбается так же, как брат, когда получает подарок: с явным недоверием, будто никому и никогда в голову не приходило им что-то дарить.

– Но я не уверена, что потяну аренду здесь. Вадим, не обижайся, я знаю, что ты хотел сделать мне приятно. Но у меня не так много клиентов и…

– За аренду плачу я.

Она умолкает.

– Ты не должен тратить свои деньги на мой офис!

– Я сам решаю, куда их тратить. Я плачу за аренду и электричество. Договор тоже заключен со мной, с тобой подпишем договор субаренды. Тебе не нужно ничего оплачивать, просто заезжай и работай. Мебель соберут завтра.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я жестом заставляю ее умолкнуть.

– Я оплачиваю все только при одном условии: ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах не общаешься с моим братом.

С лица Даши сходит румянец. Она, кажется, на секунду перестает дышать, а потом испуганно отшатывается, и я морщусь. Боится, что я ее ударю? Что превращусь в монстра? Монстры не снимают бывшим любовницам офисы. И не пропускают душу через мясорубку, только чтобы держать подальше от того, кто действительно может навредить.

– Ты держишься подальше от Артема – я беру на себя расходы на аренду. Если хочешь решать свои проблемы через него и дальше – крутись сама. Но поверь моему слову, Дарья, Прокопенко – не тот человек, который тебе поможет.

– Вадим…

Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза, но Даша так и не решается сказать то, что хотела. Вместо этого она жалобно и тихо спрашивает:

– Ты уйдешь, да?

– Уйду.

– Сегодня?

– Да. Отвезу тебя домой.

– А вещи?

– Уже в машине. Если что-то осталось – можешь выбросить.

– Где ты будешь жить?

– Мы взяли несколько заказов. Получили хорошие авансы. Денег, доставшихся от отца, хватит на первый год. Я могу позволить себе отдельное жилье.

На самом деле могу с тех пор, как нашел деньги, но не хочу признаваться себе, зачем продолжал издеваться над Дашей и отбирать ее комнату.

– Ты не должен мне ничего оплачивать. Я могу работать как прежде…

– Оставь гордость в покое. Подумай о том, как жить дальше. Как увеличить доход, чтобы не подыхать с голоду. Куда охотнее пойдут клиенты, на дом или в студию? А брат? Не пора ли начать легализовывать ваше положение? Ты не сможешь долго врать в школе и в опеке. Тебе нужен статус, доход и официальная бумага.

Она знает, что я прав, но не привыкла принимать помощь. Если честно, я бы и сам не принял. Но верю, что слегка гипертрофированная забота о брате победит.

– Хорошо, – ее голос едва слышен, хотя в офисе достаточно тихо, – спасибо. Вадим… прости меня, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так вышло, я испугалась. Очень испугалась, я просто искала хоть какой-то способ. Я говорила с твоим братом всего один раз, и…

– Забудь о нем. Не звони, не пиши, не отвечай, избегай встреч. Думай о брате. На чаше весов – его благополучие. Продолжишь общение с Артемом – потеряешь офис, не одобрят опеку, Ваня отправится в детский дом.

Даша вздрагивает и засовывает руки в карманы пальто.

– Забудешь о его существовании – все будет хорошо. И о моем тоже.

– Что мне сказать Ване? Он будет спрашивать о тебе.

– Я сам ему позвоню.

– Хорошо. Спасибо за все.

– Вряд ли за наше «все» стоит говорить спасибо. Мне не стоило так вести себя. И не стоило принуждать тебя спать со мной.

Она отворачивается. Я напряженно вслушиваюсь в звенящую тишину, но понять, плачет Даша или нет, не могу.

Мне бы хотелось, чтобы она плакала?

Да.

Или нет.

Не знаю. Я ни хрена уже не понимаю.

– Не нужно меня отвозить. Я здесь освоюсь, а потом пройдусь.

Не плачет.

– Тогда прощай.

В такие моменты всегда хочется сказать что-то, что притушит пламя внутри.

«Я когда-нибудь вернусь».

Но нельзя. В это слишком легко поверить.