Морально нечестивый

Глава 2

Марчелло

Пять лет

— Я могу оставить его себе, правда? — я смотрю на незаинтересованное выражение лица матери, молча умоляя ее сказать "да". С мамой никогда не знаешь, что получишь. Иногда мне кажется, что она в хорошем настроении, но простая просьба об объятии может вывести ее из себя. В прошлый раз это было ужасно. Я ушиб колено и хотел немного успокоиться... Не знаю почему. Иногда мне просто хочется немного человеческого общения. Сначала мама сказала "да", но через секунду оттолкнула меня от себя и швырнула на пол, сказав, что сыну грех прикасаться к своей матери.

Она такая непредсказуемая. Но я научился держаться подальше от неё, главным образом потому, что не хочу, чтобы меня постоянно ругали за то, что я грешу. Я даже не совсем понимаю, что такое грех, но мама говорит, что я это делаю. И, учитывая ее реакцию, это, должно быть, действительно плохо.

Может быть, я действительно грешу... но почему она не может научить меня, как этого не делать? Если не мама, то я не знаю, кто еще. Моему брату двадцать... Я думаю, что это очень много. Но он не любит со мной разговаривать. Обычно он просто кивает мне и уходит. И мой отец... Я просто счастлив, когда он меня не замечает. Честно говоря, мне давно хочется научиться не грешить. Моя мама говорит, что если я не остановлюсь сейчас, то буду грешить еще больше, когда вырасту.

Я не хочу грешить, когда вырасту. Мне хочется быть нормальным... И, может быть, если я не буду грешить, то тоже понравлюсь маме.

— Конечно. — Она бросает взгляд на щенка который у меня на руках и пожимает плечами. Мы только что вернулись с родительского собрания в детском саду, когда я увидел крошечный комочек шерсти возле моего сада. Я спрятал его в своей куртке и дал ему что-нибудь поесть. Все это время я с беспокойством ждал, думая, что мама скажет "нет". Но она согласилась. Я не могу удержаться от улыбки при этой мысли, крепче прижимая маленькое пушистое тельце к груди.

Я думаю, что нравлюсь щенку. И теперь, поскольку мама говорит, что я могу оставить его себе, я больше не буду один. У меня будет друг.

Мне всегда хотелось иметь друга. У других детей в детском саду есть друзья, но они никогда не разговаривают со мной. Они сказали мне, что их родители предупреждали, чтобы они не слишком дружили со мной, потому что мой отец - злой человек. Я знаю, что мой отец плохой, но я не такой. Я пытался им это сказать. Иногда я грешу, но стараюсь быть хорошим мальчиком. По крайней мере, для того, чтобы не разозлить маму. Но она игнорировала меня.

Мама закатывает глаза и ведет меня к нашей машине, где нас ждет водитель.

Дорога домой не занимает много времени, но мама продолжает сжимать в руке свой крестик и что-то шепчет. Я стараюсь не думать об этом, потому что она пугает, когда шепчет что-то.

Когда мы подъезжаем к дому, я спешу выйти из машины, забирая щенка с собой. Мне не хочется ждать на случай, если мама передумает или, что еще хуже, у нее случится один из ее припадков. Я быстро бегу в свою комнату и закрываю дверь.

Наш дом огромен. Иногда я теряюсь в нем, но стараюсь не блуждать слишком долго. Отец уже отчитал меня за то, что я хожу туда, куда мне не положено. Моя комната на третьем этаже, но я единственный, кто там живет, и это немного пугает.

Мой брат, Тино, тоже когда-то жил здесь. Теперь он редко приходит домой. Но брат всегда приносит мне плитку шоколада. Мне это нравится... Даже если он не разговаривает со мной, по крайней мере, то помнит, что я существую.

Однажды я попытался спуститься вниз, но некоторые помещения запрещены, особенно подвал. Хотя мне действительно любопытно. Мне стало любопытно с тех пор, как я услышал, что некоторые горничные говорили об этом. Их туда тоже не пускают. Однажды я попытался спуститься в подвал, но люди моего отца остановили меня.

У отца много людей, подчиняющихся его приказам, и они всегда рядом с домом. Он сказал мне, что в подвале есть монстры и что они могут причинить мне боль. Я не знаю почему, но я в это не верю. Если там есть монстры, то почему им позволено входить? Разве монстры не причиняют им тоже вред? Или, может быть, монстры предпочитают детей. Я не знаю, но не думаю, что хочу рисковать.

И дело не только в подвале. Мне также нельзя на первый этаж. Там живут отец и мать. Мама сказала мне, что не хочет видеть меня там, иначе я пожалею об этом. Однако она ничего не сказала о монстрах. Но было бы странно, если бы они жили с монстрами, не так ли? Как они могли пережить это? Если только они тоже не монстры. Но я знаю, что это не так. Потому что, если бы они были монстрами, я бы тоже был монстром. А я нет... По крайней мере, я так не думаю. Я знаю, моя мама говорит, что я много грешу, но я не думаю, что я так уж сильно отличаюсь от других детей. У меня просто нет друзей.

Я расстегиваю куртку и осторожно достаю щенка, чтобы положить его на пол. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я не могу не улыбнуться ему. Он издает негромкий тявкающий звук, а затем бегает по комнате, осматривая каждый уголок. Его тело такое маленькое, а мех теплого коричневого оттенка. Наблюдая, как он энергично бегает вокруг моего кресла, я придумываю имя.

У него должно быть имя.

Он несколько раз гавкает на меня, и я предполагаю, что он хочет привлечь к себе внимание. Я снова беру его на руки и прижимаюсь к нему щекой. Вот тогда я улавливаю запах. Я не знаю, что это за запах, но от щенка так и разит. Наверное, потому, что он жил на улице.

— Давай приведем тебя в порядок! — говорю я ему. Он качает головой и утыкается носом в мою ногу, как будто понимает меня. Может быть, так оно и есть.

Я открываю дверь в ванную комнату и, поскольку не могу дотянуться до раковины, кладу щенка в ванну. Я снимаю свою одежду, складывая ее в сторону, чтобы она не промокла, прежде чем присоединиться к нему внутри.

Установив температуру воды на теплую, я начисто вытираю щенка, намыливая шерсть большим количеством шампуня и хорошо ее ополаскивая. Щенок, похоже, не слишком доволен и пару раз пытается выпрыгнуть из ванны. Я хмуро смотрю на него и пытаюсь сказать ему строгим тоном, что он не может этого делать.

Каким-то образом он перестает быть таким беспокойным, и это вызывает у меня улыбку. Я думаю, что завел себе дружелюбного щенка.

Вернемся к имени... Я продолжаю думать об этом, пока мою его, и на ум приходит только одно. Он будет моим первым другом... моим первым другом. Вот почему его имя должно быть Амико.

Удовлетворенный, я беру полотенце и пытаюсь вытереть его, прежде чем сделать то же самое для себя. Однако Амико выбегает из комнаты прежде, чем я заканчиваю.

Я стараюсь спешить как можно быстрее, и когда я догоняю его, то беру его на руки.

— Отныне тебя зовут Амико.

Я не думаю, что отец одобрил бы его.

Хотя я не беспокоюсь, что мама расскажет ему, так как она, вероятно, уже забыла об этом. В первые дни после того, как я взял Амико, то вижу маму всего несколько раз в доме, но она не обращает на меня внимания. Но все в порядке. Обычно так и бывает. И поскольку она большую часть времени ест в своей комнате, у нас действительно нет причин встречаться.

Горничным тоже нравится Амико, и они иногда тайком приносят ему еду. Одна из них даже принесла ему собачьи угощения. Я чувствую себя плохо, так как не могу позволить себе купить Амико настоящий корм для собак, и он обычно получает мои объедки. Но щенок пока не жаловался.

Прошло уже три

дня с тех пор, как у меня был Амико, и я не знаю, как я справлялся раньше. Совсем другое дело, когда есть с кем поговорить, даже если Амико не может ответить. И он такой игривый... всегда в настроении побегать вокруг да около.

— Синьорино Марчелло, — зовет меня из коридора Амелия — горничная. Она одна из немногих, кто спрашивает меня, как у меня дела. Я знаю, что это ее работа, но это приятно.

— Мелия. — Я подхожу к ней и поднимаю глаза, любопытствуя, почему она хочет поговорить со мной. Амико уютно устроился у меня на руках и издает тихий звук. Она смотрит на щенка почти с грустным выражением лица.

— Синьор дома. Будь осторожен, — говорит она приглушенным голосом, прежде чем направиться к лестнице и вернуться к работе.

Я глубоко вздыхаю, мне уже не по себе от этой мысли. Я представлял, что отца не будет гораздо дольше. Он редко приходит домой.

Я возвращаюсь в свою комнату, чтобы отнести Амико, надеясь, что отец быстро вернется к своим обычным делам. Не знаю, что произойдет, если он узнает, что я привел домой собаку. У него строгие правила...

Я открываю дверь и низко наклоняюсь, чтобы опустить Амико. Едва он вырывается из моих рук, как бросается обратно в коридор и вниз по лестнице.

— Нет... — Мои глаза расширяются от ужаса, и я бегу за ним. Мой щенок прыгает вниз по нескольким ступенькам, и я делаю то же самое, пытаясь догнать его. Но он меньше и быстрее меня. Амико бросается вниз, на второй этаж, и я в ужасе.

Нет... это первый этаж. Я бегу за ним еще быстрее, мне нужно догнать его, прежде чем... прежде...

Амико взвизгивает от боли. Я останавливаюсь, мои глаза перемещаются вверх, вижу отца, когда он держит Амико за затылок в отвратительной манере. Он насмехается над ним, прежде чем, наконец, переключается на меня.

Я пытаюсь скрыть свои чувства, зная, что отец больше всего презирает слабость. Его рот кривится в полуулыбке, ухмыляясь мне.

— Это твое, мальчик? — спрашивает он меня в своей обычной неторопливой манере. Я могу только кивнуть.

— Слова, мальчик, слова. — На этот раз его тон резок, и я почти боюсь, что разозлил его.

— Да, сэр. Это мое, — отвечаю я. Он хихикает секунду, прежде чем его лицо становится пустым. Отец поворачивается ко мне спиной и идет в конец коридора, Амико все еще в его руках.

Я не должен быть на этом этаже...

— Сэр? — Я набираюсь смелости спросить, нерешительно делая шаг вперед.

— Следуй за мной. — Голос отца гремит в пустом зале, и я беру себя в руки. Продолжая идти за ним, пытаюсь контролировать свои дрожащие конечности, чтобы он не понял, как я напуган. Амико - это все, что сейчас имеет значение.

Отец уходит вглубь крыла, и это место, которое я никогда раньше не видел. Наконец он останавливается перед дверью, небрежно открывает ее и входит. Я делаю то же самое.

Это темная комната, освещенная только миллионом свечей, окружающих стены. Там есть стена, полная крестов. Перед ним стоит стол, на котором стоит какой-то ящик. Мать стоит на полу на коленях, наклонившись к столу, черный шарф закрывает ее лицо. Она что-то шепчет.

Мне не нравится, когда она шепчет.

— Лилиана. — В тот момент, когда мама слышит голос отца, она бросается назад, ударяясь об стол.

— Джованни... Что ты здесь делаешь? — она храбро пытается изобразить улыбку, но мама так же напугана, как и я.

Отец поднимает руку, держащую Амико, и трясет им перед ее лицом.

— Не хочешь рассказать мне, что это такое?

— Я... — начинает она, но хмурится, ее взгляд останавливается на мне. Лицо мамы сильно хмурится, когда она обращается ко мне. — Разве я не сказала тебе "нет"?

— Но... — она сказала "да"... она так и сделала.

— Значит, ты ослушался свою мать? — отец сразу же берет инициативу в свои руки, глядя на меня.

— Нет... — шепчу я, опуская глаза, не зная, что ответить. Каков вообще правильный ответ? Если я скажу, что мама разрешила мне оставить его себе, у нее будут неприятности. Но если я скажу, что ослушался... Что будет со мной?

— Говори! — командует отец.

— Я... Мне нужен был друг. — Я надеялся, что этот ответ будет хорошим.

Это не так.

— Ты хотел друга? — голос отца приобретает зловещий оттенок, когда он смеется надо мной. Я держу голову опущенной и краем глаза вижу, как Амико борется в руках отца. Ему, должно быть, больно.

— Амико... — я поднимаю глаза, когда отец внезапно бросает щенка к моим ногам. Я быстро вскакиваю, поднимаю Амико на руки и пытаюсь утешить его, насколько это в моих силах.

— Ему нужен был друг... Он даже назвал его Амико... — отец качает головой, на этот раз глядя на маму. Ее лицо ничего не выражало, когда она смотрела на щенка.

— Неправильный ответ, мальчик. — Отец делает шаг ко мне, его рука тянется прямо к вырезу моей рубашки. Он притягивает меня ближе, так что его лицо оказывается прямо напротив моего.

— Есть только два ответа. Либо твоя мать сказала тебе «нет», и ты ослушался. Или твоя мать сказала тебе «да», и она лжет. Который из них? — На лице матери появляется выражение ужаса, когда она слышит слова отца, и я думаю, что она боится того, что ее ждет, если я выберу второй вариант. Так что я этого не делаю, выбирая первое.

— Я ослушался, — шепчу я.

— Хорошо. Мы кое-чего добиваемся. Ты не подчинился, потому что тебе нужен был друг. — Он не отпускает мою рубашку, и его серьезный взгляд останавливается на мне. — Ты должен быть наказан, мальчик.

Я киваю, потому что, что еще я могу сделать? Я знал, во что ввязываюсь... Я знал, и все же рискнул этим.

Он внезапно двигается, и я вздрагиваю, закрывая глаза. Я ожидал, что он ударит меня.

Он этого не сделал.

Я медленно открываю один глаз и вижу, что отец задумчиво смотрит на меня.

— У меня есть для тебя подходящее наказание, мальчик. То, которое будет напоминать тебе никогда больше меня не ослушиваться.

Он небрежно подходит к столу позади моей матери, берет крест... или то, что похоже на крест, потому что один конец острый. Отец проверяет остроту лезвия, и я дрожу от страха. Он собирается меня порезать?

Я инстинктивно сворачиваюсь в клубок, обнимаю колени и прижимаю Амико к груди.

— Итак, мальчик. У тебя есть выбор. Либо ты примешь свое наказание, либо я должен поверить, что твоя мать солгала. И если она солгала... — его взгляд падает на нее, и она окаменевает.

Я медленно расслабляюсь.

— Я приму свое наказание, сэр, — произношу медленно и жду своего наказания.

— Не так просто. Твое наказание будет заключаться в том, чтобы избавиться от этого вредителя, которого ты держишь. — он кивает в сторону Амико, и мои глаза расширяются от понимания.

— Нет... — шепчу я и пытаюсь отползти от него.

— Нет? — спрашивает он, забавляясь. — Хорошо. — он пожимает плечами, встает и поворачивается к моей матери. Несмотря на то, что она напугана, она не двигается с места. Она спокойно поворачивается спиной к моему отцу и расстегивает платье, так что оно падает ей на живот. Я даже не вижу, как отец поворачивается, чтобы схватить кусок веревки. Мой взгляд прикован к спине матери. Даже при плохом освещении комнаты я вижу, что ее кожа изуродована, едва ли хоть один дюйм кожи остался незапятнанным. Она уже смирилась с этим.

Как раз в тот момент, когда отец собирается ударить ее по голой спине, я кричу.

— Я сделаю это, — мой голос дрожит. Я не знаю, что заставило меня пощадить маму, когда знаю, что она никогда бы не сделала то же самое для меня. Но я это сделал. Я перевожу взгляд на Амико, который смотрит на меня своими большими щенячьими глазами. Я чувствую слезы на глазах, когда понимаю, что выбрал.

Отец снова подходит ко мне и вкладывает нож мне в руку, обхватывая его моими пальцами.

— Для быстрой смерти ты всегда выбираешь яремную вену, — напоминает он.

Я продолжаю смотреть на Амико, пытаясь уговорить себя на это. Я знаю, что колебался, когда сказал, что сделаю это, но не знаю, смогу ли.

— Лилиана, не одевайся пока, — говорит отец с ноткой предупреждения в голосе.

Моя рука сильно дрожит, когда я подношу нож к горлу Амико. Отец накрывает мою руку своей.

— Сделай это! — приказывает он, его хватка сжимается до боли. Он направляет мою руку, и одним взмахом ножа кровь хлещет из горла Амико, стекая по моей руке и покрывая мою одежду.

Я не могу пошевелиться. Просто стою там, наблюдая, как Амико секунду борется, прежде чем умереть — от моих рук.

Отец посмеивается над этим.

— Может быть, я все еще могу что-то сделать из тебя, — добавляет он, прежде чем уйти и закрыть за собой дверь.

Я баюкаю мертвое тело Амико в своих объятиях, наконец-то давая волю слезам. Мысленно я продолжаю просить прощения, зная, что некому его даровать.

Должно быть, я простоял так некоторое время, раскачиваясь взад-вперед вместе с телом Амико, молча умоляя его простить меня, когда мама внезапно толкает меня на землю.

Я падаю на спину, и мое внимание, наконец, переключается на нее. У нее безумный вид, когда она держит бутылку в одной руке и крест в другой.

— Очисти... должен очистить грех, — продолжает повторять мама, обрызгивая меня водой и ударяя крестом. Я принимаю оборонительную стойку, и она в основном бьет меня по рукам и ногам.

Я не знаю, когда она перестанет это делать, или как я оказываюсь на заднем дворе, весь в крови и синяках, и пытаюсь похоронить Амико должным образом.

Но есть одна вещь, которую я узнал в тот день.

Я — чудовище.

Я — грешник.

И мне нет никакого искупления.