Мой галантный враг

Глава 12

На пятый день после похорон лорда Бартона дозорные увидели приближающийся отряд Корбетта.

Через мгновение замок уже гудел: шла подготовка к обороне. Звон набатного колокола разносился по полями деревням Оррика.

Лиллиана со всей поспешностью бросилась к сторожевой башне. На юге, за деревней, она увидела возвращающихся рыцарей. Они находились от замка еще далеко — на расстоянии не менее лиги, но дурные предчувствия одолевали ее. Казалось, они с Уильямом предусмотрели все, но, несмотря на это, она не чувствовала себя готовой к вооруженному противоборству. Она понимала — Корбетт просто так не отступится. Он пустит в ход любое оружие которое окажется в его распоряжении, чтобы отбить Оррик.

Но что он может сделать? — думала она, наблюдая, как по дорожкам холма спешат в замок крестьяне из деревни. С ним только немногочисленная группа рыцарей. Все прочие бойцы из его отряда сидят под охраной в темнице под северной башней Оррика.

В какое бешенство пришел тогда сэр Рокк, вспоминала Лиллиана, ощущая спиной неприятный холодок. Начисто отметая обвинения Уильяма, не отвечая на ее уличающие вопросы, он твердо стоял на том, что неповинен в преступлении. Но, если судить по виду, то достаточно было посмотреть, как он разъярен против нее, чтобы понять: он вполне способен на убийство.

Он клялся и божился, что им никакими силами не удастся удержать Корбетта за стенами замка, и, вспоминая об этом, она тревожно хмурилась. Она поднялась на стену, и скоро к ней присоединился Уильям, но его присутствие не прибавило ей бодрости.

— На этот раз сэру Корбетту несдобровать, — гордо провозгласил Уильям со злобной усмешкой на гладком красивом лице.

— Не стоит трубить победу раньше времени, — пробормотала Лиллиана.

И тут она увидела скачущих во весь опор двух всадников, которые только что вылетели из деревни.

— Боже милосердный, кто же это настолько опередил всех остальных? — воскликнула она в ужасе.

Но она знала — уже когда задавала этот вопрос, — она знала, кто это.

— Поднять мост! Закрыть ворота! — закричал Уильям, а потом разразился целым потоком проклятий, потому что он тоже узнал массивного всадника, — того, кто скакал первым.

Лиллиана замерла на месте, наблюдая, как быстро приближается Корбетт.

Он намного оторвался от своих рыцарей. Но почему? Он знал, что здесь происходит? Он помчался вперед для того, чтобы застать ее врасплох и сорвать ее планы? Если так, то он очень близок к цели, подумала Лиллиана, когда, наконец мост надо рвом начал мало-помалу подниматься.

Но если он знал, что Оррик-Касл будет закрыт для него, неужели он — и его отряд вместе с ним — подступил бы к замку столь смело, среди бела дня? Неужели они не стали бы действовать более осторожно и скрытно?

Лиллиана наблюдала за своим супругом и хмурилась все сильнее. Он явно удивился, обнаружив, что перед ним снова поднят древний мост. Когда копыта его коня загрохотали на последнем отрезке мощенной камнем дороги, крестьяне, которые теперь также лишились возможности укрыться в замке, врассыпную кинулись в поля. Повинуясь седоку, конь остановился, как вкопанный, на краю рва, но даже и на этом расстоянии Лиллиана ощущала ярость, исходившую от Корбетта. Понадобились все ее силы, чтобы остаться на месте и не скорчиться за ближайшим зубцом башни.

Но она дочь Оррика, напомнила она себе. И она права, что не пускает врага в замок. Тем не менее ей было страшно даже взглянуть на взбешенного супруга.

— Вот так! Теперь он попался! — ликовал Уильям, перегнувшись через парапет.

— Ты бы лучше предоставил мне возможность самой вести с ним переговоры, — перебила его Лиллиана. — Мы не можем знать, как он вздумает отомстить тем, кто мне помогает.

Уильям быстро попятился от амбразуры.

— Корбетт не в том положении, чтобы думать хоть о какой-то мести, — возразил он зловеще, но уже без прежнего бахвальства.

— Он еще в большой милости у Эдуарда, — растерянно возразила Лиллиана, наблюдая, как догоняет Корбетта второй рыцарь. — Нам остается только надеяться, что король Эдуард не станет прощать такое подлое преступление, как убийство.

Обменявшись несколькими фразами с Корбеттом, второй всадник умчался так же быстро, как и приехал, чтобы поторопить отряд, как предположила Лиллиана. С сильно бьющимся сердцем она смотрела на своего мужа, который неподвижно и молча сидел в седле там, где дорога обрывалась. Потом он обвел глазами зубчатый верх стены и наконец его взгляд отыскал Лиллиану.

Их глаза встретились, и Лиллиана судорожно сглотнула. Ей казалось, что она помнила могущество этого взгляда и силу воли, что угадывалась в нем. Но ее воспоминания померкли рядом с реальностью. Потом он обратился к ней, и это выглядело так, словно не было здесь больше никого, кроме них двоих:

— Опусти мост, Лилли, — приказал он.

Тишина стояла в замке, пока он ждал ее ответа.

— Оррик закрыт для тебя. Уходи. — Хотя голос Лиллианы звучал твердо, ее била дрожь от головы до ног.

— Оррик принадлежит мне по условиям брачного договора. Ты так быстро забыла, что мы — муж и жена?

При этом дерзком напоминании Лиллиана не выдержала и закричала:

— Я ничего не забыла! И, прежде всего, я не забыла об убийстве моего отца!

Как видно, обвинение ошеломило его, но это только разожгло ее гнев.

— Тебя так поразило, что мы разгадали тебя? Тебе нечего сказать в свое оправдание? — саркастически спросила она. — А я-то ожидала, что ты будешь так искусно изображать невинного агнца!

Взгляд Корбетта не дрогнул; он был прикован к ее лицу. Когда он заговорил, его полнейшее спокойствие встревожило ее еще больше.

— Этот вопрос лучше обсудить наедине, Лилли. Твой отец очень хорошо понимал такие вещи.

— Мой отец погиб от руки твоего наемника! — зарыдав, выкрикнула она. — Ты — единственный, кто выигрывает от его смерти!

— Его смерть не дает мне ничего, чего я уже не имел бы, и уж наверняка я не оставил бы своего человека для выполнения такого поручения. Если бы я хотел его смерти, я бы убил его своей рукой!

— Лжец! Лжец! — кричала она.

— Уйди, Лиллиана. — Уильям обнял ее за плечи, словно желая защитить. — Тебе больше не о чем с ним говорить.

Корбетт ни единым движением не дал понять, что он вообще заметил неожиданное появление Уильяма. Но она сразу почувствовала вспыхнувший в нем гнев. Этот гнев, подобно надвигающемуся шторму, заставлял воздух между ними потрескивать от невидимого напряжения. Нервным движением она стряхнула с себя руку Уильяма и повернулась, чтобы бросить последнюю обвинительную фразу в лицо своему застывшему супругу.

И тут она увидела его приближающихся соратников. Рассредоточившись таким образом, чтобы их строй напоминал раскрывшийся веер, они гнали перед собой, как пастухи гонят стадо, толпу несчастных крестьян. Медленно, но неумолимо они вынуждали крестьян сбиться в кучку чуть поодаль за Корбеттом. Он ни разу не обернулся в ту сторону, но Лиллиана понимала: он прекрасно знал, что там происходит. Конечно, это была его выдумка, а он не сомневался, что его люди выполнят любую прихоть своего сеньора.

— Что… что… ты собираешься делать? — со страхом спросила Лиллиана, и на замок опустилась гробовая тишина.

Его глаза не отрывались от нее, и ей показалось, что она уловила горькую усмешку, которая искривила его губы.

— Я собираюсь войти в Оррик, принять ванну и вкусно поесть. — Он помолчал. — Опусти мост, Лилли.

Снова та же ужасная тишина.

— А если я не сделаю этого? — Как ни старалась она казаться спокойной, голос у нее дрожал.

Лицо у него окаменело. Потом он обернулся в сторону сбитых в кучку крестьян и приказал:

— Кто из вас самый старший, пусть выйдет вперед.

Среди крестьян начались перешептывания и переходы с места на место. Потом две жалких фигуры отделились от остальных, и у Лиллианы вырвался крик ужаса. Томас наконец-то возвратился от своего сына, но в какое неудачное время! А рядом с ним была Матушка Гренделла!

— Что ты делаешь? — не удержалась Лиллиана от вопроса; теперь она испугалась по-настоящему.

— Я ничего не делаю. Пока ничего. — Корбетт издевательски усмехнулся. — Следующий ход твой, миледи жена.

Первым побуждением Лиллианы было позвать на помощь отца. Но она вспомнила, что никогда уже не сможет его позвать, и новый, убийственный страх сковал ее душу. Корбетт Колчестерский спокойно сидел в седле, насмехаясь над ее жалкой попыткой воспротивиться ему… и она понимала, что бессильна. В его руках были жизни Томаса, Гренделлы и многих других… и эта угроза давала ему такой перевес, которого не уравнять никаким оружием. Ее широко открытые, испуганные глаза снова встретились с его глазами, и она безуспешно пыталась отыскать хоть какую-нибудь щель в броне его непоколебимой решимости, хоть какой-нибудь проблеск сочувствия в его суровом лице. Да, с ней он показал себя внимательным и ласковым, но другие знали его как Королевского Кречета, неумолимого и безжалостного хищника, и порой предпочитали называть его Королевским Ястребом. Он был жестоким, грубым рыцарем, и он намеревался загнать ее в угол.

Она с трудом отвела от него взгляд, и из горла у нее вырвалось рыдание. Но Уильям встал у нее на пути.

— Не сдавайся ему, Лиллиана. — Он схватил ее за плечо.

— А что тогда? Смотреть, как он будет убивать моих людей?

— Он в любом случае устроит резню. Если ты позволишь ему войти, кто помешает ему делать все, что он только пожелает?

Лиллиана вырвалась от него. Ее янтарные глаза наполнились слезами.

— Я не могу поверить, что он зайдет так далеко. Это же просто мирные крестьяне, ни в чем не провинившиеся. Он с ними никогда не ссорился…

— Разве твой отец был хоть в чем-то виновен? Нет! Но тем не менее он мертв. Ты действительно надеешься, что десяток-другой несчастных деревенских стариков имеет в его глазах какую-нибудь ценность?

— Может быть, и нет. В этом ты прав. Но для меня их жизнь имеет ценность. И я не стану смотреть, как их зарежут. Никогда. И сейчас тоже.

С этими словами она подобрала юбки и поспешила из сторожевой башни к начальнику стражи.

К тому времени, когда мост был спущен, Лиллиана уже стояла во дворе. Она стояла одна, ожидая, пока Корбетт войдет в ворота. Что последует потом, она не знала. Но она настрого приказала стражникам отступить подальше от ворот и не проявлять ни тени противодействия. Ее последней надеждой было только одно: что ее супруг не станет карать никого, кроме нее самой. И она приготовилась вынести любую кару, какую только он придумает для нее. Она вынесет, и когда-нибудь, как-нибудь сумеет ему отомстить за все его преступления против Оррика.

Во дворе было неестественно тихо. Тишину нарушал только переменчивый ветер, который развевал ее тяжелую саржевую юбку и играл с локонами, выбившимися из аккуратной прически. Когда Корбетт вступил в замок и за ним по пятам вошли его рыцари, Лиллиана вспомнила его первый приезд в Оррик. Как и тогда, могучий рыцарь нагнал страху на всех обитателей замка.

Но те, прежние опасения, были просто ничем по сравнению с этим глубоко сидящим страхом. Тогда Корбетт казался воплощением свирепости и силы. Сейчас он производил впечатление абсолютной непобедимости.

Он направил коня прямо к ней. Казалось, что каждый находившийся во дворе, затаил дыхание. Если бы Лиллиана могла выбирать между страхом и гневом, она без колебаний выбрала бы второе. Но она ничего не могла поделать — ее леденил страх, когда она подняла глаза. По своему обыкновению, он заговорил не сразу. В тяжелом молчании он пристально вглядывался в нее. Невольно и она окинула его взглядом, отметив, что одежда у него покрыта пылью и износилась в дороге, а на лице лежит плохо скрытая печать усталости. Но его глаза, серые, как гранит, были ясными и проницательными, как всегда. На какой-то момент они потемнели, и ей показалось, что в них вспыхивает какой-то спрятанный свет. Потом он холодно улыбнулся.

— Я хочу принять ванну и поесть. И присмотри, чтобы позаботились о моих людях. — Он пошевелился, и кожаное седло под ним скрипнуло. — И хочу тебя предостеречь, моя милая жена. До сих пор из-за тебя постоянно возникали разные неприятности. Тебе надо бы подумать, как доказать, что ты все-таки хорошая жена.

— А если нет, то что? — спросила Лиллиана вызывающе, но почти неслышно. — Ты отделаешься от меня с такой же легкостью, как отделался от отца?

Он резко выпрямился, и шрам у него на лбу побагровел:

— Выполняй свои обязанности, — приказал он кратко и развернул коня. — Потом возвращайся в нашу комнату и жди меня там.

Это было еще хуже, чем если бы он просто побил ее. Она не смела ему перечить, потому что боялась его мести — если не против нее самой, то против людей Оррика. Но вот так смиренно подчиниться его высокомерным распоряжениям было по-настоящему унизительно.

Пока Лиллиана поспешно выполняла свою миссию — приказывала нагреть воду для ванны и яства для трапезы, она металась между переполнявшими ее злостью и отчаянием. Ее отец мертв, а Корбетт владеет Орриком, как он и замышлял с самого начала.

На кухне все помалкивали, когда она бегло проверяла подносы с холодным нарезанным мясом и корзины с хлебом. Двое мужчин приволокли скрипучую тележку с элем, и молчаливая процессия слуг двинулась в парадную залу.

Но Лиллиана отказалась последовать за ними. Это было просто выше ее сил. Воспользовавшись узкой боковой лестницей, она по заброшенному переходу добралась до господской опочивальни, где ей надлежало ожидать своего разгневанного супруга.

При всей его выдержке она не сомневалась, что он кипит негодованием. Но, по крайней мере, думала она, Томасу и прочим ничто не грозит. Еще она опасалась за Уильяма, на которого могла обратиться ярость Корбетта. Лучше бы ему здесь не задерживаться, беспокоилась она, а вот Вероне, хотя ей и полегчало немного, нечего было и думать о путешествии, пока не родится ребенок.

Лиллиана в тревоге расхаживала по комнате. Если Корбетт как-то накажет Уильяма, это может пагубно повлиять на хрупкое здоровье Вероны. И о ребенке тоже следовало подумать.

Минуты тянулись нескончаемо. В комнате становилось темно, но Лиллиане и в голову не пришло, что следовало бы зажечь факел или хотя бы свечу. Слишком много мучительных вопросов неотступно терзали ее.

Какое наказание ее ждет? Станет ли Корбетт карать Уильяма или кого-нибудь еще? Но самым страшным оставался вопрос о гибели отца. Неужели Корбетт способен на такое злодеяние? Иногда она была уверена, что да. Но иногда…

Она покачала головой. Кто же еще мог это совершить? Если он виновен, то ее долг — не оставить преступление безнаказанным. Но как она могла узнать это наверняка, если он так твердо отрицал свою причастность?

Она была так поглощена своими сомнениями, что не услышала приближающихся шагов. Однако, когда открылась дверь, она быстро отошла от камина.

На пороге стоял Корбетт — большая, высокая тень. Она смотрела на своего мужа, и сердце у нее сжалось. Он явно принял ванну и переоделся; волосы, еще влажные после купания, были гладко зачесаны назад. Слабое пламя камина отбрасывало золотые пляшущие отблески на его суровое лицо.

Он стоял неподвижно, и его темный непостижимый взгляд не отрывался от ее лица. Ей было трудно выносить это каменное молчание; она крепко сжала пальцы и отважно вздернула подбородок. Эта показная храбрость не обманула его, и он насмешливо улыбнулся. Медленной уверенной поступью он вошел в комнату и запер за собой дверь.

— Поухаживай за мной, женушка, — приказал он, бросив на сундук свою кожаную суму. — Прояви свою супружескую заботу. Должен признаться, до сих пор мне ее очень не хватало.

Его саркастический тон заставил ее вспыхнуть:

— Супружеской заботы ты от меня не дождешься.

Лиллиана знала, что сильно рискует, но она была не способна притворяться. Она его ненавидела. Она всегда будет его ненавидеть. Она никогда не прекратит попыток избавиться от него.

Хотя скулы у него напряглись, а рассеченная бровь свирепо опустилась, Корбетт ответил не сразу. Он подошел к креслу и уселся в него.

— Я скажу тебе кое-что, Лиллиана, но скажу один раз. Только один раз. Можешь мне верить или не верить. Выбирай сама. — Он помолчал и стянул с ног сапоги. Потом пронзительно взглянул на нее. — В смерти твоего отца я не виновен.

Еще несколько мгновений он по-прежнему пристально вглядывался в ее лицо. А потом стянул тунику через голову.

— Я допросил Рокка и всех остальных моих людей. Я убежден, что в смерти твоего отца нет ничьего злого умысла. Более того, слуга самого лорда Бартона, этот старик, утверждает, что его хозяин страдал от какого-то тяжелого внутреннего недуга и знал, что его дни сочтены. — Корбетт иронически улыбнулся уголком рта. — Слуга говорит, что именно поэтому лорд Бартон так быстро дал согласие на наш брак.

Лиллиана ошеломленно уставилась на него; он же тем временем снял через голову рубашку.

— Я не верю тебе, — прошептала она.

Последние слова Корбетта поразили ее как громом, и она никак не могла собраться с мыслями, чтобы как-то оспорить это ни с чем не сообразное заявление. Ее отец был совершенно здоров. На самом деле, после их свадьбы он выглядел крепким как никогда.

— Томас не стал бы лгать, — когда Корбетт встал, ее голос дрогнул. — Ты, должно быть, силой заставил его такое сказать.

— Можешь допросить его завтра сама, Лилли. А сейчас он пытается утопить свое горе в эле.

Лиллиана упрямо тряхнула головой.

— Все не так, как ты говоришь! У тебя были все причины, чтобы убить моего отца.

— Ни единой причины не было.

— Ты ненавидел его, — сдавленным голосом проговорила она. Слезы текли по лицу, но она не могла совладать с собой. — Ты хотел отомстить ему за смерть своего отца — и отомстил. Ты задумал это с самого начала!

Корбетт стиснул зубы, и даже сквозь слезы, застилавшие глаза, Лиллиана видела, как возмущенно опустилась его обезображенная шрамом бровь.

— Разрази меня гром, женщина! Даже если бы я и желал ему смерти, я не отравитель! Я рыцарь, и у меня есть гордость. Я встречаюсь с врагом в открытом бою.

Она зажмурила глаза и отвернулась от него. Она не хотела его слушать. Она не хотела признавать за ним никакую гордость, никакую честь. Но не приходилось отрицать: в том, что он говорил, было нечто похожее на правду. Он не стал бы прибегать к помощи яда. Он без колебаний мог бы пронзить своим смертоносным мечом грудь противника, но при этом стоял бы перед ним лицом к лицу.

Она вынуждена была это признать, и поток чувств прорвал плотину ее самообладания, и в этом потоке смешалось все — и подавляемая скорбь по отцу, и устрашающее несомненное облегчение от того, что Корбетт в конечном счете не оказался убийцей. Может быть, все обстояло именно так, как сказал Томас, и отец просто скрывал от всех снедающий его недуг? Не в силах справиться со слезами, она спрятала лицо в ладонях.

И сразу почувствовала на своих плечах сильные руки Корбетта.

— Успокойся, — шептал он, неловко обнимая ее. — Не плачь, Лилли. Не плачь.

Но от этого слезы потекли еще сильнее. Неудержимые, разрушительные рыдания сотрясали ее. Дни, что прошли после похорон отца, были такими тяжелыми. Ей следовало быть сильной, и она принимала решения, которые требовалось принять. Но оставаться сильной и дальше ей бы не удалось.

Лиллиана не могла бы сказать точно, с помощью каких маневров Корбетт подвел ее к креслу, сам расположился в нем, а ее усадил на колени. Он гладил и утешал ее, словно взял на руки щенка или младенца. Его пальцы были ласковыми, а обнаженная грудь холодной по сравнению с ее разгоряченными щеками. Но когда поток слез начал иссякать, она почувствовала, что при всем при том это были прикосновения мужчины к женщине.

— Это действительно тяжелое испытание — потерять кого-то из родителей.

— Теперь я потеряла обоих. Они оба мертвы.

— И мои тоже. — Он помолчал, и его пальцы скользнули по спине Лиллианы и легли на ее затылок. — Ты должна научиться полагаться на меня. Я твой муж. Я буду заботиться о тебе.

Само звучание его низкого тихого голоса успокаивало ее взбаламученную душу, и, невольно расслабившись, она положила голову к нему на плечо. Лиллиана была растеряна и сбита с толку… Рассудок твердил, что Корбетт — причина всех ее несчастий. И все-таки…

Она не хотела поддаваться убаюкивающему теплу его объятий. Тыльной стороной ладони она вытерла слезы.

— Я должна поговорить с Томасом. С ним и еще…

— Завтра.

Лиллиана настороженно взглянула на Корбетта; ее внезапно смутило, как тесно они прильнули друг к другу.

— Я должна повидать его сегодня, — настойчиво попросила она. — Если это правда…

— Это правда. Завтра будет самое время его поискать. А сейчас он все равно двух слов связать не может. Когда я оставил его, он уже был совсем хорош.

Лиллиана скорбно вздохнула:

— Бедный Томас. Он был так привязан к отцу.

Она обратила к камину бледное лицо и стала печально созерцать низкие, мерцающие языки пламени. Сколько дней прошло в горячке подготовки замка для борьбы против Корбетта. Это оказалось труднее всего, что ей приходилось делать до сих пор. Но теперь она увидела, что это был всего лишь способ избавиться от болезненной пустоты, порожденной смертью отца. Она провела два года вдали от него, и от этого ей было еще труднее перенести утрату.

— Томас без него просто пропадет. — Она слабо улыбнулась. — Мой отец был хорошим человеком.

— Я не сомневаюсь, что он был хорошим отцом.

Лиллиана сразу уловила значение слов Корбетта. Она взглянула на него широко открытыми глазами, окаймленными густыми ресницами.

— Он был хорошим человеком, — настойчиво подчеркнула она. — Он не имел никакого отношения к смерти твоего отца.

Скулы у Корбетта напряглись, пальцы, которые только что ласкали ее шею, застыли. Но, прежде чем он успел что-нибудь сказать, она продолжила:

— Он бы не стал убивать вот так исподтишка, чтобы не дать противнику даже шанса защититься. Он жил по закону чести, как ты говорил о себе.

Несколько секунд он молчал, как бы взвешивая услышанное. Он только смотрел на нее, и глаза у него были темными и словно затуманенными. И все же этот упорный, испытующий взгляд тревожил ее больше, чем любые слова. Она не знала, верит он ей или нет. Она даже не была убеждена, что сама вполне поверила ему. И все-таки, когда их взгляды встретились, сердце у нее забилось быстрее.

Вопреки всем сомнениям, вопреки вражде и распрям между их семьями, она не могла охладить тот жар, который разгорался у нее внутри от близости Корбетта. Его прикосновения наполняли Лиллиану острым ощущением каждой клеточки, к которой он прикасался.

Он груб и безжалостен, строго напомнила она себе. Королевский Кречет.

Но все было бесполезно. Какая-то искра, словно живое существо, пролетела между ними, и она понимала, что он так же ощутил эту искру, как и она сама.

Тогда он протянул руку к ее голове и вынул деревянные шпильки из ее аккуратно уложенных волос.

— Сегодня ты приняла меня не слишком-то радушно.

— Я не… я совсем не жаждала твоего возвращения, — призналась она тихо.

— Тем не менее я здесь. — Он снял у нее с головы обруч с платком, и ее волосы свободно упали на спину. — У нас осталось одно незавершенное дело, — пробормотал он, где-то около ее макушки, и она ощутила влажное тепло его дыхания.

Встревоженная Лиллиана невольно заерзала у него на коленях. Однако ей тут же пришлось ощутить, что сидит она не на деревянном табурете, и она забеспокоилась еще больше.

Когда его руки отыскали шнуровку у нее на талии, она собрала все силы своего рассудка.

— Ты… ты еще не сказал, какие последуют кары за то, что я сегодня сделала.

Он прервал свой целенаправленный натиск и взглянул на нее с легкой усмешкой:

— Я предпринял необходимые шаги, чтобы виновные не ушли от наказания.

У Лиллианы потемнело в глазах.

— Но во всем виновата я. Только я одна. Уильям тут ни при чем…

— Не говори мне про Уильяма, — взгляд Корбетта стал жестким. — Он сидит под замком, так же как и твой начальник стражи. Что же касается всех остальных, то тебе необходимо знать только одно: поднять здесь мятеж впредь не удастся никому.

— Я понимаю. Пожалуйста, не причиняй им вреда. Они только выполняли мои приказы, — запротестовала она.

— Теперь они будут знать, что эту ошибку повторять не стоит.

— Но это несправедливо по отношению к ним, потому что они не сделали ничего плохого. И это несправедливо по отношению ко мне, потому что тем самым ты показываешь всем, что я не более чем служанка в своем собственном доме.

— Ты не очень-то похожа на служанку, Лилли.

Чтобы подчеркнуть смысл своих слов, он медленно провел рукой вдоль ее бедра, но она стряхнула его руку.

— Что ты сделал с моими стражниками? — гневно спросила она.

Глаза Корбетта сузились.

— Во-первых, они больше не твои стражники. Любой человек, который не предан мне — мне, слышишь? — может попрощаться с обязанностями стражника и заняться разведением овец или пахать землю.

От такого произвола Лиллиана пришла в бешенство:

— Ты не имеешь права!

— Я имею полное право!

Его резкий ответ сразу заставил ее прикусить язык. Еще долго они смотрели друг на друга, словно вели незримый поединок. Затем Корбетт перевел дух и, видимо, успокоился.

— В Оррике многое изменится, — начал он рассудительно. — Прими это как должное, и ты увидишь, что жизнь станет много легче.

Ему не надо было говорить: «Пойди против меня, и ты проиграешь». Она уже знала, что он думает по этому поводу.

Но Лиллиане трудно было заставить себя смириться и бессильно смотреть, как в Оррике все становится вверх дном по его капризу.

В полнейшем расстройстве она попробовала встать, но он легко удержал ее.

— У нас осталось незавершенное дело, — напомнил он.

— О каком деле ты говоришь? — сердито спросила она, решив, что он приберег для своей строптивой жены еще какое-то наказание.

— Когда в последний раз мы лежали вместе, ты просила меня подождать. Сегодня я именно это и исполню — дождусь, чтобы ты была вполне удовлетворена.

Янтарные глаза Лиллианы расширились от этих ошеломляющих слов; что угодно она готова была услышать, но только не это. Как часто она терзалась, вспоминая тот невольный призыв. Она не знала, почему обнаружила тогда свои чувства, как какая-нибудь развратница. Она всей душой надеялась, что он забыл ее бесстыдный возглас. Но теперь стало совершенно ясно, что нет, не забыл. Пока она смотрела на него во все глаза, раздавленная ужасным воспоминанием, его суровое лицо смягчилось, и она уловила тень улыбки на его губах.

— Сейчас и начнем. Почему у тебя такой возмущенный вид? Ты ведь не забыла, как упоительны радости брачного ложа?

— Все, что я помню, — это как меня заставили вступить в этот брак против воли! — огрызнулась она, не желая признать правду его слов.

— Не спорю, так оно и было. — Она снова ощущала, как горячее дыхание Корбетта шевелит ее волосы. — Но зачем тебе отрицать, что сейчас ты находишь в нашем соединении такое же удовольствие, как и я?

И тотчас же в ней взметнулся жар. Гнев улетучился, вытесненный иным, неуловимо-опаляющим чувством. Словно огненные языки вспыхивали там, где он касался ее, — было ли то прикосновение пальцев под шнурками на боку рубашки, или ладони к колену, но более всего — его мужской твердыни к ее лону.

Теперь она знала, что должно произойти, и это новое знание наполняло ее странным ожиданием: словно что-то напрягалось и скручивалось у нее внутри. Но все еще оставалась в ней некая тень собственной воли, которая пыталась преодолеть такое беззаветное подчинение ему. Лиллиана инстинктивно попыталась высвободиться, но в планы Корбетта это не входило. Он лишь теснее прижал ее к себе.

— Не улетай, Лилли. И не отвергай ту радость, которую мы можем подарить друг другу.

Он заставил ее поднять голову и медленно провел пальцем по ее полной нижней губе.

— То, что было между нами раньше, — это только начало.

Горячий румянец залил ее лицо. От его слов, от чувственной ласки ее кинуло в дрожь.

Их взгляды встретились, и она увидела, как затуманились от страсти глаза Корбетта. Она поспешно отвернулась, боясь, что и ее бесстыдные желания он столь же безошибочно прочтет у нее в глазах. Ее угнетала неудержимость собственных влечений. Разве не он только что отпраздновал победу над ней? Разве не он выставил ее на посмешище, перехватив у нее всю власть в Оррике? Как же она могла испытывать к нему такое сокрушительное, испепеляющее желание?

Она все еще сидела у него на коленях, обуреваемая жаждой слияния с ним и неспособная взглянуть в лицо ни Корбетту, ни простой правде собственных чувств. Но Корбетта не сдерживали ни стыд, ни колебания.

— Дай мне знать, чего ты хочешь, — тихо сказал он ей на ухо, а потом провел губами по ее шее, и она ощутила его горячее дыхание каждой клеточкой своей кожи, которая словно по волшебству обрела способность чувствовать все стократно сильнее, чем всегда. — Дай мне знать.

Его рука скользнула по ее бедру, и она задохнулась от наслаждения. Настоящий пожар вспыхнул в ней от этого простого и легкого касания, и остатки рассудка, казалось, сгорели в этом огне.

— Дай мне знать, чего ты хочешь, — снова потребовал он голосом низким и хриплым.

— Я… я сама не знаю, — тихо выдохнула Лиллиана. — я не знаю.

Внезапно он встал, высоко подняв ее в могучих руках. Глаза у него горели.

— Зато я знаю, Лилли. Я точно знаю, чего ты хочешь.

Он понес ее к высокой кровати под пологом, и она закрыла глаза, молчаливо признавая его правоту. Он знал, конечно же, знал. Она содрогнулась.

Он сел на край кровати, все так же крепко прижимая Лиллиану к груди. Он словно укачивал ее, и она была послушна его рукам: о сопротивлении уже и речи не было. Потом он обеими руками отклонил назад ее голову и захватил ее губы горячим, красноречивым поцелуем. Его рот был твердым и подвижным, ласковым и знающим, и ему ответил огонь, вспыхнувший где-то в самых глубинах ее существа.

Она помнила эти жаркие, одурманивающие поцелуи. Слишком хорошо помнила. Они опьяняли, и лишали сил, и вызывали жгучее желание, чтобы им не было конца.

Сама не сознавая, что делает, Лиллиана обвила руками его шею. Она ощущала пальцами твердость его литого тела, она ощущала, как горяча его кожа, чуть влажная из-за выступившего пота. Она изогнулась, чтобы как можно теснее прижаться к нему, и услышала низкий стон его желания.

— Ах, женушка, как я истомился по тебе в эти долгие, долгие недели…

Это признание наполнило ее каким-то непостижимо-женским торжеством; ничего подобного она раньше не испытывала.

— Потому ты и ехал впереди всех? — шепотом спросила она.

Корбетт рассмеялся, а потом откинулся назад, чтобы лучше видеть ее.

— Ну конечно, — подтвердил он с дьявольской усмешкой, затем без предупреждения поднял ее у себя с колен и поставил на ноги перед собой.

Он пожирал взглядом ее милое раскрасневшееся лицо, и глаза у него светились нетерпением.

— Я слишком спешил вернуться к своей молодой жене. — Он помолчал, жадно всматриваясь в каждый дюйм ее мягкой женственной фигуры. Голос у него стал еще более хриплым. — Покажи мне свое радушие, Лилли.

Она хотела его. В ней зарождалась боль, и она знала, что только от него зависит исцеление. И все-таки сейчас, когда он сидел здесь, как искусно изваянная статуя, во всем великолепии своей мужественной красоты, отчаянная робость сковала Лиллиану.

В чем она могла проявить свое радушие? — растерянно думала она. Она боролась с Корбеттом и ненавидела его. По всей видимости, он не был убийцей, как она подозревала, но все равно он суровый и безжалостный человек. Королевский Кречет. Или… Королевский Ястреб? В замешательстве она покачала головой и сделала шаг назад, но Корбетт удержал ее.

— Не стыдись, Лилли, — сказал он. — Ты не можешь больше уклоняться от выполнения своего супружеского долга.

— Я… я не стыжусь. И… — она залилась румянцем и опустила глаза. — И я не пытаюсь уклониться… ни от чего.

И тогда его лицо посветлело. Он притянул ее поближе к себе, так что она теперь стояла между его коленями, и положил ей на талию свои широкие ладони.

— Передо мной тебе незачем стыдиться, моя милая женушка. — Он улыбнулся и откинул вьющуюся прядь ей за плечо. — Но если ты предпочитаешь, чтобы я помог тебе раздеться, — пусть будет по-твоему.

Мучительное чувство унижения и радостное воодушевление, от которого кружилась голова, боролись в душе Лиллианы, когда он приступил к выполнению этой задачи. Сначала было покончено со шнурками на рукавах; затем настала очередь пояса. Когда он помогал ей снять платье через голову, румянец ее стал уже совершенно пунцовым. Она быстро сняла туфли и чулки, все время чувствуя, какими горящими глазами он смотрит на ее стройные ноги. И вот она поднялась, прикрытая только тонкой виссоновой рубашкой, и взглянула на него.

Освещенный пламенем камина, Корбетт казался Лиллиане чем-то вроде темного, золотого миража — видения, вызванного к жизни ее собственными грешными мыслями. Сколько раз за время его отсутствия она закрывала глаза лишь затем, чтобы увидеть его в точности таким, как сейчас? Сколько молитв она вознесла в безумной надежде, что утихомирятся ужасные желания, одолевающие ее? В этой самой постели она проводила одинокие ночи, но в памяти он все время был с ней.

Но теперь это было не в воспоминаниях. Он был здесь, здесь были его плоть и кровь, кости и мускулы. Его кожа тоже была явью, горячая и чистая, помеченная шрамами, которые она уже могла себе представить с закрытыми глазами. И его губы — неотразимые, как раньше; губы, что умеют шептать нежные слова, и целовать ее…

Дыхание Лиллианы участилось и глаза расширились. Чувствуя, как нарастает в ней возбуждение, Корбетт притянул ее поближе.

— Теперь рубашку.

Он положил руку ей на колено и начал поднимать вверх мягкую ткань.

Когда он медленно обнажил ее ноги, сердце у нее гулко заколотилось в груди. Она качнулась к нему, ища защиты от подхватившего ее урагана чувств. Но вот его рука нашла нежную плоть ее бедра, и тогда она прильнула к нему, крепко обхватив его широкие плечи.

Она беспомощно закрыла глаза, когда его рука скользнула по бедру еще выше. Ей больше не вынести этого, думала она, чуть дыша. Ни за что не вынести.

Потом его другая горячая рука легла ей на затылок и мягким нажимом заставила Лиллиану наклонить голову. Их губы встретились, она задохнулась от безграничного наслаждения, и потребовалось совсем немного, чтобы заставить ее открыться настойчивому поцелую Корбетта. Она тонула в чистейшем восторге, погружаясь в магическую бездну, где существовали лишь двое — Корбетт и она сама. Ее тонкое одеяние исчезло. Тогда он притянул ее к себе, крепко прижал и одним неостановимым движением увлек за собой в постель.

Потом он, не размыкая объятий, перевернулся вместе с ней, так что она оказалась внизу, лишенная даже возможности пошевелиться.

— Наконец-то ты попалась, моя дикарка. Ты хорошо изображаешь Ледяную Деву, но я растоплю зимний холод твоего сердца.

Кем-кем, а уж Ледяной Девой она себя не чувствовала. Твердое тело Корбетта, всей тяжестью прижимающее ее к постели, зажигало в ее крови самый неукротимый огонь. И все-таки при его последних словах глаза Лиллианы широко открылись.

— Ты искал путь к чему угодно, но только не к моему сердцу, — прошептала она и, прежде чем он успел ответить, притянула к себе его голову и поцеловала. В этом движении слилось все — страсть, отчаяние, бесстыдная смелость… но выслушать его ответ у нее не хватило бы сил. Она с радостью вернула бы свои слова обратно, если бы могла: она знала, что открыла ему слишком многое.

Ее порыв воспламенил Корбетта еще сильнее. От губ — вниз, к шее и затылку прокладывал он дорожку горячих поцелуев, словно метил ее клеймом как свою и только свою собственность.

Лиллиана чувствовала, что без остатка растворяется в нем. Она откинула назад голову и закрыла глаза — жертва, добровольно отдающая себя во власть этой дивной муки. В безоглядном порыве она откликалась на любое прикосновение его искусных пальцев и опытных губ.

Он медленно начал скользить по ее телу вниз, от головы к ногам: теперь его целью были ее груди с сосками, затвердевшими от муки ожидания. Он зажал губами один из них… потом второй. Он уделял внимание то одному, то другому, дразня их губами, зубами и языком, пока не довел Лиллиану до головокружения и беспамятства. Она прижалась к нему животом в беззвучной мольбе, в стремлении хоть как-нибудь облегчить бремя этого нарастающего наслаждения в самой глубине ее естества. Но Корбетт не был еще согласен пойти ей навстречу. Его глаза тоже были затуманены желанием, и веки отяжелели, когда он взглянул ей в лицо.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Лилли. — Он мучил ее легкими блуждающими поцелуями в плечо и в ямку под подбородком. — Скажи мне, — выдохнул он ей в ухо.

Лиллиана застонала от беспредельного блаженства:

— Я хочу тебя. — Она задохнулась. — О, приди же ко мне, приди…

И, тоже застонав, Корбетт наконец сдался. Они оба были в поту, когда он поднялся над ней. Тяжелый клад его мужской силы огнем прожигал ее живот, и она заметалась в упоительном предвкушении.

— Ах, моя пылкая девочка. Теперь ты поторапливаешь меня. Но нам незачем так спешить.

Он помолчал, отыскивая нежный вход в ее женские глубины. Лиллиана изогнулась дугой ему навстречу, готовясь принять исцеляющую полноту его присутствия. Но он не позволил себе ринуться в стремительный натиск.

— Сегодня я хочу взять от тебя все, Лилли. Все. — И тогда с уверенностью, от которой у нее перехватило дыхание, он погрузил в нее скипетр своей мужской власти целиком. Лиллиана не могла вздохнуть от наслаждения; сейчас она была готова отдать ему все, чего он хотел от нее. Все это, и еще больше. Он начал медленно двигаться над ней, наращивая изощренно-мучительный ритм, который возносил Лиллиану на невообразимые высоты. Она вцепилась в его плечи, влажные от пота, а он тем временем увлекал ее все выше и выше.

Экстаз сотрясал ее, наполняя дивным и ужасным предчувствием. В момент какого-то внезапного страха она открыла глаза; лицо Корбетта было совсем близко.

— Не сдерживайся, моя нежная Лилли.

Он глубоко проник в нее, затем со смертоносной медлительностью начал отстраняться. Потом снова и снова. И все это время он наблюдал за каждым мимолетным изменением ее лица.

Она не могла укрыться от его взгляда. У нее не было сил сопротивляться могучим ощущениям, что нарастали внутри. А потом это началось, и она закричала в безумном блаженстве. Это накатывало на нее, как волна прилива. Ее затягивало в головокружительный, непостижимый вихрь — и вдруг из тьмы этого смерча она оказалась выброшенной снова в пространство света.

Словно сквозь сон она почувствовала, как напряглось тело Корбетта, а потом услышала его тихий стон наслаждения. Глаза Лиллианы были закрыты, пот покрывал тело; никогда она не чувствовала себя такой безвольной и опустошенной. И все-таки, когда он наконец замедлил свою умопомрачительную гонку, в уголках ее губ играла мягкая улыбка.

— Улыбаешься? — Корбетт легко поцеловал ее в губы, а потом перекатился на бок и притянул ее поближе к себе.

Он все еще тяжело дышал, и она слышала, как колотится его сердце. Лиллиана провела рукой вдоль стальных мускулов у него на боку и поразилась тому, насколько уместна сейчас эта нежная ласка и как много в ней заключено. А потом она тихо рассмеялась в ответ на свои причудливые мысли. Да, то, что произошло сейчас, не шло ни в какое сравнение с другими часами близости с этим человеком.

— Она улыбается. Потом смеется, — дыхание Корбетта коснулось ее уха. — Ах, редкое счастье мужчины, у которого жена воистину наслаждается радостями супружеского ложа.

Он увидел, как жаркий румянец смущения заливает ее лицо, и тогда настала его очередь засмеяться. Он ласково погладил ее по руке.

— Я надеюсь, теперь можно предать забвению ту досадную неприятность, которая разлучила нас в прошлый раз.

Она робко подняла на него глаза. Он полулежал, опираясь на локоть и наблюдая за ней; на его прекрасно очерченных губах играла едва заметная улыбка. Но искренность его взгляда была несомненной.

Она медленно кивнула, не отводя от него глаз, но закрыла их, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Это был рай небесный — когда его губы так соблазнительно приникали к ее губам. Это было наслаждение, о котором она и мечтать не смела, — когда его стальное бедро подвинулось чтобы найти себе место между ее обнаженными ногами. Она подняла руку, желая обнять его, но он перехватил эту руку и поднес к губам, Он горячо поцеловал ее запястье, потом ладонь, а потом каждый палец по очереди.

И вдруг он замер, глядя на палец, где раньше было кольцо.

— Где оно? — Он пронзительно взглянул на нее сразу потемневшими глазами.

— Я… оно… — запинаясь, начала Лиллиана, лихорадочно пытаясь вспомнить, куда она в припадке ярости забросила кольцо. Но подозрительный взгляд Корбетта только усиливал ее растерянность. — Я была… я усомнилась в тебе… Мой отец умер…

— Естественной смертью, — отрывисто бросил он.

— Да, — согласилась она, все больше нервничая. — Но я-то этого не знала, и когда Уильям…

Сердце у Лиллианы упало, когда она увидела, как ожесточенно окаменело лицо Корбетта при одном упоминании имени Уильяма. Несколько мгновений он молча смотрел на нее, а потом отвернулся и сел на край кровати.

Мерцающие огоньки, перебегающие по углям в камине, отражались от его влажной кожи и окружали его золотым ореолом. Но то тепло, которое еще минуту назад он так щедро ей отдавал, исчезло без следа. Она вздрогнула и натянула тяжелое покрывало до подбородка, чтобы защититься от холодного ночного воздуха. Она боялась, что он покинет ее, и пыталась найти такие слова, чтобы загладить свой опрометчивый поступок. Но первым заговорил он, и его угрюмый тон встревожил ее донельзя.

— Сегодня ночью Уильям сидит под стражей в своей комнате. — Он обернулся и вперил в нее взгляд темных глаз. — Укажи мне хоть одну причину, почему бы мне не бросить его в темницу. Укажи мне хоть одну причину, почему бы мне не покарать его за подлость.

— Он помогал мне вовсе не из подлости, — тихо возразила Лиллиана.

— Вот как? — Его рассеченная бровь поднялась в гримасе издевательского сомнения. — Тогда скажи мне, почему он так себя повел?

— Он… просто, чтобы помочь мне.

— Чтобы помочь самому себе. — Он стиснул зубы. — И чтобы подобраться поближе к тебе.

— Неправда! — Она собралась вскочить, но он усмирил ее одним свирепым взглядом.

— Ты моя жена, Лилли. Моя! Я был более чем снисходителен к тебе, потому что знаю, каково это — потерять отца, Но запомни мои слова, женщина. Сегодня ты зашла слишком далеко. Есть вещи, которых я не прощаю.

Она не ответила. Когда он наконец снова улегся и натянул на себя покрывало, она лежала тихо и неподвижно. Так они лежали в темноте, пока он не заговорил:

— Завтра он уедет. Дальше этого моя снисходительность не может простираться.

Это было сказано ровным спокойным тоном, но она понимала, какие чувства прячутся за личиной бесстрастия. Тем не менее она не могла оставить его в неведении:

— Леди Верона не может отправиться в дорогу, — спокойно сказала она. Он пошевелился в кровати, но она смотрела в потолок. — Ее ребенок вот-вот появится на свет, но это преждевременно, — продолжала Лиллиана, — Она не может отправиться в дорогу.

Он коротко и приглушенно выругался, а потом, овладев собой, сказал:

— Не делай из меня злодея, Лилли. — Он протянул к ней руку и привлек ее к своей груди. — Теперь я — лорд Оррикский. Ты — моя жена и госпожа здесь. Но я — твой лорд.

— Да, ты теперь лорд, это верно. Но разве я действительно госпожа? Ты отнял у меня даже тень власти. Ты заставил мою собственную стражу обратиться против меня! — возмутилась она.

Его рука по-хозяйски прижала ее живот к своим чреслам.

— Я ведь предупреждал заранее, что тебе не стоит бороться против меня. Но ты не пожелала прислушаться. Может быть, теперь ты не станешь повторять эту ошибку.

Лиллиана понимала, что спорить с ним бесполезно, но в душе у нее закипал гнев. Она пыталась убедить себя, что время сотрет воспоминания об этой ссоре, и жизнь в Оррике как-нибудь наладится. Но при всем при том она не обманывалась: ей предстоят трудные времена.

Не без внутреннего сопротивления она прильнула к нему и собралась уже заснуть в этом тесном объятии; наконец она глубоко вздохнула. Прежде всего следовало разобраться в собственных мыслях. Да, Корбетт хотел, чтобы Уильям уехал. Но ведь и она хотела того же. Однако леди Верона — это совсем другое дело. Она боролась за жизнь своего младенца. Лиллиана понимала, что по крайней мере в этом она обязана помочь своей новой подруге.

Она пошевелилась, когда нога Корбетта легла между ее ногами. Много случилось между ними за этот день, подумала она. От злобы и ненависти к неохотному доверию — и потом эта неожиданная грозовая вспышка страсти. Она снова зевнула; он пристроился к ней поудобней, уткнувшись головой в ее шею. Сегодня был день открытий. Завтра можно будет что-то предпринять.

Но прежде всего надо отыскать кольцо.