Мой галантный враг

Глава 8

Лиллиана проснулась от звука приглушенного ругательства и от внезапного прикосновения холодного утреннего воздуха. В первый момент она попыталась на ощупь найти источник тепла, согревавшего ее всю ночь. Но потом нетерпеливый стук в дверь начисто разогнал сон, и она принялась судорожно искать что-нибудь такое, чем можно было бы прикрыть наготу. Сэр Корбетт уже поднялся и, надевая штаны, воззвал к шумному посетителю:

— Полегче, друг! Дай мне хоть минуту!

— Поторопись, Корбетт, — донесся голос сэра Рокка. — Олдис скачет за мной по пятам. Твоя свадьба ему как кость в горле, сам знаешь, и ничего не стоит привести его в бешенство, если он обнаружит… — Рокк откашлялся, прежде чем продолжить. — …если он застанет вас в постели.

При этих словах щеки Лиллианы запылали от смущения, и она поспешила натянуть свое жалкое покрывало до самого подбородка. Корбетт с улыбкой смотрел из другого конца комнаты на ее покрасневшее лицо и спутанные каштановые волосы. Быстро натянув чулки и сапоги, он сказал.

— Поднимайся, Лилли. Твой зять вот-вот будет здесь, и ему не терпится устроить потасовку. — Он помолчал и обвел ее взглядом. — Должен признаться, ты сейчас так хороша, что на мой взгляд, ему никак нельзя позволить увидеть тебя такой.

Лиллиана не ответила и не оценила его неудачную попытку пошутить. Она была слишком подавлена воспоминаниями о своем пылком отклике на его ласки и слишком ошеломлена видом Корбетта в свете раннего утра, чтобы ясно мыслить. Корбетт был обнажен выше пояса; каждый мускул его тела четко выделялся и играл, когда Корбетт наклонялся за подкольчужником и надевал его на себя. Его черные волосы падали на лицо и буйной гривой рассыпались сзади, однако он явно не придавал никакого значения тому, как сейчас выглядит. Поведя плечами в подсохшей, а потому ставшей тесной тунике, он повернулся к Лиллиане:

— Быстро одевайся. Я буду ждать тебя снаружи, но не слишком долго, — предупредил он, и лицо его приняло суровое выражение. Застегнув пряжку на поясе, он помедлил. — Свою горестную повесть можешь рассказать отцу, но никому больше. Поняла? Во время встречи с Олдисом все свои жалобы держи при себе. Я не намерен из-за наших разногласий подвергать опасности моих людей.

Лиллиане хотелось осыпать его бранью. Он стоял перед ней, готовясь с таким спокойствием встретить этот день, как будто здесь в хижине не случилось ничего важного. И что было еще оскорбительней — он рассчитывал, что она будет молчать! Защищать его от ярости Олдиса! Гнев и боль отразились в глазах Лиллианы, когда Корбетт отодвинул сундук от двери и вышел, даже не оглянувшись.

Несколько долгих мгновений она просто лежала среди овечьих шкур; уж очень сильно было искушение пойти ему наперекор. Но мысль о том, что сэр Олдис и его люди застанут ее неодетой, заставила быстро вскочить. Платье не успело просохнуть, но Лиллиане пришлось натянуть его поверх рубашки, которая находилась в самом жалком состоянии. Вчера эту важную часть ее наряда без церемоний зашвырнули в дальний угол, и Лиллиану бросило в жар при воспоминании обо всем, что произошло потом.

Ни чулок, ни башмаков у Лиллианы не было — она потеряла их во время своего неудавшегося побега. Кое-как стянув платье обрывками шнурков, она попыталась хоть немного привести в порядок волосы, но, заслышав отдаленный стук копыт, бросила это занятие и поспешила вон из хижины.

Ее ослепили яркие лучи восходящего солнца. Земля была еще сырой и неприятно холодила босые ноги, но безоблачное небо сияло праздничной синевой. За пастбищами в переливах утреннего света грозно вздымался величественный Миддлинг-Стоун.

Корбетт разговаривал у сарая с небольшой группой своих людей. За исключением его самого и пожилого человека, осматривающего поврежденную ногу Кисмета, все были верхом. Сцена выглядела достаточно мирной, но как только в маленький двор въехал сэр Олдис в сопровождении восьми рыцарей, Лиллиана явственно ощутила приближение грозы.

— Я вижу, до вас дошла весть о благополучном возвращении леди Лиллианы, — начал Корбетт самым дружелюбным тоном. Такое дружелюбие бывает свойственно лишь тому, кто поистине не испытывает страха перед своим противником. В его словах не было угрозы, но, казалось, сама внушительность фигуры Корбетта и уверенности, с которой он держался, охладили пыл сэра Олдиса. Отряд из Оррика вдвое превосходил численностью свиту сэра Корбетта, но даже Лиллиане было ясно, что приближенные сэра Олдиса не рвутся скрестить мечи с более искушенными в воинском деле рыцарями.

Сэр Олдис сверкнул глазами на Корбетта, а затем метнул яростный взгляд в сторону девушки.

— И это, можно сказать, действительно благополучное возвращение? Леди Лиллиане не причинен… никакой ущерб? — спросил он с насмешкой.

Корбетт напрягся.

— Вы подвергаете сомнению честь этой благородной леди… сестры вашей собственной жены… прекрасной девушки, на которой я сегодня же намерен жениться? — На сей раз от его спокойных слов явно веяло опасностью.

Томительное мгновение двое мужчин в упор смотрели друг на друга.

— Под вопросом честь отнюдь не леди Лиллианы, — прервал молчание сэр Олдис.

— В таком случае, вероятно, моя?

Рыцари с обеих сторон пребывали в боевой готовности, и Лиллиана не сомневалась, что вот-вот завяжется бой. Пока она бежала к ним через двор, ей пришло в голову, что снова она подчиняется воле сэра Корбетта, но нельзя было допустить, чтобы из-за нее пролилась кровь.

— Остановитесь, сэр Олдис, прошу вас! — Она положила руку на уздечку его коня — такая маленькая и хрупкая в окружении могучих рыцарей. — Я цела и невредима, как вы сами можете видеть. И мое единственное желание — вернуться в дом отца.

Лиллиана знала, что сэр Корбетт не сводит с нее глаз, но не позволяла себе взглянуть в его сторону. Ее огромные янтарные глаза были прикованы к багровому лицу зятя. Сейчас требовалось одно: он должен оставить этот воинственный тон. Она понимала, что выглядит более чем неприлично — босая, с растрепанными волосами. Никогда прежде она не появлялась на людях в таком виде, и это обстоятельство не ускользнуло от внимания сэра Олдиса. Но, благодарение Богу, казалось, он вновь обдумал ситуацию и сменил в конце концов гнев на милость.

— Как пожелаете, Лиллиана. Но вашему жениху придется за многое держать ответ.

— У него захромала лошадь, — объяснила Лиллиана, бросая наконец взгляд на Корбетта.

К ее крайнему неудовольствию, тот чуть заметно улыбался, и Лиллиана с досады прикусила губу.

Она подыгрывала ему самым возмутительным образом, и Корбетт от души наслаждался этим! Ее до скрежета зубовного раздражало, что она вынуждена выступать в роли миротворца, когда самым большим ее желанием было увидеть как сэра Корбетта поставят на место. Тем не менее, если она не утихомирит сэра Олдиса, то не миновать кровопролития, а этого она не допустит.

— Нам еще повезло, что мы нашли здесь приют, — слабым голосом закончила Лиллиана.

Сэр Олдис в ответ лишь что-то невнятно пробурчал и жестом приказал одному из своих людей усадить девушку позади себя. Но когда они тронулись в путь, это была вполне мирная компания.

Полдень уже миновал, когда они наконец достигли Оррик-Касла. Унизительным было для Лиллианы такое возвращение: она сидела на лошади бочком, за спиной пожилого рыцаря; босые ноги каждому бросались в глаза, да еще эта грива всклокоченных каштановых волос. В полях было пусто, в деревнях тоже редко встречался прохожий. И только когда отряд вступил за стены замка, Лиллиана прочувствовала всю глубину своего позора. Все до последнего обитатели Оррика — ремесленники и слуги, вольные и крепостные — были одеты в свои лучшие наряды, готовясь повеселиться на пышной свадьбе дочерей старого лорда и поприсутствовать на церемонии представления нового лорда. И мало того, что ей пришлось пройти сквозь эту глазеющую толпу, — предстояло еще встретиться лицом к лицу с отцом и всеми высокородными гостями.

Гул приглушенных пересудов сопровождал процессию всадников, пока они продвигались через двор замка. Щеки Лиллианы горели лихорадочным румянцем, а в глазах блестели готовые пролиться слезы. Но она не станет плакать. Когда отряд подъехал ко входу в главную башню, она сидела, горделиво выпрямив спину и высоко подняв голову.

Отец не встречал ее у дверей, и Лиллиане оставалось только догадываться, насколько же сильно он разгневан. Зато Оделия была тут как тут, и выражение праведного негодования на ее лице больно ранило Лиллиану. Сестра и другие дамы отшатнулись с наигранным отвращением, когда рыцари с непокорной беглянкой остановились перед ними.

Лиллиана не знала, как поступить. Она уже была готова, не ожидая поддержки, соскочить с высокого боевого коня когда к ней протянулась мужская рука.

Перед ней почтительно стоял сэр Корбетт — само воплощение изысканных манер и галантности. От изумления у Лиллианы перехватило дух.

Да и все общество, затаив дыхание, ожидало, как она ответит на его жест.

Ах, как хотелось бы Лиллиане отвергнуть его помощь, отшвырнуть его руку, облить презрением этого наглеца вместе со всеми его придворными манерами. Но ей еще предстояло пройти длинный путь через злорадно-шушукающуюся толпу. Она не сомневалась, что все знают о ее неповиновении, и хотя в душе многие, весьма вероятно, не одобряли решение лорда Бартона, все были едины в убеждении, что дочь должна всегда повиноваться воле отца.

Должно быть, сэр Корбетт прочел на ее лице эти колебания, потому что он придвинулся ближе, так что его грудь коснулась ее босых ног.

— Если ты действительно хочешь быть здесь хозяйкой, ты должна пройти через испытание, которое они тебе устроили, — произнес он так тихо, чтобы только Лиллиана слышала его. — Прими мою руку, давай покажем им наше единство и сплоченность.

Она не хотела принимать его руки, не хотела вообще касаться его, или быть рядом… или показывать единство и сплоченность с ним. В долгие и утомительные часы, которые прошли в дороге, ее преследовали воспоминания о том, чем они занимались в убогой хижине пастуха. Как бы хотела она забыть о происшедшем или сделать вид, что все это ей просто приснилось, стоило лишь взглянуть на широкоплечего рыцаря, скачущего во главе отряда, как становилось ясно, что ночь в хижине была на самом деле. И ее снова охватывало странное волнение, оставляя в душе сплетение непостижимых чувств.

Сейчас, глядя вниз на его смуглое неулыбчивое лицо, Лиллиана хотела бы знать, что за мысли скрыты в глубине этих стальных серых глаз.

Она со вздохом расправила плечи, последний раз окинула взглядом ожидающую толпу и нерешительно протянула руку сэру Корбетту. Одно напряженное мгновение они не размыкали рук, как будто заключая перемирие и в то же время отчетливо осознавая ужасную враждебность… и непреодолимое влечение друг к другу.

Затем он непринужденным движением обхватил тонкую талию Лиллианы, а она наклонилась к нему, опираясь руками на его плечи. Корбетт не сразу опустил Лиллиану на землю. Наоборот, он, казалось, не спешил расстаться со своей ношей, пока у Лиллианы не заколотилось сердце. Поставив наконец девушку на землю, сэр Корбетт ловко подал ей руку, чтобы она могла опереться, и повел в парадную залу.

Убедившись, что лорда Бартона нет среди присутствующих, оба больше не удостаивали взглядом изумленное общество. Корбетт проводил Лиллиану прямо в ее комнату, всем своим видом предотвращая любые попытки помешать ему. Однако, дойдя до двери, он повернулся к ней и положил руки ей на плечи.

— Я сейчас же поговорю с твоим отцом, а ты готовься к свадьбе. — Он провел рукой по густым спутанным от ветра волосам Лиллианы. — Пусть это уже и не модно, но я хотел бы, чтобы ты носила волосы распущенными, Лилли.

Лиллиана испытывала слишком сложные чувства, чтобы найти нужный ответ. Он был ее врагом, но должен был стать ее мужем. Он был высокомерен и корыстолюбив но позаботился о том, чтобы никто не унизил ее при столь постыдных для нее обстоятельствах. Она ненавидела его, тем не менее они были любовниками.

От его тяжелых рук исходило тепло, но это прикосновение тревожило Лиллиану, и она поспешила укрыться в своей комнате. Она слышала, как Корбетт спускается по лестнице. Нет сомнения, он отправился к ее отцу, и сердце у Лиллианы ушло в пятки. Она терялась в догадках, что он собирается сказать старому лорду. И что сказала бы она?

Лиллиана прислонилась к двери, прижавшись лбом к твердой шероховатой поверхности. Тупая боль ломила виски. Еще никогда она не чувствовала себя такой усталой. Как будто из нее вынули душу, оставив лишь тело, застывшее в холодном оцепенении. Ее против воли сосватали, и против воли она провела ночь в постели с мужчиной. Теперь ей надо было готовиться к свадьбе, а она не чувствовала ничего. Ни гнева, ни отчаяния. Не было даже страха. Она оказалась игрушкой в чужих руках — и, по сути, так было всю жизнь, призналась себе Лиллиана. Пребывание в Бергрэмском аббатстве создало иллюзию, что она может не выходить замуж, пока сама не захочет, но теперь все стало на свои места. Отец позволил ей остаться в аббатстве, потому что это было ему на руку. Теперь же он пожелал выдать ее замуж за сэра Корбетта Колчестера.

Тихий стук в дверь вывел Лиллиану из задумчивости. Потом все совершалось очень быстро. Большую оловянную ванну наполнили водой с благовониями; тело и волосы девушки были до блеска вымыты в тончайшей пене лучших сортов мыла, а роскошное платье положено поперек кровати. Две служанки терпеливо распутали длинные влажные локоны, а потом расчесывали волосы щеткой перед ласковым огнем камина до тех пор, пока тугие завитки не начали отливать медью и золотом. После всех волнений минувшей долгой ночи, после грязи и дождя, она и мечтать не могла о большем наслаждении. Если бы еще забраться в постель, зарыться под одеяла и погрузиться в сон… она считала бы себя счастливой. Но это был день ее свадьбы. При всем желании она не могла об этом забыть.

Она сидела на небольшой, обитой бархатом скамье, одетая лишь в белоснежную рубашку. Сотканное из тончайших нитей полотно было мягким и легким, но Лиллиане казалось, что она ощущает каждое прикосновение рубашки к коже. Ее силы были на исходе, сердце билось часто и неровно. Когда одна из служанок подняла пышно расшитое синее шелковое платье, Лиллиана жестом остановила ее.

— Теперь вы обе можете уйти. С остальным я справлюсь сама.

Видя, что женщины мнутся на месте, не торопясь повиноваться, Лиллиана сердито повторила:

— Я сказала, вы можете идти. Что же вы?..

— Лорд Бартон… — виновато начала одна из служанок, — Лорд Бартон велел нам не оставлять вас одну, пока он не сообщит, что пора идти в часовню. — Она робко улыбнулась Лиллиане и снова поднесла ей платье.

Лиллиана больше не сопротивлялась, полностью предоставив себя заботам служанок. Стиснув зубы, она позволила им надеть на себя платье, туго зашнуровать его на талии. На бедра лег пояс искусной работы, из золотых и серебряных нитей; по обычаю на поясе не было никаких ключей. Этот пояс принадлежал ее матери, и Лиллиана ощутила приступ острой тоски по ней.

На ноги натянули пару шелковых чулок, закрепив их подвязками у коленей. Наряд довершали туфли без задников в тон платью. Лиллиана позволяла прислужницам наряжать ее, но сама казалась себе деревянной и бесчувственной.

И только когда старшая из женщин начала укладывать волосы Лиллианы, в невесте промелькнула искра интереса к тому, как она выглядит.

— Волосами я займусь сама, — заявила она и забрала у служанки гребни.

С мстительной улыбкой Лиллиана подняла волосы скрутила их на затылке в тяжелое кольцо и заправила по сеточку, сплетенную из тонких серебряных нитей. Мелки ячейки, образовавшие замысловатый узор, позволяли лишь догадываться о роскошном цвете волос Лиллианы.

Голову она покрыла вышитым платком, сколотым под подбородком. Завершала убранство небольшая квадратная фата. Убедившись, что волосы надежно укрыты, а сама она являет собой олицетворение женского благонравия, Лиллиана кивнула недоумевающим служанкам.

— Теперь я готова.

Лорд Бартон с тяжелым стоном рухнул в кресло. В ту же секунду Томас оказался рядом. Лорд Бартон коротко засмеялся, несмотря на мучившую его боль.

— Как это выходит, что ты — такой ссохшийся, скрюченный, да и годами старше меня — ухитряешься всюду поспевать? Тогда как я… — Лицо лорда исказилось страданием, и он приложил руку к желудку. — На вид я такой крепкий и бодрый, а сам чувствую, что день ото дня теряю силы.

Томас налил из кувшина в высокую кружку козьего молока и поднес ее к губам хозяина.

— Скажите спасибо, что ваш зять Олдис не знает об этой болезни, — сухо заметил он, наблюдая, как его господин медленно осушает кружку.

— Верно, — согласился лорд Бартон; жжение в боку начало понемногу ослабевать. — Он не стал бы сидеть сложа руки и беситься в душе, если бы не боялся меня — а пока он меня боится. Но с сегодняшнего вечера ему придется опасаться еще кое-кого.

Томас с озабоченным видом покачал старой седой головой.

— А я опасаюсь, что впереди у нас большие перемены. Колчестер, правящий Орриком, — пробормотал он с негодованием.

— Брось, Колчестер Колчестеру рознь. И ведь это не просто какой-то Колчестер. Молодой Корбетт не чета Хью. У него ум и сила их отца. А от семьи матери он унаследовал чувство справедливости. Хью всегда был склонен к необузданным поступкам, и ему ни до кого нет дела. Несмотря на свою хитрость, в душе он трус. На него нельзя полагаться.

— А на сэра Корбетта можно?

— Можно. Если бы я так не считал, то не вынашивал бы давних пор мысль о брачном союзе между нашими домами. Даже эта глупая междоусобица не сорвет моих планов.

Он порывисто встал с кресла, чуть поморщившись от боли.

— Разве он не рассказал мне правду о ночи с Лиллианой? Сказать в лицо мужчине, что ты был близок с его дочерью… для этого требуется немало мужества. Корбетт знает, что репутация Лиллианы и так уже пострадала из-за всей этой истории, и ему важно, чтобы о ней не судили ложно.

Томас искоса взглянул на хозяина.

— Он ей совсем не по душе. Вон, даже сбежать пыталась. Что же, станет она думать о нем лучше, раз он так ее опозорил?

Лорд Бартон убежденно отмел возражения старого товарища.

— Я и не ожидал, что Лилли легко согласится на этот брак. Но Корбетт ей под пару, и она научится ценить его супружеские достоинства. — Его лицо посерьезнело. — Я скоро поговорю с ней, Томас. Расскажу про мой недуг. Будущее Оррика зависит от ее благоразумия, и когда она это поймет, она примирится с Корбеттом. Моя Лилли не из тех, кто легкомысленно относится к своим обязанностям. Долг для нее — не пустой звук.

Едва ли леди Лиллиану, с нетерпением поджидавшую отца в своей комнате, сейчас занимали мысли о долге. Она дважды посылала к лорду Бартону, но до сих пор не получила ответа. Близился час начала церемонии, и Лиллиана опасалась, что отец вообще не намерен говорить с ней.

Она еще сама не знала точно, что ему скажет. Она знала лишь одно — нужно использовать последнюю возможность, чтобы убедить его отменить эту свадьбу. В глубине души она чувствовала, насколько безнадежной будет любая такая попытка. Кто впоследствии взял бы ее в жены после подобного бесчестия? Каждый раз, вспоминая о том, как смуглый рыцарь, лишил ее невинности, она в смятении заливалась краской. Но от этого в ней только крепло чувство праведного гнева.

И еще ведь сэр Корбетт дал ей понять, что, возможно в ней уже зародилась новая жизнь. Лиллиана боялась, что подобный довод только укрепил бы решимость отца довести до конца это безумное сватовство. Конечно, отец не станет рисковать своим будущим внуком ради того, что он считал ее глупым капризом.

Ей не пришлось долго размышлять о том, зачала она уже дитя или нет. В коридоре послышались медленные шаркающие шаги Томаса, затем в дверь негромко постучали. В ответ на приглашение войти старый слуга ласково улыбнулся Лиллиане и сочувственно произнес:

— Общество ждет, миледи. Все в сборе.

— А отец? Он сначала не повидается со мной? — воскликнула Лиллиана.

— Он будет сопровождать обеих дочерей к их будущим мужьям. — Томас виновато взглянул в ее полные страха глаза.

— Понимаю.

Она отвела взгляд. Итак, это свершится, с полной ясностью осознала Лиллиана и содрогнулась от отчаяния. Очевидно, сэр Корбетт поведал лорду Бартону о том, как обошелся с ней, и теперь отец не мог бы ничего изменить, даже если бы и хотел. И через несколько часов, когда она снова останется наедине с этим мужчиной, он будет вправе поступать с ней, как пожелает. От этой мысли у Лиллианы потемнело в глазах.

На минуту она почти пожалела, что в гневе устроила на голове столь сложное сооружение, когда он так ясно попросил ее распустить волосы. Ну и что, это модно, подбодрила себя Лиллиана. Тем не менее ей вдруг захотелось вытащить изящное зеркало, спрятанное в глубине сундука. Может быть, в самом деле ей больше идет, когда волосы свободно падают на плечи, или он просто пробует еще один способ заставить ее плясать под его дудку?

Вопрос так и остался без ответа. По пути в часовню Лиллиане понадобились все силы, чтобы подавить прилив отчаянного страха, который грозил заполонить ее. Она не хотела принадлежать Корбетту. Она не желала этого союза между Орриком и Колчестером.

Но больше всего ее ужасало то, что Корбетт получит право использовать непостижимую власть, которую он имел над ней, — и что она с радостной покорностью подчинится легкому прикосновению его рук.