Мой галантный враг

Глава 14

Приближалась зима. Неослабевающие резкие ветры выхолаживали долину, завывали в зубчатых стенах замка, захлестывая все уголки Оррика то ледяным дождем, то мокрым снегом.

Лиллиана с радостью предпочла бы снег. Она могла бы смириться и с обледенелыми дорожками, и с более крепким морозцем, если хотя бы деревни лежали в спокойствии и белизне под прекрасным одеялом из пушистого белого снега. Но жестокий холод, вцепившийся сейчас в Уиндермир-фолд, не оставлял даже такого утешения.

Жизнь в деревне почти замерла: и люди, и скот теснились в своих укрытиях в поисках тепла. Но в замке дела шли своим чередом, как в любое другое время года, разве что пламя в каминах горело жарче и слуги дольше сидели перед огнем. Ежедневные хлопоты — приготовление пищи, наведение чистоты и управление поместьем — требовали такого же внимания, как всегда.

Но жизнь Лиллианы неузнаваемо изменилась. Она твердо взяла хозяйство замка в свои руки. Не осталось ни одного слуги, который позволял бы себе отлынивать от работы: ее крутой нрав был уже всем известен. Суровый вид ее воинственного мужа тоже отбивал охоту бездельничать.

Заботы о маленькой Элизе отнимали у Лиллианы не слишком много времени: у девочки была кормилица, да еще за ней ухаживали Магда и Ферга. Поэтому малютка не доставляла Лиллиане ничего, кроме удовольствия, и она старалась пробыть в детской как можно дольше.

Зато мужчины, живущие в замке, бесконечно досаждали ей. Один сэр Рокк чего стоил, с его вечно хмурым выражением лица и пристальным взглядом. Никогда раньше она не чувствовала себя предметом столь острой неприязни, какую питал к ней он, и это постоянно отравляло ей те часы, которые она бывала вынуждена проводить в его присутствии.

Однако еще хуже обстояло дело с Уильямом. По ее просьбе ему было позволено остаться в Оррике, хотя Корбетт ясно дал понять, что пошел на это неохотно и только ради малютки Элизы. В результате Уильям постоянно торчал в парадной зале, вообще не давая проходу Лиллиане.

В эти холодные, морозные вечера он был очарователен как никогда. Он развлекал всех забавными историями, соблазнительными слухами и анекдотами, поражающими воображение, о лондонском придворном обществе. Долгими вечерами в освещенной факелами зале Лиллиана не раз вспоминала юношу, который некогда пленил ее воображение.

Но она также явственно ощущала, как копится гнев в душе Корбетта.

Днем ее супруг являл собой образец лорда, не знающего усталости. По его приказу плотники расчистили в амбарах площадки для упражнений, так чтобы он и его воины могли ежедневно и при любой погоде совершенствоваться в боевом искусстве. Он изучил все уголки и закоулки, которыми изобиловал старый замок, а затем на основании своих новых познаний построил чертежи, чтобы усовершенствовать систему обороны замка и сделать его более удобным для жизни. Он просмотрел расчетные документы лорда Бартона и, к великому возмущению Лиллианы, ее собственные хозяйственные книги. В конце концов он вполне постиг — до мельчайших подробностей — сложный механизм управления Орриком.

Куда бы он ни сунул нос, везде он производил те или иные перемены, что крайне раздражало Лиллиану. Но в одном он был тверд, как адамант: они никогда не должны спорить при свидетелях.

И в этом заключалась еще одна сложность. После того как утихала ее ярость, она не могла понять, как это у него получается: спокойно пренебрегать ее желаниями, а потом еще ожидать, что она придет к нему ночью по доброй воле. Одна только мысль о его безошибочной способности утихомирить ее поцелуями приводила ее в бешенство. Каждый раз она была преисполнена решимости оказать ему сопротивление и как-то внушить, что и с ее мнением необходимо считаться. И все же она неизменно уступала.

Он пользовался своими руками и губами столь же искусно, как и любым другим оружием, не оставляя ей сил для сопротивления и вынуждая склониться перед его волей. Он всегда выходил победителем, неизменно уверенным в себе, и все более твердо он ставил свою печать на Оррик. И на нее саму.

И только одно выводило его из себя. Она наблюдала это каждый вечер, когда все обитатели замка собирались на ужин.

По отношению к ней Корбетт был безупречно учтив и внимателен. Со своими людьми он всегда был готов переброситься шуткой или поддержать тост. Но стоило ей выказать хотя бы самую малость дружелюбия — или даже простой вежливости — к Уильяму, как Корбетт мгновенно приходил в раздражение. Дни проходили за днями, и Лиллиана уже не могла не замечать, как растет озлобление ее супруга. Она начала опасаться какой-нибудь вспышки, которая назревала тем более неотвратимо, чем больше затягивалось пребывание Уильяма в замке.

Когда выдался первый погожий день, она решила, что неплохо бы прокатиться верхом. Свежий воздух и быстрый галоп — вот все, что ей было нужно, чтобы разорвать гнетущее напряжение.

Наведавшись в конюшню, Лиллиана пренебрегла беспокойством конюха, который невразумительно бормотал, что ей не следует брать лошадь для дальних выездов. Она просто подвела Эйри к низкой скамье, которая давала возможность сесть в седло без посторонней помощи.

Но она не могла пренебречь ни сердитым видом Корбетта, стоявшего у подножия сторожевой башни, ни его резкими словами, когда он выхватил поводья у нее из рук.

— Куда это, во им всех святых, ты направляешься?

Хотя и ошеломленная его самоуправством, Лиллиана не замедлила ответить:

— Я собираюсь устроить для Эйри и для себя самой хорошую прогулку. Нам обеим необходимо вырваться из этого места, хотя бы на час.

— Тебе нельзя выезжать.

Она знала, что именно так он и скажет. Может быть, именно поэтому она и не подумала сообщать ему о своих планах. Но все равно она не могла сдержать изумленного возгласа, когда он, взяв лошадь под уздцы, развернул ее к повел назад, к конюшне.

— Что ты делаешь? Ах ты, грубое животное! Пусти меня! Пусти меня, кому сказано!

Лиллиана попыталась вырвать у него поводья. Когда это не удалось, она высвободила ноги из передней луки седла и спрыгнула на землю, после чего упрямо зашагала к воротам. Не прошла она и пяти шагов, как ее резко остановили.

— Перестань валять дурака, — бросил он.

— Это не я валяю дурака, — прошипела она не задумываясь. — Ты обращаешься со мной как с собакой, которую ты водишь на цепи. Но я не позволю, чтобы меня держали взаперти. Не позволю!

Лиллиана была в ярости. Все обиды минувших недель, которым она не дала вовремя прорваться, сейчас только подливали масла в огонь, когда она смотрела в лицо рассвирепевшего супруга. Он крепко держал ее за плечи, и она понимала, что никогда не сможет вырваться из этой мертвой хватки. Но на сей раз он не заставит ее замолчать. Она готова была выплеснуть все свое негодование прямо здесь, во дворе замка, где каждый мог бы видеть и слышать, что происходит между лордом и леди.

— Я не держу тебя взаперти, Лилли. Ты все преувеличиваешь, — сказал он более спокойным тоном.

— Ха! — фыркнула она. — Я не могу оставить Оррик для приятной прогулки. Ты проверяешь все, что я делаю, и вечно пытаешься что-то изменить в моих способах ведения хозяйства. Ты хмуришься и раздражаешься с утра до вечера. Меня с тем же успехом можно было бы посадить в подземелье за все, что…

— Сейчас не время к не место для такой вспышки, — перебил он, пытаясь как-то направить ее к главной башне.

Но Лиллиана стряхнула его руку и встала перед ним лицом к лицу.

— А какие время и место ты сочтешь подходящими? — издевательски спросила она. — Может быть, вечерком за ужином?

— Не строй из себя помешанную. — Потом он, как видно, передумал. — Послушай меня, Лилли. Я не хочу делать тебя несчастной. Мы можем поговорить об этом вечером, в уединении нашей комнаты. Тогда ты…

— Ты всегда так решаешь! Всегда! Но этого мало.

Корбетт усмехнулся.

— Ты должна быть рада, что с тобой так хорошо обращаются. Любой другой муж колотил бы тебя смертным боем за то, что ты не пускала его в замок. Любой другой муж выкинул бы этого младенца за ворота и не поглядел бы, какой там холод. А тебе все мало!

Лиллиана присмирела. В течение нескольких мгновений она обдумывала его слова, потому что понимала: спорить с ним она не может. Так чего же она от него хотела?

— Я хочу… — начала она тихим, прерывающимся голосом, но тут же замолчала.

Она хотела, чтобы Оррик был счастливым краем. Но у нее не было ни малейшего представления, как этого добиться. Она хотела, чтобы они ладили друг с другом; она хотела, чтобы он увидел ее совсем в другом свете.

Ее беспорядочные мысли не шли дальше. Она судорожно сглотнула, пристально посмотрела в его сердитые серые глаза, а потом резко повернулась и поспешила назад, к главной башне.

Лиллиана не спустилась к вечернему застолью. Она выпила бульон, который принесла ей Магда, и послушно сжевала ломтик сыра, но отказалась присоединиться к обществу. Вместо этого она отпустила кормилицу и принялась укачивать младенца. Нежно прижав к себе малышку, она села в деревянное кресло перед камином.

— Улыбнись, улыбнись, дружок, утром выйдем на бережок, — монотонно напевала Лиллиана колыбельную

Но в блуждающем взгляде малышки трудно было бы усмотреть дружескую улыбку — равно как и в пронзительном взгляде Корбетта, подумала Лиллиана.

При мысли о своем суровом муже она вздохнула. Она не знала, чего еще он хочет от нее. Было время, она думала, что знает. Он хотел получить Оррик, вот и все. Потом она сочла, что несомненное удовольствие, которое он находил в ее объятиях на супружеском ложе, станет основой их согласия. Но ей уже было этого недостаточно. Очевидно, этого было недостаточно и для него. Но чего же он хотел от нее?

Она наклонила голову, чтобы губами коснуться щечки Элизы. От девочки пахло молоком, мятой и младенцем, и это приносило странное успокоение. Когда тихо скрипнула дверь, она даже не взглянула в ту сторону, а только проговорила:

— Тебе незачем было возвращаться так скоро. Я могу еще посидеть с ней.

— И пренебречь своими обязанностями?

При этом тихом замечании Корбетта Лиллиана вздрогнула. Он стоял в проеме двери, словно не решаясь войти. Какая-то частичка души Лиллианы — глубоко запрятанная частичка — засветилась при его появлении. Он пришел, он искал ее, и это наполнило ее радостью. Но она призвала себя к осторожности: не стоит ожидать от этого слишком многого.

— Замок не пострадает, если я на этот раз не выйду к ужину. Магда позаботится, чтобы не было никаких упущений.

— Магда не может сидеть рядом со мной.

Лиллиана подозрительно уставилась на него, пытаясь истолковать смысл этих странных слов. Потом одарила его лукавым взглядом.

— Если ты опасаешься, что начнутся сплетни из-за нашей… нашей размолвки во дворе… ну что ж, мне уже не раз приходилось давать пищу для сплетен, так что я знаю, как бывает. Можешь мне поверить: ты выживешь.

К ее удивлению он не обратил внимания на ее саркастический тон. Он шагнул с порога в комнату и прикрыл за собой дверь. Он все еще молчал, и она с любопытством смотрела на него: она не могла понять его странного настроения.

Наконец он подошел ближе и встал перед ней, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

— Что, это какой-то новый метод, который ты выбрала, чтобы досаждать мне?

Лиллиана понимала, что он имеет в виду ее отсутствие за столом, но ей показалось забавным изобразить святую наивность.

— Как жестоко с твоей стороны — пожалеть несколько минут моего времени для этой маленькой сиротки, — провозгласила она тоном самой печальной укоризны.

— Черт побери, женщина! Я не это имел в виду. — Он бросил на нее возмущенный взгляд. — И ты сама прекрасно это понимаешь.

Ей стоило огромных усилий не расхохотаться, и она быстро потупилась, чтобы он не увидел ее лица. Конечно, ей придется прочитать сегодня перед сном побольше молитв во искупление греховного восторга, который она находила в том, чтобы дразнить его таким образом. К тому же он сам виноват, подбодрила она себя, вспоминая, как он помешал ей днем прокатиться на лошади.

— Ах, если ты сердишься не из-за тех минут, которые я провожу с Элизой, то из-за чего же? — настаивала она.

Корбетт еще больше помрачнел.

— Долго еще ты будешь уклоняться от участия в вечерних трапезах?

— Я вовсе не собираюсь злить тебя своим отсутствием, — ответила наконец Лиллиана более рассудительно. — Просто вышло так, что сегодня…

Она замолчала, еще раз подумав о том, каким несговорчивым он был сегодня.

— То есть, вышло так, что именно сегодня ты пожелала разозлить меня, — закончил он оборванную фразу.

То, что и тут он думал прежде всего о самом себе, оказалось последней каплей. Она быстро встала и уложила ребенка в деревянную колыбель. Потом аккуратно заправила мягкое шерстяное одеяльце вокруг девочки и медленно повернулась к Корбетту.

— Сегодня, — начала она, едва сдерживая бушующие в душе чувства, — сегодня я просто не могла ни минуты больше принимать участие в том фарсе, который мы называем нашим супружеством. — Она горько усмехнулась, а его брови изумленно поднялись. — Этот замок имеет длинную историю борьбы и раздоров. Но я никогда не ощущала это на себе так остро, как теперь. Даже тогда, когда наши семьи жестоко враждовали! И это все твоя вина!

— Моя вина! — взорвался он. — Моя вина? Да ведь с первого момента, когда я тебя увидел, от тебя были одни неприятности!

— Тогда уходи отсюда! — пронзительно закричала она.

В молчании, наступившем после этого, они долго молча смотрели друг на друга. Его глаза метали громы и молнии. Но ее зрение быстро затуманили непрошеные слезы, и она резко отвернулась. Как она хотела бы взять обратно эти опрометчивые слова! Но они были произнесены, и ничего тут нельзя было поделать. Да и не знала она, что следовало бы сказать вместо них.

— Ты не отделаешься от меня так легко, Лилли. И не важно, насколько сильно ты стремишься к тому, чтобы я убрался.

Комок подкатил к ее горлу, и она заломила руки.

— Я не… не это имела в виду, — сказала она тихим, ровным голосом.

Он не ответил, и она с опаской взглянула на него. Он не шевельнулся. Не сдвинулся ни на один дюйм. Он просто смотрел на нее, словно мучительно пытался понять, что же представляет собой эта женщина, на которой он женат.

— Я признаю, ты постоянно ставишь меня в тупик, Лиллиана. — Впервые казалось, что он перестал быть хозяином положения. — Что же ты действительно имеешь в виду? Должен ли я уйти — или я должен остаться?

Она не верила, что он действительно покинет Оррик, если она того потребует. Она была уверена, что он ни за что не пойдет на это. Вероятно, его вопрос относился к их браку. Но, о чем бы ни шла речь, ей было отрадно сознавать, что ему захотелось узнать правду об ее истинных чувствах.

Пока она с трудом подбирала слова, он провел рукой по волосам и устало вздохнул.

— Дашь ты мне, по крайней мере, честный ответ? Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.

— Я чувствую себя такой… такой одинокой, — тихо выговорила она.

— Одинокой? Господи помилуй, да ведь нас окружают люди — днем и ночью! И слуги, и вассалы… И незваные гости.

— Я говорю не об этом, — мягко перебила она, беспокойно расхаживая по тесной комнатушке. — Я ведь тоже чувствую напряжение последних недель. Но тем не менее — я одинока. Я не знаю… — Она горестно покачала головой. — Я не знаю, чего ты ждешь от меня.

Несколько мгновений он молчал.

— Но ты-то чего хочешь? Чтобы я ушел или чтобы я остался? — еще раз спросил он.

Его низкий рокочущий голос, казалось, задел в ней какую-то струну, и ее пронизала дрожь. Она знала ответ. И глупо было притворяться, что это не так.

— Я хочу, чтобы ты остался, — сказала она, настороженно наблюдая за ним; увидев, как быстро посветлело его лицо, она поспешила договорить. — Но мы не можем продолжать такую жизнь. Что-то должно измениться.

Корбетт медленно кивнул, не отрывая от нее задумчивого взгляда.

— Может быть… — он осекся, но потом улыбнулся, словно солнце вдруг вышло из-за туч. — Очень скоро мне придется уехать в Лондон. Ты не хотела бы оставить Оррик и отправиться со мной?

— Оставить Оррик? — Лиллиана была поражена.

— Рокк позаботится об обороне. Ферга — о малышке. Магда проследит, чтобы все занимались своим делом. Оррик переживет твое отсутствие, Лилли.

— В этом я не сомневаюсь, — согласилась она, и неуверенная улыбка тронула ее губы.

— А в чем сомневаешься? В искренности моего приглашения?

Лиллиана не ответила. Может быть, перемена места окажется для них благотворной; может быть, вдали от будничной рутины Оррика, без угнетающего присутствия Уильяма и Рокка они действительно уладят хотя бы часть своих недоразумений.

— Но почему так далеко? Почему в Лондон?

Он пожал плечами.

— У меня там есть дело. И потом, разве тебе не все равно, куда ехать, если мы будем вместе?

Лиллиана едва могла поверить своим ушам. Он хотел, чтобы она была вместе с ним! Это было невозможно вообразить, но тем не менее это было правдой. Ее янтарные глаза не отрывались от него, и она не стала медлить с ответом.

— Да. Я хотела бы поехать с тобой.

Корбетт радостно засмеялся. Он подошел к ней и ласково привлек ее к себе.

— Итак, миледи поедет в Лондон. Тебе, конечно, кажется, будто это увеселительная поездка, но могу поручиться: двор тебе быстро надоест.

— Я уверена, что мне там понравится, — возразила она, слегка оправившись от изумления. — Столько важных лордов и леди. Столько прекрасных вещей, которые можно увидеть.

— Мы не останемся там надолго, — предупредил он.

— Вот и хорошо, — она наконец улыбнулась ему. — Как я ни буду радоваться жизни в Лондоне, возвращение домой будет для меня еще большей радостью.

Он о чем-то задумался, а потом взглянул на нее и улыбнулся.

— И для меня тоже, — пробормотал он. — И для меня.