Мозаика жизни

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В Дженни все трепетало от радости. Она задрала вверх голову и смотрела на оранжево-розовое небо.

Счастье, певшее в ее душе, от которого под­гибались колени, пришло от чувства свободы.

Когда Дженни вернулась из больницы, она ощущала гнетущее давление. Ей предстояло при­нять решение. Кто отец ее ребенка? Необходи­мость выбора между двумя братьями Прентисами висела над ней тяжелым грузом.

Разговор с Чадом раскрыл Дженни истин­ный характер этого человека, и она укрепилась в своем решении. Нет никакой необходимости провести всю оставшуюся жизнь с неприятным ей мужчиной лишь потому, что он, может быть, отец ее ребенка. Дженни поняла, что с ней происходило все последние недели. Ее угнетала мысль, что надо выяснить, кто же отец ребенка. И потом сделать этого мужчину центром своего существования.

Завернув за угол гаража, Дженни пошла пря­мо к ряду высоких деревьев. Днем она убежала в лес, чтобы спрятаться от прошлого, которое нарисовал ей Чад, спрятаться от не очень сим­патичной особы, какой она выглядела в его рассказах. Сейчас она просто хотела насладить­ся прогулкой и чувством полной и непривыч­ной свободы.

— Дженни!

Она оглянулась и призывно помахала Люку рукой. В улыбке, обращенной к нему, не было ни капли вины. Она покончила с тревогой и сомнениями — что ей следует или не следует делать, что следует или не следует чувствовать, как следует или не следует поступать.

—С тобой все в порядке?

—Я не просто в порядке, — еще шире улыбнулась Дженни, — я великолепно себя чув­ствую.

—Ты знаешь, я не мог удержаться и подслу­шал, о чем вы говорили с Чадом.

—Хорошо, — кивнула Дженни, — тогда мне не надо все тебе повторять. — Она посмотрела на ряды высоких деревьев. — Чад сказал, что ты всюду искал меня. Прости, что заставила те­бя беспокоиться. Я знаю, ты весь день работал, но, как по-твоему, ты выдержишь короткую прогулку? До ручья и назад.

—Конечно, — он искушающе улыбнулся, — по-моему, это мне по силам.

—Я приняла решение, — сказала Дженни. — Я пришла к заключению, что имею право вести счастливую и полную жизнь. Имею право вы­брать свое будущее, основываясь на том, чего я хочу. Не зависеть от того, что сделала прежняя Дженни и кого она обидела. — Она радостно вздохнула. — У меня такое чувство, будто я за­ново родилась. — Она отвела глаза. — Наверно, тебе это кажется глупым…

—Вовсе нет!

—И хотя я не хочу позволять прошлому диктовать мое будущее, — она глубоко вздохнула, — мне все же надо знать о прежней жизни. Пора собрать все кусочки мозаики и разложить их на столе. Мне надо видеть полную картину… и неважно, как безобразно она может выгля­деть. Или, в крайнем случае, настолько полную, насколько ты можешь показать ее мне.

Журчание бурного ручья стало громче. Они почти подошли к нему. Дженни нырнула под низко нависшую ветку. Опершись о большой валун, она нагнулась и сняла туфли.

—Я понимаю, тебе это нелегко. Ведь нам придется говорить о моих отношениях с Чадом.

Даже в тусклом свете сумерек она заметила, как сверкнули его глаза.

—Я не верю, что Чад говорил правду, — продолжала она. — Он слишком увлечен, разыгрывая какую-то интригу. Ведь ты знал, что Чад будет мне лгать, правда? — Она рассе­янно бросила туфли к подножию камня и по­низила голос: — Почему ты все время подтал­кивал меня выслушать его мнение? Ты же знал, что он будет лгать. Ты знал, что он все запута­ет, чтобы исказить правду. И ты знал, что я это пойму. В конце концов.

Люк стоял, скрестив руки на груди.

—Я на это надеялся. — Он посмотрел на землю, потом на нее. — Как бы это звучало, как бы я выглядел, если бы попытался расска­зать тебе о брате…

—Понимаю, — тихо проговорила она, сде­лала пару шагов по мшистой земле и оберну­лась к Люку. — Надеюсь, ты не будешь возражать. Уже несколько дней я умираю, как хочу это сделать. — И она вошла в холодный ручей.

Ручей был мелкий, вода плескалась у лоды­жек.

—Вода великолепная. — Ей не удалось удер­жать смех, когда она перегородила поток.

Повернувшись лицом к мужу, она вскочила на маленький камень, восторженно втянула воз­дух и раскинула в стороны руки для равнове­сия. Люк стоял, прислонившись к валуну, качал головой и чуть кривил губы.

—Что такое? — спросила она.

—Как много в тебе… или, вернее, — он по­жал плечами, — прежняя Дженни живет в тебе. Мы провели здесь столько летних вечеров! Именно здесь. И твои лодыжки всегда были в воде.

—- Мы приходили сюда?

Он кивнул.

В лесу стояла тишина. Только пела вода, прыгая по камням и огибая песчаные насыпи по берегам ручья.

—Когда мы поженились, ты любил меня?

Люк уперся ладонями в камень позади себя. Наверно, хотел выиграть время. Дженни вдруг испугалась того, что он может сейчас сказать.

—В тот день, когда мы поженились, — на­чал он, — я так сильно любил тебя, что у меня просто не хватит слов описать это чувство. По­ка ты не стала моей женой, я даже не понимал, что был всего лишь половиной человека. Ты сделала меня целым человеком.

Мурашки забегали по коже у Дженни. Быть так сильно любимой — поистине мечта каждой женщины.

—Я любила тебя?

—Ты говорила, что любила.

Что-то, мелькнувшее в его взгляде, заставило ее спросить:

—Но я не так сильно любила тебя, как ты меня?

Обвинение Чада, что брат украл ее у него, эхом прозвучало у нее в ушах.

—Любовь, Дженни, нельзя измерить на ве­сах. Я был счастлив с тобой. И по-моему, ты была счастлива со мной.

Она подошла к берегу и ступила на мши­стую почву.

—Тогда что с нами случилось, Люк? Почему мы перестали спать в одной спальне? В одной постели?

У него заходили желваки. Взгляд застыл на верхушках деревьев. Он долго молчал и не смотрел на нее. Но Дженни решила дождаться ответа.

—Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне придется вернуться к началу. К самому на­чалу. Когда ты стала приезжать сюда с Чадом кататься на лыжах.

Опустившись на сухую, похожую на губку землю, Дженни скрестила ноги, показывая Лю­ку, что готова слушать хоть целую вечность.

—В первую зиму ты страстно желала заво­евать Чада, — тихо стал рассказывать Люк. Он покачал головой. — Но кроме тебя, этого же хотели еще несколько девушек из вашей компа­нии. — Он вздохнул и замялся. — Мне непри­ятно говорить такое о брате, но он играл вами, предпочитая то одну, то другую. Ты была явной фавориткой. Но это не мешало ему играть, как говорят, и на других полях.

—Ты шутишь. — Дженни почувствовала се­бя обиженной. — Ведь он говорил так, буд­то… — Она покачала головой. — Мне надо по­стоянно напоминать себе, кто он и на что спо­собен.

—Зимой перед окончанием колледжа ты по­ставила ему ультиматум.

—Молодец, — заметила она, а потом про­бормотала: — По-моему…

—Или он женится на тебе, — продолжал Люк, — или ты порвешь с ним. Чаду это не по­нравилось. Но он согласился. Папа был в во­сторге. За прошедшие несколько зим ты стала ему как дочь. Он нанял тебя управлять рестора­ном, полагая, что в июне ты навсегда пере­едешь в «Прентис-Маунтин». Он обещал летом обновить кухню и дать тебе все, что ты захо­чешь. И казалось, что ты очень довольна такой перспективой.

Он нервно провел рукой по подбородку. Дженни поняла, что рассказ переходит к худ­шим временам.

—Во время следующей весенней сессии Чад несколько раз приезжал домой без тебя. — Люк рассеянно оперся на валун. — Он начал поговаривать о путешествии. Жаловался, что между вами пробежала черная кошка, и намекал, что ему необходимо уехать. В конце концов Чад убедил папу взять заем. Чад называл это «мое наследство». А папа хотел одного — видеть Ча­да счастливым. Он заложил курорт. Чад закон­чил колледж и улетел в Европу. Через неделю появилась ты. Готовая приступить к работе. Го­товая выйти замуж за Чада и ничего не зная о его отъезде. О его предательстве. Сообщить тебе о поступке Чада, — Люк понизил голос почти до шепота, — сказать, что он уехал, а я поня­тия не имею, когда он вернется, — самое мучи­тельное дело, какое выпадало мне в жизни.

Дженни заметила, что он отвел взгляд.

—Ты плакала. Горько рыдала. — Он пода­вил вздох. — Не позволяла мне быть рядом. Ты не хотела, чтобы тебя утешали. А потом ты разозлилась. Ты честила брата и так и эдак. Обзывала его всякими словами. Некоторые из них даже заставили меня краснеть. — Он мор­гнул. Черные ясные глаза смотрели на Джен­ни. — Тогда я понял, что с тобой все будет хо­рошо. Ты пошла к папе. Спросила, можешь ли рассчитывать на обещанную работу. Папа очень хотел, чтобы ты осталась. Он не сомне­вался, что рано или поздно Чад вернется до­мой и вы поженитесь, как и планировалось.

—Но Чад не возвращался, — продолжила Дженни. — Ты говорил, что мы сошлись вскоре после отъезда Чада. Как твой отец отнесся к этому?

—Вначале это ему не понравилось. — Люк чуть пожал плечами. — Но ты поговорила с ним. Сказала, что любишь меня. Что из меня получится более надежный супруг. Ты также за­верила папу, что Чада не огорчит наш брак и что ты сама объяснишь ему все, когда он вер­нется. — Люк усмехнулся. — Папа сразу растаял. После этого он уже полностью поддер­живал нас.

—Что ты имеешь в виду под словом «растаял»? — Голос прозвучал резче, чем она бы хотела. — Я лгала ему?

—Нет, любимая, нет. — Люк оттолкнулся от камня, прошел по мшистой почве, разделявшей их, и опустился рядом с ней на колени. Потом взял ее руку в свою. — Совсем нет.

—А я действительно нравилась твоему отцу?

—Ты не просто нравилась ему, он любил те­бя как собственную дочь.

Плечи и руки расслабились. Дженни не по­нимала, почему отношения со свекром, которо­го она даже не помнила, представлялись ей та­кими важными.

—Но после отъезда Чада папа уже никогда не был таким, как прежде. — Люк переплел ее пальцы со своими.

Озабоченно насупившись, она ждала даль­нейших пояснений.

—Он стал одержим выплатой долга, — про­должал Люк. — Ему хотелось подготовить курорт к приезду Чада, чтобы тот, когда вернется, занял место партнера. Он хотел, чтобы его ма­ленький мальчик вернулся домой. Чтобы его младший сын работал вместе с нами. Чтобы Чад стал частью лыжного курорта Прентисов. — Люк не отводил глаз от ручья. — Но Чад не приехал.

В глазах Дженни промелькнула печаль.

—Мне так жаль твоего папу. Что ему при­шлось пережить! Сколько пришлось ждать! И смотреть на дорогу…

Люк грустно улыбнулся. Несколько минут они молчали.

—А ты не расскажешь, что с ним случи­лось? — первой заговорила Дженни.

—Он подхватил бронхит. В разгар зимы. На пике сезона. Мы были очень заняты. Упрямый старик не заботился о себе. Доктор прописал строгий постельный режим. Но он не послу­шался. Бронхит вскоре перешел в пневмонию. Доктор решил положить его в больницу. Но папа так ослаб, что не выдержал бы переез­да. — Люк подавил вздох. — В конце жизни он уже был настроен против Чада. Вроде бы наконец увидел сына таким, какой он на самом деле. Папа сказал, что оставляет курорт мне, потому что Чад уже получил свою долю наследства. — У Люка поникли плечи. — Папа понимал, что умирает, что не увидит, как его мечта становится реальностью. И это приводило его в ярость. Он хотел, чтобы сыновья ра­ботали вместе.

Дженни не знала, что сказать.

—А как мы? — спросила она с минуту спу­стя. — Я имею в виду, как мы справились со смертью твоего папы?

—Ну, мы чуть ли не разрывались на части, стараясь не прекращать работу курорта. Бада и Мэри нам просто Бог послал. Друзья бросили работу в лесу и пришли нам на помощь. И ска­зать правду, Дженни, мы с тобой словно скле­ились. Стали ближе. Я бы не выдержал этого испытания без тебя. Трудные дни мы пережили вместе.

У нее потеплело на сердце. Приятно узнать, что она помогала мужу, хотя ничего и не по­мнила. Она была рядом, когда он нуждался в ней. В данный момент это самое важное. Но чуть позже печаль снова вернулась.

—Если мы были так близки, что между на­ми произошло? — спросила она. — Наверняка возвращение Чада имеет к этому какое-то отно­шение. Но если все, что ты говорил о нашей близости, правда… — в недоумении она покача­ла головой, — как мы могли позволить ему вбить между нами клин? — Мелькнула ужасная мысль, она жадно втянула воздух. — Неужели я вышла за тебя замуж, лишь бы отомстить Ча­ду?

Люк решительно покачал головой и успоко­ил ее тревогу.

—Разлад между нами — полностью моя вина. — Он не решался взглянуть ей в лицо. — Ты пыталась поговорить со мной. Но я оказал­ся не способен открыто признаться в своих страхах и навязчивой идее. — Он снова нашел ее взгляд. Его переполняло чувство вины. — Для меня было так важно, чтобы ты видела му­жа сильным, умелым. Я хотел быть человеком, которым ты могла бы восхищаться. Мне было невыносимо представить, что ты увидишь мою слабость.

Дженни сжала его пальцы. Ей хотелось об­легчить его напряжение, уменьшить неловкость, какую он испытывал, открывая слабые стороны своей натуры.

—Ох уж эти мужчины, — с усмешкой ска­зала она. И обрадовалась, что он улыбнулся в ответ.

—Понимаешь, — продолжал он, — со дня нашей свадьбы я все время хранил секрет. Он мучил меня. Я слишком поспешно женился на тебе, — выпалил он. — Не дал тебе времени, нужного для того, чтобы освободиться от Чада. Справиться с обидой, которую он причинил те­бе. Я чуть ли не локтями проложил путь к тво­ему чувству и боялся, что ты еще связана в ду­ше с Чадом.

«Люк украл тебя у меня». Сердитое обвине­ние Чада гудело в голове, словно бой церковно­го колокола. И получалось, что Люк сам пове­рил в это. Но было и еще что-то. Она прочла это по огорченному выражению его лица. Он явно не решался высказать свои мысли вслух. Дженни выразила их вместо него:

—И моя амнезия сделала для тебя невоз­можным выяснить правду.

Он понурил голову. Но она успела заметить, как увлажнились его глаза. У Дженни заныло сердце. Как она хотела бы разуверить его! Но не могла. Сейчас, по крайней мере.

Ничего нет бесполезнее, чем погрузиться в сомнения. Дженни погладила его руку, чтобы привлечь внимание.

—Знаешь, когда я впервые после больницы приехала домой, ты сказал, чтобы я сосредото­чилась на себе и ребенке. По-моему, я так и сделала. Но только сегодня до меня дошло, что я была слишком поглощена своими ушибами и шишками. Чересчур занята своим прошлым. У меня даже не оставалось времени подумать, че­го я хочу от будущего. Или что будет лучше для моего ребенка. — Дженни посмотрела на свой живот, потом снова на мужа. — Я не сумею быть хорошей матерью, если проведу жизнь с мужчиной, которому не могу верить. Мне ну­жен человек, которого я люблю. Мужчина, ко­торый любит меня. Мужчина, который сделает меня счастливой.

«Хоть бы он правильно понял», — беззвучно молила Дженни.

—По-моему, для малыша важнее, если у не­го будет счастливое окружение, чем если он вырастет рядом с биологическим отцом, но недо­стойным человеком.

—Ты говоришь так, будто уже мысленно со­гласилась, что Чад отец ребенка, — спокойно заметил Люк, чуть сощурив черные глаза. — Чад лгун. Я знаю это. И ты тоже. Вероятно, это самая чудовищная ложь в его жизни.

—Но зачем ему это? — Дженни сдвинула брови.

—Ты сама сказала, зачем, — напомнил Люк. — Завоевать тебя — для него значит стать победителем в игре.

—Но быть связанным с женщиной, которую не любишь, — это не похоже на победу.

—Мне еще надо подумать, — пожал он пле­чами. Потом прикрыл глаза. — Анализы на от­цовство, о которых ты говорила Чаду, сложная штуковина? Они могут как-нибудь повредить малышу?

—Нет.

—Тогда, пожалуй, мы пойдем на это. — Он вздернул подбородок. — Я уверен, что я отец ребенка.

—Еще я сказала Чаду, что анализы не могут подтвердить, что я не имела с ним связи, — ти­хо проговорила она. — Ты сможешь жить с мыслью, что жена была неверна тебе? — Серд­це билось так сильно, будто хотело выскочить наружу. — Не отвечай сейчас. — Она прижала пальцы к губам Люка. Потом встала и отряхну­ла землю с джинсов, надеясь, что небрежность движения замаскирует охватившую ее панику. — Не сейчас. Нам обоим нужно время, чтобы по­думать. Кроме того, уже кусается мошкара. По­ра домой.

Полночь. Час. Час двадцать пять. Два часа.

Дженни следила, как часовая стрелка совер­шает медленный ход по светящемуся цифербла­ту будильника. Наконец в десять минут третьего она бросила это занятие и отвернулась.

Включив свет, Дженни отбросила одеяло и села на кровати. Ночной ветерок шевелил што­ры и наполнял комнату ароматами лета. Слад­ковато пахла жимолость. Сильно и остро — сосны.

Как только она закрывала глаза, всякий раз видела огорченное лицо Люка. Сможет ли он провести жизнь с неверной женой?

Дженни чуть покусывала нижнюю губу. Ког­да эта беда оставит их? — размышляла она. Как они решат эту проблему? Смогут ли жить с во­просами, на которые нет ответа?

Бархатистый ковер мягко касался голых ступ­ней, когда она подходила к окну. Лунный свет придавал горам и деревьям неземное сияние. Ей будет легче, даже если она не вспомнит свое прошлое. Люк в другой лодке. И для него нет гладкого пути.

Тихий стук в дверь спальни заставил ее рез­ко повернуться.

—Дженни?

Тело напряглось при звуке его голоса.

—Ты не спишь?

—Нет, — ответила она. — Входи.

Он закрыл за собой дверь. Дженни устави­лась на хлопчатобумажную футболку и шорты из джерси. Одежда не скрывала сильные мыш­цы мужского тела. Жаркая волна желания гро­зила вновь затопить все ее существо. Затвердев­шие соски уперлись в шелковую ткань ночной сорочки.

Она поспешно прикрыла руками грудь. Джен­ни хотела этого мужчину. Хотела с самого нача­ла. Но физическое влечение, которое они испы­тывали друг к другу, не могло пересилить и по­бедить сомнение и боль, шедшие из прошло­го.

Но ты любишь его.

Да, и у ее любви хватит сил, чтобы разо­браться со всем. А вот Люку предстоит жить, мучаясь от неизвестности. Это ему придется всегда подавлять воспоминание о том, что жена когда-то любила его брата и даже собиралась выйти за него замуж.

Волосы у мужа взъерошены. Он тоже воро­чался без сна час за часом, как и она. И еще она увидела в его глазах затравленное выражение. Ей захотелось сказать ему: «Уходи, оставь меня одну. Я не вынесу, если ты отвергнешь меня».

—Я сидел на ступеньках, — начал Люк. — Не мог заснуть. Потом увидел, что у тебя за­жегся свет.

Она кивнула.

—Я не хочу, чтобы ты сдавала анализы на отцовство.

Дженни неуверенно моргнула. Наверно, она не расслышала. Меньше всего она ждала, что он заговорит об отцовстве.

—Меня не беспокоит, кто отец ребенка, — продолжал он. — Меня беспокоит… — Он по­молчал. — Я отец ребенка. Ты и я, мы вместе его вырастим. — Он долго молчал. — Я люблю тебя, Дженни. Я и думать не могу о том, чтобы жить без тебя.

Он в самом деле так считает? Говорит такие замечательные слова? Или он и его слова толь­ко ее фантазия? Сейчас она проснется — и все исчезнет…

Дженни сжала перед собой руки, боясь заго­ворить, боясь шелохнуться.

—Ты спрашивала, смогу ли я жить с мыс­лью, что ты снова была с Чадом, — между тем произнес Люк. — Ты удивительная жена, Джен­ни. Любящая, заботливая. Если бы ты изменила мне, ты была бы так же огорчена этим, как и я. — Он судорожно втянул воздух. — Я сделал ошибку, что не делился с тобой моими дурац­кими страхами. Я сделал ошибку, отдалившись от тебя. Мне не стоило возводить из своих со­мнений барьер, разделяющий нас. Сможешь ли ты простить меня, любимая? Сможешь ли раз­решить мне любить тебя? Сможешь ли ты по­зволить мне любить нашего малыша?

—Почему ты так уверен, что у нас будет сын? — дрожащим голосом спросила она.

Она сказала «у нас»? Это не ускользнуло от Люка. В два шага он приблизился к ней и за­ключил в сильные, теплые и надежные объятия. Жар его губ обжигал шею.

—Если у нас будет дочь, я куплю ей первую куклу, — шептал Люк ей в ухо.

Счастливая улыбка играла на губах Дженни.

—А если она захочет пожарную машину? — промурлыкала она.

В ответ из самой глубины его груди вырва­лось нежное рычание. Он подхватил Дженни на руки и понес к кровати.

—Тогда я куплю ей и пожарную машину, и куклу, — прошептал он, укладывая Дженни на постель и придавливая своим телом. Губы оставляли огненный след на ее подбородке, ла­дони взяли в плен груди.

Она не успевала дышать. Губы хрипло и жадно прошептали его имя. Она широко рас­крыла глаза, услышав его стон.

Он целовал ее долго, страстно и в то же вре­мя нежно.

Она проскользила ступнями по крепким мышцам его икр, подняла бедра в молчаливом приглашении. Он воспринял ее страстный зов. Колено медленно раздвинуло ее ноги…

Когда боль, словно от молниеносного удара ножа, пронзила ее, под веками закрытых глаз вспыхнули искры. Боль сразу же прошла. В го­лове со скоростью света проносились какие-то образы, картины разных этапов ее жизни. Она вспомнила все свои переживания. Радость, горе, одиночество, успех, страх, ненависть, любовь. Каждое переживание оживало перед ней. Одно за одним.

И вот возникла картина происшедшего на Саймоновой вершине. Там, где с ней случилось несчастье. Пустынное и опасное место, куда ее заманили.

Она ощутила поцелуй. Но не Люка, а Чада. Грубые, причинявшие боль мужские руки на ее теле. Руки не Люка, а Чада. На нее смотрели глаза не Люка, а Чада.

—Нет! — Протест вырвался из горла как придушенный стон. Она щипалась и царапа­лась, брыкалась и дралась, пока не освободи­лась.

Он произнес ее имя. Надо вырваться. Бе­жать! Уйти! Она почувствовала на спине руки и упала. Покатилась, ударяясь о камни, по склону Саймоновой вершины.

—Люк! — закричала она, из глаз брызнули ослепляющие слезы. Она вспомнила, о чем по­думала перед потерей сознания. Она подумала о любимом муже.

—Я здесь. — Люк обхватил ее. — Я здесь.

Она услышала голос мужа. Она не на Сай­моновой вершине. Колени ослабли, дрожали. Она моргнула, поняв, что стоит в дверях спаль­ни в объятиях Люка. Мгновение назад она ви­дела лишь голые камни и скользкий сланец. Теперь она разглядела прочную деревянную дверь спальни. Почувствовала мягкий ковер под ногами и сильные руки Люка на талии.

—О Боже, — прошептала она. Ледяной пот выступил на коже.

—Что, любимая? — Нежная забота, страх, недоумение слышались в его голосе. — Что слу­чилось?

—Вспомнила. — Сильная дрожь сотрясла ее тело. — Я все вспомнила.

Несколько часов спустя, прижавшись друг к другу, они сидели на кровати. Теплое тело Лю­ка защищало ее от жутких воспоминаний того дня. От воспоминаний об ужасных неделях, предшествовавших тому дню. Они перебрали все подробности. И не один раз. Люк терпеливо слушал. А Дженни снова и снова повторяла рассказ о пережитом.

—Может, он не толкнул меня, — в который раз говорила Дженни. — Не думаю, что Чад хо­тел моей смерти.

—Он собирался только припугнуть тебя. — Подавленный гнев в словах Люка переплетался с печалью. — Вызвать у тебя страх.

—Да, — чуть слышно согласилась Дженни. — Это его манера. — Она не оправдывала Чада, просто констатировала факт. — Это началось с того дня, как я встретила его. Я имею в виду — в колледже. Я была такая наивная. Ничего не знала о мужчинах. Я думала, Чад ведет себя… как полагается. Таким и должен быть насто­ящий мужчина. Я думала, между мужчинами и женщинами всегда такие отношения.

—Он силой принуждал тебя к… — Люк сжал кулаки.

—Нет, — быстро успокоила его Дженни. — Нет, такого не было. Во всяком случае, пока мы встречались в колледже. — Она помолча­ла. — Отношения получились сложные. — Джен­ни вздохнула от отвращения. — Кого я обма­нываю? Я была дурой. Пока мы встречались, Чад довольно часто водил меня за нос. Он за­пугивал меня, демонстрируя, что у него есть другие девушки. Даже уходил от меня несколь­ко раз. Как ты выразился, «играл на других по­лях».

Она повернулась в объятиях Люка и поло­жила ладонь на его голую грудь.

—Ты должен понять. Я не имела представ­ления, что такое любовь. Я видела лишь мелкие интрижки, которые он плел в колледже. Про­клятье! Он развлекался со всеми моими подру­гами. — Она покачала головой. — С моей со­седкой по общежитию. Она мечтала встречаться с Чадом. И считала вполне нормальным охо­титься за ним. — Голос упал до шепота. — Чад принял ее предложение. А для меня — унизи­тельное переживание. Но он всегда возвращался ко мне.

Люк молчал. Дженни почувствовала, как у нее от стыда вспыхнуло лицо, когда она задума­лась над собственными словами.

—Какая идиотка! Правда? Жуткая идиотка! Но так получалось лишь потому, что я не по­нимала главного — любовь у Чада кажущаяся, поверхностная, какая-то торговля, а не любовь. — Она взглянула на него сквозь опущенные рес­ницы. — Я не знала, что такое истинная лю­бовь, пока ты не показал мне.

Мышцы Люка расслабились. Он крепче об­нял ее. Она прижалась щекой к его груди.

—Ты открыл мне, какой бывает заботливая и дающая счастье любовь, — продолжала она. — Только с тобой я узнала, что постель — это по­трясающее переживание, когда даешь и получа­ешь. Это самое прекрасное в отношениях между мужчиной и женщиной. А вовсе не пугающие свидания, какие всегда устраивал Чад. Надо мной постоянно висела угроза. Если я не уступ­лю, за дверью спальни ждет другая девушка, ко­торая с большой охотой удовлетворит его. Секс с Чадом был ужасный. Ужасный. Прости, Люк, — подняв голову, пробормотала она. — Тебе не надо бы этого слушать. Но я благодарна тебе, что ты дал мне выговориться.

—Все нормально, — успокоил он ее. — Ес­ли бы я услышал, что у вас с Чадом был вели­колепный секс, наверно, мне не удалось бы быть таким спокойным и уверенным.

—Люк?

—Гммм?

—Я уже говорила, что боролась с Чадом на Саймоновой вершине. — Чтобы успокоиться, Джен­ни пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. — Что, когда я упала, я убегала от него…

Он замер в ожидании продолжения.

—Я уверена, что он хотел… — Она не реша­лась закончить фразу. — Что он собирался… — С трудом сглотнув, она замолчала.

—Изнасиловать тебя? — договорил Люк, когда стало ясно, что Дженни просто не в со­стоянии произнести это слово.

—Да, — прошептала она. — Я верю в это. У него создалось какое-то искаженное представле­ние, будто, если он заставит меня сблизиться с ним, я вернусь к нему. Или что-то в таком ро­де. Все недели перед тем, как Чад заманил ме­ня на Саймонову вершину, он постоянно давил и давил на меня, подталкивая к связи. — Джен­ни заправила за ухо прядь волос. — В тот день он сказал, что у тебя есть для меня новость, ка­сающаяся наших планов строительства дома. И мол, ты хочешь там со мной встретиться. Мне никогда не приходило в голову, что он может так лгать.

Несколько минут они тихо сидели, прижав­шись друг к другу.

—Он не только на тебя давил, — наконец заговорил Люк. — Он все те недели спорил со мной, требуя, чтобы я подписал бумагу, что по­ловина курорта его. Он использовал все, что только мог придумать. Но я понимал — нужно, чтобы Чад показал себя. Мне нужно было уви­деть, что «Прентис-Маунтин» что-то для него значит. Хоть какие-то доказательства, что ку­рорт для него не просто недвижимость, которую легко продать. Я не мог подписать бумагу даже на маленький процент собственности. Ведь люди, живущие в курортных поселках, целиком зависят от того, как поставлено дело. А Чад не слиш­ком надежный партнер.

—Так вот что имел в виду доктор, — по­молчав, пробормотала Дженни.

—Доктор?

—Да, — кивнула она. — Доктор сказал, что каждый, кто хоть отдаленно связан с лыжным курортом, после возвращения Чада живет в тре­вожном ожидании. Он, должно быть, имел в виду, что служащие боятся Чада. Они думают, если ты возьмешь его в партнеры, они могут потерять работу. Ведь там, где Чад, всегда хаос и разруха.

—Люди в Олеме могут не беспокоиться. Это брату надо беспокоиться. Я разгадал его план. От меня он ничего не добился и тогда принял­ся за тебя.

Дженни кивнула.

—Но все же я не понимаю, чего он надеял­ся добиться от меня?

—Половины курорта, конечно, — пояснил Люк. — Если бы ему удалось нас разлучить и заставить тебя выйти замуж за него, ему в руки попала бы твоя доля, полученная при разводе.

—Довольно невероятная идея. Тебе не ка­жется?

—Для любого много работающего человека, конечно, невероятная. Но трудно даже предста­вить, что может придумать Чад. — И Люк до­бавил: — Чад всегда был занят только собой. По-моему, он просто не способен увидеть, что его план не работает.

—Почему Чад рискнул объявить твоего ре­бенка своим? Ведь он знал, что я не спала с ним и обязательно скажу об этом тебе.

—Чад ничего не говорил о ребенке, пока не выяснилось, что после ушиба головы у тебя ам­незия. — Смех Люка звучал совсем не весе­ло. — Тут он моментально решил воспользо­ваться ситуацией.

—Я не могу оставаться в «Прентис-Маун-тин», — вздохнув, твердо заявила Дженни. — Ес­ли он будет жить здесь — не могу.

—Не беспокойся, — заверил ее Люк. — Он уедет. Завтра.

Дженни выпрямилась и посмотрела на мужа.

—А как же твое обещание, данное отцу? А обещание, данное Чаду, что у тебя всегда будет для него работа? А мечта твоего отца, что вы с Чадом будете работать вместе на… — У нее пе­рехватило горло, и она замолчала.

—Традиция Прентисов? — проговорил он. — Я просто вбил это тебе в голову. Поэто­му ты не пришла ко мне, когда Чад начал пре­следовать тебя? Правильно?

—Я думала, для тебя важно, чтобы Чад был здесь, — немного помедлив, ответила она. — Я знала, как искренне ты хотел выполнить мечту отца.

—Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за это? Ведь я заставил тебя пройти через такие испытания!

—Тут нечего прощать. — Она покачала го­ловой и провела рукой по его груди. — Я люб­лю тебя.

—И я люблю тебя, — словно эхо, повторил он. — Так люблю, что словами не могу вы­разить. Похоже, для меня наступило лучшее время, начинает сбываться моя мечта.

Она удивленно вскинула брови.

—Отец потратил всю жизнь, добиваясь ис­полнения собственной мечты: все Прентисы ра­ботают вместе, — продолжал Люк. — Ждал ее плодов. Но оказалось, что слишком много сил действует против него. В любом случае я не мо­гу нести за это ответственность. У Чада тоже было заветное желание поколесить по Европе. И пять лет он прожигал свое наследство, пока не осталось ни цента. За это я тоже не могу не­сти ответственность. — Люк нежно погладил Дженни по волосам. — У меня своя жизнь. Раз­ве не так? Для человека неестественно пытаться осуществить чужую мечту. Я должен жить своей собственной. Моя мечта — превратить «Прентис-Маунтин» в самый лучший курорт. Моя мечта — жить здесь. С тобой. С нашим ребен­ком.

—У меня тоже есть мечта, — кивнула Джен­ни.

—Скажи мне, — улыбнулся Люк.

—Я хочу, чтобы у нас был совершенный брак.

—Это очень высокая планка, — ухмыльнул­ся он.

—Я не имею в виду, что мы никогда не бу­дем спорить, — уточнила она. — Это было бы глупое желание. Особенно учитывая, что я так люблю распоряжаться. Но я хочу, чтобы мы со­хранили способность разговаривать. Обо всем. Я хочу, чтобы ты всегда мог прийти ко мне и рассказать о своих неприятностях, если они у тебя появятся. И я не хочу, чтобы ты когда-ни­будь снова уходил из нашей спальни. Какие бы ни были причины.

—Согласен. — Он подтянул ее ближе к се­бе. — И я хочу, чтобы ты сказала мне, если кто-то начнет преследовать тебя или угрожать.

—Ох, — возразила она, — если Чад уедет, этого больше не повторится.

—Кто знает, ты красивая женщина.

Она уютно прижалась к его груди.

—Мне хорошо, — вздохнула Дженни. — Уверена, что мы все равно в конце концов остались бы вместе. Даже если бы я не вспо­мнила свое прошлое.