Мозаика жизни

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поморгав, Дженни открыла глаза и сон­но вздохнула. Комнату наполнял мягкий, мато­вый свет сумерек. Она проспала весь день. Мышцы немного ныли, но голова стала ясной.

Она села, отбросила с лица спутанные воло­сы. Дверь заскрипела, и в комнату заглянул Люк.

— Я не хотел будить тебя. — Он виновато пожал плечами. — Хотел только посмотреть…

—Я уже проснулась. — Удивительное со­впадение! Всего за секунду до появления Люка Дженни проснулась с непонятным чув­ством смутного ожидания. Наверное, между ними существует какая-то психическая связь? Что-то вроде шестого чувства, предупредившего о его приближении? — Неужели я так долго спала?

И снова его сокрушительная улыбка послала электрический заряд. Та самая улыбка, которая смягчала резкие черты Люка и делала его лицо красивым.

—Но ведь ты и собиралась отдыхать. — В тусклом свете, лившемся из окон, его темно-карие, почти черные глаза стали мягкими и теплыми.

У Дженни кровь словно побежала быстрее по жилам. Она хотела этого мужчину. В самом прямом, физиологическом смысле. Она смути­лась.

—Ну и видик у меня, должно быть, — в растерянности пробормотала она, отворачиваясь и пальцами пытаясь пригладить волосы.

—Ты красивая…

Слова прозвучали так тихо, что Дженни за­сомневалась, действительно ли они были произ­несены. Она не знала, что сказать, как себя ве­сти. Наступило долгое молчание, и Дженни боя­лась, что в такой тишине он слышит громовые удары ее сердца.

—Как твоя головная боль? — Люк наконец сделал несколько шагов к кровати.

—Прошла. По правде говоря, я чувствую се­бя совсем неплохо.

—Рад слышать.

От этого бархатного баритона мурашки побе­жали по позвоночнику. Люк стоял так близко, что она уловила его запах: смесь хвойного оде­колона, мыла и чистой кожи после только что принятого душа. Влажные темные волосы по­блескивали в розовом свете заката.

Дженни включила лампу возле кровати. Она отчаянно старалась не замечать соблазна, исхо­дившего от Люка. Но искусственный свет ниче­го не изменил. Ее неудержимо влекло к этому мужчине.

—Ты проголодалась?

Какой будничный вопрос! Неужели он не чувствует наэлектризованность в ставшей вдруг маленькой спальне? А может, это попытка спра­виться с рискованной ситуацией? И она после­довала его примеру:

—Умираю от голода!

—Мэри поджарила цыплят и приготовила целую миску картофельного салата. — Люк рас­сеянно провел ладонью по груди. — Да, и еще печеные бобы и оладьи. И не забыла про ли­монный пирог с безе, который обещала.

Дженни скорее почувствовала, чем увидела, широкую улыбку Люка, когда он перечислял блюда обеденного меню. Ее взгляд застыл на его руке, которая поглаживала широкую грудь. Она не смогла удержаться и мысленно предста­вила свое ощущение, если ее пальцы коснутся его напряженных мышц. Она не сомневалась — грудь у него горячая и крепкая.

Моргнув, Дженни сообразила, что Люк, словно ожидая чего-то, смотрит на нее. Похо­же, он задал вопрос и ждет ответа.

—Ммм, прости, — пробормотала она, чув­ствуя, как загорелись щеки.

—По-моему, ты еще не совсем просну­лась, — засмеялся он.

—По-моему, тоже. — Она охотно ухватилась за это невинное оправдание.

—Я спрашивал, хочешь ли ты, чтобы я при­нес поднос сюда? Или ты спустишься вниз?

—Я пойду к столу. — Она подвинулась к краю постели. Но потом остановилась, вспо­мнив, что Люк упоминал о Мэри. — Она еще здесь? Я имею в виду Мэри.

—Она должна приготовить обед Баду, — по­качал головой Люк. Потом мягко добавил: — Мэри жалела, что ей не удалось поговорить с тобой.

Какое облегчение! Ей не придется испыты­вать еще одно новое переживание. О чем гово­рить с людьми, которые знают о тебе больше, чем ты сама?

—Все будет хорошо. — Люк словно понял ее состояние. — Будем принимать новое каж­дый день по одной порции.

Дженни улыбнулась. Он использовал множественное число: «мы». И вроде бы она уже не одна.

—Я не имела в виду, что меня смущает встреча с Мэри. Только… — Она не договорила, угадав по его лицу, что он все понимает. Про­сто она, Дженни, еще не совсем готова принять мир целиком.

—Внизу Чад. — Темные глаза будто предо­стерегали ее. — Весь день он говорил лишь о тебе — хочет убедиться сам, что с тобой все в порядке. Надеюсь, он не слишком утомит тебя.

Судя по всему, после стычки, которая про­изошла у мужа с Чадом в полдень, Люк решил не выпускать ситуацию из-под контроля.

Муж. Когда Дженни думала о себе как о за­мужней женщине, у нее появлялось странное чувство. Глубоко, по-настоящему обдумать его у нее не было времени.

—Не хочу тебе лгать. — Она чуть вздернула одно плечо. — У меня есть небольшое опасе­ние.

—Для этого нет оснований. — Улыбка ис­чезла. Лицо приняло жесткое выражение. — Можешь мне доверять.

Такая страстная защита заставила ее замол­чать и задуматься. На душе стало легче, тревога, мучившая ее, растаяла.

—Я доверяю тебе, Люк, — выпрямив спину и не улыбаясь, сказала она.

Лишь мгновение он смотрел ей в глаза, по­том отвел взгляд и засунул руки в карманы.

—Я хотела бы умыться. Через несколько минут спущусь к вам. Хорошо?

Люк молча кивнул и вышел из комнаты.

В ванной Дженни взяла с полки чистое по­лотенце, намочила его, протерла лицо. Потом почистила зубы, причесалась. Наконец она по­смотрела в зеркало. Собственное отражение оставалось таким же чужим, как и четыре дня назад, когда она только пришла в сознание.

Дженни Прентис — незнакомое ей существо. И такое же чужое, как Люк и Чад, как Мэри и ее муж Бад. Чтобы познакомиться с женщиной, которая смотрела на нее из зеркала, нужна ин­формация. Это Дженни понимала.

Она расправила плечи и повернулась к две­ри. Пора встретиться с двумя мужчинами. У них есть факты, в которых она отчаянно нужда­лась.

Жареные цыплята были нежные и сочные. Дженни и не догадывалась, насколько прого­лодалась, пока не положила в рот первый ку­сок.

—Великолепно!

—Мэри хорошая повариха, — кивнул Люк.

—Ты тоже, Дженни, — заметил Чад. — Ты всегда любила возиться на кухне.

Дженни смущенно улыбнулась деверю. Ка­кие же блюда она обычно готовила? Экзотичес­кие вроде итальянской пасты Альфредо или ис­панской паэльи на сковородке с овощами и шафраном? Или, может, простые? Сосиски, бо­бы, гамбургеры и картофель фри?

—Хлеб домашней выпечки — твое фирмен­ное блюдо, — подсказал Люк, набирая на вилку холодный картофельный салат.

—Мы всегда знали, когда ты была не в духе. Правда, Люк? — засмеялся Чад. — Ты шла в кухню и, по локоть в муке, колошматила вяз­кую массу. Ты называла это «месить тесто». — Он улыбнулся. — Но мы-то с Люком знали, что ты просто вымещала свою злость, вообра­жая, что под твоими кулаками кто-то из нас.

Ага! Она выплескивала свою агрессивность, когда месила тесто? Интересно… — подумала Дженни.

—И позволь сказать тебе, — Чад снова за­смеялся, — что последнюю пару месяцев ты ча­ще занималась именно этим…

Резкий взгляд Люка — и фраза превратилась в непонятное бормотание, похожее на шипение кипящей воды, выплеснувшейся на раскален­ную плиту.

—Я тебя предупреждал, — Люк поморщил­ся, — сегодня вечером мы ведем легкий разго­вор.

Чад с минуту сидел молча, словно не зная, как реагировать на внезапный взрыв раздраже­ния Люка. Потом повернулся к невестке, и в его глазах зажглись озорные огоньки. Он чем-то напомнил Дженни нашкодившего ребенка.

—Я не собирался ворошить прошлое, — по­яснил он ей и, не отводя от нее взгляда, обратился к брату: — Может быть, она хочет знать, что здесь происходило…

—Хватит!

Сталь в голосе Люка заставила Чада замол­чать. Мурашки пробежали по коже Дженни.

—Я хотел бы напомнить тебе… — продол­жал Люк, угрюмо глядя на Чада.

—Последнее слово всегда за Большим Бра­том, — резко перебил его Чад. — Это, может быть, и справедливо, Люк, когда дело касается нашего курорта. Но не в личных вопросах! И я не желаю, чтобы мне диктовали, как я должен вести себя в семье.

Дженни осторожно положила вилку. Вопре­ки ожиданиям, вечер слишком быстро принял дурной оборот. Стены будто сомкнулись вокруг них. Что имел в виду Чад, когда сказал, что за Люком последнее слово, если дело касается ку­рорта? Разве «Прентис-Маунтин» не семейное владение и бизнес ведет не вся семья? Но эта мысль мелькнула и исчезла. Враждебность меж­ду братьями затмила все остальное.

—Я всего лишь напомнил тебе, — спокойно произнес Люк, но видно было, что он еле сдер­живал гнев, — о предупреждении доктора Пор­тера. Дженни нужно отдохнуть и набраться сил.

—Ей нужно, — подчеркнул Чад, — узнать правду. И чем раньше она ее узнает, тем лучше для каждого.

Люк вытер рот полотняной салфеткой.

—Я не собираюсь с тобой пререкаться. Се­годня. Если хочешь повыяснять отношения, буду счастлив, братишка, выполнить твое жела­ние. Завтра. Высоко в горах, где мы будем одни. Но я не желаю впутывать в это Дженни. Не те­перь, когда все для нее ново и странно.

Несколько минут все молчали.

Дженни чувствовала себя зрителем пьесы, которую Люк и Чад словно разыгрывали перед ней на сцене. Будто какой-то таинственный писатель состряпал историю, ее историю, а она лишь наблюдала за происходившим.

Мысль о том, что именно она вбила клин между братьями, вызывала в ней отвращение. Необходимо знать правду! Что происходило в доме до несчастного случая, когда она упала с горы? И неважно, в каком ужасном свете она предстанет при этом. Она не собирается и даль­ше быть причиной ссор между Люком и Ча­дом.

Дженни взяла стакан с холодным чаем и сделала глоток. Мелькнула горькая мысль, что борьба только начинается и не видно выхода. В особенности теперь, когда она и ее ребенок словно с завязанными глазами стоят между братьями.

Люк и Чад постарались далее вести вежли­вый разговор, обсуждая работу по прокладке лыжных трасс. Дженни пыталась внимательно их слушать, но постоянная мысль о ребенке вызывала вопросы, на которые необходимо бы­ло получить ответы. И немедленно.

Был ли ее малыш зачат в браке? Или это плод тайной связи?

Полная тишина, повисшая над столом, вер­нула ее к реальности. Моргая, она переводила взгляд с Люка на Чада и снова на Люка. Оба, очевидно, заметили, что Дженни далеко уне­слась от них, погрузившись в свои мысли. На лице мужа она прочла ласковое понимание, а от взгляда деверя ей стало неуютно.

—А сейчас пирог и кофе. — Люк постарался сгладить неловкость момента, встав и начав со­бирать тарелки.

Дженни поднялась, но Люк похлопал ее по руке.

—Сиди спокойно. Через минуту я вернусь.

Он вышел из комнаты, унося грязную посу­ду. Дженни смотрела на Чада, который и не шелохнулся, чтобы помочь убрать со стола.

—Хочу тебя предупредить, не верь тому, что брату вздумается рассказывать обо мне, — на­клонившись к ней, начал Чад, как только Люк вышел.

—Он не говорил о тебе ни единого слова. — Она чуть вздернула голову.

—О, он еще наговорит! Уверен. — Чад ле­ниво откинулся на спинку стула. — В том, что касается меня, у Люка твердое мнение. — Он стал похож на обиженного щенка. У Дженни даже возникло впечатление, что ему хочется, чтобы она пожалела его. — Всегда помни, — продолжал он, — что каждое его слово вызвано ревностью.

От такого откровенного намека она залилась краской.

—Я поставил тебя в неловкое положение? — усмехнулся он.

—Боюсь, Чад, — Дженни вздернула подбо­родок, — что единственный человек, который ставит меня в неловкое положение, — это… я сама.

—Ты всегда отвечала за свои поступки, — заметил он, взял стакан, но не донес его до рта. — Но не позволяй себе слишком волно­ваться из-за… своего положения. Впрочем, у Люка тоже есть секреты.

—А ты не думаешь, — она, сощурившись, уставилась на деверя, — что Люк собирается рассказать мне обо всех секретах?

— Рассказать? — Чад усмехнулся еще раз.

Перед мысленным взором Дженни возникло лицо мужа. Когда они разговаривали в спальне, он казался ей таким искренним, таким забот­ливым. Она даже сказала, что доверяет ему. А теперь выяснилось, что у него тоже могут быть от нее секреты.

—А я, — Чад катал во рту кубик льда из чая, — отвечу на любой твой вопрос и скажу только правду. Ты можешь доверять мне, Джен­ни.

Ее обдало холодом, точно от арктического ветра. Застыла кровь. То же самое меньше часа назад говорил Люк. Остается лишь выбрать, кому из них она может доверять. А если и тот и другой лгут ей?

—Не так уж давно, — Чад помедлил ровно столько, сколько понадобилось, чтобы чувствен­но пососать кубик льда во рту, — ты полностью доверялась мне.

Сексуальное значение его слов не вызывало сомнений. Неужели ее и вправду влекло к Ча­ду? Неужели они водили Люка за нос? От этой мысли, что она участвовала в этой игре, у Джен­ни свело судорогой желудок. Ее передернуло, когда Чад громко захрустел кубиком льда.

—Спрашивай у меня, — нежно убеждал ее он, — обо всем, о чем хочешь знать. И я скажу тебе правду. Настоящую правду.

Внезапно ее всю затрясло. Страх, притаив­шийся где-то в глубине души, словно вырвался наружу. Нет, она не боялась Чада. Она боялась того, что он может ей сказать.

Ей казалось, что она уже готова. Что она может храбро встретиться с Люком и Чадом. Какая ошибка! Она совершенно не готова. Она даже близко не подошла к такому состоянию, чтобы отделить факты от выдумок, правду от лжи. А ведь еще придется иметь дело и с сек­ретами Люка!..

От ледяной паники, охватившей ее, она вся сжалась. Надо бежать! В какой-то безопасный уголок. Но куда?

—Пожалуйста, извинись за меня перед Лю­ком, — прерывающимся шепотом попросила она, отодвинула стул и встала.

* * *

Люк принес поднос, нагруженный чашками, десертными тарелками, кофейником с только что приготовленным кофе и лимонным пирогом Мэри.

Тело его превратилось в натянутую тетиву, когда он увидел, что брат сидит за столом один.

—Где Дженни?

Чад ответил своей обычной самодовольной ухмылкой, вызвавшей адскую вспышку гнева у брата.

—По-моему, ей не до десерта, — пояснил Чад.

—Что ты ей сказал?! — Чашки зазвенели, когда Люк со всего маху опустил поднос на стол. Он скрипнул зубами, увидев на лице Чада хорошо отрепетированное выражение безмятеж­ности и невинности.

—Я ничего не сказал, — парировал тот. — Ничего, что могло бы огорчить ее.

—Проклятье! Я же просил тебя оставить ее в покое! Дай человеку несколько дней, чтобы она пришла в себя. — Понимая, что не в нату­ре брата кому-нибудь что-то давать, Люк пока­чал головой и пробормотал: — И в кого только ты такой уродился?

Вопрос предполагал и ответ: потому что Чад — эгоистичный подонок. Именно так ему хотелось назвать брата. Но Люк заставил себя сдержаться. В который раз он сдерживался, не­навидя себя за это.

—Я только предложил ответить на любой ее вопрос. — Безмятежное выражение на лице Ча­да сменилось обиженным.

—Кофе попьешь без меня! — В Люке нарас­тало раздражение. Он составил все принесен­ное, кроме кофейника и одной чашки, на стол. Потом отрезал кусок пирога, положил на тарел­ку и добавил к чашке. После этого поднял под­нос и направился к двери.

—Куда ты?

—Наверх!

—Но… Дженни просила передать извинение. Она не хочет никакого пирога.

Подавленный гнев рвался наружу. Люк глу­боко вздохнул и сосчитал до трех.

—Чад, пирог всего лишь предлог. — Ему казалось нелепым объяснять очевидное. — Я хочу проверить, все ли с ней в порядке. Я уже говорил тебе, что по дороге сюда у нее была истерика.

—О, сейчас ничего похожего! — Чад пома­хал рукой в воздухе. — Она в полном поряд­ке.

—И все же я хочу увидеть это сам. — Люк шагнул к двери.

—Постой. А как же я?

—Ты? — Люк опять остановился, вопроси­тельно и нетерпеливо вскинув бровь.

—Ты забрал весь кофе. — Чад потянулся к тарелке с пирогом. — Как я могу без кофе на­слаждаться пирогом Мэри?

Рев отчаяния рвался из горла старшего бра­та. Он с трудом сдержал его.

— В кухне есть кофе! — И Люк быстро вы­шел из комнаты, пока не сказал или не сде­лал чего-нибудь такого, о чем потом будет жа­леть.

Он злился на себя даже больше, чем на Ча­да. Что он за человек, если не любит родного брата?

Маневрируя на лестнице с подносом, Люк размышлял о своей семье. Чад — он и есть Чад. Больше нечего сказать. И нечего об этом ду­мать! Все и так ясно.

Он отбросил мысли о брате и остановился у дверей Дженни. Сердце болезненно сжалось. Это была их спальня. Но прошло уже несколь­ко недель с тех пор, как они вместе спали в ней. Черт возьми, если бы только ему не при­шлось признаваться ей! Как бы он хотел, что­бы амнезия помогла исправить отношения между ними. Но так поступать нельзя. Он дол­жен рассказать ей правду. Если этого не сдела­ет он, то уж Чад непременно постарается, что­бы Дженни узнала о плачевном состоянии их брака — до того несчастного случая. Лучше пусть она услышит плохие новости от самого Люка.

Нехорошее предчувствие возникло у него, когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь.