Муж

Глава 15. Гармония

Мы возвращаемся в наше бунгало, принимаем душ, каждый по отдельности. Я выхожу, Алекс по пояс раздет, на бёдрах свободно болтаются джинсы с низкой талией, так что его пресс полностью подвергнут обзору… и мне сразу становится душно.

Он встаёт, подходит со своей голубой шёлковой лентой из белой коробки, завязывает мне глаза и осторожно укладывает. Я ничего не вижу, только слышу, как падают на пол подушки и покрывало — муж расчищает территорию прежде, чем заняться мною по полной программе. Предвкушаю какой-нибудь жёсткий секс вроде БДСМ в наказание за проступок, но помню, что Алекс не терпит насилие, а потому расслабляюсь, совершенно не переживая о своей целостности, что физической, что духовной.

Почти сразу я привыкаю к полному мраку и тишине, поэтому вздрагиваю, когда моё ухо обжигает внезапный шёпот:

— Лежи так и не двигайся. Жди меня, сколько потребуется, хорошо?

— Хорошо, — повинуюсь и получаю лёгкий, почти невесомый поцелуй в лоб.

Времени проходит целая вечность, прежде чем повторяется такой же точно невинный поцелуй. Я не ощущаю прикосновений, но чувствую, как сползают бретели шёлковой рубашки с моих плеч, невесомо прикасаются пальцы и ведут неотрывную линию по внутренней стороне рук, стягивая их ниже, обнажив одним этим движением и грудь.

Я не могу видеть его взгляд, эмоции, которые он испытывает, раздевая меня, но могу воображать. И в моём воображении он смотрит на мою грудь…

Моё дыхание учащается: то, что я чувствую невероятно — это глубокая, яркая эротика.

Снова касание, теперь на талии по бокам, и вновь неотрывная линия по внешней стороне бёдер, затем ног, до самых больших пальцев, в конце нежный штрих по ступням, от которого, мои ноги резко сгибаются в коленях, но их тут же ухватывают за голени, фиксируя в прежней позиции.

От полнейшей слепоты, дезориентации и ожидания всё моё тело — одна до предела чувствительная, как никогда отзывчивая к любому прикосновению, натянутая тончайшая струна. И я уже догадываюсь, что очень скоро из меня станут извлекать звуки, составлять из них музыку, и улыбаюсь…

Поцелуи на моих ступнях, пальцах ног, щиколотках, икрах… в этот момент мне кажется, что это самая сексуальная ласка на свете, самая возбуждающая, тревожная.

Через мгновение спокойное дыхание у моего уха:

— Мы будем играть в игру. Загадывай мои действия, я стану угадывать. Не признавайся сразу, угадал или нет, скажешь потом. Хорошо?

— Ладно.

— Загадывай.

Я ничего не загадываю, потому что не знаю, с чего начать. Алекс долго медлит, и, наконец, я ощущаю вначале его дыхание, а потом и губы на своём плече.

И сразу мысленно приказываю: «Проведи линию до запястья губами, обожаю эти твои линии!»

Но он прижимает их к моей шее — не угадал.

Затем более частое дыхание прямо у моих губ…

«Замри, дыши вместе со мной!»

Его губы едва трогают мои, настолько невесомо, что я даже не уверена до конца, было ли это касанием. Мы долго дышим тёплым влажным воздухом, одним на двоих, будто играем в мяч, забирая себе и вновь возвращая другому. По моим мышцам медленно растекается тепло и… я начинаю дрожать.

«Поцелуй, мне страшно!» — прошу.

Сразу же за этой мыслью, и ни секундой позже, его губы прижимаются к моим и пьют, как пил бы жаждущий из единственного источника в пустыне. Затем отрываются и, спустя мгновение, вновь соскальзывают на шею и дальше вниз.

«О да, таааак! Ниже. Ниже, к животу, ещё ниже, нижняя часть живота, остановись здесь. Целуй… О, Боже!»

Его умелый рот безумствует чуть ниже моего пупка, лаская языком, целуя…

«Давай к бёдрам! … с внутренней стороны, не с внешней… Да, здесь… Укуси! Сильнее! … Ааа… Боже… Целуй. Ещё! Ещё!»

«Давай к груди, пора уже…»

Но он снова ошибается: я ощущаю лёгкое тёплое дуновение в том самом нежном моём месте, которое, вероятно, интересует его больше всего. Мои пальцы вжимаются в простыню, спина выгибается, все мышцы напряжены:

«…я готова! Причём уже давно, чего уж там… снимай штаны!»

Слышу, как молнию на его ширинке резко рванули, и этот звук едва не доводит меня до оргазма. Шелест упавших на пол джинсов, мгновение и матрас кровати вновь прогибается под здоровым мужским весом.

Fleurie — Sirens (Audio)

Тёплое дыхание и горячий влажный язык на моей груди, нежность и дерзость, ладони, сжимающие мою талию, линии по всему телу, касания пальцев, поглаживания, поцелуи, язык, лихорадочно пробующий всё на вкус.

«Мне нужны твои ласки там… сделай, как ты умеешь, только ты!»

Я чувствую обжигающее, жадное дыхание у своих распахнутых ног, его горячие ладони поддерживают мои бёдра, иногда поглаживая, сжимая, вдавливая в свои широкие плечи. Он знает, что делать. Делал уже тысячу раз и как…

Я рыдаю, не в силах совладать с эмоциями: мой муж угадывает практически всё. Плавлюсь от его ласк и плачу одновременно — пик эмоций, чувственность оголённая, как провода высоковольтной линии.

Наконец, я слышу свой долгий высокий стон первого наслаждения… и сразу покинута, брошена, забыта. Словно тисками меня сжимают сожаления об утрате, тоска, непомерная жажда вернуть эту энергию, эти губы и руки обратно, мне нужна его близость во всех её смыслах… На пике эмоций я рыдаю. Беззвучно, но от этого не менее бурно.

Чувствую сладкий вкус его губ на своих губах — они жадные, нетерпеливые, требующие. Ещё более сладок его язык…

— Ты угадал почти всё! — выдыхаю ему в губы.

Алекс стягивает с меня повязку и, прикрыв глаза, слизывает своим горячим языком с моих щёк слёзы:

— Я не угадывал.

И целует. Целует без остановки всё, что видит и до чего может дотянуться, то есть, абсолютно всё, и шёпотом признаётся:

— Я наслаждался твоим телом. Брал только то, что нужно мне, чего требует моя природа.

Я не могу остановить слёзы — эмоции переполняют: наши потребности совпадают как уникальный замок и единственный к нему ключ!

— Это и есть гармония, Лера, — снова шепчет, и я уже чувствую, как мы соединяемся, как его горячая шёлковая плоть заполняет меня, давая мне то, чего я так жажду, проникает легко, но не оставляет ни миллиметра свободным. Наши тела созданы друг для друга, наши интимные органы — уникальная пара, наш секс безупречен.

Алекс неотрывно смотрит мне в глаза, забирая с собой в свой мир, его красивое лицо искажается, он тихо стонет во время первого толчка, его веки тяжелеют, но карий взгляд цепко держит мой, не отпускает. Я понимаю, он возбуждается сильнее, глядя на меня. И я не знаю, что в эту секунду изображает моё лицо, но быть с ним невыносимо сладко. Моё тело уже глубоко зависимо, и в это самое мгновение получает дозу наркотика высочайшего качества. Вероятно, именно наркотический кайф и написан на моём лице, потому что Алекс, совершая свои первые гибкие движения, вновь шепчет:

— Гармония, Лера… Теперь ты видишь её? Чувствуешь?

Утром мы улетаем частным рейсом домой, и по дороге из аэропорта, уже сидя в машине, я всё же решаюсь спросить:

— Расскажи, что ты натворил с Мерседес в шестнадцать лет?

Алекс бросает вопросительный взгляд, но в нём нет раздражения:

— Она что-то тебе говорила?

— Не она, Ян.

— Не ожидал от него такой болтливости, — вздыхает.

— Расскажешь?

— Да, хотя ненавижу подобные разговоры и вообще эту тему. Расскажу по двум причинам: во-первых, ты имеешь право знать мою версию, а во-вторых, если не расскажу, ты напридумываешь себе с три короба!

— Не правда, я всегда опираюсь только на факты! Рассказывай.

Signals — Júníus Meyvant

— Ну, в общем, причина произошедшего стара, как мир, — начинает, выруливая на шоссе, — это деньги. Большие. Видишь ли, Лера, группа горнодобывающих компаний и ювелирные предприятия в Сербии и Бельгии, которые сейчас так браво возглавляет Ян, были основаны моим отцом и его другом Генрихом. Несмотря на тесную дружбу, финансовый интерес они разделили чётко и юридически: тридцать процентов Генриху за идею и семьдесят моему отцу за капитал. Таким образом, уже в десять лет вопрос моей женитьбы на Мерседес был решённым, причём случиться это должно было одновременно с наступлением моего совершеннолетия. К мысли этой меня приучали заблаговременно и весьма настойчиво. К тому моменту, когда речь зашла о детях, мне уже исполнилось пятнадцать. Тот год был, мягко говоря, непростым для меня, и так случилось, что одна неосторожная беседа о нашем неизбежном с Мерседес потомстве, которое уже с нетерпением ждали, привела к тому, что я взбунтовался. Конечно, в пятнадцать лет меня совершенно не трогал глубокий финансовый смысл происходящего, а фактически планировался семейный раздел моей доли, которую я должен был уже вот-вот унаследовать. Опасность для них заключалась в том, что к восемнадцати годам я мог поумнеть, это раз, мог встретить девушку и влюбиться, это два, мог нарваться на какого-нибудь умника, который вразумил бы меня и объяснил, о каких деньгах вообще речь, и чем грозит мне этот брак, особенно, если у Мерседес родится ребёнок. Страх упустить состояние был так велик, что они фактически уложили Мерседес в мою постель. Тут всё просто: мне шестнадцать, половое созревание в самом разгаре, гормоны бушуют вовсю, а мозгов не так и много, и вдруг я посреди ночи обнаруживаю рядом с собой красивую, зрелую девушку в чём мать родила. Я уже умалчиваю об особенностях мужской физиологии в этом пикантном возрасте, но у той ситуации исхода в принципе не могло быть иного, кроме как того, который имел место. Это стало происходить регулярно, и родители Мерседес не просто знали, они поощряли, строго следя за нюансами, догадаешься сама какими. Меня напрягал не сам факт нашего свободного подросткового секса под молчаливое одобрение родителей, но то, что мы каждый день засыпали и просыпались вместе. На что это похоже? Правильно, на брак. В шестнадцать лет мне казалось, что ничего страшнее этого нет, хотя причины, по которым они так старались меня женить, уже тогда были вполне очевидны, просто не казались такими уж важными. Защитить меня было некому, поэтому я стал размышлять, как выкрутиться самому. Не придумал ничего лучше, как прикинуться дурачком, а мне это было не впервой. Я стал безобразничать и этим убил сразу двух зайцев: отвадил Мерседес, уже намертво застрявшую в моей постели, и напугал её родителей, под опекой которых находился, а значит, они отвечали за моё безнравственное поведение. Больше всего они испугались того, что я могу наделать побочных детей, попытались меня вразумить, а я, сообразив, что тема работает, прикинулся невменяемым и совсем пошёл в разнос. В конце концов, им стало жаль свою дочь, которая уже вовсю билась в истериках, и они меня выдворили на два месяца раньше срока. В следующем году я уже считался достаточно взрослым, к счастью, и не поехал к ним совсем. Правда, с деньгами меня всё равно обставили, сыграв на подростковой жажде развлечений ещё более блестящую партию, нежели по своему первоначальному плану. Первые деньги я получил за полгода до фактического возникновения моего права на них, и, таким образом, сам же попался на крючок. А в день своего совершеннолетия подписал документы, согласно которым отказался от своей семидесятипроцентной доли в предприятии в пользу Генриха, в обмен на три процента наличности. Это оказалась вполне приличная сумма, хотя и безбожно меньшая в сравнении с тем капиталом, от которого я отказался. Как я потрачу эти деньги, никого не волновало. Слава Богу, мне хватило ума позаботиться о себе самостоятельно — я сразу отложил деньги на университетское образование, хотя с профессией в тот момент ещё даже не определился. На оставшиеся деньги уехал путешествовать, так как учебный год уже был упущен. В тот год я объездил почти весь мир и понял, кем хочу быть, к чему буду стремиться. А Мерседес — эгоистичная капризная девочка, которая привыкла получать всё, что захочет, и никогда не слышать слова «нет». Мой отказ стал для неё чем-то вроде краеугольного камня, и она решила, в итоге, любыми путями добиться своего, невзирая на мои протесты и заверения в полнейшем отсутствии перспектив в этом направлении. Короче говоря, в этой истории она далеко не жертва, какой хочет казаться, и одного внимательного взгляда на неё достаточно, чтобы это понять.

Это правда: несмотря на душещипательную историю, поведанную мне Яном, сколько бы я ни смотрела на Мерседес, жертву в ней не видела. Более самоуверенного и высокомерного взгляда я даже и не встречала ещё.

— Это правда, что она застала тебя со своей подружкой?

— Да, правда. И это действительно то, о чём я до сих пор жалею, хотя вышло всё случайно, не намеренно.

Положив тёплую руку мне на бедро, Алекс добавляет:

— Лера, этой семьи давно нет в моей жизни, и поверь, я был бы очень огорчён, если бы вдруг она снова появилась.

— А что за трагедия случилась с тобой в пятнадцать лет? Расскажешь?

Алекс резко меняется в лице. В машине темно, но мне кажется, цвет его кожи становится серым.

— Расскажу. Когда-нибудь. Но не сейчас, — глухо отвечает и подруливает к дому, на ходу открывая пультом двери гаража.