Муж в наказание

19. Утро добрым не бывает

— Что она имела в виду? — вторит Каплан, со скоростью торнадо сократив расстояние между нами. Для своих лет он очень шустрый, но, видимо, только тогда, когда вблизи него запахло жареным. — О чём она, я тебя спрашиваю?! — брызжа слюной, он дёргает Софию за руку.

— Ай! Больно же! — корчится она, строя из себя жертву насилия.

София понимает, что её загнали в угол. Она смотрит на старейшину испуганными глазами, кожа её лица и шеи покрываются красными пятнами, но ей нечего ответить ему.

— Ты ещё не знаешь, что такое настоящая боль! — Каплан замахивается на Софию, та зажмуривается, втягивает голову в шею, но рука Каплана зависает в воздухе в считанных сантиметрах от лица двушки. Эмир удержал её, не позволив ему влепить заслуженную пощёчину Софии.

— Если хочешь поквитаться с ней, то делай это не при свидетелях, — произносит Эмир сквозь зубы, взглядом обводя столпившихся на крыльце родственников и прислуг, — а лучше предоставь это Назару. Он сам разберётся, какого наказания заслуживает его жена и заслуживает ли вообще.

Каплан взбешён. Глаза его стали углями адского пламени. Он находит взглядом Назара, который стоит с обескураженным видом на том же крыльце. В его руку вцепилась мертвой хваткой Мария, она удерживает его, чтобы он не бросился в нашу сторону.

Стоит только догадываться, всё ли услышал Назар, а если услышал, то насколько правильно он всё понял.

Меня это уже не волнует. Я умываю руки. Пусть разбираются без моего участия.

Приподнимаюсь с газона и пока к моей персоне обращено меньше всего внимания, вбегаю на крыльцо, проталкиваюсь сквозь толпу и несусь по ступенькам в свою комнату.

Яростно шарахаю кулаком по двери, пинаю её ногами, когда убеждаюсь, что она заперта. Выдохшись, я без сил, скатываюсь по ней вниз и заваливаюсь на пол.

Не представляю, что мне дальше делать. Как находиться в одном помещение с этим омерзительным человеком… Как уживаться с растущим во мне желанием отомстить ему, когда он уснёт.

С улицы доносятся непрекращающиеся голоса Эмира и Каплана, разбавленные криками Марии и Гюнь. Они разговаривают на повышенных тонах, смысла этого разговора мне не удаётся понять, как бы я ни пыталась. Лишь иногда в этом разговоре я различаю своё имя. Затем их диалог продолжается уже в доме.

Притянув колени к груди, я накрываю уши ладонями. Мне неприятно даже слышать своё имя, произнесённое ими.

Спустя какое-то время голоса сбавляют свою мощь, а потом и вовсе стихают. В доме воцаряется долгожданная тишина и спокойствие, словно кто-то услышал мои молитвы и пустил в дом закись азота, усыпив всех.

Правда, через пару минут становятся слышны мягкие шаги, приближающиеся в мою сторону.

— Ты здесь? А я тебя ищу по всему дому, — как ни в чём не бывало произносит Эмир, присаживаясь возле меня на корточки.

По его виду и не скажешь, что какой-то час назад он был похож на монстра, а никак не на человека, нашедшего свою жёнушку после долгих поисков.

Он спокоен внешне, сдержан, но я убедилась в то, что внешность порой бывает обманчива. Один неверный шаг, одно неправильно сказанное слово могут вывести этого человека из равновесия, превратив его в безжалостное животное, в разъяренного льва.

— Разве для меня есть другое место в этом доме, кроме этой жалкой комнатушки? — едко я проговариваю, посмеиваюсь, глядя ему в глаза с ненавистью.

— Ну что ты? Поднимайся, давай, — тянет он свои руки ко мне, я тотчас отстраняюсь от него, как если бы его руки были языками обжигающего пламени.

— Не трогай меня! Не приближайся больше ко мне никогда! Не смей! — надсаживаю свой голос, но встаю, отхожу от него в сторону, прижавшись к стене. Эмир выставляет руки вперёд, а у самого вид такой, словно его толпой оплевали. — Что? Не о такой жёнушке ты мечтал? Да я вот тоже не мечтала оказаться жертвой насилия, знаешь ли!

— Диана, послушай, — выдыхает он с видом мученика.

— Нет! — отрезаю я, разрубив своей рукой воздух возле себя. — Не хочу ничего больше слышать! Я уже достаточно услышала!

Он сухо кивает, вынимает ключ из кармана брюк. Прокручивает его в замке и толкает от себя дверь, жестом приглашая войти первой.

— Тогда просто войди в комнату, без пререканий, — ждёт, терпит, глядя впереди себя на окно нашей спальни. Желваки его вздуваются, когда он понимает, что я не собираюсь безропотно подчиняться ему всякий раз. — Диана, твою мать! — рявкает он, сжимая кулаки. Вывела всё-таки из себя. Как же у меня легко получается смутить его покой. — Не зли меня, прошу. Не сейчас. Не тогда, когда я сам не силах понять, что творю…

Он хватает меня за руку и с силой заволакивает внутрь комнаты, швыряет на кровать, как куклу. Во мне снова просыпается страх оказаться униженной и грязной. Я не вытерплю подобного вновь. Поднимаюсь на ноги, пячусь к балкону.

— Скажи, так будет всегда? — спрашиваю я.

— Что именно?

— Ты будешь делать только то, что хочется тебе, не беря во внимание то, чего хочу я?

Взгляд его становится острым, как арбалетные стрелы, смазанные смертоносным ядом, я становлюсь мишенью, а кровать — единственной преградой между нами.

Смотря на меня в упор, Эмир плавным шагом подходит к этой преграде, забирается прямо в ботинках и проходится по белоснежному постельному белью своей пыльной подошвой. Он спрыгивает на пол и оказывается напротив меня. Очень близко, чем вынуждает меня задержать дыхание и забиться в угол, ища там спасение.

Рука Эмира взлетает вверх, он заводит ладонь за мою шею и наклоняется своим лицом к моему.

— Всегда, Диана, — шепчет он у уха, множа на затылке мурашки. — А знаешь, почему? Потому что мы с тобой должны хотеть одного и того же, дорогая моя. Если до тебя наконец это дойдёт, то тебе будет намного легче мириться со своей участью. А теперь успокойся, — убирает руки в карманы и избавляет меня от такой некомфортной близости, направляясь к двери. — Найди, чем себя занять до обеда.

— Что же будет в обед? Ты вновь залезешь на меня как животное и воспользуешься моей беспомощностью?

— А ты этого хочешь? — глянув на меня из-за плеча, всерьёз спрашивает, вопросительно вскидывает бровь. Я сглатываю вязкую слюну и мотаю головой. — В обед будет всего лишь обед, если ты в очередной раз чего-нибудь не выкинешь.

— А что…, — останавливаю его в проходе, — что будет с Софией?

— Ничего. Чтобы бросаться такими обвинениями, нужны доказательства. У тебя их нет, поэтому пока всё пустили на тормозах. Диана, я не смогу больше довериться тебе. Надеюсь, ты это осознаёшь?

— Невелика потеря! — кричу я ему вслед и захлопываю с силой дверь, когда он уходит.

Эта комната становится моей темницей на целых три недели, а я становлюсь её единственной узницей.

На протяжении трёх недель я видела Эмира лишь из окна. Он не приходил больше, не беспокоил меня своим присутствием. Есть доля вероятности, что он чувствует за собой вину, а, может быть, на то есть другие причины.

Я тоже особо не высовывалась. Правда, однажды мне захотелось подышать свежим воздухом, но стоило попасться на глаза Назару, как я тут же вернулась в свою комнату. Мне было неловко смотреть на него, держать в себе всю правду о его жене и не решаться открыть ему глаза на неё.

Наверное, он единственный, к кому я испытываю здесь жалость.

Стук в дверь ранним утром нарушает мой спокойный сон. Прислуга обычно приходит в девять, чтобы принести мне завтрак, а сейчас стрелки часов только-только приближаются к восьми утра.

— Кто там? — сипло спрашиваю, навострив уши.

— Я, открывай, — голос Эмира ровный и спокойный.

Приподнявшись с кровати, я набрасываю на себя халат, кутаюсь в нём. Беру с тумбы ключ и открываю им дверной замок.

— Что тебе нужно? — с нескрываемым раздражением спрашиваю, высунув голову в щель.

— Собирайся. Через двадцать минут жду тебя у машины, — говорит он и тут же в спешке уходит.

— Куда это?

— На приём к гинекологу, — обыденно произносит уже с лестницы. — У тебя задержка, насколько я знаю.

Моё тело моментально бросает в жар, в глазах темнеет и ноги ватными становятся.

Откуда он узнал о задержке?

Даже я о ней не знала до настоящего момента.

Но покопавшись в памяти, я действительно прихожу к выводу, что у меня сбой в цикле.

Но это ведь ещё ничего не значит…

Нет…