Муж в наказание

31. Переход хода

— Куда-то собрались? — Каплан выходит к нам навстречу, преграждая своей зловещей фигурой путь, ведущий к лестнице.

Он проходится подозрительным взглядом по нам, заостряет внимание на переполненной сумке в руке Эмира.

— Собрались, — через зубы отвечает Эмир, крепче сжимая мою ладонь.

— Далеко?

— Желательно бы. Будешь препятствовать?

Каплан непринуждённо снимает свои очки и достаёт из кармана пиджака тряпочку. Линзы протирает, откинувшись на перила.

— Не хотелось бы, но прежде чем вы уйдёте, я хотел бы с тобой кое-что обсудить.

Эмир переглядывается со мной. По лицу вижу, что никакого доверия слова Каплана не вызывают.

— Я слушаю тебя.

— Без свидетелей, — прочищает Каплан горло, кивнув на меня.

— У меня нет секретов от Дианы. Можешь говорить при ней.

Каплан надевает очки, рот напрягается в саркастической усмешке.

— Что ж, тогда пройдёмте в мой кабинет.

Плохая… Очень плохая идея.

Подсказывает мне сердце, что как только мы войдём в кабинет, мир снова перевернётся с ног на голову. Только уже вряд ли нам удастся обрести равновесие и удержать хрупкий баланс в неустойчивом будущем.

Втроём мы спускаемся на первый этаж. Проходя по длинному коридору, залитым давящей темнотой, Каплан держится впереди, а мы следуем за ним.

Ладони мокнут от страха, каждая прожилка внутри меня начинает вибрировать, и тогда Эмир решает немного успокоить меня, прошептав на ухо: всё будет хорошо. Мы уедем. Не переживай.

Эти слова наделяют меня силой и надеждой. Мне хочется в это верить, но за столь короткий промежуток времени, что нахожусь здесь, я уже успела понять, что не всё, к сожалению, зависит от Эмира. Есть обстоятельства, на которые он повлиять не может, даже если сильно этого желает.

Мы входим в кабинет с тусклым искусственным освещением. Воздух тут спёрт. Он пресыщен сигаретным дымом. Эту вонь не может замаскировать даже аромат пряностей, который здесь тоже улавливается. Тёмное дерево, которым отделан весь кабинет, уже давно впитал в себя этот запах, а отсутствие окон в помещении только обостряет тошноту, подступившую к горлу, и головокружение.

Приняв величественный вид, Каплан устраивается в кресле за прямоугольным столом, на поверхности которого нет ничего, кроме аккуратно лежавшей чёрной папки и гелиевой ручки поверх неё.

— Располагайтесь, — чрезвычайно любезно он указывает нам на кожаный диванчик, расположенный напротив стола.

Эта любезность настораживает. И не меня одну странность в поведении наводит подозрения. Эмир тоже ждёт подвоха от своего многоуважаемого дедушки.

— Только не тяни время, как ты это любишь делать. Переходи сразу к сути, — чеканит Эмир, бросив сумку у порога.

Мы располагаемся на диване. Сложив руки в замок, мужчина поочерёдно награждает нас многозначительным взглядом, и под раздражительный вздох Эмира, он открывает папку. Наслюнявив пальцы, он перебирает какие-то документы в ней. Швыряет кипу приличной толщины на стол прямо перед Эмиром.

— Полюбуйся!

Эмир и пальцем не шевелит.

— Что это?

Каплан вдруг сдаёт позиции. В его движениях, дыхании и мимике на побледневшем лице наблюдается затаённая нервозность.

— Рано или поздно слова преобразовываются в действия, сынок. Сегодня этот момент настал. Перед тобой составленные Ферратом Чалыком документы о передаче прав владения собственностью, — он проходится платочком по своему взмокшему лбу, а я бесшумно ахаю, поняв наконец причину неоднозначного поведения. Только Эмир остаётся непроницаемым. — Мне осталось лишь подписать эти документы и тогда всё имущество Элмасов перейдёт в руки нашего врага.

— Мы оба знаем, что ты не подпишешь их ни при каких обстоятельствах, — цедит Эмир.

— Ты прав. Тем не менее один документ, имеющий больший вес, чем все предыдущие, я всё же могу подписать, — сумрачно он произносит, выуживая из папки одинарный лист, — но я не могу сделать этого, не переговорив с тобой, поскольку это напрямую касается тебя и твоей жены.

Я вздрагиваю, а Эмир выдирает листок из рук Каплана. Бегло проходится по содержимому, не мигая. Его желваки тут же вздуваются и начинают играть в искусственном освещении настольной лампы.

— Что там? — испуганно спрашиваю я, но Эмир будто не слышит меня. Тогда я обращаюсь к Каплану: — Вы можете ответить что в этом документе?

Лоб Каплана снова заблестел от пота.

— Эмир, она должна знать. Это единственный выход, чтобы сохранить наше имя.

— Плевал я на вас и на ваше имя! — подскакивает он на ноги, тыча в него указательным пальцем, а затем словно без сил заваливается обратно. — Ваше имя ничто не стоит, если вы готовы опуститься на такой уровень безнравственности!

— Да что здесь происходит?! — не выдерживаю я, прикрикнув. Эмир переводит на меня тяжёлый взгляд под сведёными к переносице бровями, шумно вдыхая через ноздри спёртый воздух. — Что находится в этом документе?

Я выдёргиваю его из рук Эмира, но это бессмысленно. Я ни слова не понимаю, а запасы терпения полностью истощаются.

— Ты пять минут назад говорил, что у тебя нет от меня секретов, а сейчас вновь закрываешься от меня. Говори, что всё это значит?!

Эмир аккуратно забирает у меня непонятный листок, ещё раз внимательно вчитывается в содержимое.

— А это значит, что господин Каплан в лице продавца совместно с господином Рифатом в лице покупателя, не чураясь кары небесной, готовы возродить эпоху рабовладения в нашем развитом цивилизованном обществе, — оскалившись, он агрессивно сминает лист в комок и швыряет в мужчину.

На долгие секунды я впадаю в оцепенение, теряю способность двигаться, дышать, говорить.

С виду неподвижная скала в непроницаемой броне, а душа моя полностью обнажена и выпотрошена.

Внутри меня гром гремит и молния поражает, обугливая чувства до черноты.

Мозг отказывается воспринимать сказанное за действительность. Это кажется настолько нереальным, что поверить в реальность происходящего не представляется возможным.

С сочувствующим видом Каплан старательно выпрямляет листок, приглаживая его края ладонями.

Прям воплощение сердоболия.

— Ну, договор купли-продажи — это всего лишь формальность. Это гарант того, что мы беспрепятственно готовы исполнить его требование и навсегда зарыть топор войны. Не думаю, что Диана будет чувствовать себя рабыней в поместье Чалыков. Это роскошное место и относиться к ней там будут соответствующе.

А меня спрашивать никто не собирается? Или меня здесь все принимают за скотину, которую можно продать подороже, когда хозяевам вздумается? Тогда чего ж сразу ценник на меня не нацепили?

Хотя, с другой стороны, это было ожидаемо. Не зря меня мучили подозрения.

Я — заветный ключ, с помощью которого можно обрести спокойствие, но пока я нахожусь рядом с Эмиром, не видать ему спокойной жизни.

— А как будешь чувствовать себя ты, мне интересно? — слова Эмира пропитаны презрением и глубочайшей ненавистью. — Каково тебе будет, когда ты узнаешь, что Чалыки воспитывают твоего же правнука? Ты готов продать Диану вместе с моим ребёнком?

Каплан не ожидал такого поворота событий. Бешеные глазёнки его забегали с внука на меня и обратно.

— Это уловка или ты ведёшь к тому, что твоя жена беременна?

Эмир придвигается ближе к столу. Ладони кладёт на столешницу и грудью практически наваливается на неё, источая лютую злобу.

Если бы я не знала Эмира, то подумала бы, что он жаждет только крови. Ждёт подходящего момента, чтобы наброситься на жертву и с корнями выдернуть из него гортань.

— Давай поступим так. В Штатах у меня имеется недвижимость и компания, приносящая многомиллионный доход. Вырученных денег с продажи будет в два, а то и в три раза больше общей стоимости всех твоих владений. Я переоформлю всё на отца Рифата, если ты сможешь договориться с ним. Учитывая алчность Чалыков, вряд ли они откажутся от такого предложения. Я подготовлю документы и тогда вы все оставите меня и Диану в покое!

Эмир вселяет надежду и уверенность, но интуиция подсказывает мне, что такой человек как Каплан, не привык верить на слово.

И догадки мои обретают смысл, когда стены кабинета сотрясаются от его дьявольского смеха.

— Что? Какая, к чёрту, недвижимость? Ну какая компания? — сдвинув очки на лоб, он стирает слёзы с глаз. — О чём ты говоришь?

Ни один мускул на лице Эмира не вздрагивает, тогда Каплан вынужден резко заткнуться.

Он расслабляет узелок своего галстука и, ёрзая в кресле, откидывается на спинку.

— Неужели ты думал, что только тебе дозволено исподтишка проворачивать тёмные делишки? — белоснежные зубы Эмира обнажаются в злорадном оскале. — Я нанял специального человека. Он помог мне оставаться невидимкой всё это время. Ты и представить себе не можешь чем я промышлял, пока ты беззаботно спал ночами.

Каплан вдруг закашливается, поднеся кулак к своему рту.

— В два, а то и три раза больше, говоришь? — в его глазах теперь плещется заинтересованность. — Не врёшь?

Эмир поднимается с дивана, протягивает свою руку Каплану, выставляя пятерню для рукопожатия.

— Дай мне неделю и я предоставлю тебе все необходимые документы.

Старейшина какое-то время тушуется, но человеческая жадность в результате вымещает все сомнения.

Мужчины жмут друг другу ладони, а я нутром чувствую оставленную недосказанность между ними.

— Эмир, а почему ты раньше не пустил в ход такой план?

— Не видел смысла, — глянув на меня, муж пожимает плечами.

Он улыбается мне уголками губ, а я не могу не расплыться в ответной улыбке, различив в его короткой фразе свою значимость.

— Что ж. Это в корне меняет дело. Тогда через неделю жду от тебя документы. Мой юрист проверит их подлинность. Если всё хорошо, то я попробую выйти на сделку с Ферратом.

— Отлично!

Эмир помогает мне встать на ноги, кладёт ладонь на мою талию и спешно ведёт к выходу.

Подумав, что разговор на этом исчерпан, я могу с облегчением выдохнуть и подумать о грядущем побеге отсюда, как вдруг требовательный тон Каплана останавливает нас у самой двери.

— И ещё. Я также жду документы, подтверждающие беременность твоей супруги. Надеюсь, пол ребёнка уже известен?

— Да, это мальчик, — быстро отвечает Эмир, чем заставляет меня вздрогнуть всем телом.

Ещё ведь неизвестно кто у нас будет.

Зачем он солгал?

— Тогда я запрещаю вам покидать этот дом до тех пор, пока сделка с Чалыками не будет считаться закрытой. Это для вашего же блага, — Каплан опускает холодный взгляд на мой пока ешё в меру плоский живот, — и ради сохранения жизни моего ещё не рождённого правнука.