Мужчина из мечты

Глава 11

— Я хочу пить, я больше не могу. — Нина в изнеможении опустилась на траву.

Сейчас, в апреле, здесь еще не было той иссушающей жары, которая настанет летом. Уже вечерело, и становилось прохладней. Почти два часа они шли, не разбирая дороги, то и дело спотыкаясь о камни, белыми пятнами проступающие сквозь траву. И это после ночи, проведенной почти без сна в любовных играх, после радости любви, пережитой днем в долине. А потом неожиданно разразившийся скандал, их бегство — все это вымотало Нину до предела. Вспышка злости на Марка придала ей силы на время, но теперь они иссякли. А тут еще этот ветер, который выдул из нее всю влагу. Нина умирала от жажды. Ей казалось, что она не сможет больше пройти ни шагу. Она готова была заснуть прямо тут, положив голову на теплый камень.

— Ну что ты, малышка, — Марк опустился перед ней на колени, — ну, нам же осталось еще немного. Вот смотри, мы сейчас поднимемся на тот холм, и оттуда будут видны их палатки.

— Откуда ты знаешь, что мы правильно идем? Как ты тут ориентируешься? По-моему, здесь все совершенно одинаковое. Холмы, впадины, трава.

— Да нет, это тебе только так кажется. Ты же не привыкла к этим местам. А я здесь уже давно и все исходил вдоль и поперек. Тут у каждого холма свое лицо. Потом, я запоминал дорогу по валунам. Видишь эти большие белые камни? Они же все разной формы. Смотри, вот тот — как большой диван, а этот — похож на медведя. Надо просто полюбить эти места, они перестанут быть для тебя чужими.

Нина с интересом слушала Марка. Действительно, если приглядеться, в этом красивом, но однообразном пейзаже можно было найти массу зацепок для внимательного взгляда. И еще Нину удивил Марк. Непостижимо, но в нем сочетались совершенно несовместимые, на ее взгляд, качества. Он был абсолютно безответственным, беспомощным, как дитя, и в то же время, мог быть наблюдательным, сильным, заботливым.

«Как это ему удается? Что-то я не пойму», — удивлялась Нина.

Тем не менее она послушно встала и, буквально повиснув на Марке, поплелась рядом с ним. Они взобрались на холм, и оттуда Нина действительно увидела две большие палатки цвета хаки, дым костра и пасущихся овец. Она прибавила шагу. Вид человеческого жилья, мысль о воде, которую они там найдут, придали ей новые силы. Вниз они почти сбежали.

Нина с любопытством оглядывалась вокруг. У нее было ощущение, что она попала в далекое прошлое. На вытоптанной земле горел костер. Около него сидело несколько женщин, закутанных в длинные темные одежды. Лица, правда, у них были открыты. Вокруг бегали чумазые, одетые в лохмотья ребятишки.

Появление Нины и Марка произвело в лагере бедуинов небольшой переполох. Их тут же с криком окружили детишки. Они подбежали к ним вплотную, дергали за одежду, заглядывали снизу вверх в их лица. И при этом непрестанно что-то тараторили на своем гортанном языке.

Переждав для приличия несколько минут, их примеру последовали женщины. Они вели себя более сдержанно, но тоже проявляли явное любопытство. Мужчин пока видно не было.

— Я хочу пить, — сказала Нина по-английски.

Никакой реакции. И действительно, зачем этим кочевникам английский язык.

— Ты можешь им объяснить, что я хочу воды? — обратилась Нина за помощью к Марку.

Но тот опять впал в мечтательное детское состояние и лишь улыбался.

— Вода! — Нина пыталась втолковать женщинам, что ей нужно. Она покрутила головой и увидела пустую пластиковую бутыль, валяющуюся возле палатки. Нина схватила бутылку, поднесла ко рту и сделала вид, что пьет.

Женщины оживленно заговорили все разом. До них наконец дошло, что ей надо. Одна, помоложе, зашла под брезентовый навес и, улыбаясь, вышла оттуда с большой железной кружкой в руках. Нина с жадностью припала к не очень чистой посудине. Зато вода была необыкновенно вкусная, прозрачная, очень холодная, видно, из колодца. Сначала Нина думала, что выпьет все без остатка, но жажда утихла неожиданно быстро. Она передала кружку Марку:

— На, попей.

Он пил в окружении улыбающихся детей и настороженных женщин. И тут Нина услышала стук копыт. К ним скакал вороной конь. На нем, держась очень прямо, без седла, сидел мужчина, с головой, закутанной коричневым куском ткани. Видны были лишь блестящие черные глаза и воинственно торчащие усы. По тому, с каким почтением его встретили, Нина поняла, что приехал хозяин овец, палаток и женщин.

— А, Марк, здравствуй, — на плохом английском произнес мужчина. Особого удивления он не выказал. — Решил работать у меня?

Марк кивнул.

— А она с тобой? — Хозяин равнодушно указал на Нину рукояткой кнута.

— Да.

— Хорошо. Пусть остается.

Нину порадовало, что она не вызвала особого интереса у мужчины и что Марку не пришлось врать, называя ее своей сестрой. Их отвели в палатку поменьше.

— Здесь жили пастухи, — пояснил хозяин, — сейчас двое уехали, и мне нужны люди. Платить буду пятьдесят шекелей в день. Она может тебе помогать, но плата останется той же. Есть будете со всеми. Завтра начинайте работать.

Он отдал какие-то распоряжения женщинам и ускакал.

— Ну что, пойдем посмотрим наше новое жилище? — И Нина заглянула в отведенную им палатку.

Ее передернуло. В нос сразу же ударил запах слежавшейся шерсти, дыма, табака, давно не стиранной одежды и мужского пота. На брезентовом полу сваленные в кучу лежали грязные шерстяные одеяла, какие-то тряпки, которые с трудом можно было назвать мужской одеждой.

— И что, я на всем этом должна спать! — Нина в ужасе посмотрела на Марка. — Ни за что!

— Ночами здесь холодно, а наши спальные мешки остались у Мустафы. Нам ничего другого не остается. Хочешь, я отдам тебе свою рубашку, ты можешь класть ее себе под голову.

— Кошмар! — Усевшись на землю у входа в палатку, Нина удрученно смотрела на все это. Мало того, что она зачем-то связалась с этим придурком, он еще и затащил ее в этот каменный век, где люди не знают, что такое душ и мыло.

— Интересно, они здесь моются хоть когда-нибудь?

— Наверно… — Марк пожал плечами, похоже, этот вопрос его не очень волновал. — Может быть, перед свадьбой или по праздникам? Да расслабься, не принимай это все так близко к сердцу!

— Легко сказать! Я могу мало есть, носить лохмотья, но жить в такой грязи — это выше моих сил.

Нина вздохнула. Она поняла, что Марка ей не пронять, ей надо самой искать какой-нибудь выход.

«Попробую убраться, — решила она, — может, мне удастся привести это логово в божеский вид».

Нина вздохнула и принялась за дело. Сначала она все вытащила из палатки наружу. В сумеречном свете заходящего дня она занялась сортировкой скопившегося в палатке барахла. Подозрительные тряпки и чью-то драную одежду она сразу свалила в кучу и отнесла подальше. Остались одеяла. Нина выбрала несколько получше, а также циновку из грубой шерсти и, решив их оставить, вытрясла на ветру. Потом она пучком травы вымела из палатки весь скопившийся там мусор. К своему удивлению, Нина обнаружила там свечку, кассету с порванной пленкой, одинокий мужской ботинок и тюбик из-под пасты «Колгейт».

«Интересно, как это сюда попало? Непохоже, чтобы здесь кто-то чистил зубы», — удивилась она.

Нина как можно сильнее откинула полог палатки, чтобы ее затхлое пространство продул поднявшийся сильный ветер. Найденная Ниной свечка оказалась как нельзя кстати. Нина зажгла ее и прилепила к полу внутри палатки. Потом она аккуратно расстелила одеяла, положив сверху те, что почище. Получилось даже какое-то подобие уюта. Но этого ей было мало.

— Эй, Марк! Пойди к этим женщинам, скажи, что нам нужны чистые одеяла или чистая ткань, ну что-нибудь чистое.

— Да как я им скажу? Они же ничего не понимают. Иди сама поговори с ними. Вы, женщины, лучше найдете общий язык друг с другом.

— Ничего себе! — возмутилась Нина. — По твоей вине я оказалась в этой помойке, и ты же палец о палец не ударил, чтобы помочь мне. Сидишь с дурацким видом, уставившись в одну точку.

— Я думал.

— Думал! Интересно, о чем, не о том ли, что ошибся во мне? Короче, встань сейчас же и пойди попроси у этих женщин что я тебе сказала. Ты, между прочим, сам мне говорил, что немножко знаешь арабский. Вот иди и поупражняйся. К тому же я убедилась, что ты прекрасно находишь общий язык с любыми женщинами, языковой барьер для тебя ведь не проблема.

Марк выслушал ее тираду с недовольным видом, неохотно встал и поплелся к большой палатке. Уже почти совсем стемнело, и Нина не видела, как проходили переговоры. Тем не менее он вернулся с добычей. Когда Марк подошел поближе, Нина увидела в его руках ватное одеяло, обтянутое ярко-красным шелком, и большой кусок сатина в цветочек.

— Ого! — удивилась Нина. — Ты, наверное, отобрал у бедуинки приданое, которое она копила годами.

Марк усмехнулся. Он тоже был доволен результатом своей экспедиции.

— Пойдем, нас зовут есть.

— Могу себе представить! Нам, наверно, дадут котлеты из фарша, полученного посредством жевания.

— Нина! Хватит! Что ты строишь из себя принцессу! В конце концов, у тебя будет уникальный жизненный опыт. Подумай, много ли современных женщин могут похвастаться тем, что жили в лагере бедуинов. Да ты потом книгу об этом напишешь и кучу денег заработаешь!

— Ну ладно, больше не буду ворчать, — улыбнулась Нина. Шелковое одеяло примирило ее с действительностью. — Честно говоря, я умираю от голода.

У костра сидели все обитатели лагеря. Хозяин и двое его помощников были тут же. Их стреноженные лошади паслись за палатками. Овец пригнали на ночь поближе к людям, их блеяние то и дело раздавалось в темноте.

Еда была обильной, но незамысловатой. Нина радовалась, что из-за темноты она не может судить о чистоте мисок, в которых им подали баранину с густой подливкой. Нина смотрела, как едят бедуины. Они поч-ти не пользовались ложками, а брали куски мяса лепешкой и ловко закидывали в рот. Нина последовала их примеру. Получилось неплохо. С помощью той же лепешки она подчистила весь соус в тарелке. Потом им предложили чай, очень густой и крепкий с запахом неизвестных трав.

После еды женщины неслышно удалились. Вокруг костра остались одни мужчины. Тут же появилась бутылка с какой-то мутной жидкостью.

— Как ты думаешь, я могу остаться? — шепотом спросила Нина у Марка.

— Сиди, если они захотят, чтобы ты ушла, скажут.

Жидкость разлили по кружкам. Налили даже ей, после некоторого колебания. Нина с опаской понюхала странный напиток. Пахло спиртом и микстурой от кашля.

— Это айрак, анисовая водка, — пояснил ей Марк. — Между прочим, шестьдесят градусов.

— Ты что, я это пить не буду.

— Да ладно тебе, выпей, а то они обидятся.

Пастухи уже выпили и теперь с любопытством смотрели на Нину. Видимо, они хотели ее испытать.

«Ну ладно, — подумала Нина, — надо не ударить в грязь лицом!»

Она зажмурилась, вдохнула, потом сделала резкий выдох и отхлебнула из кружки. Жидкий огонь, опалив рот и гортань, влился в нее и продолжал бушевать в желудке. Нина, словно рыба выброшенная на берег, хватала воздух ртом. Пастухи ржали, словно костромские мужики, налившие чистого спирта студентке-практикантке. Нина схватила протянутую кем-то кружку с водой. Ей полегчало.

Ну что ж, теперь она будет знать, что с айраком шутки плохи.

То ли из-за его крепости, а может, из-за усталости, Нина моментально опьянела. Приятное тепло разлилось по всему телу, голова закружилась. Нине стало тяжело сидеть прямо, захотелось обо что-нибудь облокотиться. Марк, почувствовав это, притянул ее к себе. Нина не стала сопротивляться. Более того, от водки и близости Марка в ней проснулось желание. Оно становилось все сильнее. Как будто горячая кровь прилила к низу живота и пульсировала там со страшной силой. Нина сжала ноги и стиснула зубы.

«Неужели этот напиток так действует на всех или только на меня? — Нина безуспешно пыталась справиться с возбуждением. — Наверно, то же самое почувствовал бы Андрей, выпив средство, которое я пыталась ему подсунуть».

Нине стало смешно от воспоминания, как она пыталась соблазнить Андрея.

«А ведь если бы мне это удалось, это, наверное, было бы хорошо», — подумала она.

Лицо Андрея, с его черными глазами, резкими складками около губ возникло перед глазами Нины настолько живо, что она, потеряв на мгновение связь с реальностью, потянулась к нему губами. Ее лицо наткнулось на чью-то руку. Это Марк, загородив Нину от пастухов, обнял ее и осторожно стал водить своими нежными пальцами по ее лицу, по ее губам, закрывал ей глаза, гладил волосы. Его движения становились все быстрее. У Нины закружилась голова, она уже не понимала, кто рядом с ней, Андрей или Марк.

Одной рукой Марк крепко прижимал ее к себе, а другая в это время скользнула к Нине под рубашку. Его ладонь легла на ее грудь, пальцы заиграли мгновенно затвердевшим соском. Несколько минут Нина будто качалась на качелях своей страсти, то вздымаясь ввысь, то проваливаясь куда-то. Потом она почувствовала, что больше так не может, что он нужен ей весь. Она застонала сквозь зубы. И тогда Марк, взяв руку Нины, настойчиво направил ее к своему члену. Он сам расстегнул себе брюки, и в ее ладони оказалась его возбужденная горячая плоть.

Нина почувствовала что-то вроде раздвоения сознания. Она прекрасно понимала, что они делают что-то недопустимое, что рядом сидят люди из полудикого кочевого племени, которые, увидев, чем они занимаются, могут сделать все что угодно — накинуться на них с ножами или же броситься насиловать ее. Как ни странно, эта мысль привела Нину в еще большее возбуждение.

«Но так же нельзя… — Обрывки мыслей, то появлялись у нее в голове, то исчезали. — Я же вообще больше не хотела с ним спать, ведь он же гад, он же бросит меня, ведь я любила другого…»

А в это время ее рука исступленно ласкала его член, а его рука играла ее соском. Нина не могла больше бороться со своим желанием, ее лоно увлажнилось. Она готова была отдаться ему прямо тут же, у костра, при пастухах. Сейчас она отдалась бы любому, даже немытому бедуину.

«Нет, так нельзя. Надо взять себя в руки!» Нечеловеческим усилием воли Нина оторвалась от Марка и быстро пошла, почти побежала в сторону палатки.

Она еще не успела добраться до нее, как услышала сзади чьи-то шаги.

«Бедуин!» — подумала она, и в ее распаленном воображении вспыхнула картина, как он насилует ее.

Но это был Марк. Это он настиг ее сзади и повалил лицом в траву. Нина хотела перевернуться, но он не дал ей это сделать. Навалившись на нее всем телом и дрожа от нетерпения, Марк сорвал с нее одежду. Продолжая прижимать ее к земле, извиваясь, он освободился от одежды сам. Ягодицами Нина почувствовала его возбуждение и крепче прижалась к нему. Марк, обычно такой нежный и трепетный в любви, неожиданно стал грубым. Одной рукой он схватил Нину за грудь и ожесточенно мял и крутил то один, то другой ее сосок. Другой же рукой он раздвинул ей ягодицы и нечто горячее, твердое с непреклонной силой стало входить туда.

— Марк, подожди! — слабо пискнула Нина.

— Молчи, тебе понравится! — с ожесточением, сквозь зубы проговорил он.

Он входил в нее все глубже и глубже. Нина содрогнулась от острой боли. Еще больше ей было обидно, слезы навернулись на глаза. Она чувствовала себе униженной. Так с ней никто никогда не поступал. Еще бы, она даже голову поднять не может, песок и трава набились ей в рот. Нина замотала головой. Но Марк, чуть ли не зубами вцепившись ей в волосы, заставил ее опять пригнуться к земле.

Сам он просто стонал и извивался от наслаждения. Поддавшись волнам его ритма, Нина задвигалась в такт с ним. Она расслабилась, ей стало легче, и неожиданно горячая волна накрыла ее всю, с ног до головы. Еще никогда она не чувствовала мужчину так глубоко в себе, как будто он пронзил собой ее всю насквозь. Марк ощутил перемену, происшедшую в ней. И словно в награду за это, его пальцы оказались у Нины во влагалище. Они ласкали ее лоно, играли набухшим влажным клитором.

Теперь Нина уже сама, чтобы не закричать от переполнявшего ее острого счастья, вцепилась зубами в пучок колючей травы. Ее пряный запах ударил ей в нос. И тут оргазм, не один, а серия яростных вспышек, пронзили ее. Обессиленный, Марк уронил лицо между ее лопаток. Они словно два врага, насмерть сразившие друг друга, лежали, без сил распластанные на земле.

Наконец Марк, не вставая, откатился в сторону, и Нина перевернулась на спину. Она медленно приходила в себя.

«Что же со мной происходит? — пыталась понять она. — Почему я с этим человеком? Разве я люблю его? Нет, это какое-то наваждение. Он просто околдовал меня. Связывает ли нас что-нибудь, кроме секса, или он просто подобрал ключик к моему телу, и я теперь не могу обойтись без наслаждения, которое он мне дарит?»

Нина вздохнула и открыла глаза. Небо глазами тысяч звезд смотрело прямо ей в лицо. Откуда-то доносилась заунывная песня. Это пастухи пели, сидя у костра. Им внимали долина, овцы, небо. Нина почувствовала, что уплывает куда-то под эти медленные тягучие звуки.

«Да в конце концов, я же свободная женщина, я никому ничего не должна! Я могу делать что хочу. К тому же я так давно была одна, и почему теперь я должна отказывать себе в земных радостях? Ведь я же не причиняю никому зла. Я даже забеременеть не боюсь. — Нина с улыбкой и благодарностью вспомнила своего последнего любовника, который, несмотря на ее сопротивление, заставил ее вставить спираль. — У меня так долго никого не было, что я чуть было не вынула ее, а вот теперь и спираль пригодилась!» — Нина засмеялась.

— Ты что, малышка? — Марк приблизил к ней свое лицо.

— Ничего, просто смеюсь.

— Я люблю тебя.

Нина рассмеялась, как будто он сказал что-то очень смешное.

— И я твоя судьба, да?

— Да, а ты не веришь.

— Да ведь это не важно, просто люби меня, и все!

Этой ночью они больше любовью не занимались. Обнявшись, они проспали до утра под ярко-красным шелковым одеялом.

Разбудили Нину стук копыт и громкие крики. С трудом разлепив веки, она поняла, что это бедуины зовут их пасти овец. Поеживаясь от утреннего холода, Нина высунула голову из палатки. Прямо перед собой она увидела лошадиные ноги, а задрав голову, смеющегося всадника.

— Вставай, пора работать! — крикнул он ей и ускакал.

Нина посмотрела на Марка. Он спал, как дитя, свернувшись калачиком. Казалось, ничто не способно разбудить его. Нина потрясла его за плечо.

— Эй, проснись, нас уже зовут.

Бесполезно. Он лишь перевернулся на другой бок.

— Ну, Марк! Ну вставай, пожалуйста.

Нина не знала, что с ним делать, может, облить холодной водой. Она разозлилась. Надо же, спит как ни в чем не бывало. Она склонилась над ним. Интересно, что она в нем нашла?

«Черты лица обычные, прямой нос, губы ни узкие, ни широкие, густые брови, ресницы не длинные. — Нина отстраненно разглядывала его. — Ничего особенного. Молодых людей с такой внешностью всюду полно. Даже в графе «особые приметы» записать нечего».

Тут Марк открыл глаза и улыбнулся. От его ярко-голубых глаз в рассветном сумраке палатки сразу как будто стало светлее.

— Ну что, малышка, подъем? Как в пионерском лагере в походе. — Неожиданно легко он вскочил и, потягиваясь, выбрался из палатки.

— Марик! А может, я останусь? — жалобно протянула Нина. Утром было так холодно, ей так хотелось еще понежиться под теплым одеялом. — Ведь сказали же, что мне работать необязательно.

— Ты что, бросишь меня? Я без тебя не пойду. Там же собаки!

— Ну и что? — не поняла Нина.

— Я боюсь собак! — В его голосе зазвучали трагические нотки. — Ты можешь ничего не делать. Только будь рядом со мной. А если на меня бросится собака, ты ведь сможешь ее прогнать?

«Так, это что-то новенькое, теперь он боится собак! — Нина была в шоке. — Нет, с этим человеком не соскучишься. Он совершенно непредсказуем».

— Ну хорошо, поехали. — Нина пожала плечами. — Я, конечно, собак не боюсь, но если они станут на людей бросаться, то я уж не знаю, как с ними справлюсь.

— Ты справишься, я знаю, ты сильная! — И Марк поцеловал ее в щеку.

У костра их накормили холодными остатками вчерашнего ужина и напоили горячим и крепким кофе. Это было очень кстати, Нина наконец проснулась. Хозяин и его то ли брат, то ли помощник уже ждали их. Нина и Марк подошли к ним, и тут их ждал сюрприз. Хозяин, закутанный в балахон бедуина, подъехал к Нине на вороном коне и, свесившись вниз, протянул ей руку. Нина ухватилась за его грубую ладонь. Сильным рывком он подтянул ее вверх и усадил на коня сзади себя. Бедуин присвистнул, хлестнул вороного кнутом, и они понеслись.

От неожиданности Нина едва не свалилась. Ей пришлось изо всех сил вцепиться в балахон всадника и прижаться к нему всем телом. Она чувствовала исходящий от него запах пота, дыма и еще чего-то, что, наверное, сопутствует кочевой жизни. Нине не было неприятно, она понимала, что от полудикого пастуха не может пахнуть иначе.

«Интересно, куда он меня везет? А вдруг он решил меня похитить? Вот это будет номер!»

Осторожно, чтобы не упасть, Нина оглянулась. Марк таким же образом, как и она, сидел за спиной другого скачущего всадника. Вряд ли их будут похищать обоих. Привыкнув немного к такому способу передвижения, Нина поняла, как это здорово нестись с бешеной скоростью, так, что только ветер свистит в ушах да трава сливается в бесконечную зеленую полосу.

К сожалению, все когда-нибудь кончается. Вот и их скачка длилась недолго. Показались белые спины овец. Всадник остановил своего скакуна, и Нина спрыгнула на траву. К ней подошел улыбающийся Марк.

— Ну как ты?

— Класс, только одно место болит с непривычки, — усмехнулась Нина.

Бедуины быстро объяснили им, в чем состоят их обязанности. Все было очень просто. Надо следить, чтобы овцы, которых пригнали сюда еще раньше, не разбегались. Волков здесь не было, собак тоже, поэтому никакая опасность ни овцам, ни Марку не грозила. Бедуины оставили своим новым пастухам лепешек, вяленого мяса и воды в пластиковой бутылке и умчались, пообещав приехать за ними вечером.

— Ну, давай пасти овец. Может, их надо сгонять какими-то специальными криками?

— Да брось ты! Они и без нас сами прекрасно пасутся.

— Да? Ну тогда я, пожалуй, посплю.

Чувствуя, что она становится настоящей дочерью природы, Нина улеглась прямо на землю и задремала. Окончательно заснуть ей не давал какой-то навязчивый и пряный запах. Так же пахла трава, в которой они вчера ночью исступленно любили друг друга. Теперь этот запах всегда будет вызывать у Нины воспоминание об их безумной страсти.

Этот день тянулся бесконечно. То они дремали по очереди, потом пытались воздействовать на овец, которые не обращали на них ни малейшего внимания. Хуже всего было то, что пыль, мелкий песок, сухие стебельки набились под одежду, скрипели на зубах, попадали в глаза. Нина от всего этого ощущала сильнейший дискомфорт. Она бы многое отдала за возможность вымыться в душе. К тому же солнце пекло все сильней и сильней. А спрятаться от него было негде. Наконец Нина поняла, что, ползая по дну небольшой извилистой ложбинки, можно почти все время находиться в тени. Этим она и занималась всю первую половину дня, пока не приехали бедуины, видимо, с проверкой.

Осмотрев овец и убедившись, что они все целы, кочевники велели напоить стадо. Оказывается, здесь рядом был источник. Около него лежали выдолбленные камни, служившие поилками для овец. Их надо было наполнить водой и следить, чтобы животные не передавили друг друга во время водопоя.

Пока Марк наливал воду в каменные поилки, Нина огляделась. Никого, лишь зеленая равнина кругом.

— Слушай, ты как хочешь, а я сейчас вымоюсь. Поможешь мне?

Марк кивнул. Нина сняла с себя одежду и выбрала место почище, где трава была не так вытоптана овцами.

— Предупреждаю, вода просто ледяная!

— Ничего, давай лей.

И Марк, хохоча, опрокинул на нее ведро воды. Нина отчаянно завизжала. Ледяная, это было еще мягко сказано. Холод сначала просто обжег ее, а уж потом она мелко задрожала. Кожа сразу же посинела и покрылась мурашками. Марк снял с себя рубашку и заботливо закутал Нину. Он прижал ее к себе. Окунувшись в тепло его тела, Нина согрелась и почувствовала себя так хорошо, так уютно, что стояла бы вот так, прижавшись к нему, целую вечность. — Я знаю, что мы сделаем. Видишь, тут два ведра, мы наполним каждое до половины. Вода скоро нагреется, смотри, как печет.

Они так и поступили. Пока согревалась вода, Нина разделась под восхищенными взглядами Марка и улеглась на траву загорать. Марк сел рядом. Он даже не пытался прикоснуться к ней. Он просто смотрел на нее, и яркая синева его глаз согревала Нину не меньше, чем лучи солнца. Его глаза ласкали ее иначе, чем его руки или губы, но в этой ласке была своя неповторимая прелесть, и, если бы Нина не испытала ее, их чувство потеряло бы часть своей полноты.

— Вставай, вода, наверное, уже согрелась!

Нина неохотно поднялась. Ее разморило от солнца. Несколько минут она лежала с закрытыми глазами, наблюдая, как свет чертит причудливые узоры у нее под веками. Ее видения перешли в зыбкий сон, где прикосновения рук были почти невесомы, как лучи, а ласки солнца жгучими и яростными. Теперь у нее кружилась голова, и холодный душ явно не помешал бы.

— Лей! — попросила Нина, теперь она уже знала, что ее ждет, и чистая прохлада воды даже доставила ей удовольствие. — Жалко, мыла нет, но ничего, завтра захвачу с собой.

Марк осторожно лил на нее воду. В этой сцене было что-то доисторическое. Древний колодец, овцы, первозданная долина и они, мужчина и женщина. Марк положил ладони ей на мокрые блестящие плечи и прижал ее к себе.

— Осторожно, ты сейчас весь мокрый будешь.

— Ничего, я тоже хочу вымыться. Давай теперь ты лей.

Он разделся, и Нина, наверное, впервые смогла спокойно, без ослепления страстью рассмотреть его обнаженное тело. Да, он был очень хорош. Длинные сильные ноги, узкие бедра, торс с выпуклыми мышцами, широкие плечи, руки, загоревшие дочерна.

«И зачем он пошел в пастухи? — вдруг подумала Нина. — Он бы мог быть фотомоделью и зарабатывать бешеные деньги. Да, сложен он лучше, чем Андрей, хотя того я ведь так и не видела голым. Ой, что я делаю? — спохватилась она. — Ведь это же дурной тон, сравнивать прошлого мужчину и настоящего».

— Ну что ты меня разглядываешь? Я даже смутился.

— Да нет, ничего, это я так.

Нина сама смутилась и, чтобы скрыть это, со смехом облила Марка водой. Теперь была его очередь кричать и прыгать от холода. Но Нина не знала пощады. Она, хохоча, носилась за ним с ведром ледяной воды, Марк пытался увернуться от сверкающих капель, убегал, падал на траву, Нина настигала его. Они были словно дети, играющие с водой и солнцем. Овцы с удивлением смотрели на них.

Вскоре оба были совершенно мокрые. Тяжело дыша, они молча стояли, глядя друг на друга. И вдруг взгляд Марка стал жестким, и Нина поняла, что сейчас начнется совсем другая игра.

«Опять секс, да сколько же можно?» — успела она подумать, и ее мысли остановил поток страсти, охватившей ее. Требовательный взгляд Марка, сила его желания действовали на Нину безотказно. Лишь только стоило ему захотеть ее, она теряла волю и отдавалась ему, забыв обо всем на свете.

Нина сидела на траве. Голый Марк лежал рядом и курил. Голова у нее кружилась, она даже не сразу пришла в себя.

«Что же это за наваждение? — Нина чувствовала легкий испуг. — Я просто таю от одного его взгляда. На меня еще ни один мужчина так не действовал, только посмотрит, и я уже готова!»

Следующий день стал почти точным повторением прошедшего. Холод рассвета, скачка за спиной бедуинов, овцы, солнце, ледяная вода, любовь. Это превратилось у них в своеобразный ритуал. Каждый день они помогали друг другу вымыться у колодца, со смехом, как ни в чем не бывало брызгались водой. И каждый раз Нина пропускала момент, когда взгляд Марка ужесточался, и она теряла себя, отдаваясь ему вся без остатка. Нина пыталась предвидеть, когда это начнется, чтобы дать ему отпор, чтобы почувствовать свою силу, но у нее ничего не получалось. В этом поединке всегда победителем выходил он.

— Марк, расскажи мне о себе что-нибудь. Ведь я же ничего о тебе не знаю. — Они сидели вечером у костра и потягивали из железных кружек крепкий горячий чай.

Нина уже привыкла к этой жизни и даже находила в ней свою прелесть. Ей нравилось вставать на рассвете, проводить целые дни наедине с Марком и девственной природой этих мест. Кочевники уже перестали казаться ей все на одно лицо. Нина улыбалась женщинам. Одна из них подарила ей маленький серебряный кулончик, изображающий кувшин на тонкой цепочке. Нина повесила его себе на шею.

«Теперь это будет мой талисман», — решила она.

Нина подружилась с детишками, живущими в лагере бедуинов; особенно ей нравился маленький Джума, двухлетний сын хозяина стада. Когда Нина не уезжала с Марком пасти овец, она все время играла с малышом. Пела ему русские песни, рассказывала стишки, которые помнила еще из своего детства.

Единственное, что Нину беспокоило, это ее отношения с Марком. Да, в сексе у них была полная гармония. Но Нина никак не могла понять, что же он за человек? Она чувствовала, что какой-то мрак окружает его, что есть в нем что-то недоступное ее пониманию. Вот и сейчас он пытался уклониться от ее расспросов.

— Я не люблю вспоминать о прошлой жизни. Она ушла от меня, и теперь, когда в памяти пытаюсь ее вернуть, мне становится больно.

— Но я же не лезу тебе в душу. Просто расскажи, чем ты занимался в Швейцарии, учился или работал.

— Да, я учился на фотохудожника, — нехотя отвечал Марк.

— Надо же! И долго ты проучился?

— Три года.

— А потом?

— А потом я понял, что сущность мира, его красоту нельзя передать с помощью техники, и бросил все это.

— А ты был хорошим фотографом?

— Я не был фотографом в обычном понимании этого слова! — В голосе Марка зазвучало раздражение. — Я занимался только художественной съемкой. Да, я достиг определенного успеха, у меня даже была выставка. Мне предлагали выгодный контракт, но я вовремя понял, что все это только ловушка, и отказался от этого занятия.

— А твои фотографии остались?

— Нет, я их сжег.

— Сжег? Все?

— Да нет, что-то мама у себе оставила, хотя я был против.

— А зачем было жечь? — не поняла Нина. — Ну бросил, и ладно.

— Нет, я должен был все это спалить, потому что огонь очищает. Я и паспорт свой сжег, потому что мне надо было отказаться от своей личности. Неужели ты меня не понимаешь!

Нина действительно не понимала. Но она видела, что Марк разволновался, и решила не продолжать этот разговор.

Но через день тема огня неожиданно получила свое продолжение.

Вечером Нина с Марком после ужина шли к себе спать. Вдруг Марк остановился и пнул ногой кучу хлама, выброшенного Ниной в первый же день из палатки.

— Послушай, с этим надо что-то делать.

— Что именно? — не поняла Нина. Она ужасно устала за день и мечтала поскорей растянуться на мягкой шерсти.

— Это нельзя так оставлять. Давай это сожжем!

— Что, прямо сейчас? Может, лучше пойдем спать? Да чем это барахло тебе мешает? Лежит себе и лежит. В конце концов, не мы же хозяева лагеря. Пусть они сами заботятся о порядке.

— Нет, я так не могу. Меня это беспокоит. Эти вещи забирают мою энергию. Надо их сжечь.

— Ну и жги их сам, если ты такой ненормальный! — Нина в сердцах покрутила пальцем у виска и забралась в палатку.

Она очень быстро заснула, но вскоре проснулась. Было очень тихо и темно. Она вполголоса позвала Марка. Никто не отозвался. Нина привстала и провела рукой рядом с собой. Пусто. Интересно, где он бродит?

Нина высунулась наружу. Все спали. Лишь у костра понуро чернел одинокий силуэт Марка. Ежась от холода и спотыкаясь в темноте о камни, Нина добрела до него.

— Ну что?

— Жгу, — коротко ответил он, — очень много вещей.

— А спать ты не собираешься? Уже очень поздно, ты ведь завтра не встанешь.

— Все будет в порядке, малышка! Иди ложись, я скоро приду. Пойми, я должен закончить. Это очень важно!

«Все-таки он псих!» — раздраженно подумала Нина и побрела обратно.

На этот раз ее разбудили крики. Открыв глаза, Нина увидела всполохи огня на брезенте палатки.

«Марк! Дожегся!» — пронеслось у нее в голове, и она пулей выскочила вон.

В лагере творилось нечто страшное. Уже потом Нина поняла, что Марк задремал у костра, в котором тлели старые вещи. Огонь же не спал. Пожирая высохшую траву, он подобрался к палаткам бедуинов. Первой загорелась палатка, где спали одни женщины с детьми, мужчины этой ночью уехали в город. Женщины с криками и визгами выскочили в ночь. Огонь уже охватил старое, высушенное солнцем полотно палатки.

Как раз в этот момент подбежала Нина. Она с ужасом смотрела на огонь, пожирающий жилище приютивших ее людей, на истошно кричащих женщин. Неожиданно в общем крике выделился один — так могла кричать самка животного, когда на ее глазах охотник убивает детеныша. И тут Нина скорее сердцем догадалась, чем поняла: «Джума! В палатке остался малыш Джума!»

Его мать рвалась в горящую палатку, но женщины, еще испытывающие первобытный страх перед огнем, не пускали ее. Они тщетно пытались залить огонь водой, но воды было мало, а ветер тут же подхватывал пламя и вновь раздувал его. Марк, оцепенев, безучастно смотрел на происходящее.

И вдруг какая-то сила подхватила Нину. Без единой мысли в голове, на одном лишь импульсе, она сорвала с себя футболку, смочила ее водой и обмотала ею лицо. Потом вылила на себя ведро воды и рванулась в огонь. Все молча, парализованные ужасом, следили за ней.

Огонь, словно плотная преграда, пытался остановить ее. Нина слышала, как шипит вода у нее на коже, и чувствовала обжигающие прикосновения языков пламени. Но вот она уже внутри. Здесь, в темноте, огня не было, лишь едкие клубы дыма, достигшие плотности ваты, заполнили палатку. Нина, стараясь не дышать, упала на колени. Она в отчаянии ощупывала пол палатки. Ее дрожащие руки тщетно шарили среди толстых одеял и прочего тряпья. Но что это?! Неподвижное тельце ребенка лежало ничком. Нина схватила малыша и, прижимая его личико к своей груди, выскочила из этого ада.

Отбежав на безопасное расстояние, она положила ребенка на землю и в изнеможении опустилась рядом. К ним подбежали женщины с водой. Они брызгали на ребенка, тормошили его. Нина жадно хватала ртом холодный ночной воздух. Она заметила, что мать ребенка почти без сознания повисла на чьих-то руках. И вдруг ночь прорезал детский крик.

«Жив!» — Нина почувствовала, как слезы потекли по ее горящим щекам.

Все зашумели, заголосили от радости, принялись тормошить плачущего ребенка, который так и не понял, что случилось. Мать малыша молча обхватила Нину руками и беззвучно заплакала, прижимаясь к ней. Неважно, что обе говорили на разных языках, сейчас им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Слезы, бежавшие по грязным щекам Нины, девушки с далекого севера, смешались со слезами бедуинки, не знавшей другой жизни, кроме как одно бесконечное кочевье.

Оглушенная гулом в голове, ослепленная дымом и слезами, Нина не сразу услышала громкий мужской голос рядом. Мужчина из соседней палатки оторвал от нее женщину и что-то сердито говорил. Нина поняла, что он ругал ее за то, что она выскочила из палатки, оставив там спящего ребенка. Та лишь молча глотала слезы. Наконец мужчина повернулся к Нине. Его лицо выражало растерянность. Ему, видно, трудно было найти слова благодарности, не мог же он со слезами обнимать ее, как это сделала бы женщина.

Он лишь молча похлопал Нину по спине. Но его благодарный взгляд говорил красноречивей всяких слов. А Нине было стыдно и страшно. Она боялась, что рано или поздно откроется причина пожара, и тогда им с Марком придется туго. В этой суматохе пока никто не задумывался о том, что же произошло на самом деле. К тому же все так основательно выгорело, что невозможно было понять, из-за чего так разошелся огонь.

«В конце концов, ведь это же я спасла ребенка, — успокаивала себя Нина, — и поэтому мы с Марком будем вне подозрений, они хотя бы из благодарности не станут разбираться, спали мы в эту ночь или нет. А кстати, где этот идиот?»

Марка опять нигде не было. Он имел потрясающее свойство устроить что-нибудь ужасное и, пока все переживают и плачут, исчезнуть. Нина нашла его в палатке. Он спал. В ожесточении Нина пнула его ногой. Он поднял с одеяла взлохмаченную голову и непонимающе уставился на нее.

— Ты, гад! Как ты можешь спать, ты же чуть ребенка не угробил!

— Но сейчас же все в порядке.

— И поэтому ты спокойненько пошел спать?

— А что мне еще делать?

Нина не нашлась, что ему ответить.

«Да он безнадежен!» — подумала она. Ей невыносимо было сейчас оставаться с ним рядом. Взяв сигареты, она выскочила на свежий воздух. Ее просто всю трясло от переживаний и возмущения. Ее самым сильным желанием было убраться от этого кошмарного человека куда-нибудь подальше.

«Нет, но как я могла? — думала она со стыдом, сидя около палатки. Дым сигареты обжигал ее воспаленные бронхи. Но Нина должна была покурить, чтобы успокоиться. — Как я могла спать с ним, ведь он же чудовище! Им движет энергия разрушения. Он уничтожает все вокруг — чувства, людей, вещи. И ему ни до чего нет дела, лишь бы сохранить свой иллюзорный покой, а все вокруг пусть горит синим пламенем. Если я останусь с ним еще немного, у меня просто крыша съедет. Надо заканчивать это безумие как можно скорее!»

Неожиданно ее внимание привлекли странные звуки, доносящиеся из палатки. Нина даже не могла понять, что это такое. Она осторожно заглянула внутрь и посветила спичкой. Упав ничком на одеяла, Марк плакал. Он всхлипывал, как дитя, иногда подвывая, голова его вздрагивала в такт рыданиям. Нина оцепенела. Она никогда не видела, как плачет взрослый мужчина. Она не раз слышала, что кто-то не выносит вида женских слез. Так вот, лицезреть мужские слезы было просто невыносимо.

Вся злость, еще недавно бушевавшая у Нины в душе, куда-то улетучилась. Теперь Нине было его жалко, жалко и больше ничего. Она опустилась на колени рядом с ним и положила руку на его стриженый затылок.

— Ну, Марик, ну что ты?

— Ведь я же не хотел! — всхлипывая, отвечал он. — Ну почему всегда так бывает, я хочу как лучше, а получается что-то ужасное? А теперь и ты на меня злишься.

— Ну хорошо, я не буду злиться, ты же действительно не хотел этого пожара. Только не плачь! — почти закричала Нина. — Я не могу на это смотреть.

— А ты меня не бросишь? — спросил он жалобно, как ребенок. — Я пропаду без тебя. Я просто погибну. Пойми, мне очень тяжело. А с тобой я, может быть, приду в себя и стану нормальным человеком.

— А сейчас ты что, ненормальный? — В голову Нины закралось страшное подозрение.

«Да он же настоящий псих! — вдруг с ужасом поняла она. — Как это я раньше не догадалась? Он же самый настоящий сумасшедший!»

Слова Марка подтвердили ее догадку.

— Да, я болен. Я еще в Швейцарии болел и здесь тоже. Но я не хочу об этом говорить.

— Ну скажи хоть, что у тебя?

— Диагноз тебя интересует?

— Да. — Нина вся напряглась. Она боялась услышать что-то ужасное.

— Паранойя. Не пугайся, с этим живут. Попросту говоря, я спятил, когда начались все эти перемены в моем семействе. Врач в Цюрихе говорил, что если я попаду в нормальную спокойную обстановку, то я смогу прийти в норму. Да расслабься ты, видишь, если я тебе обо все этом рассказываю, то, значит, я не так уж плох. Мне просто нужна твоя поддержка. Тогда я снова стану нормальным человеком. Ну так как, останешься со мной? Я обещаю, что ничего плохого тебе не сделаю. Конечно, это звучит глупо и мои слова ничего не стоят, но я правда люблю тебя. Почему ты молчишь?

Нину охватило странное оцепенение. Она не могла разобраться в вихре чувств, переполнявших ее. Здесь были и жалость, и желание помочь, и гордость за то, что она сделает то, что не удавалось никому, и, что уж кривить душой, он был таким потрясающим мужчиной. Такого классного любовника у нее не было никогда.

— Хорошо, — наконец ответила она, — но ты должен сделать то, что я скажу тебе.

— Да.

— Мы должны сейчас же уйти отсюда.

— Но ведь нас ни в чем не подозревают.

— Это пока. Утром вернется хозяин лагеря. Начнет докапываться до причины, увидит остатки вещей, которые ты жег, и тут начнется. Меня-то скорей всего не тронут. А вот тебя… Тем более что он ездил в город и наверняка узнал, что ты там, мягко говоря, натворил. Поэтому нам надо сейчас же сваливать. К утру мы дойдем до шоссе, там сядем на автобус и уедем куда-нибудь, где до нас не доберутся.

— А деньги? Ведь тебе же наверняка еще дадут кучу денег в благодарность за спасение ребенка.

— Ну иди, давай, требуй у них зарплату! Короче, я пошла, а ты как хочешь.

Марк вздохнул и поднялся.