Мы на «чертовом» катались колесе

1

О приезде Ронни Сэндза в Москву Марине сообщила ее подруга, Татьяна, которая, в свою очередь, узнала об этом из последнего номера «Московского комсомольца».

— К нам на кинофестиваль прилетел сам Ронни Сэндз! — восторженно сообщила она Марине и Леониду. — Подумать только — Сэндз, звезда мировой величины! Он сейчас даже более знаменит, чем Ди Каприо и Том Круз…

Разговор происходил в торговом зале обувного магазина «Салита», где Леонид работал охранником, а обе подруги — продавщицами. Леонид — стриженый здоровяк в строгом черном костюме и галстуке — отнесся к новости с прохладцей. Он не посещал кинотеатры, а по видеку предпочитал смотреть дешевые боевики.

— Сэндз? — переспросил он, подавляя зевок. — У меня жена по нему с ума сходит. И чего это он прилетел?

— Он будет представлять на внеконкурсном показе новый фильм — «Жестокий ангел», в котором играет главную роль.

Татьяна протянула ему газету, но Марина перехватила ее и взглянула на фотографию. На ней был запечатлен Ронни Сэндз, пробирающийся сквозь толпу поклонниц.

— Приехал с женой, — продолжала щебетать Татьяна. — Очень симпатичная. Я видела ее фото в «Космополитене». Вот бы посмотреть на них в живую…

— Ну и чего, — равнодушно пробасил Леонид. — Съезди и посмотри.

— Так уж на тот сеанс, где будет Сэндз, все билеты проданы! Разве что к кинотеатру подъехать, дождаться его у входа?

Охранник скептически покачал головой. Татьяна обернулась к подруге:

— Марин, может, съездим завтра? А то ведь улетит, и больше никогда в жизни не увидим!

Марина вернула ей газету.

— Погоди, у меня покупатель…

Одна из посетительниц заинтересовалась туфлями на стенде фирмы «Поллини». Марина с дежурной улыбкой устремилась ей навстречу, и разговор о приезде Ронни Сэндза был благополучно замят.

До конца рабочего дня Татьяна еще несколько раз пыталась «завести» подругу на эту тему, но Марина избегала говорить о Сэндзе. Перед самым закрытием магазина, когда Татьяна была занята с покупателями, она украдкой подняла газету, оставленную на стуле, и еще раз всмотрелась в фотографию. Да, это был он, Ронни. Она сразу узнала это мужественное красивое лицо с благородными чертами, эту полуулыбку чувственного рта, мягкий прищур светлых глаз. На фотографии, сделанной корреспондентом явно второпях и из неудобного положения, Ронни все же получился очень удачно. Именно таким она встретила его дождливым сентябрьским вечером пять лет назад…

Ее мысли перебили покупатели. Их сегодня было почему-то больше обычного, и все повалили перед самым закрытием магазина. В десять минут девятого Марина закончила работу, переоделась и, выйдя через служебный вход, зашагала по Ленинскому проспекту. Жаркий летний вечер был полон солнца. День, казалось, и не думал кончаться. Она перешла проезжую часть и свернула на улицу Стасовой. Здесь был ее дом — панельная девятиэтажка, а дальше по улице, в сотне метров, — детский сад, куда ходила ее дочка. Марина забрала оттуда Настю, и они вместе направились в магазин. Девочка, как всегда, принялась просить жвачку и шоколадку. Обычно Марина ее не баловала, покупала либо одно, либо другое, а то и вовсе ничего, смотря по ее поведению в детском саду, но сегодня неожиданно расщедрилась: дочка получила несколько пачек жевательной резинки, две шоколадки и в придачу конфеты «чупа-чупс». С покупками они вернулись домой.

У Марины была небольшая однокомнатная квартира, доставшаяся ей от бабушки. Отец и мать жили в Звенигороде, раньше она и сама жила там с двумя младшими братьями и сестрой. После смерти бабушки было решено, что московская квартира должна достаться ей, как самой старшей среди детей. В ту пору Марина уже закончила школу и поступила на курсы секретарей-референтов. Тогда же в ее жизни и появился этот американец…

Дома, переодевая дочку, она заглянула в ее светло-зеленые, с золотистой искрой глаза. Это были его глаза. И Настина улыбка — тоже его, Ронни.

— Мама, ты чего? — Дочка смутилась под ее пристальным взглядом.

— Ничего. — Марина перевела дыхание, улыбнулась. — Просто я подумала, что тебе давно пора бы вымыть головку!

Настя подбежала к зеркалу и посмотрела на себя. Марина обратила внимание, что волосы у дочки — от нее, от матери. Такие же пепельно-серые, густые, волнистые. Они удивительно хорошо сочетались с мягкой зеленью Настиных глаз. Дочь обещала вырасти настоящей красавицей.

Марина вздохнула, отправляясь с сумкой на кухню. Ронни Сэндз промелькнул в ее жизни как ослепительный метеор, оставив Настю и приправленные горечью воспоминания. Он жил с ней всего четыре месяца. В конце января срочно вылетел в Штаты для участия в съемках, клятвенно пообещав вернуться за ней или вызвать ее к себе в Лос-Анджелес. В первое время он часто звонил, но потом международные звонки в ее квартире стали звучать все реже — Ронни объяснял это своей загруженностью работой, — а к лету и вовсе прекратились. В июле она послала ему телеграмму о том, что у них родилась дочка. Ответная телеграмма содержала вежливое, отдающее холодом поздравление. А осенью того же года в Москву прибыл мистер Джонсон, адвокат Сэндза. Он позвонил ей из гостиницы «Рэдиссон-Славянская» и сообщил, что совершил перелет из Америки специально ради разговора с ней.

Она хорошо помнила этот визит. Худощавый, с залысинами, человек лет сорока пяти, в безукоризненном черном костюме, сидел в ее комнате за накрытым клеенчатой скатертью столом и оглядывал старомодную бабушкину мебель сквозь очки в тонкой золоченой оправе.

— …Вы должны понять, миссис Рябинина, что для мистера Сэндза это нежелательный ребенок, — размеренно журчал вкрадчивый голос адвоката. — Подобные увлечения характерны для мужчин в его возрасте, да и для женщин тоже, но далеко не всегда эти увлечения кончаются рождением ребенка. Теперь, конечно, уже поздно напоминать вам, что вы должны были воспользоваться средствами контрацепции или обратиться к медику, который смог бы прервать беременность. Случилось то, что случилось, и нам ничего не остается, как принять этот факт и обсудить вопрос о наших дальнейших действиях…

— Ронни отказывается от ребенка? — стараясь казаться спокойной, спросила Марина.

— Нет, почему же. Мистер Сэндз готов взять на себя свою долю ответственности…

Они разговаривали на английском, которым она отлично владела. В двух метрах от адвоката, в детской кроватке, попискивала Настя. Он всего лишь раз покосился в ее сторону.

— Хорошо, что он хотя бы вспомнил обо мне. А то я уж подумала, он забыл про меня в своем Лос-Анджелесе!

Она произнесла это несколько взвинченно, но адвокат никак не прореагировал на ее интонацию.

— Не думаю, что вам есть смысл обращаться в суд Соединенных Штатов по поводу взыскания с мистера Сэндза алиментов или выплаты вам компенсации за моральный ущерб, — продолжал он прежним размеренным тоном. — Такие процессы длятся годами и требуют немалых финансовых средств, которыми вы, насколько я могу судить, не располагаете…

Она недоуменно пожала плечами. Ей и в голову бы не пришло обращаться в американский суд!

— Вы приехали запугивать меня?

— Ни в коем случае. Но я считаю целесообразным предупредить вас, что судебное дело, если вы его начнете, обещает быть длительным, а ваши шансы на выигрыш невелики. Мистер Сэндз, как вы знаете, занят в сфере кинобизнеса, он актер, причем довольно успешный, а такие люди обычно подвергаются сексуальным домогательствам со стороны поклонниц. Не каждый на его месте способен выдержать подобный прессинг и не поддаться соблазну…

— Вы хотите сказать, что я соблазнила Ронни? — возмутилась Марина.

— Я хочу сказать, что в реальной жизни чаще всего происходит именно так. — Адвокат сдержанно улыбнулся. — И примеров того, как поклонницы устраивают самую настоящую охоту на своих кумиров, — масса. Суд наверняка учтет это обстоятельство. Против вас также сыграет то, что вы иностранка. В Америке это очень весомый фактор…

Крик младенца заставил его умолкнуть. Марина подошла к кроватке и взяла малышку на руки.

— Сейчас время кормить ее, — сказала она.

— Мне выйти?

— Нет, можете только отвернуться.

Мистер Джонсон сдвинулся вместе со стулом на девяносто градусов.

— Вы заботливая мать, миссис Рябинина, — выдал он дежурный комплимент.

Марине захотелось треснуть его чем-нибудь по лысине. Пока Настя, чмокая, сосала ее грудь, он молчал. Услышав, что она встала и принялась укладывать ребенка обратно в кроватку, деликатно кашлянул.

Марина уже поняла, ради чего он приехал.

— Скажите прямо, мистер Джонсон, вы боитесь, что я начну требовать с Ронни алименты?

— Нет, мы этого не боимся. Для вас, миссис Рябинина, и для мистера Сэндза будет лучше, если ми уладим это дело без судебного процесса и лишней огласки. Мистер Сэндз будет ежемесячно выплачивать вам на содержание ребенка полторы тысячи долларов. Он не настолько богат, чтобы вести речь о чем-то большем. Это максимум того, что он может вам выделить. Для США это, может быть, и немного, но в условиях России весьма приличная сумма. На такие деньги тут можно существовать вполне безбедно, так что советую вам согласиться. — Он умолк, выжидательно посмотрев на нее. Она тоже молчала, подавленная нахлынувшими на нее горечью и разочарованием. — Мы откроем для вас счет в «Мосбизнесбанке» и каждый месяц будем переводить на него положенные вам деньги. И настоятельно советую не предавать огласке факт вашей связи с мистером Сэндзом. Иначе мы вынуждены будем прекратить выплаты, а мой клиент будет все отрицать. Вы вряд ли сумеете что-нибудь доказать, а подавать на мистера Сэндза в американский суд в вашем положении, повторяю, не имеет никакого смысла…

Его голос продолжал журчать, а Марина, не слыша, сидела, откинувшись на стуле, и смотрела на него глазами, полными слез.

— Скажите, — пробормотала она, когда адвокат замолчал, — у Ронни… появилась другая женщина?

— Да. Мистер Сэндз уже помолвлен, и скоро состоится его свадьба.

В груди у нее будто что-то оборвалось. Так она и думала! Во время недолгого знакомства с Ронни у нее сложилось впечатление, что он не ловелас, что происходящее между ними для него не мимолетная интрижка, не случайный роман, который вскоре забудется. Нет, сердце говорило ей, что он испытывает настоящее чувство. Он, вне всякого сомнения, был искренен, когда говорил о своей любви и, уезжая, обещал помнить ее и непременно вернуться. Ошибки тут быть не могло! Ронни, ее Ронни, действительно любил ее! И тем обиднее были отчужденность и холодок в его голосе, появившиеся в последних телефонных звонках. Она ни разу не спросила его о причине этой перемены, но чувствовала, что дорогу ей перешла соперница. У него кто-то появился. И вот теперь адвокат подтвердил ее догадку.

— А… кто она?..

— Голливудская актриса, принадлежит к тому кругу, что и мистер Сэндз. Впрочем, я не уполномочен разговаривать на эту тему. При желании вы, наверное, всегда сможете узнать подробности в бульварной прессе… Уверен, что там появятся материалы об этом…

После беседы с адвокатом Марина совершенно перестала интересоваться кинознаменитостями. Когда в журналах или газетах ей попадались статьи о них, она спешила перевернуть страницу, словно боялась наткнуться на информацию о Ронни Сэндзе. Она ничего не желала о нем знать. Всеми силами старалась вытравить этого человека из своих мыслей и души. Но это было невозможно. Воспоминания преследовали ее неотступно, особенно долгими одинокими вечерами.

Деньги эти, полторы тысячи долларов, ей очень помогли на первых порах. Марина устроилась секретаршей в одну риэлтерскую фирму, но вскоре вынуждена была уйти оттуда, не выдержав откровенных приставаний начальника. Какое-то время она сидела без работы и, если бы не деньги из Америки, вообще бы не знала, что делать. Потом, когда Насте было полтора года, ее через знакомых взяли на должность продавца-консультанта в магазин «Салита» на Ленинском проспекте, недалеко от ее дома. Это было довольно престижное место, зарплату здесь платили хорошую. Появилась даже возможность помогать семье. Двое младших братьев и сестра еще учились в школе, и Маринины деньги пришлись как нельзя кстати.

…Настя, держа во рту конфету «чупа-чупс», направилась за ней на кухню.

— Что было нового в детском саду? — спросила Марина. — Какую сказку вам читали?

— Про Буратино! — воскликнула девочка. — У нас есть книга про него!

Она умчалась в комнату и вскоре вернулась с большой глянцевой книжкой. Стала переворачивать страницы.

— Ты мне прочитаешь еще раз?

— Пойди сначала умойся. Смотри, руки какие грязные. Еще ведь не умывалась, как пришла!

Отправив дочку в ванную, Марина занялась ужином. Чистила картошку, жарила на сковороде лук. Но все это механически, думая совсем о другом.

В газете было написано, что Ронни прилетел неожиданно для организаторов кинофестиваля. Они и не надеялись на появление такой знаменитости. Марина втайне считала, что он прилетел из-за нее. Он хочет ее увидеть. Посмотреть на дочку. Каждую минуту может раздаться телефонный звонок. Конечно, он должен позвонить ей, он непременно позвонит! Подумав так, она уже в следующую секунду опомнилась. Он взял с собой жену! Значит, прилетел сюда действительно по делам кинофестиваля и вряд ли захочет встречаться со своей прежней подругой, которой когда-то с таким пылом признавался в любви…

Присутствие жены огорчало больше всего, даже злило. Марина никогда не видела ее, но образ этой женщины рисовался ей в виде красивой, разряженной и совершенно пустой куклы с глянцевым, без единой морщинки, лицом. Именно такие чаще всего и добиваются успеха в жизни. Марина не желала ее видеть, не желала даже думать о ней и все же страстно хотела на нее посмотреть. На нее и на Ронни. Она знала, что это ей ничего, кроме жестоких душевных мук и тайных слез, не принесет, и все же мысленно стремилась к кинотеатру «Пушкинский», где Ронни вместе с женой должен появиться завтра.

Несмотря на принятое решение не интересоваться жизнью Сэндза, она однажды не выдержала и пошла на фильм «Луна-парк», где он снимался в главной роли. Насте незадолго до этого исполнилось два года. Картина была удостоена шести «Оскаров» и имела шумный успех, все только и говорили о ней. Снимки из фильма и портреты Сэндза не сходили со страниц бульварной прессы. Сначала Марина упорствовала. Старалась не смотреть на развешенные повсюду рекламные афиши фильма, не слушать разговоров о нем, сразу переключала телевизор на другой канал, лишь только речь заходила о «Луна-парке». Любое упоминание о Сэндзе вызывало в душе горечь, будило воспоминания. И все же, видимо, поддавшись мимолетному настроению, к которому примешивалась изрядная доля чисто женского любопытства, она подъехала к кинотеатру и купила билет.

Герой, которого играл Ронни, и героиня познакомились в знаменитом парке аттракционов в окрестностях Парижа. У Марины сильно забилось сердце, когда она увидела, как они поднимаются в кабине огромного «чертова колеса». Неожиданно заглох мотор, «колесо» встало. Кабина с героями застыла на сумасшедшей высоте. Пока ремонтники возились с забарахлившим двигателем, начали сгущаться тучи. К месту событий подъехали пожарные машины, к кабинам потянулись раздвижные лестницы. Героиня занервничала, боясь спускаться, но еще больше ее страшила перспектива остаться в кабине на всю ночь. Герой поддерживает ее, и тут начинается дождь, настоящий ливень. Еще не успев добраться до земли, они промокают до нитки.

Марина не выдержала, встала и, сдерживая слезы, заспешила к выходу. Досматривать фильм у нее не было сил. Это была история ее знакомства с Ронни, все так и произошло, только не во Франции, а в Москве, и на месте героини была она!

Выйдя из кинотеатра, она долго бродила по вечерним улицам. Вокруг вспыхивали и рассыпались неоновые огни рекламы, светились витрины дорогих магазинов, но она ничего не замечала. Фильм разбередил ей душу. Многое в нем было похоже, и все-таки совсем не то, что случилось с ней и Ронни в действительности. Она шла, восстанавливая в памяти и вновь переживая события того осеннего вечера…

Воспоминания были такими отчетливыми, словно это произошло вчера. А началось все с приглашения Алешки Красильщикова съездить с ним в парк Горького. Она согласилась. Почему-то вдруг захотелось покататься на «чертовом колесе». До этого она каталась на нем очень давно, еще совсем маленькой, и сейчас решила освежить детские впечатления. Воскресным сентябрьским днем они поехали в парк, покатались на «американских горках», потом долго сидели в кафе.

День быстро переходил в вечер. В парке зажглись фонари. Недавно прошел дождь, и аллеи были полны мокрой опавшей листвы. Свет цветных ламп на аттракционах дробился в многочисленных лужах и потемневшей воде прудов. Наверное, из-за того, что вечер выдался мглистым и дождливым, народу в парке было немного. Алексей выпил три бутылки пива. Марина же выпила совсем немного, только чтобы согреться. Днем было солнечно и тепло, даже жарко, и никто не ожидал, что к вечеру так похолодает. На ней было легкое безрукавное зеленое платье чуть ниже колен, с разрезом на бедре, и она, конечно, быстро продрогла. Прогулка перестала доставлять удовольствие. А тут еще захмелевший Алексей стал шумным и совершенно невыносимым со своими приставаниями.

Она знала его еще по Звенигороду. Их семьи жили на одной улице, и она видела этого статного симпатичного парня довольно часто, но по-настоящему они познакомились и стали встречаться совсем недавно. Алексей умел стильно одеваться и учился в престижном юридическом институте. Его ухаживания родители Марины одобряли. Он казался им завидным женихом. Она уже не помнила, из-за чего возникла ссора. Алексей довольно грубо попытался ее удержать, но она вырвалась и убежала куда-то в темноту аллей. Потом в одиночестве бродила мимо палаток, летних кафе, пустующих столиков, аттракционов и клумб. Алексей совершенно испортил ей настроение, и на душе было скверно. Она решила, что пора ехать домой, и тут вышла к основанию огромного «чертова колеса». «Колесо» работало, а у лестницы, ведущей на посадочную площадку, стояло человек десять, не больше. Контролер — молодой парень в рыжем форменном костюме — рассаживал людей по кабинам.

Марина, неожиданно для себя, захотела прокатиться. Она ведь, собственно, из-за этого и пришла в парк! Купив билет, девушка поднялась на площадку.

Поскольку желающих было немного, контролер сажал людей только в каждую третью кабину, а две другие оставлял пустыми. Марина залезла в кабину, уселась на скамеечку. Парень захлопнул дверцу, и кабина, встряхнувшись и слегка закачавшись, стронулась с места, проползла несколько метров вверх и остановилась. Рассадив всех по местам, контролер дал знак запускать «колесо».

Кабины дружно тронулись и поехали без остановок. Аттракционы, пруд, палатки, темная зелень деревьев поплыли вниз. Все шире распахивалась залитая желтыми и белыми огнями панорама огромного города. Убегала куда-то вниз глянцево-черная река, расчерченная длинными дробящимися отражениями фонарей, сверкал изгиб Крымского моста, золотились верхушки башен Академии наук, за которыми, над туманным массивом Воробьевых гор, плыл в ночном небе подсвеченный шпиль МГУ. Небо почти сплошь закрывали облака. Море огней расплывалось в зыбком мареве. А потом фонари на набережной опять начали приближаться, надвинулись, увеличиваясь в размерах, парковые деревья, и вот уже река пропала за ними, показались палатки, черное зеркало пруда с застывшей на нем единственной лодкой. Стремительно проносилась посадочная площадка, и вновь начинался подъем.

Наверху гулял ветер. Марина, стараясь согреться, терла руками голые плечи. Кабина заканчивала последний круг. Ее занесло на вершину, она начала спуск и вдруг, резко дернувшись, встала где-то на уровне пятого этажа. Потом кабину сильно встряхнуло. Рывок был таким резким, что Марину едва не сбросило со скамейки. Вскрикнув, она ухватилась за металлический поручень перед собой.

Кабина раскачивалась, и казалось, что деревья и огни внизу раскачиваются вместе с ней.

— Внимание! — надтреснуто прозвучало из радиодинамика у основания «колеса». — Небольшая техническая неисправность. Просим не волноваться и немного подождать.

— Ну вот, докатались… — пробормотала Марина, оборачиваясь к соседу по кабине.

С первого взгляда на него она определила, что это иностранец. Возможно, скандинав или немец. Бросились в глаза его густые светло-русые волосы. В следующую минуту ее догадка подтвердилась.

— Не нужно беспокоиться, — сказал он с заметным акцентом и ободряюще улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. — Кабина не упадет, это абсолютно точно.

Она тоже улыбнулась.

— А я и не боюсь. Но сколько же нам придется ждать?

Он пожал плечами.

— Увы, сколько бы ни было, но ничего другого не остается. Вы говорите по-английски?

— Да.

Он сразу перешел на родной язык.

— Прекрасно! А то в русском я чувствую себя не слишком уверенно. В таком случае будем знакомы. Меня зовут Ронни Сэндз. Можешь называть меня просто Ронни. Я американец.

— А я родилась под Москвой, в Звенигороде. Меня зовут Марина Рябинина.

— Не волнуйся, я думаю, мы сейчас поедем. Кстати, ты хорошо знаешь Москву? Что это за странное сооружение?

— Где?

— Вон там, — показал он.

— A-а, это Шуховская башня.

— Шуховская?

— Она названа по фамилии архитектора, который ее построил. Раньше там работало телевидение. До того как построили Останкинскую башню.

— А где Останкинская башня?

Она огляделась.

— Должна быть там… — Марина неопределенно махнула рукой. — Ее сейчас не видно в тумане…

Она наконец получила возможность рассмотреть своего спутника внимательней. Ему было года двадцать четыре. Значит, почти на пять лет старше ее. Приятное, покрытое легким загаром лицо с правильными чертами, на котором выделялись светлые глаза, и особенно его мягкая улыбка сразу располагали к себе. Он был в белой, расстегнутой наверху рубашке и в темной куртке, и еще от него исходил едва ощутимый аромат одеколона, который Марина почувствовала сразу, когда только садилась в кабину.

— Считай это забавным приключением, и все будет нормально, — сказал он.

Ронни старался развлечь ее разговором. Уверял, что почти точно такая же история произошла с ним лет семь назад во Флориде, в «Диснейленде». Слушая его, она не могла не улыбнуться. «Диснейленд»! Флорида! Это было похоже на сказку.

Между тем кабина продолжала висеть, не двигаясь с места. На посадочной площадке суетились механики. Внезапно из мотора, расположенного где-то под основанием площадки, повалил густой черный дым. Его сейчас же подхватил ветер, прибил к земле и понес куда-то в сторону пруда. Подъехала ремонтная машина, а через пятнадцать минут — пожарная. Из брандспойта по дымящемуся мотору ударила струя пены.

Ронни, наблюдая за действиями пожарных, снова улыбнулся, на этот раз скептически. Покачал головой.

— Сдается мне, что ты была права. Мы застряли основательно.

— Не хватало еще проторчать тут всю ночь! — Она зябко передернула плечами.

— Ты замерзла?

Не дожидаясь ответа, он снял с себя куртку и набросил ей на плечи. Марину приятно удивила заботливость, с которой он укутал ее. Она благодарно на него посмотрела и смущенно проговорила:

— Спасибо.

Куртка хранила тепло его тела. Марина в ней мгновенно согрелась.

— Кажется, скоро пойдет дождь, — сказала она.

— Похоже на то.

Небо темнело. Вдали, у самого горизонта, беззвучно вспыхивали зарницы. Заметив ее уныние, он постарался ее разговорить, охотно рассказывая о себе. Оказалось, что он актер, играет на Бродвее, а в Москву приехал осваивать систему Станиславского, для чего специально выучил русский язык. Сейчас посещает курсы во ВГИКе. О себе Марина поведала только то, что учится на секретаря-референта и мечтает найти работу в какой-нибудь солидной фирме.

— Ты только будь настойчивей и обязательно устроишься. — Улыбка Ронни так и лучилась оптимизмом. — У тебя все получится, вот увидишь!

Марина в сомнении качала головой, однако тоже улыбалась.

На ближней аллее разворачивались уже три пожарные машины. В отдалении собралась толпа зевак, однако вскоре начала редеть. Люди расходились, не дожидаясь дождя. Зарницы, бесшумные, как призраки, летали по всему небу. Негромко и как бы нехотя рокотал гром. Марина невольно притихла, следя за сиянием, порхающим среди туч. Была «воробьиная ночь», какие иногда случаются в конце лета и начале осени. Молнии резвились вовсю, мгновенным голубым блеском заливая гладь пруда, деревья, аллеи, пожарные машины и стальные спицы гигантского колеса. Когда их свет внезапно врывался в полумрак кабины, Марина вздрагивала и замирала от страха.

— Внимание! Посетители, находящиеся в кабинах, — снова ожил радиодинамик, — по техническим причинам «Колесо обозрения» остановлено. Просьба не беспокоиться, всех эвакуируют по пожарным лестницам. Это абсолютно безопасно. К правому краю лестницы прикреплен страховочный ремень. Всем спускающимся нужно затянуть его на поясе…

Марина, завороженно следившая за молниями, опомнилась.

— А? Это что же? По лестнице? Какой ужас! Я никуда не полезу!

— Со страховочным ремнем это безопасно, — начал уговаривать ее Ронни. — Тем более я буду спускаться с тобой. Я уже лазил по пожарным лестницам. Ерунда, тут нет никакого риска…

На самом деле и для него такой спуск был первым в жизни, но он должен был как-то успокоить ее.

— Говорю тебе, это все сущий пустяк, — убеждал он Марину с улыбкой. — У нас в колледже был специальный курс по противопожарной безопасности. Мы только тем и занимались, что лазили по таким вот лестницам вверх и вниз…

От двух машин начали выдвигаться, поднимаясь, лестницы. На верхушке каждой из них сидел пожарный. Лестницы достигли двух самых верхних кабин, и оттуда полезли люди.

— Это что же, и мы так полезем? — прошептала Марина, показывая на парочку, которая неторопливо спускалась мимо их кабины. — Ни за что на свете! Я боюсь!

— Но я же буду с тобой, — сказал Ронни таким тоном, словно это был самый веский аргумент. — А значит, безопасность гарантирована на сто процентов!

Марина проследила глазами, как спускающиеся достигли основания лестницы.

— И как только они не испугались… — пробормотала она.

— Ты боишься, потому что глядишь на них со стороны. А когда окажешься на лестнице, будет не страшно.

— Откуда ты знаешь?

— По собственному опыту!

Верхний конец лестницы дотянулся до их убежища и уткнулся в стенку, слегка наклонив кабину. На верхней ступеньке сидел парень лет девятнадцати, в каске и дерюжной пожарной форме.

— Сколько вас тут? Двое? — деловито осведомился он. — Тем лучше. Значит, вместе и полезете. Кто первый?

— Пожалуй, я, — сказал Ронни. — А дама за мной. Я буду ее поддерживать.

Парень протянул ему конец страховочного ремня:

— Застегивайтесь.

Марина тихонько поскуливала от страха, дрожащими пальцами затягивая на себе кожаные язычки. Ронни уже вылез на лестницу.

— Давай, — позвал он ее. — Это совсем не страшно. Вниз и по сторонам не смотри, все внимание сосредоточь на перекладинах.

Она вылезла из кабины. Ее сердце замерло от страха. Спустившись на пару перекладин, она почувствовала, что грудь Ронни коснулась ее бедер. Она осторожно шагала вниз, и такой же шаг делал он, держа ее в кольце своих рук.

— Все о’кей, — сквозь порыв ветра долетел до нее его голос. — Земля уже близко.

Марина видела внизу освещенную фарами машин площадку «чертова колеса», прутья невысокой ограды и заросли кустарников. Постепенно площадка отодвигалась в сторону, а ограда и кустарники становились крупнее и ближе. Марина уже приноровилась к лестнице. Первоначальный страх действительно покинул ее. Она почувствовала, что ей даже приятно спускаться в объятиях этого симпатичного американца, бедрами и ягодицами ощущая прикосновения его горячего тела.

Эта невольная близость возбуждала и его. Руки Ронни все теснее обвивали Марину.

Они были в десятке метров от земли, когда небо внезапно прорвало. Всего несколько секунд барабанили первые крупные капли, а потом вдруг разом хлынул ливень. Марина тоненько вскрикнула и двинулась быстрее. Пока они добрались до крыши пожарной машины и отстегнули ремни, дождь промочил их насквозь. На Марине все промокло до нитки. Прическа ее сбилась, тушь потекла по щекам. Она слезла с пожарной машины и бросилась к ближайшему дереву. Ронни устремился за ней.

Местность вокруг «чертова колеса» мгновенно обезлюдела. Эвакуацию из остальных кабин пришлось временно прекратить. Дождь лил стеной, и дерево совсем не спасало.

— Все, мы вымокли, — обреченно сказала она. — Считай, что мы принимаем душ.

— Бежим туда! — Ронни показал на распахнутую дверь летнего кафе невдалеке.

Не дожидаясь ответа, он взял ее за руку и бросился к невысокому деревянному зданию на берегу пруда.

Кафе находилось на ремонте. Стены и пол в просторном темном помещении, куда они вбежали, были выпачканы известкой, вместо столиков громоздились мадьярские козлы, застеленные грязными газетами. В помещении пережидали дождь человек пять прохожих и двое пожарных. Все стояли у двери и смотрели на ливень.

— Есть у кого-нибудь сухая майка и штаны? — начал спрашивать Ронни.

В ответ люди лишь посмеивались. Наконец какой-то мужчина, видимо работник парка, показал на дальнюю дверь.

— В бытовке посмотрите. Может, найдете что-нибудь.

Ронни направился туда. Марине ничего не оставалось, как последовать за ним. Они попали в темный коридор, куда выходили еще две двери. Свет сюда просачивался через дальнее запыленное окно. Блеснувшая молния пришлась как нельзя кстати, иначе Марина споткнулась бы о ведро…

Ронни заглянул в правую дверь. В потемках удалось рассмотреть пирамиды наставленных друг на друга столов и стульев. Качая головой, он вернулся в коридор и открыл левую дверь. За ней, очевидно, и была та самая бытовка. По стенкам на крючьях висела сменная одежда.

— Где здесь выключатель? — Американец в темноте пошарил рукой по стене, но никакого выключателя не нашел.

За окнами продолжал громыхать гром. Врывавшийся в помещение свет зарниц озарял мешки, сваленные на полу. Молнии мелькали так часто, что внутренность небольшого помещения можно было рассмотреть и без электричества. Марина, обойдя мешочную груду, приблизилась к вешалкам.

— Одежда грязная… — пробормотала она.

— Тут есть майки и рубашки, — сказал Ронни, хотя смотрел только на нее.

Марина спиной чувствовала его взгляд. Она вытащила из мокрых волос шпильки и сжала их в кулаке. Влажные темные пряди прилипли к лицу и вискам. С них струйками стекала вода.

В потемках, совсем близко от себя, она услышала его прерывистое дыхание. Ее стройное тело, обтянутое мокрой тканью, длинный разрез на бедре, обнаженные шея и руки необыкновенно возбуждали его. Он чувствовал, как туманится в голове. Она что-то проговорила, но он не расслышал. Все его внимание сосредоточилось на этих шпильках, которые она держала в руке. Шпильки блестели в луче света, струившегося из окна. Блестели и волосы, и мокрая ткань на влажном теле. Она вскинула руку, и в луч попал ее браслет. Возбуждение переросло в мучительное жжение в паху. Ронни, сам не понимая, что делает, шагнул к ней. До его сознания с трудом дошло, что она просит его выйти.

— Да, конечно, — хрипло проговорил он, повернулся и пошел к двери.

Она сняла свои остроносые туфли и замерла. Сердце ее гулко застучало. Она услышала звук закрываемой щеколды!

Закрыв дверь, Ронни обернулся к ней, и в глаза ему бросились ее белевшие в оконном свете босые пятки. Это окончательно добило его. Глухо застонав, он подошел к ней и взял за талию. Она взглянула на него широко распахнутыми огромными от потеков туши глазами и машинально коснулась своих губ тыльной стороной ладони.

— Не надо, — выдохнул Ронни, отталкивая ее руку.

Его рот грубо и властно впился в ее губы, и у Марины перехватило дыхание. Она безвольно подалась ему навстречу, ее губы разомкнулись, встречая его упругий влажный язык.

— Ронни… — шепнула она в перерыве между поцелуями.

— Не надо слов.

Затуманенным взглядом он оглядел ее всю. В это мгновение комната озарилась молнией, и она увидела его бледное лицо, исказившееся, словно от невыносимой боли.

— Я хочу тебя, — прохрипел он и, не дожидаясь ответа, скользнул руками по ее талии и бедрам. Взялся за подол ее мокрого платья. — Ты меня возбуждаешь. Каждое прикосновение к тебе действует на меня как разряд тока.

Он стремительно, не встречая никакого сопротивления, избавил ее от платья и, снова впившись в ее рот, прижал ее к себе.

«Хорошо, что здесь темно, — мелькнуло в ее смятенном мозгу, — иначе бы он догадался, как я боюсь…»

Ронни будет ее первым мужчиной. Она знала, что рано или поздно у нее это с кем-нибудь произойдет. Но чтобы так неожиданно, без ухаживаний, в этой странной обстановке… Она и боялась, и страстно желала близости с ним. Он был просто чудо как хорош собой. Он гладил ее так, как ей больше всего хотелось, — энергично и страстно. Возбуждение ее росло, она крепче обвила руками его шею, впилась пальцами в его кожу. По учащенному дыханию, которым он обдавал ее лицо, Марина поняла, что он возбужден не меньше, чем она.

— Ты хочешь этого так же сильно, как и я, да? — будто издалека долетел его шепот. — Скажи, хочешь?

— Да, — тоже прошептала она.

— Тогда сними с меня одежду.

Эта просьба ее удивила, она замешкалась на несколько мгновений, а потом, едва понимая, что делает, дрожащими пальцами принялась расстегивать пуговицы на его рубашке, одновременно касаясь его теплого, упругого, покрытого испариной тела. А сняв, с наслаждением ощутила, как напряглись под кожей его мышцы.

— Ты хочешь, чтобы я предохранялся? — спросил он тихо. — У меня нет с собой презерватива.

«Что же ответить?» — подумала Марина как в бреду.

— Ну, давай же… — шептал он, забыв о своем вопросе. — Теперь расстегни молнию…

Она неуверенно поднесла руку к его паху, и тут он, не выдержав, схватил ее пальцы и дернул молнию на своих джинсах вниз. Потом сбросил ботинки, сорвал джинсы, обхватил ее, приподнял и, несколько мгновений подержав на весу, неожиданно бережно уложил на груду прохладных полотняных мешков, набитых чем-то мягким.

Некоторое время, склонившись над ней, он гладил ее спину, талию и ягодицы своими горячими ладонями. Мысли Марины окончательно пришли в смятение. Ее груди ныли, низ живота свело тянущей болью, голова пылала как в огне. На какой-то момент в ней пробудился здравый смысл, она вздрогнула, внезапно осознав происходящее, и прошептала: «Ронни, погоди…», но в следующее мгновение вновь провалилась в огонь нахлынувших на нее новых, до той поры неведомых ощущений.

Его возбужденная плоть прикоснулась к ее коже. Марина судорожно выдохнула, задержала дыхание. Он опустился на нее, обхватил ладонью затылок, второй рукой стиснул ягодицы, прижал ее, оцепеневшую, к себе и заглянул в глаза.

— Мы все родились для этого, — сказал он хрипло.

Она едва расслышала его сквозь грохот ливня за окном. И снова не нашлась, что ответить. Только крепче сжала руками его плечи, вцепилась в него, как утопающий в бурном море…

Он поднял ее ноги и устроил их в позиции, которая потрясла Марину своей откровенной интимностью. Онемевшая, без малейших мыслей в пылающей голове, она обвила ногами его талию. Переполненный желанием, он вошел в нее одним резким движением, и она слабо охнула, ощутив боль. Этот стон только распалил его страсть. Он стиснул ее, прижал к себе и устроился на ней удобнее. Движения его стали более размеренными, энергичными. Марина задыхалась, стонала сквозь зубы, полузакрыв глаза. Вслед за болью пришло удовольствие, которое росло с каждым ударом его плоти. Эти удары словно зажигали между ее ног огненную вспышку, стремительно растекающуюся по всему телу волнами мелких сладостных конвульсий. Он ускорил темп, буквально вдавив ее в мешки. Марина расслабилась, не в силах больше сопротивляться овладевшей ею стихии, дрожа от страсти. Пика блаженства они достигли вместе, крепко обнимая друг друга…

Потом они какое-то время лежали, совершенно опустошенные. Наконец он приподнялся на локте, наклонился над ней и легонько подул на ее закрытые глаза.

— Марина… — позвал он.

Погладил пальцами ее груди, потом коснулся губами сосков. Она распахнула ресницы и едва разглядела его в полумраке.

— Боже, я веду себя как последняя дешевка… — пробормотала она.

С усилием оторвав отяжелевшую голову от мешка, она огляделась. Где-то здесь должно лежать ее мокрое платье…

— Но ведь ты на самом деле так не думаешь? — возразил Ронни.

Она промолчала.

— Забудь о своих тревогах, — продолжал он. — Это вполне нормально — получать удовольствие от секса. Было хорошо, правда?

— Потрясающе.

Марина встала, пошатываясь. В эту минуту в окно снова плеснула молния, и она увидела его обнаженным. Облитый голубым светом, оттенившим все мельчайшие мышцы на его соразмерно сложенном атлетическом теле, он показался ей прекрасной скульптурой, ожившей волею волшебства. Она замерла в немом восхищении, продолжая смотреть на него в наступившей темноте. Не замечая ее пристального взгляда, он тоже поднялся.

— Однако надо поискать какую-нибудь сухую одежду, — сказал он. — Надеюсь, здешние рабочие не будут на нас в претензии, если мы позаимствуем что-нибудь из их экипировки. Завтра мы все им в целости вернем… Я, кажется, уже присмотрел себе кое-что!

Он снял с вешалки малярские джинсы, не слишком заляпанные краской, и дерюжную рубаху. Сложнее оказалось подобрать сухую одежду для Марины. Штаны, почти чистые, на которых она в конце концов остановила свой выбор, все-таки сидели на ней нескладно. Рубашка тоже оставляла желать лучшего. Но делать было нечего, пришлось одеться в то, что есть.

Когда они вернулись в большую комнату, здесь уже никого не было. Дождь почти перестал. Ронни и Марина из раскрытой двери смотрели на подсвеченные фарами лестницы, по которым медленно спускались пассажиры «чертова колеса». Ронни вытянул руку ладонью вверх.

— Кажется, больше не капает.

— Надо как-нибудь незаметно добраться до такси, — сказала она, прижимая к груди полиэтиленовый пакет со своим мокрым платьем и бельем. — Лично я не хочу, чтобы меня увидели в этом наряде… Придется топать через Нескучный. Там сейчас наверняка никого нет, а оттуда выйдем на Ленинский проспект.

— О’кей. А где этот Нескучный?

— Там, — она кивнула в сторону, противоположную главному входу в парк.

Ронни двинулся за ней. Дождя не было, но небо по-прежнему закрывали тучи. Усилился ветер. Они вышли на безлюдную набережную у Зеленого театра, где мокрую листву деревьев подсвечивали чахлые желтые фонари, и здесь свернули налево, на темную асфальтовую дорогу, круто поднимавшуюся вверх между огромными шумевшими на ветру кленами.

Сэндз сообщил, что снимает в Москве квартиру, и предложил поехать к нему. Она отрицательно покачала головой. Марина уже сожалела о происшедшем. Она вела себя легкомысленно, поддалась порыву. Все произошло слишком быстро. Наверное, она действительно поступила как дешевка, и именно такой женщиной сейчас и кажется Ронни. Нет, он не должен думать, что она такая, что с ней можно делать все, что захочешь! В девушке неожиданно заговорила гордость.

— Об этом не может быть и речи, — отвечала она на все его уговоры. — Я еду к себе.

Она даже оттолкнула его руку, когда он протянул ей листок со своим московским адресом.

— Зачем нам встречаться? Какой смысл? Ерунда все это…

Нескучный сад был темен и безлюден. Где-то далеко за деревьями мерцали огни. Марина зябко ежилась. Лицо ее лихорадочно пылало, а холодный ветер, казалось, пронизывал насквозь.

Слабость во всем теле навалилась на нее так неожиданно, что она остановилась.

— Я устала. Мне надо куда-нибудь присесть, — пробормотала она.

У нее зуб на зуб не попадал от озноба. Ронни огляделся.

— Вон скамейка!

За деревьями, в конце открытой лужайки, светлело старинное двухэтажное здание с колоннами, балконом и каменными виньетками над высокими окнами. Окна были темны, а перед входом одиноко светил фонарь. Там, у кромки деревьев, виднелась скамейка.

Ронни взял Марину под руку и повел к лужайке. Они сели, и здесь, в свете фонаря, он всмотрелся в ее лицо.

— Ты очень бледна. — Он коснулся рукой ее лба. — У тебя температура!

Лоб был горячим и мокрым от пота.

— Возможно, — прошептала она пересохшими губами. — Скорей бы добраться до дома и лечь в кровать…

— Я совсем не знаю этих мест… Где здесь проспект?

— Вон там. — Она слабо махнула рукой в сторону аллеи, в глубине которой светились фонари. — Все время прямо… Отсюда недалеко…

— Сейчас тебе надо отдохнуть, а потом мы дойдем до проспекта. Я отвезу тебя домой.

Он обнял ее за плечи, защищая от ветра, и прижал к себе. Их лица сблизились, его губы коснулись ее щеки.

— Пойдем! — Она резко встала.

И тут все поплыло перед ее глазами, она слабо ахнула и, если бы Ронни не подхватил ее, растянулась бы на земле. В следующую секунду все окончательно померкло, и она провалилась в черноту обморока…

В бреду она снова переживала грозу, спуск по пожарной лестнице, объятия Ронни в маленькой бытовке, набитой мешками. А когда наконец открыла глаза, то обнаружила, что лежит на кровати в незнакомом помещении, а над ней склонилась русоволосая женщина средних лет в белом халате.

— Ну вот и отлично. — Женщина улыбнулась. — Теперь мы пойдем на поправку. Вы сильно простудились и подхватили пневмонию, но это скоро пройдет.

За ее спиной приоткрылась дверь, и в палату заглянул Ронни. Марина вздрогнула, увидев его, он хотел было войти, но врач жестом велела ему остаться в коридоре. Марина чувствовала себя еще очень слабой и вскоре снова заснула.

Ронни допустили к ней только на следующий день.

— Как здоровье? — с улыбкой спросил он, кладя на тумбочку рядом с ее кроватью букет ярко-алых роз.

— Нормально. — Она тоже улыбнулась.

— Ты сильно напугала меня тогда ночью, — признался он. — Хорошо, что при мне был сотовый телефон. Я вызвал «скорую помощь». Боялся, что ты умрешь…

— Кажется, все обошлось. Доктор сказала, что через неделю меня выпишут.

Он одобряюще кивнул. Его улыбка была легкой, открытой и обаятельной. Сейчас, при свете дня, Ронни показался ей еще красивее, чем в полумраке вечерних фонарей.

«Я могла бы полюбить тебя, — сказала она ему молча. — Могла бы. Если бы ты разделил со мной мои мысли, чувства, мою жизнь. Но ты этого не сделаешь. Мне кажется, ты не из тех мужчин, что способны на любовь. Ты слишком опытен, чтобы испытывать настоящее чувство, тем более к такой обыкновенной девчонке, как я. Ты элегантный, сильный, очень красивый. И далекий. Такие мужчины всегда принадлежат кому-то еще…»

От этих мыслей на ее глаза навернулись слезы. Заметив их, он встревожился.

— Я должен извиниться перед тобой, — тихо сказал он, наклоняясь к ней. — Я сам не понимал, что делал.

Она слабо покачала головой.

— Ты мужчина. Мужчины и должны быть такими.

Его губы снова дрогнули в улыбке.

— Просто у тебя потрясающее тело, это правда. Я не смог сдержаться.

— Ты всегда так не сдержан с женщинами?

— Нет. Только с тобой. Это произошло спонтанно, я сам был удивлен, клянусь. Женщины, с которыми я был знаком, вели себя иначе. За близость требовали от меня подарков, обедов и ужинов в ресторанах… А ты совсем не такая…

Несколько секунд длилось молчание.

— Мне кажется, я тоже не справилась со своими чувствами, — проговорила Марина. — Все это было так ново для меня…

Наклонившись вперед, он дотронулся до ее губ своими губами и начал целовать, пока она не отодвинулась в сторону. Больница казалась ей совсем неподходящим местом для поцелуев, хотя они и были в палате одни.

— Раньше никогда не случалось, чтобы я терял над собой контроль, — прошептал он, словно оправдываясь. — Ты обладаешь огромной властью надо мной.

Она отвернулась к стене.

— Не нужно мне никакой власти, я просто хочу быть счастливой… Но это, наверное, невозможно…

Он посмотрел на нее удивленно, а потом мягко притянул к себе.

— Ты хочешь быть счастливой? Со мной?

«Да! — мысленно ответила она. — Да! Да! Да! Я, наверное, влюбилась в тебя. Не знаю, хорошо это или плохо. И чем все это кончится. Я хочу, чтобы это было чем-то особенным, чудесным и не ограничивалось одним только сексом…»

— Почему ты считаешь, что это невозможно? — Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. — Вполне возможно, и я собираюсь это тебе доказать.

Она заметила, как при этих словах загадочно сверкнули его зеленые с золотой искрой глаза.

Это была самая счастливая пора в ее жизни. Он переселился в ее квартиру. Отсюда они разъезжались по утрам: она — на свои секретарские курсы, он — на занятия во ВГИК. Вечерами он водил ее в театр-студию на Чистопрудном бульваре, где участвовал в спектаклях, или в другие театры. Он страстно интересовался театральной жизнью Москвы и не пропускал ни одной премьеры. Ночи с ним были полны блаженства. Искусный любовник, он научил ее наслаждаться ощущениями, о которых она знала только из книг. Его ласки превратились для нее в настоящий наркотик.

Как-то, уже ранней зимой, когда окончательно установился снежный покров, Марина поняла, что скоро не сможет надевать изысканное черное платье, которое он для нее купил. Ее беременность станет слишком заметной. Обследование у врача подтвердило результаты домашнего теста, и в следующем месяце ей назначили ультразвук. Но пока еще живот не портил изящных, струящихся шелковых линий. Платье сидело на ней как влитое, открывая одно плечо и ниспадая до самых туфелек. Эти черные с золотом туфли Ронни купил вместе с платьем, выложив сумасшедшие, по ее представлениям, деньги.

Появляясь в ресторанах или на театральных премьерах, они с Сэндзом неизменно привлекали к себе внимание. Их приглашали фотографироваться для журналов. Ронни отказывался, объясняя, что приехал в Москву не для этого.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Марина словно предчувствовала этот зимний вечер, когда он с озабоченным видом сказал ей, что ему надо срочно вернуться в Штаты. Продюсер одной из голливудских кинокомпаний прислал ему приглашение принять участие в пробных съемках на главную роль. Упустить такой шанс он не может. Он с юности мечтал о Голливуде и долго шел к этому. Марина улыбнулась, показывая, что рада. Но на душе у нее скребли кошки.

— Если пробы пройдут удачно и я получу эту роль, то вызову тебя к себе. Будем жить в Голливуде или в Лос-Анджелесе. А возможно, я сам приеду сюда за тобой, — говоря это, он укладывал свои вещи в чемодан. Билет на завтрашний авиарейс «Москва — Нью-Йорк» был уже куплен. — Ты не слишком расстроена?

— Нет, совсем нет, — солгала она. — Наоборот, рада за тебя. Ты непременно станешь знаменитым!

Он усмехнулся, скептически покачав головой.

— Для этого нужна удача, а еще надо много работать…

Она поехала проводить его в аэропорт. Утро выдалось ясным и холодным. Они прощались в зале у дверей таможенной службы.

— Меня будет поддерживать мысль о тебе. О том, что у меня есть ты и мой ребенок, — сказал он. — Из всех женщин для меня существует только моя Марина. Больше мне не нужен никто.

Как ей хотелось верить ему! Поначалу он часто звонил. Говорил, что очень много работает и свободное время для поездки в Москву выкроит только следующей осенью. Марине такой срок казался слишком долгим, ее тяготили ожидание и неопределенность, но гордость не позволяла ей разрыдаться и крикнуть в трубку: «Ронни, я ужасно соскучилась! Приезжай скорее или возьми меня к себе!» Вместо этого она говорила, что понимает его и желает успеха в съемках.

С наступлением весны звонки из Штатов стали раздаваться все реже. Сэндз говорил сухо и всегда одно и то же: очень занят на съемках. И спешил отключить связь. Ее сердце сжималось от недобрых предчувствий. Самый последний звонок раздался в августе, после долгого перерыва. Столь долгого, что она уже собиралась сама позвонить ему, хотя до сих пор воздерживалась от этого, боясь показаться навязчивой.

— Марина, я сожалею, что все у нас так получилось… — запнувшись, проговорил он и умолк.

Она тоже молчала. В груди похолодело.

— Ты должна меня понять.

— Но я не понимаю.

— Все, что между нами было, — это ошибка, случайность. Повторяю, я очень сожалею.

— Ты… только сейчас это понял?

— Нет… То есть — да… Марина, все нормально. — Судя по голосу, он наконец собрался с духом и заговорил как ни в чем не бывало: — Проблему с ребенком мы решим. Я направлю к тебе своего адвоката…

Она не дослушала его и бросила трубку. Опустившись на стул, Марина неподвижно просидела целый час. Ее душили слезы, но она не позволяла себе зареветь. «Дура, — наконец сказала она себе. — Раскатала губы на американца, к тому же богатого и красивого! Как будто не знала, что все закончится именно так!»

В сентябре в ее квартире появился мистер Джонсон.

… — Мама! — Из комнаты донесся голос Насти. — Жаконя сегодня опять каркал, как ворона! Ты купила для него корм?

— Корму достаточно, — откликнулась Марина, дочищая над раковиной последнюю картофелину.

В кухню заглянула дочь с небольшим желто-голубым попугаем на плече. Попугай чистил клювом перья.

— Когда же он заговорит по-человечески? — Настя подошла к коробке с птичьим кормом. — Даже свое имя не может толком сказать… Ну скажи: Жаконя, — обратилась она к птице.

Та невозмутимо продолжала заниматься своими перьями.

Телефонный звонок показался Марине таким неожиданным, что она вздрогнула. Наверное, Ронни! На ходу вытирая руки полотенцем, она бросилась в комнату. Схватила трубку. Сердце стучало как паровой молот, она едва могла говорить.

— Алло, — задыхаясь от волнения, вымолвила она.

— Марина, ты? — раздался голос Татьяны, и от сердца будто что-то отхлынуло. Она вдруг почувствовала усталость.

— Я, — ответила Марина, опускаясь на стул. — Чего ты?

— Ой, я тебя не узнала. Думала, не туда попала, номером ошиблась…

— Нет, это я.

— Слушай, я только что все выяснила, — затараторила подруга. — Завтра Сэндз с женой совершенно точно будет на премьере своего фильма в «Пушкинском». Ну что, съездим туда?

— Я не поеду.

— Когда еще представится такой случай… — начала уговаривать Татьяна.

— С Настькой некому остаться. И вообще, ты знаешь, я от этого Сэндза не в восторге.

— Ладно, завтра на работе поговорим. Может, еще передумаешь?

— Нет, я не поеду, это абсолютно точно!

Марина положила трубку. Конечно, она никуда не поедет. Но все же так хотелось бы хоть краем глаза взглянуть на Ронни и его жену! Особенно — на нее, на женщину, которую он предпочел ей!

«Нет. — Она нахмурилась. — Нельзя поддаваться искушению. Коли я вычеркнула Ронни из своей жизни, то должна быть твердой до конца. У меня достаточно было бессонных ночей из-за него, не хватало еще, чтобы все началось сначала…»

Зазвеневший телефон снова заставил ее вздрогнуть. Положив руку на трубку, она другой рукой схватилась за грудь, успокаивая скачущее сердце.

«Что это сегодня я так разнервничалась?»

— Марина, привет! — Голос Красильщикова звучал, как всегда, развязно и уверенно. — Как ты там живешь? Как Настя?

— Да все по-прежнему…

— Ну что ж, это тоже неплохо. Слушай, а не пора ли нам встряхнуться? Например, завалиться завтра в ресторан?

Алексей ухитрился сделать неплохую карьеру — стал заместителем директора крупной торговой фирмы. Он ездил на иномарке и два раза в год летал на заграничные курорты. Свое холостое положение он объяснял Марине тем, что женщин, которые набивались к нему в невесты, интересовали его деньги, а не он сам. По его словам, самой подходящей кандидатурой в спутницы жизни для него была только она.

Все эти годы они не прерывали знакомства. Временами, когда терпеть одиночество становилось совсем невмоготу, Марина отвозила Настю к родителям и срывалась с ним куда-нибудь в Анталию или на Канары. Но от предложений зарегистрировать с ним брак каждый раз отказывалась. Говорила, что это слишком серьезно и она должна подумать. Чутье ей подсказывало, что Красильщиков — не тот человек, который ей нужен. Да и в постели он казался бледной копией Ронни. Она ждала, сама не зная чего. И все же где-то в глубине души понимала, что рано или поздно ей придется выйти за Красильщикова. Все шло к этому…

— В ресторан? — переспросила она рассеянно.

«А что, это неплохая идея! Самое время устроить себе небольшую встряску, чтобы отделаться от навязчивых мыслей о Сэндзе!»

— Пожалуй, можно. Завтра после работы заскочу в детский сад за Настькой, отведу ее домой и к девяти часам я свободна.

— Вот и отлично, — замурлыкал Алексей. — Ресторан «Монте-Кристо» на Профсоюзной. Недурное местечко, я там уже был пару раз. А потом на часок заедем ко мне, да?

— Но только чтоб этот часок не растянулся на всю ночь!

— Марина, ты же меня знаешь… Значит, завтра встретимся в девять?

— В девять.

На следующий день в девять часов вечера Марина с Настей и Татьяна стояли в толпе у металлического ограждения перед входом в кинотеатр «Пушкинский». Им удалось протолкаться к самому поручню. Дальше не пропускала милиция. Зрители, купившие билеты, проходили в кинотеатр через двери на верхней балюстраде, а внизу был особый вход для гостей кинофестиваля. Здесь-то их и дожидались поклонники.

Гости подкатывали один за другим. Толпа, состоявшая в основном из молодых девушек, встречала их восторженными криками и свистом. Милицейский капитан время от времени подносил ко рту мегафон и просил публику не напирать на поручни. В ответ раздавались свист и смех.

Марина поставила дочку на перекладину ограждения и придерживала ее сзади. Настю все вокруг жадно интересовало. Она поминутно показывала пальчиком то на милиционеров, то на подъезжающие лимузины.

— А что это там за тетя? А дяди куда идут? Почему они входят, а нам нельзя?

Марина терпеливо объясняла:

— Эти дяди и тети купили билеты… А вон та тетя снимается в кино…

Толпа громким криком приветствовала известную французскую киноактрису, выпорхнувшую из белоснежного «порше». «Звезда» помахала толпе рукой и, сверкая серебристым платьем, скрылась в дверях кинотеатра в сопровождении двух мужчин в черном.

Татьяна нетерпеливо смотрела на часы.

— Сэндз должен скоро появиться… Говорят, он ездит в синем «ягуаре»… Смотри, вон какая-то синяя машина! Сворачивает сюда!

Толпа заволновалась и прихлынула к поручням. Снова требовательно зазвучал мегафон. К кромке тротуара, сигналя, медленно подъехала темно-синяя иномарка и остановилась.

— Ронни! Ронни Сэндз! — послышались крики.

Общий гвалт усилился, когда задняя дверь лимузина раскрылась и показался Сэндз. При виде его группка девчонок истерично завизжала. В одном месте ограждение, не выдержав напора, опрокинулось, и с полдюжины поклонниц ринулись к машине. Милиционеры бросились поднимать ограждение и сдерживать толпу, однако нескольким красоткам удалось-таки прорваться к Сэндзу. Из передней двери «ягуара» выскочил телохранитель и устремился им наперерез. Ронни сделал ему знак не волноваться, спокойно взял из рук первой подбежавшей девушки рекламную афишку со своим портретом и достал из кармана авторучку.

— Рон-ни! Рон-ни! — дружно скандировала толпа.

Марина не сводила с него глаз. Это был Ронни. Ее Ронни. В светло-сером полосатом костюме и в черных очках он выглядел очень элегантно. Она отметила, что он стал зачесывать волосы назад. И это ему очень шло.

— Мама, а кто такой Ронни? Он тоже киноартист?

Марина едва расслышала вопрос дочери.

— Да! — ответила она.

Вокруг кричали и, пожалуй, громче всех — восторженная, с сияющими глазами Татьяна.

«Что бы она сказала, если бы узнала про нас с Ронни?..» — мельком оглянувшись на нее, подумала Марина. Но она никому не собиралась открывать эту тайну, а Настя пока слишком мала, чтобы знать подобные вещи.

Пока Ронни раздавал автографы, из «ягуара» вылезла высокая длинноногая блондинка с пышным бюстом, выгодно подчеркнутым линиями ее огненно-алого платья. Марина так и впилась в нее глазами. «Прикинута по высшему разряду, — не без зависти определила она. — А волосы наверняка крашеные!»

Сэндз поставил последнюю роспись и убрал ручку в карман пиджака. Телохранители поспешили оттереть от него назойливых поклонниц, которые продолжали тянуть к нему руки, улыбаться и что-то кричать. Ронни снял очки и вытер платком вспотевшее лицо.

Настя обернулась к матери:

— Это тот дядя, который у нас дома на фотографии! Ты там вместе с ним! Это и есть Ронни?

— Погоди ты, — отмахнулась Марина и в тревоге взглянула на подругу.

Но та, к счастью, не слышала слов девочки, продолжая размахивать руками и кричать с остальными.

— Мама, тот самый дядя! — не унималась Настя. — Ты с ним знакома?

— Можешь помолчать хоть одну минуту? — прикрикнула на нее мать.

Настя, обиженно надув губы, отвернулась.

Сэндз коротко переговорил с супругой, та взяла его под руку, и они направились к дверям кинотеатра.

— Ну как тебе понравилась Бетси Хедман? — крикнула Татьяна, толкнув Марину локтем. — Дочь директора киностудии!

Толпа вопила и свистела. Этот шум эхом отдавался в голове Марины. Она смотрела вслед удаляющемуся Ронни и прижимала к себе Настю. Слезы помимо воли накатывались ей на глаза.