Дом Алена оказался похож на хижину лесоруба девятнадцатого века. Построенный из бревен, он напоминал гнездо в роще гигантских мирт.
Подъездная дорожка была расчищена от снега, и она ехала среди высоких сугробов, как в тоннеле. В конце дорожки она остановилась рядом с «бронко» и выключила двигатель и фары, очутившись в темноте, — только одна лампочка горела у входа.
Ступеньки на крыльце были также очищены от снега, но покрыты льдом, и она схватилась за перила, чтобы не упасть.
Звонка она не увидела и громко постучала костяшками пальцев. Раздавшийся звук мог, казалось, разбудить и мертвого. Но Ален не появился, и она постучала сильнее. Опять тишина.
Встревоженная, она схватилась за ручку, та легко повернулась, и дверь открылась.
— Ален, ты здесь? — позвала она. — Это Надя. Я хочу поговорить с тобой.
Она услышала характерное потрескивание горящих дров и почуяла запах дыма.
Собрав всю свою храбрость, она вошла и закрыла за собой дверь. Сгоревшие до углей дрова в открытом очаге едва освещали комнату, отделанную деревянными панелями. У нее сложилось впечатление об аскетическом образе жизни, избранном хозяином этого жилища.
В комнате было несколько окон без штор, а на простом сосновом полу не было ковров. Крохотная кухонька походила на корабельный камбуз. На столе поблескивала большая кофеварка, а рядом с ней стояла одинокая кружка.
Надя никак не могла решить, остаться ли ей или уйти. Разглядев винтовую лестницу, ведущую наверх, она поняла, где находится Ален, и решила не уходить.
У двери Надя заметила ящик, в котором вместе с дровами лежали его сапоги. Она сняла свои, затем верхнюю одежду и осталась лишь в джинсах и свитере.
В одних носках она тихо пересекла комнату и поднялась по узким крутым ступенькам. На последней она задержалась, привыкая к почти полной темноте.
В комнате, еще меньшей, чем внизу, стояли двуспальная кровать и комод, служивший пристанищем для телефона и мигающего автоответчика, а также кучи медицинских журналов. Рядом с кроватью стоял стул, заваленный одеждой.
Ален лежал на кровати, лицом вниз, обняв одной рукой подушку, до пояса укрытый грубым шерстяным одеялом.
— Ален, — прошептала она, — это — я, Надя.
Простонав, словно от глубокой боли, он перевернулся на спину, положив сжатую в кулак руку на живот, как если бы и во сне не мог расслабиться.
Она опять позвала его, на этот раз громче. Его ресницы вздрогнули, но он не проснулся. Она оглядела спартанскую комнату, в которой этот человек существовал наедине со своей виной. Может, действительно человек, бывший Георгом Лейтоном, заслужил этот своеобразный ад на земле.
Но не человек, которого все знали под именем Алена Смита. Человек, спасший бесчисленные жизни и несший утешение тем, кого едва знал.
И это мужчина, которого она любит.
Надя стянула с себя джинсы, потом не спеша откинула покрывало — он спал обнаженным, и его тело казалось таким уязвимым. Она забралась в постель и прижалась к нему. Когда он проснется, они поговорят.
Потом Надя задремала. Неожиданно проснувшись, она почувствовала — что-то изменилось.
Ален зашевелился и что-то забормотал, видимо, одолеваемый кошмаром.
— Сожалею, о боже, как я сожалею… Пожалуйста, не дайте ей умереть, пожалуйста, пожалуйста… — Просящий голос истончился до придушенного вскрика. Это был голос сильного человека, поставленного на колени.
Его глаза открылись, он медленно окинул взглядом комнату. Он хотел сесть в постели, но она уложила его.
— Все в порядке, — шептала Надя раз и другой, пока его тело постепенно не расслабилось. Обвив руками его шею, она прижалась к нему, согревая своим теплом, пока прерывистое мучительное дыхание не стало ровным.
Сначала он подумал, что видит сон. Потом вспомнил, что лег в постель в полном изнеможении и сейчас проснулся совершенно не в себе.
Он знал, что находится в своем доме — вокруг были знакомые очертания. Но впервые с тех пор, как он втащил кровать наверх, он не был один.
Ален лежал в необычной для себя позе — на спине, а Надя оперлась на него как на подушку. Ее волосы рассыпались по его груди.
Боясь пошевельнуться и спугнуть сказку, он старался лежать тихо. Однако сердце его бешено колотилось от мыслей о возможных причинах ее прихода посреди ночи. Желание заняться любовью могло быть одной из них. Иначе зачем она так уютно устроилась рядом, одетая только в трусики и рубашку, и обвила руками его шею?
Ален провел губами по ее волосам и в ответ услышал протестующее бормотание. Усмехнувшись, он прошептал ее имя.
Медленно пошевелившись, словно не хотела менять удобного положения, в котором заснула, Надя потерлась щекой о его грудь.
— Надя! Милая! — пробормотал он все еще хриплым со сна голосом. — Это не самое лучшее, что ты можешь придумать. Пока я не пойму, почему ты здесь.
Она потянулась, медленно проведя своей коленкой по его бедру. Ален застонал. Внезапно проснувшись, она резко села и всмотрелась в его лицо.
— Уже утро?
— Солнце встало или близко к тому.
Она поправила волосы, падавшие на глаза, и огляделась, словно опасаясь, что кто-то может наблюдать за ними.
— Нас никто не видит, если тебя это беспокоит.
— Не беспокоит, — произнесла она спокойным голосом.
Однако что-то явно было не так с его любимой, что-то заставило ее прибежать к нему за утешением.
Он провел пальцами по ее плечу и руке и почувствовал напряжение.
— Поговори со мной, милая. Позволь мне помочь тебе, если смогу.
— Не здесь, внизу.
Она соскользнула с постели и быстро натянула на себя джинсы, старательно отводя от него взгляд.
— Я приготовлю кофе.
Так и не взглянув на него, она поспешила вниз. Ален с досадой сунул ноги в джинсы, натянул их и застегнул молнию. Затем он пригладил волосы, взял рубашку со стула и первым делом подошел к автоответчику, нажал на кнопку.
Два обычных звонка, третий от самой Нади, просившей его позвонить в редакцию, как только сможет.
Не на шутку встревоженный, он напялил на себя рубашку, застегнул кое-как и поспешил вниз. Как только она повернулась к нему, он понял, в чем дело.
— Как ты узнала? — тихо спросил он.
Лицо Нади стало удивленным и печальным одновременно.
— Мне позвонила знакомая из Лос-Анджелеса — продюсер. Она хочет снять документальный фильм о провинциальной медицине и, узнав, что ты против, просила меня помочь.
Ален ответил резковато, но понятно.
— Это приятельница Ника еще со времени интернатуры в Лос-Анджелесе. Они поддерживают контакты.
Надя кивнула.
— Я не могла понять, почему ты так противишься известности, особенно когда это может принести выгоду городу.
— Я боялся, что кто-то узнает меня.
— Ну конечно.
Боль в голосе Нади мешала ему сосредоточиться. Выигрывая время, Ален подошел к ящику у двери, собрал остававшиеся там дрова и подбросил их в огонь. Когда дрова разгорелись, он набрался храбрости и снова взглянул на нее.
— Тебе нетрудно было сложить кусочки головоломки.
Надя принесла кофейник и две кружки, поставила их на стол и села. Ее рука так дрожала, что она пролила кофе…
— Позволь мне… — Большая ладонь Алена накрыла ее руку и помогла ей налить кофе. Он взял свою кружку и прислонился плечом к стене. — Как много ты знаешь?
— Достаточно. Я бы сказала, даже слишком много. — Надя попыталась рассмеяться, но ей это не удалось. — Начав складывать головоломку, я позвонила в «Глоуб» и другие газеты.
— Весьма профессионально. Твой отец мог бы тобой гордиться.
Она рассказала о поиске в архиве газеты, о старых фотографиях и о потоке памяти, вызванном ими.
— К несчастью, у тебя незабываемые глаза, — добавила она. — Красивые, печальные и такие удивительно мягкие…
— Проклятие бабушки-ирландки, — отозвался он и сделал несколько глотков еще горячего кофе.
— Это все, что ты можешь сказать?
Человек, который сливался с ней в любовном экстазе, исчез. Его заменил ледяной, сухой незнакомец.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я не Георг Лейтон-четвертый? Что не я наглотался таблеток, когда оперировал двадцатидвухлетнюю будущую мать и убил ее и ее нерожденного ребенка? Что не мой скальпель перерезал артерию, которую я не увидел?
Лицо Алена исказилось.
— Все это правда, к сожалению. И если бы я явился на суд присяжных, они осудили бы меня. Иногда я жалею, что этого не случилось. Когда ты собираешься написать об этом? — спросил он, отвернувшись к окну. — А может, именно поэтому ты и звонила? Чтобы я прочитал сегодняшние заголовки?
У Нади перехватило дыхание.
Ален стоял не шевелясь, с окаменевшим лицом и потемневшими глазами.
— Ты приехала сюда в надежде, что я скажу, что это все ошибка? Плохой сон? — Его лицо исказила гримаса. — Я виновен в убийстве, хотя и неумышленном. И в использовании имени друга, погибшего в автокатастрофе, так как хотел избежать тюрьмы.
Надя встала из-за стола и молча направилась к ящику у двери. Ее руки не тряслись, когда она обувала сапоги и натягивала шубу. Обернувшись, она заметила, что он безучастно наблюдает за ней.
— Скажи мне одну вещь, прежде чем я уйду, Ален или Георг, или как там тебя зовут. Как мне объяснить маленькой девочке, полюбившей тебя, то, что ты сделал?
Ален дернулся, но ничего не ответил. Да Надя и не ждала от него ответа.
Он наблюдал в окно, как она идет к машине. Она плакала, содрогаясь всем своим маленьким телом. В ее фигуре ощущалась такая безысходность. Более достойный мужчина не довел бы ее до такого состояния.
Пару минут она грела двигатель и потом уехала.
Надя посмотрелась в зеркало: на нее глядела другая женщина, не та, которую она видела здесь в последний раз. Тогда она только поднялась с постели после ночи любви с Аленом. Ее щеки были нежно-розовыми, а сердце полно трепетных надежд. Сейчас же Надя чувствовала себя пустой. Использованной.
И все же она собралась, выпрямила плечи и покинула ванную комнату.
Просмотрев первые оттиски номера, Надя решила позвонить Эдде и пригласить ее на завтрак. Они позавтракают в кафе «Наполи», три современные, самонадеянные женщины, ну две с половиной. Наде хотелось заказать бокал шампанского вместе со стаканом апельсинового сока.
Мысль поднять бокал за крупнейшую сенсацию в своей жизни скривила ее губы. Должно быть, Пулитцер стоит разбитого сердца? Равноценный ли это обмен?
Надя вошла на кухню, когда зазвонил телефон. Интересно, кто мог звонить так рано?
— Мамочка! Что-то случилось с миссис Кар. Ей позвонили, она вся побелела, стала странной и схватилась за грудь. — Элли перевела дыхание. — А сейчас она лежит, совсем больная на вид.
Надя закрыла глаза, соображая.
— Элли, миссис Кар нуждается в твоей помощи, поэтому тебе нужно оставаться совершенно спокойной и выслушать меня очень внимательно, о'кей?
— О'кей. — Элли немного успокоилась.
— Найди сумочку миссис Кар и в ней маленькую коробочку с таблетками, ту, что была у нее на концерте, помнишь?
— Угу.
— Возьми одну таблетку и дай ей, чтобы она положила ее под язык. Ты поняла, что я тебе сказала?
— Да, но…
— Когда сделаешь это, пойди в спальню, возьми одеяло и аккуратно укрой миссис Кар.
— Мам…
— Сделай все немедленно, Элли. Я сейчас положу трубку и вызову «скорую». Она приедет минут через пять, но ты будь рядом с миссис Кар и держи ее руку, пока не приедет врач, о'кей?
— Мамочка, подожди! Позвони Алену, он знает, что делать.
— Обязательно, маленькая. А теперь поторопись и сделай то, о чем я тебя просила.