3

Джек стоял у высокого французского окна и смотрел на унылый пейзаж. Асфальт, бетон, стекло, металл, серое небо, серый воздух, серые люди. Кто сказал, что настоящая жизнь — в городе?

Середина октября, в этом все дело. Самое депрессивное и паскудное время года. Правда, в Сайлент-Крик в это время уже снег ложится, а к Рождеству перевалы не проехать, заваливает до весны…

Французские окна были тройными. Дорогие, хорошо заделанные — и все равно возле них было холодно стоять. Во всем этом доме — холодно. С тех пор как ушла Иви.

Гай постарел за полгода лет на двадцать. Превратился в растерянного, желчного старика с трясущимися руками. Мамаша Леруа держалась лучше, но Джек понимал, что и ей несладко. Временами он жалел мамашу Леруа, искренне и сильно, но она ухитрялась в считаные секунды избавить его от этого чувства.

То, что она пытается настроить против него Эми, — ужасно и недопустимо. Тут всего два выхода, один — дать мамаше Леруа по башке кирпичом, второй — уехать подальше. Собственно, Джек и приехал сегодня в дом тестя и тещи, чтобы сообщить им о своем решении вернуться домой. В Сайлент-Крик.

Недавний ночной звонок от Фрэнка Мейнарда раздался очень вовремя. Джек уже захлебывался в пучине непроглядной свинцовой тоски, уже почти отчаялся найти общий язык с собственной дочерью, уже не совсем отчетливо понимал, как ему жить дальше… Голос друга детства в трубке был рожком той самой кавалерии, которая всегда приходит на помощь отчаявшимся в самый последний момент.

Они не виделись и не разговаривали десять лет, с тех самых пор, как Джек удрал из Сайлент-Крик. Фрэнк торопливо прокричал в трубку последние — за десять лет — новости, сообщил, что женился на Моне Богарт и что их дочке Джози уже пять лет… Джек сказал, что его дочке тоже пять — и внезапно охрип. Фрэнк почувствовал неладное.

— Джек, ты чего там?

— Ничего. Я… понимаешь, Фрэнки… моя жена… она умерла три месяца назад.

— О господи! Брат, прости. Прими мои, как говорится… черт, глупо звучит. Несчастный случай?

— Она заболела. Все очень быстро случилось.

— Так ты один с малышкой?

— Да.

— Послушай, Джеки, я не мастак вести душеспасительные разговоры, так что слушай сюда: если тебя там не особо что держит, то бери дочку и приезжай к нам. Мы с братьями Баллард затеяли возрождать «Индейскую стоянку», а лучше тебя нам проводника не сыскать.

— Фрэнк, я…

— Погоди, а то я собьюсь. Ты скажи прямо — если у тебя работа, зарплата и всякая там карьера, то…

— Да нет, Фрэнк. Нет у меня никакой карьеры. И зарплата… ну что зарплата?..

— Вот! Я и говорю! Тогда приезжай и не задумывайся.

— А жить где? И куда я дену Эми? Она еще совсем маленькая, ей нужен присмотр…

— Ха! Держись за воздух, братец Джек! У нас в Сайлент-Крик присмотр ей будет обеспечен! К твоему сведению, у нас прямо на Заячьем холме стоит новехонькая школа для малолеток, по высшему разряду! Спутниковая антенна, Интернет и все дела. А заправляет в новой школе… ни за что не догадаешься!

— Ну?

— Джилли Баллард!

— Нет!

— Да, Джеки, да! И у нее отличная группа из десяти огурцов-малолеток, моя Джози тоже там. Они все в ней души не чают, а она с них глаз не спускает, и все они кормленые, умытые, учатся читать и писать, рисуют, гуляют — короче, блеск!

— Фрэнк, я ведь… и Джилл…

— Да брось! Ну было дело, я понимаю, так ведь это когда было? У тебя дочка, у Джилл жених…

— Кто-кто?!

— Ну не то чтобы прямо жених, но ходят такие разговоры, что…

— Кто?

— Не хочу показаться сплетником…

— Фрэнки!

— Молодой Придурок Саймон.

— Вот дьявол!

— И не говори. Стоит оставить девушку без присмотра на какие-то жалкие десять лет…

— Честно говоря, я был уверен, что она давно замужем… за кем-нибудь приличным. Джилл была правильная девочка.

— Она такой и осталась. А насчет Саймона — не бери в голову. Просто он к ней клеится, а она… она, если честно, с утра до вечера пропадает в школе.

— Хорошо, допустим, со школой мы решили, но что делать с жильем? Наш дом продан…

— Зато пустует дом Совы.

— Как? Стерегущая Сова…

— Упаси Великий Маниту! Сова здорова, как лось, бодра, как молодой козленок, ядовита, как болотная гадюка, но два года назад она решила, что ей надоело жить среди бледнолицых, и вернулась к своим.

— Неужели индейцы вернулись?

— Еще как вернулись! Две большие семьи из племени Черного Лося плюс молодые одиночки из разных родов отстроились в старом индейском поселении на Чертовом плато и живут там уже шестую зиму. Сова долго крепилась — но теперь ушла к своим. Ее дом в отличном состоянии, только натопить к вашему приезду и все.

— Я думал, может, к весне…

— А зачем тянуть, Джеки? Неужели слякотная и дымная осень в городе лучше нашей лесной зимы? Хоть воздухом чистым надышитесь. Девочка привыкнет к новым друзьям, ты потихоньку войдешь в курс дела, мы с тобой и с малышами Баллард займемся ремонтом…

— Змий-искуситель!

— Джек, я серьезно. Сам знаешь, к середине декабря перевалы занесет. Решайся — и приезжай.


В соседней комнате дробно зацокали каблуки, и Джек очнулся. Торопливо повернулся кдверям, пригладил непокорные темные волосы…

Когда Иви объявила о своей беременности и о том, что она выходит замуж за Джека Брауна, Гай Леруа топал ногами, орал и употреблял совершенно немыслимые выражения — но после этого совершенно успокоился и принял Джека, как родного. Гай не умел таить зло. Сюзанна — дело другое. Она никогда не говорила об этом вслух, но Джек нутром чувствовал — даже в болезни и смерти дочери миссис Леруа винит одного только Джека Брауна.

Это была ненависть чистая, холодная, иссиня-белая, и ее не способны были поколебать никакие сомнения, никакие воспоминания о том, что Иви ведь, как ни крути, была счастлива с этим Человеком…

Джек вздохнул и склонил голову, приветствуя тещу. Сюзанна Джозефина Леруа-Уитакер застыла у двери — сухая, прямая, ненавидящая.

— Добрый день, Джейкоб. Вас привело какое-то дело? Мистер Леруа неважно себя чувствует, я бы не хотела, чтобы его беспокоили.

— Я хотел видеть именно вас, миссис Леруа.

— Вот как? По какому вопросу?

Джек мысленно сосчитал до десяти. Вот так и будут выглядеть последние пять секунд до начала глобальной ядерной войны!

— Дело в том, миссис Леруа… что я принял решение уехать.

— Что ж… Жаль, что эта мысль не пришла вам в голову раньше лет на шесть, но лучше поздно, чем никогда, как говорится. Думаю, это правильное решение, мистер Браун. Гай… мистер Леруа принял решение отойти от дел. Он намерен посвятить остаток жизни и все свои средства воспитанию единственного родного существа, которое у нас осталось, и потому…

— Вы меня не поняли, миссис Леруа. Я уезжаю вместе с дочерью.

Ну вот он и сказал. Ракеты вышли из шахт, медленно развернулись на заданный курс и пошли на Восток… им навстречу двинулись ракеты противника… через двадцать минут над землей расцветет первый смертоносный цветок…

Сюзанна Джозефина не то шагнула, не то упала вперед, к столу, впилась в столешницу скрюченными пальцами.

— Нет!!!

Джек вздохнул. Он не был злым человеком, ему было очень жаль Гая и эту засушенную злобную старуху тоже — ведь она была матерью Иви, но…

— Миссис Леруа, я говорю об этом, потому что вы и Гай имеете право знать, где будет жить ваша внучка. Разумеется, вы будете видеться, я постараюсь, чтобы это происходило почаще, но жить Эми будет со мной. Это не обсуждается.

Серое лицо — и два бушующих фиолетовым огнем моря ненависти. Глаза миссис Леруа горели, как у кошки.

— И где же вы собираетесь жить? В лесной хижине? На лесопилке? Может быть, в палатке? Насколько я помню, Гай нашел вас именно в лесу?

— Я возвращаюсь домой, в Сайлент-Крик. Если вам интересно, то это город. Маленький, не слишком шикарный, но — город. Там живут хорошие люди. Я там родился и вырос…

— И сбежали оттуда, когда поняли, какая это дыра! А теперь хотите засунуть туда Эми, оторвать ее от любящих деда и бабушки, увезти из благоустроенного, цивилизованного мира, от могилы матери…

Джек почувствовал, как внутри него закипает ярость.

— А вы хотели бы, чтобы пятилетняя девочка каждый день проводила на кладбище? Чтобы ей все время напоминали о том, что ее мама умерла?

— Между прочим, это ВЫ сказали ей о смерти Иви!

— Потому что я не верю в спасительную роль всех этих баек про небеса и ангелов верхом на облаке! Сколько вы собирались кормить Эми сказками о том, что мама уехала в дальние края и скоро обязательно вернется? И какого черта вы рассказываете ей о том, что я уже забыл про Иви, а она должна плакать о ней всю жизнь?

— Потому что это правда! Или вы хотите убедить меня, что всю жизнь собираетесь хранить Иви верность? Вы найдете другую женщину, приведете ее в свой дом, и Эми станет падчерицей, нелюбимым чужим ребенком…

— Сюзанна, почему вы так ненавидите людей? Или это только на меня распространяется?

— Да кто вы такой, чтобы Я ненавидела ВАС? Необразованный мужлан, человек без специальности, без социального статуса, без будущего… Запомните, Джек Браун: я приложу все свое влияние, все свои силы, чтобы забрать у вас девочку. Я не позволю, чтобы моя внучка выросла в глуши, среди чумазых детей всякого отребья…

— Поезжай, Джеки.

Миссис Леруа замолчала, словно ей в глотку загнали кляп. Джек перевел дыхание и уставился на Гая Леруа, неслышно возникшего в дверях. Невысокий, кряжистый, совершенно седой человек с потухшим взглядом держался за дверной косяк, и руки у него были темные, жилистые, с короткими обломанными ногтями… рабочие руки.

Гай шагнул в комнату и положил руку на плечо жены.

— Ты прости ее, сынок. Сюзи немного не в себе, это верно. Она столько времени потратила на то, чтобы научить меня не рыгать за столом после обеда… а тут и Иви приводит в дом лесоруба! Конечно, моя старушка расстроилась. Ты, Джек, делай как задумал. Я, видишь, совсем сдал, вряд ли вернусь к делам. Лесопилки распродам, будем с Сюзи доживать свой век…

— Мистер Леруа…

— Береги Эми. И пускай не забывает про нас — мы ведь любим ее больше собственной жизни. Когда обустроишься дома — напиши или позвони. Мы подождем.

— Но, Гай…

— Помолчи, Сюзи. Твоя матушка меня тоже не слишком жаловала, но ей и в голову не приходило говорить мне, как надо воспитывать Иви! Помолчи, я сказал! Езжай, Джек. Постарайся… чтобы Эми была счастлива. И не забывай нас.

Уже у самой машины Джек обернулся и посмотрел на французские окна второго этажа. За сверкающими стеклами маячили два силуэта — маленький широкоплечий и высокий худощавый.

Два мертвых человека, вдруг с болью подумал Джек. Живых — но мертвых. Они будут доживать свой век одни в этом громадном доме, и все, что им останется, — это эхо звонкого смеха, похожего на звон серебряного колокольчика, да фотографии золотоволосой девочки в белом платье…

Девочки, так и не успевшей повзрослеть.

Иви, что ты наделала!


Воспитательница встретила его внизу, в холле, что было плохим знаком. Джек немедленно напрягся. С самого начала у Эми начались проблемы в школе, это было естественно, учитывая недавние трагические события, но все детские психологи наперебой твердили, что девочке пойдет на пользу общение со сверстниками… Джек понятия не имел, правы они или нет. Инстинктивно он чувствовал, что в таких вопросах не может быть единого рецепта. То, что хорошо для одного ребенка, может не понравиться другому…

В детстве они с Фрэнком, по большей части предоставленные сами себе, шастали по лесам и горам с утра до вечера. Синяки и шишки были делом обыденным, однако иногда случались и травмы посерьезнее… Джек ненавидел, когда его жалели. Он предпочитал скрыть от всех глубокий порез или сильный ушиб, втихаря сам заливал раны йодом и неумело заклеивал пластырем — это уж потом Стерегущая Сова показала ему целебный белый мох и научила делать примочки из паутины, пепла и собственной слюны…

Фрэнк, его дружок, наоборот, обожал, когда его жалели, наперебой охали вокруг и восхищались его героизмом. Когда на царапины лили йод, Фрэнк орал и завывал, словно гризли весной.

Может быть, Эми нуждается вовсе не в общении со сверстниками, а в чьей-то тихой ласке, напоминающей ласку матери? А может быть, это еще сильнее расстроит девочку, постоянно думающую о своей потере?..

Миссис Поппер скорбно поджала губы при виде Джека.

— Мистер Браун, я решила встретить вас здесь, чтобы побеседовать без помех.

— Я уже понял это, миссис Поппер. В чем дело? Что-то с Эми?

Воспитательница огляделась по сторонам — и выпалила:

— А вы не думали о том, чтобы показать девочку психиатрам?

Джек стиснул зубы. Терпи, Браун, терпи. Похоже, твоя дочь не ошибалась — эта баба в очках и впрямь ведьма.

— Миссис Поппер, вы прекрасно знаете о том, что произошло у нас в семье. Я полагаю, смерть матери — это достаточно сильное испытание для маленькой девочки, но говорить о психических сдвигах…

— Поймите меня правильно, мистер Браун. Эмили всего пять лет. В этом возрасте дети просто НЕ МОГУТ долго думать об одном и том же, в любом учебнике об этом написано. Но Эмили замкнулась в себе до такой степени, что уже почти не реагирует даже на мои слова, не говоря уж об остальных детях. Она не выполняет задания, она играет сама по себе, она отказывается гулять вместе со всеми…

Джек посмотрел на миссис Поппер.

— Неужели это преступление — быть не как все?

— Такой вопрос, мистер Браун, уместно задавать в подростковом возрасте. Что же касается Эмили… Боюсь, я исчерпала все педагогические приемы. Буду вынуждена подать докладную в попечительский совет с просьбой назначить психиатрическое освидетельствование…

Из глубины коридора доносился какой-то гул. Джек прислушался и перебил миссис Поппер:

— Простите, мэм а кто сейчас следит за детьми?

— А? Никто, но это послушные дети, и я дала им задание, которое они выполняют…

— Давайте пройдем ближе к классу, миссис Поппер. Мне кажется… они уже выполнили ваше задание. Так что, вы говорите, Эми…

— Буквально перед вашим приходом я была вынуждена пойти на крайнюю меру и поставила ее в наш позорный угол…

— Что?!

— Это мера коллективного воздействия на индивидуума, мистер Браун. Очень результативно. На провинившегося надевается бумажный колпак, после чего ребенок встает в очерченный красным мелом круг, а остальные дети рассказывают ему, как должны вести себя хорошие детки…

Джек остановился, посмотрел на миссис Поппер и произнес побелевшими от ярости губами:

— Браво, миссис Поппер. Вы своим умом додумались до того, что святая инквизиция практиковала в пятнадцатом веке. Это называлось аутодафе…

Он ворвался в класс и сразу увидел Эми, крошечный сжавшийся комочек в дурацком бумажном колпаке. Девочка закрывала лицо руками, а прямо перед ней стояло несколько раскрасневшихся и взбудораженных мальчиков и девочек, хором вопивших в совершенном упоении: «Эми — дура! Эми — психичка!». Джек шагнул вперед, одной рукой выхватил дочь из круга, другой сорвал с ее головки колпак, скомкал и швырнул под ноги миссис Поппер. Видимо, он был страшен в эту минуту, потому что учительница вскрикнула и отшатнулась, а дети дружно заревели. Джек прижал к себе Эми и пошел к двери. Уже у самого выхода он не удержался и рявкнул:

— Это тебя надо психиатру показать, швабра драная! И к детям не подпускать! Ч-черт…

Всю дорогу Эми всхлипывала на заднем сиденье, а Джек яростно скрипел зубами, потому что ругался про себя.

В прихожей Эми вытерла нос рукавом и вдруг вскинула на отца исполненные восхищения и обожания глаза.

— Па-ап?

— Чего тебе?

— Ты вообще… Самый смелый!

— Ну не самый…

— Самый-пресамый. У тебя та-акое лицо было… Джимми наверняка описался! Он трус.

— И давно ты там стояла?

— С после обеда.

— Два часа… В-выдра…

— А кто такая выдра?

— Это такая… крыса, только большая и мокрая.

— Ох… Пап?

— В ванную умываться марш.

— Иду-иду… Пап, а мы больше в школу не пойдем?

— В эту? Да ни за что на свете. Мы вообще уезжаем. Завтра.

— Ой! Нет!

— Как — нет? Мы же договорились?

— Да нет, просто завтра нельзя. Мы же должны столько дел сделать… К бабушке с дедушкой пойти, с мамой попрощаться, потом собрать всех кукол, все мои платья, мои драгоценности, мои рисунки, потом зайти к Глэдис, я ей обещала бусики отдать…

— Действительно, это я погорячился насчет завтра. Слушай, Эми, а как насчет того, чтобы завтра отправиться к дедушке с бабушкой, а я в это время соберу все твои вещи, все сложу в багажник, потом завезу Глэдис бусики…

— Нет, бусики я сама отдам, когда мы от бабушки поедем. Давай так. Я не против. Пап, а у нас есть еда?

— Ты голодная?

— Ну… понимаешь, она меня поставила в круг немножечко вместо обеда…

Джек издал глухое рычание и отправился на кухню — искать в доме хоть что-то из еды, пригодное пятилетней девочке…


Через неделю, за пару дней до Хеллоуина, все было готово к отъезду. Ничего из мебели Джек забирать не собирался, квартиру так и выставили на продажу вместе с обстановкой. Исключение составила комната Эми — детскую кроватку с балдахином, туалетный столик, трюмо, розовый пушистый ковер и все остальное великолепие Джек запаковал в контейнер для перевозок и отправил на почту. До Рождества все это доберется до Сайлент-Крик, а они с Эми поедут налегке.

Гай и Сюзанна Леруа на редкость тактично и мудро подготовили девочку к разлуке. Почти всю неделю они не расставались с внучкой, гуляли с ней, ходили в театр, а накануне отъезда втроем пошли на кладбище и положили на могилу Иветты букет белых лилий…

Джек пришел чуть позже и ждал в отдалении, почему-то стесняясь подойти к могиле своей юной жены. Старики Леруа и Эми стояли, склонив головы, и Сюзанна что-то негромко говорила внучке. Джек инстинктивно почувствовал себя в этот момент немного чужим…

Острая жалость к Иви пронзила его сердце — и ушла, оставив лишь легкий привкус грусти. Прощай, маленькая фея Иветта. Прости меня, Иви. Прости за то, что так и не смог дать тебе настоящую любовь…

Сухонькая ручка Сюзанны Леруа легла ему на плечо.

— Спасибо, Джек. Спасибо за все. За эту неделю. За ваше… молчание. Попрощайтесь с ней, мы будем ждать в машине.

Джек Браун проводил долгим взглядом эту троицу — сгорбившегося, постаревшего Гая, его всегда надменную, но сегодня удивительно тихую супругу и Эми, вцепившуюся тонкими пальчиками в руку деда и что-то торопливо ему рассказывающую на ходу…

Джек подошел к маленькой могиле, утопающей в цветах. Белый мраморный ангел сложил крылья, присел на самый угол мраморного надгробья… Хороший памятник. Простой, нежный, невесомый — как сама Иви.

Он коснулся пальцами щечки ангела.

— Прощай, девочка. Прости меня. Не волнуйся за Эми — я сделаю все, чтобы она была счастлива. Спи, Иви. Спи, маленькая…

Он торопливо достал из внутреннего кармана куртки слегка помятую, алую, как кровь, розу. Положил на середину мраморной плиты — и среди вороха белоснежных лилий и подвядших на морозе хризантем алое пятно показалось вспышкой пламени.

В этот момент облака на мгновение разошлись, в просвете плеснуло ослепительносиним, и на маленького белоснежного ангела упал один-единственный золотой луч солнца.

Джек вздохнул, чувствуя, как уходит из сердца тупая, ноющая боль, как расправляются плечи и становится легче дышать.

Иветта попрощалась с ним и отпустила.

Он повернулся и быстрыми шагами зашагал с холма. Сон закончен. Теперь надо прожить целую жизнь.

Загрузка...