На крыльях демона

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

После ванной я помнила, как родители несли меня в комнату и пытались уложить. Они не слушали рассказ о пауках, они не верили, когда я говорила, что не царапала себя. Они не слушали, и я разозлилась и бросила в папу книгой по демонологии.

И чуть не попала по его голове, он поднял книгу, прочитал название и побелел.

Я не хотела бросать книгу. Я действовала, не подумав. Но часть меня хотела ранить его. Сильно, чтобы он понял, как все серьезно. И я не шутила.

А потом рядом оказалась Ада, пыталась со слезами успокоить меня. Видимо, это сработало, потому что я пришла в себя через пару часов. Мама дала мне несколько желтых таблеток от тревоги, они смотрели на меня, пока я принимала их, а потом я расслабилась и уснула.

Но теперь проснулась.

Мне было холодно.

Я еще не открыла глаза, но уже знала, что я не в своей кровати.

Я была снаружи, на четвереньках. На крыше, черт возьми.

Было темно, зимний ветер терзал меня, двигал темные тучи на луну и звезды, и я видела лишь слабый свет из окон внизу, озарявший ближайшие деревья.

Мои руки и ноги прижимались к холодной грубой черепице.

Это не могло быть на самом деле. Как такое могло быть? Я была на крыше!

Почему я здесь?

Это снова сон? Если я прыгну с края дома, упаду, как в реку? И проснусь в кровати Максимуса? Или будет больно? Я умру?

Я попыталась встать, но пошатнулась. Равновесия не было. Таблетки нарушили его.

Я пригнулась к крыше и огляделась, держалась за черепицу. Способ подняться, как и спуститься, был только один. Я медленно поползла к западному краю, осторожно шагая босыми ногами, чтобы не потревожить никого внизу. Край был немного покатым, край крыши был близко к окну моей комнаты. Так я могла незаметно пробраться.

Я была у края и хотела слезть, когда услышала стук за собой, словно огромная птица упала с неба.

Я не хотела оборачиваться. До этого мне было приятно двигаться. Я не паниковала. Да, я оказалась на крыше, откуда можно было упасть и умереть, но часть меня почему-то хотела сюда, ее сюда звали. Но, если подумать, если прогнать мысли и решить, что это только сон, я не сойду с ума. Может, я смогу это преодолеть.

Но стук все изменил.

Потому что до этого я не боялась. Не позволяла.

А теперь я была в ужасе.

Я была не одна на крыше. Я была с тем, что хотело, чтобы я была здесь. Это было частью сделки.

И этот страх разбил мои нервы, язык загудел, как металл, и ощущения были реальными. Порой только самый сильный страх показывал, что ты жив.

Я замерла, напрягла руки и ноги у крыши и повернула голову.

На другом конце крыши луч луны, пробившийся сквозь тонкое облако, озарял… нечто.

Существо размером с младенца. Черное, как уголь, с двумя руками и ногами. И два кожистых крылышка торчали из мохнатой спины. Красные глаза. Белые зубы. Влажный смех.

Я услышала голос в голове. Жуткий, кошмарный голос. Голос, который звучал, словно в нем смешались кости, огонь и дым. Он звучал так, словно ему был миллион лет, словно он выбрался из глубин земли, где был дальше, чем первые насекомые.

«Прыгай», — говорил он. Слово звенело в моей голове, отскакивая от черепа.

Мой рот раскрылся, я стала вялой, словно кто-то ударил меня по шее и парализовал.

«Прыгай. Пока я тебя не заставил».

Существо бросилось вперед, побежало на двух ногах, потом на четвереньках, хлопая крыльями. Кончики крыльев были вооружены серебряными жалами, что яростно сияли в свете луны.

Я закричала и нашла в себе силы и ловкость развернуться и прыгнуть вниз.

Я ударилась о черепицу. Я скользила по грубому склону, не дотягивалась до своего окна. Я впивалась ногтями и отбивалась ногами, чтобы остановить падение, пока не повисла, подмышки давили на водосточный желоб, который скрипел и стонал под моим весом.

Окно моей спальни было открыто, Ада все видела.

— Перри! — завизжала она, увидев меня, она склонилась из окна.

— Помоги! — закричала я, пытаясь подняться на крышу. Руки и мышцы живота напрягались от давления.

Ада продолжала звать меня, ничего не делая, пока рядом с ней не появился отец. Я не знала, что он сказал, я все силы направляла на то, чтобы не упасть на каменную дорожку внизу. Я не знала, убьет ли это меня, но кости на миллион кусочков точно разбились бы. Он взглянул на меня и пропал, крича моей матери.

Я услышала сверху смех.

Я посмотрела на окно, где Ада глядела на меня в панике.

Существо было там, в дюймах над ней, на выступе крыши. Она кричала, боясь за меня, не видя существо.

Потому что это было оно.

Лавкрафт не выдумывал.

У него было тело ребенка с длинными конечностями. Жемчужные когти на руках и ногах. Крылья летучей мыши с венами были покрыты вшами.

Голова была слишком круглой для человеческой. Ушей не было. Как и носа. Только красные глаза, что выпирали из головы, как у крысы, и слишком широкий рот с двойными рядами акульих зубов. Знакомая улыбка в оригинале.

Я смотрела, боясь отвести взгляд, нижняя часть тела раскачивалась подо мной. Я уставала. Существо хотело играть в гляделки, а я сомневалась, что выиграю.

Руки съехали на дюйм, когда отец вернулся к окну с веревкой. Он бросил ее мне и сказал хвататься.

Я слышала, как мама внизу тащит что-то металлическое по камням, и я надеялась, что это лестница.

— Хватай веревку, так проще, — прокричал он. Я посмотрела на него и не могла забыть этот взгляд. Такое количество боли и тревоги на его лице я никогда не хотела больше видеть. Он был в пижаме, с растрепанными волосами, лицо было красным и потным, он пытался спасти дочь от угрозы. Пытался спасти ее от себя. Я сосредоточилась на этом — на нем — а не на существе наверху, и из последних сил схватилась за веревку.

Грубые волокна впились в разодранные руки, но я стиснула зубы и дала ему с Адой втянуть меня, пока мои руки не оказались на карнизе. Я смогла ввалиться в окно.

Руки подхватили меня за плечи и талию, и я оказалась внутри. Я рухнула на пол, задыхаясь, все тело болело, руки и ноги кровоточили, были покрыты новыми царапинами.

Получилось.

Я была жива.

Но не в безопасности.

— Перри, ты меня слушаешь? — спросила мама, повернув с шоссе на улицу с односторонним движением.

Я не слушала. Я даже не знала, где была.

О, точно. Мы ехали к доктору. Чтобы посмотреть, что не так.

Все двигалось медленнее. Медленнее, хотя я была в сознании, смотрела на голые зимние деревья на улице и мрачные лица прохожих, встречающих очередной серый день. Все было медленным. А потом они ускорились. Как утром. Я прожила его на автопилоте, но не знала, что делала или говорила.

Я начала в одном месте и оказалась в другом. Я упускала части жизни. Что-то случилось на крыше прошлой ночью, но я не знала, что. Родители боялись, что я залезла туда и хотела спрыгнуть. Я не могла им ответить. Я не была самоубийцей. Но у меня не было ответов. Только правда. А они ее не выдержат.

— Земля вызывает Перри, — сказала сестра мне на ухо. Я склонила голову в ее сторону, глядя на нее краем глаза.

Она решила пойти со мной, а потом мы собирались высадить ее у школы. Я сомневалась, что мама согласится, но Ада уговаривала ее, что хочет поддержать, и она сдалась. Думаю, мама была даже рада. Она не хотела быть наедине со мной. Особенно после… всего вчерашнего дня.

Я в тайне была рада, что Ада со мной. Это делало возвращение доктора Фридмана и дежавю происходящего сносным. Мне казалось, что я теряю все. Мне нужен был кто-то рядом, и у меня сейчас была только она.

Раньше для этого был Декс. Но раньше у меня многое было.

Мысли о нем даже на миг вызвали печаль. Сердце трепетало, как лист, так было печально. Я подавила это и забыла об этом. Лучше было злиться, если я хочу еще чем-то быть.

— Что такое? — тише спросила она. Она заметила мгновение печали.

Я покачала головой и кашлянула.

— Просто нервничаю.

Мама взглянула на меня.

— Доктор тебе поможет, Перри. Как в тот раз.

Может, этого я и боялась. Я знала, что он скажет, что подумает и сделает. Прошло не так много времени. Он заставит меня говорить, сделает вид, что слушает, напишет заключение. Я буду и дальше нести бред, пока таблетки не подавят это.

Я стану Дексом. Он был на таблетках, все еще мог быть. Лекарства отгоняли от него призраков, они неплохо справлялись. Я уже говорила в порыве гнева, что это было нечестно. Мне приходилось расправляться с ними, а ему — нет. Теперь и у меня был шанс прогнать их.

Но как я могла? Я знала, что было за занавесом. Я видела тени, призраков, потерянных, демонов. Как я могла стать слепой по своей воле, если знала, что они все еще рядом и хотят меня. Это было хуже, чем не знать совсем. Так они могли напасть.

Минуты спустя мы припарковались и пошли к зданию больницы. Воспоминания приходили ко мне. Сияющие полы, на которых скрипела обувь. Желтые стены. Уродливые деревянные панели в лифтах.

Мы вышли на третьем этаже и повернули налево в коридоре с ковром. Несколько человек вышли из одного кабинета, общаясь. Я смущенно опустила рукава, чтобы они не видели мои синяки и царапины, покрывшие мое тело за последние сутки.

Мама шла впереди в твидовой юбке-карандаше, мы миновали группу людей, не посмотревших на нас. Я смотрела на пол, не желая признавать незнакомцев. Ада споткнулась передо мной, ее ткнуло что-то блестящее и красное.

Она потерла руку, и я услышала ее едва уловимый вскрик.

Я подняла голову. Она пятилась, глядя на кого-то за моим плечом.

Я остановилась и обернулась. В конце группы людей в середине коридора стояла спиной к нам женщина с лавандовыми волосами в красном бальном платье, ниспадающем на пол.

Не часть группы. Даже не живая.

Я посмотрела на Аду, а та остановилась вместе с мамой.

— Что такое? — тревожно спросила мама.

Ада потрясенно смотрела на Жуткую клоунессу, уходящую от нас, а потом посмотрела на меня огромными глазами.

Понимающими глазами.

Не только я. Ада тоже ее видела.

— Ты ее видела! — воскликнула я.

Она тряхнула головой и повернулась к маме.

— Ничего. Кто-то врезался в меня.

— Нет! — закричала я и схватила Аду за плечи. — Это была она! Ты ее тоже видела! Жуткую клоунессу!

— Жуткую… что? — растерялась мама. А потом заворчала и вскинула руки в воздух. — Забудь, не хочу знать.

Она пошла по коридору, Ада поспешила за ней, вырвавшись из моих рук и не глядя мне в глаза.

Я оглянулась на Пиппу в последний раз, она стояла в конце коридора и смотрела нам вслед.

Я изо всех сил бросила в нее свои мысли.

«И все? — спросила я. — Даже не поздороваешься?».

«Не принимай таблетки, — коротко ответила она. — Не дай ей обмануть себя. Она обманула меня».

Я опешила. Я хотела бы видеть выражение ее лица четко с такого расстояния.

«Таблетки? Кто обманул тебя?».

— Перри! — позвала мама.

Я оглянулась.

— Иду.

Она скрестила руки.

— Скорее.

Я рассеянно кивнула и оглянулась на Пиппу. Коридор был пустым.

Я вздохнула и снова разозлилась. Я пошла по коридору за мамой и вошла в кабинет доктора Фридмана.

Ничто не изменилось.

Там все еще сидела за стеклом с нарисованным инеем беловолосая секретарша Бетани. Приемная была без окон, удушающей, всего два журнала и один «Ридерз дайджест», все из девяностых. Еще несколько человек ждали других врачей, смотрели друг на друга, на стены и пол.

Мы долго не ждали. Доктор Фридман выглянул из кабинета.

Теперь у него была борода, но остальное осталось прежним, как и пресыщенное выражение на лице.

— Перри, — сказал он с фальшивым теплом. — Заходи.

Я встала и была удивлена, что мама тоже встала.

— Спасибо, что согласились так скоро ее принять, — сказала мама слишком сладко.

А посмотрела на нее.

— Куда ты?

— Я хотела бы войти.

Только через мой труп. Я посмотрела на доктора. Он тепло улыбнулся моей маме.

— Простите, миссис Паломино, — сказал он. — Мне нужно быть с Перри наедине.

Я торжествующе посмотрела на маму, радуясь мелочи, и пошла за доктором.

Его кабинет не изменился. То же окно с видом на кленовые деревья, что были голыми и влажными поздней зимой. Я села на диван, как по привычке. Это изменилось. Подушки были тверже. Может, просто моя задница была уже не как у бегемота.

— Ты сильно похудела, Перри, — сказал он, указав на меня ручкой. Я задумалась, не слышал ли он мои мысли. Нет, но его работой было читать меня. — С прошлого раза, конечно.

— Ага, — сказала я, не утруждаясь.

— И волосы уже не синие.

— Не синие.

— Я, кстати, смотрел твое шоу.

Я невольно скривилась.

— Было интересно, — продолжил он, уже заполняя листок глупого блокнота. — Я так понимаю, что больше ты этим не занимаешься.

— Угу.

— Хорошо. Не думаю, что для тебя это лучшая профессия.

Я чуть не рассмеялась от слова профессия, а потом поняла, что он смеется надо мной.

— Бывали и плюсы, — сухо сказала я.

Он издал звук, похожий на вздох. А потом скрестил ноги и склонился вперед, глядя на меня.

— Твоя мать объяснила, что с тобой происходит. Я хотел бы выслушать тебя.

Мне уже надоело пересказывать события последних нескольких недель. Я глубоко вдохнула и погрузилась в это, старясь не сильно вдаваться в подробности. Но я рассказывала ему все. Он уже считал меня сумасшедшей, так что изменится? Мне было все равно, что он думал.

Он слушал, кивал, писал, переворачивал листок и повторял.

— А что с мужчиной, разбившим тебе сердце? — спросил он, когда я закончила случаем на крыше и странностями со временем утром.

— Что? — почему он спрашивал это? Он меня вообще слушал? Демоны на крыше!

— Твоя мама сказала, что ты расстроена из-за мужчины. Что ты его любила.

— Как это связано?

Он молчал. Он кивнул и издал «угу».

— Это было давно. В прошлом году.

— На исцеление требуется время, Перри.

— Я исцелена.

— Почему ты так думаешь?

Я издала раздраженный звук. Я ощущала, что гнев поднимается все выше от носков к пальцам рук. Мне не нравилось, куда он ведет.

— Я говорила, почему я здесь.

— Ты думаешь, что тебя мучает призрак, или ты одержима.

Звучало безумно из его уст, но я должна была держаться своего мнения. Я не притворялась. Я не могла отступить.

— Да. Так я думаю. Когда это случилось в последний раз, люди сказали, что я пыталась сжечь дом. Теперь, если не хотите повторения, поверьте мне.

Он прищурился.

— Это угроза?

Я тоже прищурилась.

— Нет. Я просто говорю, как есть. Это не связано с Дексом.

— Перри, — сказал он. Он снял очки и медленно потер лоб, словно ему было больно просто говорить со мной. — Ты любила мужчину, он разбил тебе сердце. Ты забеременела от него, не зная этого, а потом потеряла ребенка ужасным выкидышем. Я слышал тебя, но ты упускаешь кое-что очевидное и простое.

— Например?

Он вздохнул, я его раздражала. Хорошо.

— Ты прошла через ужасное событие, разбивающее сердце, и ты не смогла с ним справиться. От этого у тебя возникла иллюзия, что ты одержима, что вокруг призраки. В твоей голове никого нет, Перри. Это только ты. Тебя терзают чувства, которые ты не принимаешь. Ты горюешь и скрываешь это, а от этого может случаться разное.

На миг я поверила ему. Я думала, что такое возможно, что все может быть в моей голове, что мое подсознание придумало это, чтобы я поняла реальность. Но он хотел, чтобы я так думала. Я была умнее этого.

— Я даже не хотела ребенка, — сказала я, пытаясь придумать, как ответить. — Это бы разрушило меня.

— Это не значит, что ты не горюешь. Это была твоя последняя связь с ним.

Почему-то эта фраза вонзилась в меня. Последняя связь. Раньше я думала, что мы как-то связаны, что мы — один человек, которого давно разделили, а теперь считала, что связи нет. Я была здесь, почти в аду, а он не знал. Он разорвал связи.

Но он был тут ни при чем, и я вдруг разозлилась, что доктор пытался выудить из моего разбитого сердца эмо-крик о помощи. Он принял меня за Тейлор Свифт?

— Я думаю, что это все бред, — прорычала я.

Он кивнул, словно соглашался, и я захотела ударить его. Он ощутил мое напряжение и быстро записал что-то в блокноте, а потом сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты приходила раз в неделю.

— А если нет?

— Я не могу тебя заставлять. Ты взрослая. Но я надеюсь, что ты сделаешь это ради семьи. Они тебя любят и заботятся о тебе.

Я фыркнула и встала.

— А пока что, — быстро сказал он, отрывая листок с рецептом, — принимай эти два вида таблеток.

Я помнила слова Жуткой клоунессы, взяла у него листок и посмотрела на каракули с подозрением.

— Я не могу это прочитать. Что это? Теперь думаете, что у меня шиза.

— Нет, — ровно сказал он. — И шизофрения — проблема, а не пустяк. Первые — чтобы ты расслабилась. Тебе нужно отдыхать. Другие помогут разобраться с горем.

— А если горя нет?

Он напряженно улыбнулся.

— Перри, мы все хотим тебе помочь.

Так они всегда говорили. Все хотели помочь, но никто не хотел мне верить.

Меня так часто пускали по этой дороге, что можно было назвать ее Перри-экспресс.