ГЛАВА ПЯТАЯ

Следующие три дня без работы казались мини-каникулами, только я не могла радоваться им, как нормальный человек. Тело отекало и болело большую часть времени, потому я то лежала в кровати, то сидела. Когда я не спала или читала, я занимала кресло в гостиной как приклеенная и смотрела все, что смотрели сестра, мама или папа. Я не любила телевизор, но хотела быть с людьми, даже если они раздражали меня, даже когда мама заставляла меня смотреть «Бакалавра».

Я начала ненавидеть свою спальню. Там было странно одиноко и страшно. Я могла поклясться, что каждую ночь слышала, как кто-то шепчет мое имя из шкафа, и, когда я не была этим перепугана, меня терзала реальность произошедшего. Хоть я никогда не хотела ребенка, и его появление как-то разрушило бы мою жизнь, во мне боролись отчаяние и облегчение. Я то радовалась, что потеряла ребенка, то рыдала из-за того же. Словно я расстраивалась из-за того, что могло быть. Словно могла мечтать о «что если». Но я не позволяла себе думать, что именно за «что если» это было.

Вечером четверга Максимус связался со мной. Он извинился, что не позвонил раньше (из-за чтения для местной пары), и я извинилась, что не подумала об ответе насчет шоу. После случившегося возвращение в шоу было последней проблемой, и у меня не было сил думать об этом.

Он не сильно переживал из-за этого.

— Не спеши и подумай, милая, — сказал он по телефону. — Я хочу услышать ответ, когда я могу вывезти тебя в город?

Я сидела на диване, мама была на другом его конце, делала вид, что смотрит рекламу между частями «Топ-модели по-американски», хотя я знала, что она внимательно меня слушает.

Вопрос был хорошим. Я не была готова работать и иметь дело с людьми, не могла идти на свидание. Я пока не могла с этим справиться.

— Знаю, это звучит как отговорка, — начала я, отворачиваясь от мамы ради личного пространства, — но я болею. Я даже на работу не хожу.

— Болеешь? — протяжно сказал он. — Хочешь, я приеду и принесу тебе суп? Мама учила меня рецепту острого супа, который быстро прогонит простуду.

— Нет, все хорошо, — сказала я ему. — Я иду на поправку. Мне просто нужно немного отдохнуть.

— Ладненько, — сказал он. — Я знаю, когда меня отшивают. Но я так легко не сдамся.

— Я тебя не отшиваю, клянусь, — сказала я. — Хотя твоя настойчивость впечатляет.

— Милая, ты еще ничего не видела.

Я невольно улыбнулась и покраснела, когда поняла, что мама теперь пристально смотрит на меня.

— Давай, — продолжил он, — я позвоню тебе на следующей неделе. Дам время.

Я мысленно вдохнула. Он действительно был настойчивым. Я вспомнила, как в Рэд Фоксе он пытался уговорить меня уйти с ним и оставить Декса с оборотнями. Я не поддалась тогда и старалась не поддаваться сейчас.

— Попробуй, — сказала я, пытаясь сделать голос дразнящим, чтобы он не расстроился.

— Попробую. Спокойной ночи, миледи.

Щелчок в тишине, и я медленно нажала на кнопку, завершив звонок.

— Кто это был? — осторожно спросила мама. Ее голос был напряжен.

— О, — я пожала плечами. — Просто парень.

— Декс? — ядовито спросила она. Я вздрогнула.

— Нет! — воскликнула я. — Не Декс. Думаешь, я глупая?

Она промолчала. Конечно, она так думала. Она видела, что со мной произошло.

— Это был Максимус, — объяснила я с вздохом, спрятав ноги под клетчатое одеяло. — Я встретила его, пока мы были в Рэд Фоксе. Теперь он живет в Портлэнде.

— О, — сказала она. Она все еще смотрела с подозрением, но ее облегчение было заметным. Мои родители официально страстно ненавидели Декса. И я не могла винить их за этой.

Мне было все равно.

— Максимус хороший? — спросила она.

— Наверное. Он очень вежливый. В старом стиле. Тебе, наверное, понравится.

— Тогда можно как-нибудь позвать его за ужин.

Я опешила. Я потрясенно посмотрела на нее.

— Мы не встречаемся, мам. Он пригласил меня только что, но я точно не в состоянии идти куда-то, тем более, с… мужчиной.

— Но последнее твое свидание ничем таким не закончилось.

— С Брокком? Мам, он думает только о мышцах.

— Он казался хорошим молодым человеком.

— Ты его не встречала!

— Он заставил тебя похудеть.

— Мам… — предупредила я.

— Перри, — парировала она резким тоном. Ее внимание переключилось на шоу, где девушки, желающие стать моделями, грызлись между собой. — Ты красивая девушка. Ты могла бы быть в этом шоу, если бы сбросила достаточно веса…

— И подросла на восемь дюймов, — перебила я.

— И обрела немного уверенности. Ты заслужила хорошего мужчину. Надежного, заботливого, и…

— Спасибо, мама! — я закатила глаза.

— …и любящего тебя. Нам с твоим отцом больно видеть тебя такой. Последние несколько месяцев ты словно… ходишь во сне. Ты сама не своя. Я рада, что ты нашла друзей на работе, но пора тебе найти нужного для тебя человека.

Я скрестила руки и пыталась сосредоточиться на лысой модели по имени Ракель.

— Вообще-то, мне всего двадцать три.

— Жизнь летит быстрее, чем ты думаешь, — закончила она тоном, который, к счастью, сообщал о завершении разговора.

Она продолжила смотреть шоу, тут же втянувшись в драму, а я думала, какой еще кошмар случится в моей жизни. Будто у меня без этого не хватало проблем.

Мысли о личной жизни преследовали меня и ночью, я ворочалась на кровати, не могла уснуть. Я сдалась, перекатилась и открыла глаза. Было 2:42, но мне повезло, что до работы оставался еще день.

Я вздохнула из-за своего беспокойства и дала глазам привыкнуть к полумраку комнаты. Уши улавливали разные звуки вокруг меня: тихий вой ветра снаружи, гудение моего ноутбука, шум от моего телевизора.

Стоп, шум от моего телевизора?

Я медленно подвинулась и посмотрела на телевизор перед кроватью. Он был включен, красная лампочка слева внизу горела, но экран был почти черным, белый шум был в уголках.

Это было странно. Почему телевизор был включен? Я смотрела его внизу с мамой. Я не смотрела его здесь несколько дней.

Я потянулась к пульту на прикроватном столике, когда телевизор вдруг засветился серо-черным шумом потерянного сигнала.

Я вспомнила «Полтергейста». Сердце громко колотилось в груди.

Я направила пульт на телевизор и нажала кнопку, чтобы выключить.

Ничего не случилось.

Я нажала еще раз, изменив угол.

Все равно ничего не произошло. Шум стал громче, силуэт женского лица появился на экране, ее лицо было из дрожащих неровных черных, белых и серых линий. Я не могла разобрать ничего толком, кроме ее серых губ. Они двигались, словно лицо говорило.

Плохо дело.

Я выбралась из кровати и подошла к телевизору, словно он был пугливой ланью, направляя пульт на него. Я постоянно нажимала на кнопку выключения, подходя ближе, но тщетно. Я собиралась выключить его вручную.

Я была перед экраном, рука тянулась к кнопке в левом нижнем углу, когда лицо задвигалось. Я застыла, глядя на пляшущий экран. Губы открылись.

— Перри! — завопило лицо на экране.

Я закричала в ответ. Я ударила по кнопке кулаком, но ничего не произошло.

Телевизор снова прокричал мое имя, голос звучал из колонок.

Я быстро склонилась, схватилась за провод и выдернула его из розетки.

— Помоги! — закричал телевизор, голос был похож на мой. Телевизор уже не был подключен, но все еще кричал.

Я добралась до двери и открыла ее, помчалась по темному коридору, который освещал только ночник у двери ванны. Я бежала к комнате Ады, чуть не сорвала ее дверь и забралась в ее кровать.

— Ада! — кричала я в темноте, обвив ее руками. — Мой телевизор одержим!

Я замерла, сказав это. Ада ощущалась иначе. Она была… жесткой. Под простынями что-то холодное, твердое и острое коснулось меня, это были не ее ноги.

— Ада? — прошептала я в ужасе, неприятное ощущение поднималось по горлу.

То, что я держала, задрожало, словно смеялось.

Грубый выступ погладил мою ногу.

А потом включился свет, и я ослепла в море желто-белого.

— Что такое?

Я прищурилась в сторону голоса и увидела размытый силуэт Ады у ее двери, рука была на включателе, другая прижималась в груди, сминая кофту пижамы.

— Боже, Перри, ты меня перепугала! Что ты делаешь?

Я посмотрела на ее кровать. Я обнимала подушки.

— Не знаю. Я… мой телевизор… он говорил…

— Как и телевизор внизу.

Я села, она подошла ко мне. Она была в полосатой дизайнерской пижаме, ее волосы торчали в стороны, как у безумного ученого.

— Что? — спросила я, потирая виски и пытаясь понять происходящее.

— Я проснулась, потому что услышала включенный телевизор внизу. Не знаю, всегда ли он так. Ты ведь его выключала, когда вы с мамой шли спать?

Я кивнула.

— Да. Я помню. Но мой телевизор тоже сам включился.

Она успокоилась, мы поделились своими историями. Но вот я успокоиться не могла. Я четко помнила, что сжимала не ее подушки пару мгновений назад.

— Может, в доме был всплеск энергии, — сказала она, понизив голос, чтобы не будить родителей.

— Почему тогда телевизор бы включен, хотя я выдернула провод? — со страхом спросила я.

— Не знаю. Уверена, такое возможно.

— Идем, — сказала я, встав с кровати и потянув ее за рукав. — Я тебе покажу.

Мы прошли в мою комнату, но, хоть телевизор был отключен, как я его и оставила, он не светился.

— Он произносил мое имя, — сказала я, глядя на нее, пытаясь убедить.

— Ты, наверное, не проснулась тогда, — сказала она.

— Я не спала.

— Может, спала. Я не знаю, Перри. Ты многое прошла. Ты еще и посмотрела кучу выпусков «Топ-модели». Все вместе может вызывать кошмары.

Она оставила меня в комнате. Большая эгоистичная часть меня хотела молить ее остаться со мной, пока я не усну, но я знала, что утром ей в школу, а я могла поспать. Я собиралась принять что-нибудь для сна.

К счастью, на прикроватном столике оставалось немного «Никвила», и сон унес меня раньше, чем злой телевизор включился снова.

* * *

На следующий день я выбралась из сна от «Никвила» и заставила себя немного позаниматься. Я несколько дней не покидала дом, мое тело уже работало лучше. Я еще не могла бегать, внутренности порой болели, но я могла пройтись вдоль реки.

День был прекрасным. Солнце тускло светило из-за тонкого слоя тумана, что окутал реку и верхушки деревьев легкой тканью, но свет красиво плясал, и в воздухе ощущалась весна. Было приятно пройтись, а не спешить куда-то. Я неспешно наслаждалась природой, обращала внимание на прозрачные пруды у реки, где под водой сновали тени рыбок, на тонкие деревья, чьи ветви уже были с зелеными почками. Я вспомнила, как в детстве притворялась, что я в стране фей.

Когда я вернулась домой, мне было уже лучше, я ко всему относилась позитивнее. Одно меня тревожило в последние дни — что будет из-за того, как много дней работы я пропустила. Конечно, я не просила оказаться в больнице, но тут мое отсутствие ощущалось. Я знала, что Эш и остальные работали за меня (я говорила с Эшем, и он сказал, что все хорошо), но это не помогало мне в моем задании найти работу на полную ставку. Проблемы со здоровьем делали вас не самым лучшим работником.

Но у меня был план. Я собиралась пойти на работу и трудиться очень усердно. Я приму миллион таблеток от боли, если потребуется, я только хотела доказать, что на меня можно положиться, что я могу работать. Да, это была лишь глупая работа бариста, но пока я могла только так пробивать свой путь, чтобы уйти из дома родителей и не слушать их тревоги о том, что их ребенок станет старой девой.

Я была почти у дома, когда увидела снова соседку с ее лабрадором Чирио. Я помахала ей и помахала собаке (а как иначе), широко улыбнувшись.

При виде меня пес застыл на месте, чуть не сбив хозяйку с ног. Он смотрел на меня, его лапы напряглись, как доски, и немного подрагивали.

Я оглянулась, чтобы понять, нет ли рядом другой собаки или зайца, но ничего такого не было.

— Чирио! — возмутилась соседка. — Идем. Это просто Перри.

Она пыталась тянуть за поводок, но пес не двигался. И только губы раздвинулись, открывая идеально белые острые зубы.

Низкое рычание вырвалось из его пасти. Казалось, я его ощущаю телом.

— Чирио, что… — начала она.

Она не успела закончить, пес прыгнул, вырывая поводок из ее рук, и хозяйка упала на колени на бетон. Она закричала от боли, а пес бежал ко мне.

Чтобы убить.

Я развернулась, не мешкая, и побежала к дому, не обращая внимания на боль в боках, я просила ноги двигаться сильнее, бежать быстрее.

Я добралась до двери и услышала рычание рядом. Я захлопнула дверь, и Чирио врезался в нее телом. Я упала в фойе, а дверь открылась, ведь я не успела запереть ее.

Чирио тоже упал, на миг мы оба были на земле, смотрели друг на друга как хищник и добыча. А потом мы встали, и нас разделяла только открытая дверь.

Я добралась до нее первой, надавила весом, удерживая на месте, Чирио снова и снова врезался в дверь, и я сотрясалась от этого.

Я прижималась к двери, пока не смогла запереть, пальцы путались в цепочке. А потом я сжалась в комок у лестницы и плакала, пока родители не пришли домой.

* * *

— Ты не притронулась к пюре, милая, — мягко сказала мама, указывая на горку, от которой шел пар. Она выглядела так же аппетитно, как отходы альбиноса.

Мы ужинали, но я из-за случая с Чирио есть не хотела, хотя пюре и курица с пармезаном были среди моих любимых блюд. Я могла лишь гонять еду по тарелке, ощущая напряжение и подавленность одновременно.

Папа громко вздохнул и сцепил ладони, его короткие пальцы были в старых пятнах от чернил. Он опустил на них подбородок и смотрел на меня поверх толстых линз очков.

Я насмешливо посмотрела на него.

— Что теперь?

Его глаза тут же сощурились, но он сдержал себя в руках. Ссоры с ним до добра не доводили, но мне было плохо, и я устала от того, что все смотрели на меня, как на психа. Они и раньше так делали, а теперь стало только хуже.

— Мы все переживаем за тебя, — осторожно сказал он и посмотрел на Аду, чтобы узнать, против ли она. Но она была тихой, я видела, что она тоже беспокоится.

— Я тоже тревожусь, — призналась я. — Обычно животные меня любят.

Он вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Перри, ты просто как-то разозлила ту собаку.

— Как? — воскликнула я. — Я просто помахала.

— Помахала собаке?

— Я всегда машу собакам! И всегда машу Чирио. Спроси соседку.

— Мы спросили бы, но она еще в больнице из-за колена. Это ее больное колено, ты знаешь.

— Нет, не знала, — я недовольно отодвинула тарелку. Она загремела по твердому столу. — Откуда мне знать? Не моя вина, что ее чертова собака сошла с ума.

— Перри! — возмутился он. Напряжение в комнате повысилось. — Мы не произносим это слово дома.

— Чертова? Черт? — повторила я. — Почему, черт возьми? Думаешь, бог тебя за это накажет? Поджарит как этот кусочек бекона?

— Перри, ради бога! — закричала мама, ее голос дрожал от стража и гнева.

Я смотрела на свою семью, на их напряженные лица и кипела от гнева. Не знаю, что произошло, но я словно теряла контроль. Не только над эмоциями, но и над собой, над телом и разумом, словно во мне было два человека. Пугало то, что в чем-то я это даже ощущала.

Я глубоко вдохнула носом и закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.

— Простите, — пробормотала я. — Не знаю, что на меня нашло.

Тишина. Я открыла глаз, увидела, как родители переглядываются. Ада посмотрела на меня большими глазами и похлопала меня по руке.

— Не переживай, чудик, — сказала она с улыбкой. Она посмотрела на мою ладонь и вскинула бровь. — Ого, в кои-то веки у тебя хорошие ногти.

Я нахмурилась и посмотрела на пальцы. У меня были хорошие ногти. Они были длиннее обычного, идеальной формы и покрытые блестящим коралловым лаком.

Комната начала медленно кружиться.

У меня никогда в жизни не было розовых ногтей. У меня даже лака такого не было.

— О, красиво, Перри, — добавила мама, радостно сменив тему. — Твои ногти обычно выглядят жутко.

Я убрала руку из хватки Ады и подняла к лицу. Это же была моя рука? Она соединялась с моим телом, на ней были следы шрамов от времени, когда я была подростком-эмо, решившим, что царапать себя булавкой — хорошая идея. Я подергала за края ногтей, чтобы понять, мог ли кто-то наклеить эти ногти в шутку. Но они были настоящими, были на моих пальцах, хотя я не помнила, чтобы так их красила.

— Что не так? — спросила Ада.

Я покачала головой, подавив смятение.

— Ничего, — выдавила я. — Просто… не помню, откуда этот цвет. Это твой?

Ада ближе посмотрела на мои ногти.

— Нет, эти слишком оранжевые. У меня есть такой оттенок, но с блестками.

Я с надеждой посмотрела на маму. У нее был идеальный французский маникюр.

— Не мой, — сказала она. — Но я бы себе такой взяла.

Я кивнула и посмотрела на ногти. Все вокруг меня кружилось, пока я думала. Когда я могла это сделать? Как я могла забыть такое? Это не было значительным, но это не могло просто забыться. И откуда этот цвет? Я не помнила, чтобы покупала его. Еще и розовый? Фу.

Такое бывало с пьяными. Может, я отключилась от «Никвила» или пока была на лекарствах в начале недели. Но это не объясняло, откуда вообще взялся лак. Может, я ходила во сне в круглосуточный магазин за лаком?

— Может, ты откроешь новую страницу, — сказала мама, изящно жуя салат. — Было бы мило, если бы…

Ее перебили три удара в дверь. Мое сердце сжалось в груди. Я заметила испуганное лицо Ады и поняла, что она ощущает то же самое.

Папа нахмурился, недовольный, но не встревоженный, и поднялся, бросив салфетку на стол.

— Я посмотрю, кто это, — проворчал он и ушел в коридор. Я смотрела на маму и сестру, те склонились вперед с напряженными плечами.

Мы услышали, как папа снимает цепочку и открывает дверь.

— Кто здесь? — его профессорский голос загремел в ночи. — Покажись.

Пауза, а потом послышались его шаги по крыльцу. Он вернулся в дом и тихо закрыл за собой дверь.

Он пришел в комнату, качая головой и сжимая что-то в руках.

— Что там? — спросила я.

Он остановился перед нами и поднял пару миниатюрных голубых ботиночков, они были соединены нитью с узелком, как для новорожденного. Жуть.

— Я нашел их на горшке с цветком, — объяснил он. Ботиночки на нити свисали с его пальца и танцевали от движения, словно издевались надо мной.

— Фу, пап, — Ада скривилась и заслонила лицо. — Убери их от стола.

Мама согласилась, сказав, что неизвестно, чьи они.

Только на меня это повлияло сильнее. Я была в ужасе, пока папа не бросил их в урну. Крышка закрылась со стуком, но мое сердце не успокаивалось.

Кто-то идиотски шутил? У меня был выкидыш, и вдруг пара детской обуви появилась на крыльце. Но кто еще, кроме моей семьи, знал о моей ситуации, кто мог так сделать?

Я поежилась и поспешила уйти из-за стола. Мне было все равно, что подумали родители. Аппетит окончательно пропал.

Загрузка...