На крючке

15. ДЖЕЙМС

Чайник закипает на плите, а я смотрю на тыльные стороны своих рук, сжимающих стойку. То, что произошло ранее с Венди, было неожиданным. Но, Господи, то, как она распалась под моими пальцами, как она умоляла меня перекрыть ей доступ воздуха и дрожала от моих прикосновений, заставило меня быть опасно близким к потере контроля.

И это неприемлемо.

Я бы с удовольствием отрицал это, но, к сожалению, знание своих слабостей имеет первостепенное значение для их преодоления, а то, что Венди стала слабостью, дотошно очевидно. Особенно после того, как я отнес ее с палубы в свою личную каюту, а затем стал смотреть, как она спит, наслаждаясь тем, как ее темные волосы контрастируют с кремовым цветом моих простыней.

Я смотрю на чайник, раздраженный тем, что она так сильно влияет на меня. Что она взывает к моим низменным желаниям и выводит их на передний план, заставляя меня бороться за контроль. С насмешкой я отставляю чайник с конфорки и провожу рукой по волосам.

— Я могу сделать это для тебя, ты же знаешь, — говорит Сми, входя в комнату с оставшейся после ужина посудой.

— В этом нет необходимости, спасибо.

Он кивает, направляясь к раковине и ставя бокалы рядом с раковиной.

— Она красивая девушка.

— Хм? — спрашиваю я, потирая большим и указательным пальцами подбородок.

— Я сказал, что она хорошая девушка.

Я поворачиваюсь, рассматривая его. Сми близок к моему возрасту и работает на моей лодке с тех пор, как я нашел его на улице рядом с ВР, когда мне было восемнадцать — в выходные после того, как я убил своего дядю. Он был бездомным, просил мелочь, но в его глазах было что-то такое. Что-то, что сказало мне, что в жизни ему не повезло, и ему просто нужен был способ вернуть контроль над ситуацией после того, как его лишили этого.

И это то, что я могу понять.

В течение нескольких недель я навещал его, принимающего небольшие порции денег, теплой еды и одежды, наблюдая со стороны, чтобы понять, был ли он побочным продуктом наркотиков, которые я выбрасывал на улицы, или же он был кем-то другим. Кто-то, достойный второго шанса.

К счастью для него, это было последнее.

Когда я купил Тигровую лилию на наследство моих родителей, то, что скрыл от меня дядя, я пошел прямо к Сми и предложил ему комнату и питание. Новый шанс. Новое начало. При условии, что он поклянется в верности и будет работать только на меня. За исключением Ру, он был самым постоянным в моей жизни.

Тем не менее, я держу его на расстоянии, не позволяя ему знать о самых темных сторонах моей жизни. Любой может предать, если дать ему правильный стимул, и несмотря на то, что я знаю, что Сми последовал бы за мной на край земли, я не хочу рисковать тем, что его схватят и заставят разгласить секреты, которые он не должен рассказывать. Было бы жаль покончить с его жизнью.

— Мне не нужно, чтобы ты одобрял мои завоевания, Сми. Мой посуду и держи под контролем мою яхту. За это я тебе и плачу, — огрызаюсь я.

— Прошу прощения, босс.

Он кивает и отворачивается, сосредоточившись на посуде в раковине. Но его слова проникают сквозь мои и без того потрепанные нервы. Я знаю, какая Венди хорошая девушка, ее чистосердечная невинность вытекает из ее пор, как масло, блестит и от нее невозможно отвести взгляд. Может быть, поэтому она так меня влечёт — темные части моей души жаждут ее света.

Возвращаясь в свою личную каюту, я напоминаю себе, что стоит на кону. Она — инструмент. Что-то, что можно использовать и сломать, средство достижения цели и ничего более. И хотя я с нетерпением жду возможности насладиться ею, позволив этим чувствам запутать мои внутренности, я не добьюсь ничего хорошего.

Подкрепив свою цель, я открываю дверь, шаги замедляются, когда я вижу ее, сидящую в центре моей кровати, волосы в беспорядке на голове, а глаза все еще тяжелые от сна.

Ухмылка озаряет ее лицо, заставляя мой желудок сжаться.

— Привет. Я волновалась, когда проснулась совсем одна.

Я сажусь на край кровати.

— Мои извинения. Я подумал, что ты захочешь пить, но потом понял, что не уверен, чего бы ты хотела.

— О, — ее щеки становятся круглыми от улыбки. — Это мило с твоей стороны. На мгновение я забеспокоилась, что меня похитили. Проснувшись в незнакомой комнате, я была немного дезориентирована.

— Замечательные похитители, раз держат тебя в таких качественных простынях.

— Ну… никогда не знаешь, они могли пытаться обманом заставить меня подчиниться.

Мои губы подергиваются, в груди бурлит веселье.

— Обманом?

— Да, ну ты знаешь, — она убирает прядь волос со лба. — Стокгольмский синдром или что-то в этом роде.

Мои брови поднимаются.

— И ты думаешь, что восприимчива к такому?

Она кивает.

— Я думаю, мы все подвержены странным вещам, когда наше эмоциональное и физическое состояние находится под давлением.

— Очень проницательно, дорогая.

Тошнота подкатывает к моему нутру.

Тыльные стороны ее рук прижимаются к щекам.

— Мне так жаль, что я заснула после… Ну, ты знаешь. Я не хотела.

Она качает головой, и я замечаю слабую вспышку цвета. Моя рука движется вперед, чтобы провести кончиками пальцев по розовым отметинам на ее шее.

— Никогда не извиняйся за то, что находишь утешение со мной, — я убираю руку, кровь приливает к моему паху, когда я понимаю, что она носит мои отпечатки на своем горле, как ошейник. — С твоей шеей все в порядке?

Ее рука движется от щеки к дыхательному горлу.

— Все в порядке.

— Ты уверена?

— Ничего не болит, — ее губы приподнимаются. — Ощущения идеальные.

— Выглядит так, будто может остаться синяк.

Она пожимает плечами.

Я приближаюсь, наклоняю ее голову в сторону и прижимаю мягкий поцелуй к отпечаткам.

— Мне нравится, что у тебя на коже есть напоминание обо мне.

Ее рот приоткрывается, и она вдыхает. Я наклоняю ее подбородок и закрываю ее губы кончиками пальцев.

— Ты можешь остаться здесь, если хочешь, или я могу отвезти тебя обратно к твоей машине.

— Который час?

— Поздний, — отвечаю я.

Ее пальцы крутятся на коленях.

— Я думаю… я, наверное, пойду домой. Мне нужно на работу утром.

Я киваю.

— Я понимаю, хотя мне бы хотелось, чтобы ты побаловала меня и осталась.

Поездка на машине обратно в «Ванильный стручок» проходит спокойно, мягкая классика играет через динамики, пока она смотрит в окно. И снова я понимаю, что ценю все те способы, которыми она не настаивает на разговоре, предпочитая находить утешение в нашем молчании. Не так много людей, способных на такое, и это заставляет мое уважение к ней расти.

Я паркуюсь рядом с ее машиной, и на этот раз она даже не пытается открыть свою дверь. Удовольствие струится по мне, зная, что она уже делает то, о чем я прошу. Как только я открываю дверь, она берет мою руку и поднимается, прежде чем положить ладони мне на грудь.

— Спасибо за прекрасное свидание, — говорит она.

— Можешь поблагодарить меня еще раз после следующего.

Мои руки обвиваются вокруг ее талии и притягивают ее ближе.

— Ты так уверен, что оно будет?

Я ухмыляюсь, провожая ее назад, пока она не упирается в бок машины. Моя рука покидает ее талию и нежно обхватывает ее шею, кончики пальцев скользят по синякам. Я наклоняю ее голову назад.

— Я уже говорил тебе однажды, что хочу, чтобы ты была только моей, — губы касаются ее челюсти. — Думаю, ты уже поняла, что я могу быть очень настойчивым.

Ее дыхание прерывается, и во мне просыпается вязкое желание, мои внутренности дрожат от потребности погрузиться в нее. Почувствовать, как ее тело облегает меня, пока я разрушаю ее изнутри.

Я заставляю себя отстраниться, мои пальцы слегка сжимаются, прежде чем отпустить.

— Какая у тебя фамилия? — спрашивает она.

— Барри, — отвечаю я без раздумий.

Мое сердце заколотилось, легкие сжались. Я не хотел говорить ей об этом. Это слишком рискованно, наши отцы много лет работали вместе, и я не могу быть уверен, что она никогда об этом не слышала. К счастью, она даже не вздрагивает.

Напоминание о том, кто она такая, проникает в мои вены, как яд, гнев пробивается сквозь туман ее присутствия, и я восстанавливаю контроль над собой, который, как мне казалось, ускользает.

Ее рука поднимается к моему лицу, пальцы проводят под глазами.

— Что это было?

— Что было, дорогая?

Она качает головой.

— Что-то… твои глаза… они изменились.

— Правда? — я качаюсь на пятках, не обращая внимания на то, что мой живот завязывается в тугой узел. — Просто надеюсь, что ты избавишь меня от страданий и согласишься стать моей.

Она смотрит на землю, а затем снова смотрит на меня.

— Если я буду твоей, то кто ты будешь для меня?

Твоим худшим кошмаром.

— Я — то, чем ты позволишь мне быть.

Ее зубы впиваются в нижнюю губу, и мой большой палец тянется вверх, чтобы коснуться ее.

— Скажи мне, что ты моя Венди, дорогая.

— Я твоя, — дышит она.

Удовлетворение проносится по моей крови, и я улыбаюсь, наклоняюсь и прижимаюсь губами к ее губам, а затем помогаю ей сесть в машину.

Как только она поворачивает за угол, моя улыбка исчезает, щеки болят от этого шоу. Но удовлетворение свободно течет по моим венам, вкус мести свеж на моем языке.