На крючке

36. ДЖЕЙМС

Я не совсем понимаю, зачем мне Венди. Когда Сми сказал мне, что она пропала, в моей голове разыгралась сотня различных сценариев. Питер забрал ее? Один из других моих врагов?

Только когда я вернулся на пристань, я понял, что мои мысли были сосредоточены на беспокойстве, а не на том, что при первой же возможности она убежит от меня и никогда не вернется.

И это меня невыносимо злит.

И тот факт, что она уйдет, и тот факт, что мне не все равно.

Но избегание — это то, что никогда не заводит далеко в жизни, оно приносит только неприятности. Настоящее мастерство контроля — это принятие своих эмоций, а затем умение владеть ими, несмотря на то, что вы чувствуете.

Моя проблема сейчас в том, что Венди заставляет меня терять этот драгоценный контроль.

А раньше такого не было.

Я отпускаю ее и отступаю назад, логика проникает в мой мозг, хотя мой член пульсирует в брюках.

Она опускается на диван, ее тело вздымается и опускается от тяжелого дыхания, а я смотрю на нее, шок отдается в моих костях. Она не боялась меня, хотя я практически обещал ей смерть.

Она называет меня сумасшедшей, но любой человек, который позволяет своей жизни быть такой хрупкой в моих руках, вот кто на самом деле не в своем уме.

Я был зол, что она заставляет меня волноваться.

Я был в ярости от того, что она заставляет меня чувствовать.

И теперь я не могу прийти в себя от мысли, что она действительно стала что-то значить; что-то большее, чем просто инструмент или даже просто хорошее времяпрепровождение.

Где-то на этом пути мне стало не все равно.

Осознание того, что я больше не хочу использовать ее против ее отца, врезается в меня, высасывая дыхание из моих легких и заставляя мое измученное сердце пропускать удары. Но если я дам ей свободу, она убежит далеко-далеко.

Она откидывает голову назад, закрывает глаза и раздвигает губы, задыхаясь. Мое сердце бьется в груди, когда я впитываю ее.

— Ты очень красивая, знаешь?

Ее глаза открываются, и появляется язык, медленно облизывающий шов ее нижней губы. Кровь приливает к моему паху, мой уже затвердевший член пульсирует на ноге.

Ленивая улыбка расплывается по ее лицу.

— Держу пари, ты говоришь это всем своим заложникам.

— Хм, — хмыкаю я. — А вот язык у тебя длинный, — я подхожу к ней. — Знаешь, мне кажется, что с тех пор, как ты находишься под моей защитой, твой сарказм стал еще хуже.

Она фыркает, ее голова откидывается в сторону, когда я сажусь рядом с ней.

— Так вот как мы теперь это называем? ‘Защита’?

Я пожимаю плечами.

— Ты действительно веришь, что там, снаружи, ты будешь в большей безопасности, чем со мной?

Она вскидывает брови.

— Крюк.

От этого прозвища у меня скручивает живот; так всегда бывает, когда она его произносит. Мне не нравится, что она знает меня как Крюка, особенно когда она — единственный человек в этом мире, который заставляет меня чувствовать себя Джеймсом.

— Ты буквально несколько раз угрожал убить меня, — продолжает она.

Наклонившись, я убираю ее волосы с шеи.

— Это не помешало тебе кончить на мои пальцы, шалунья, — я провожу рукой по ее ключицам, наслаждаясь румянцем, распространяющимся по ее коже. — Тебя возбуждает, когда твоя жизнь в опасности?

Она пыхтит, дергаясь от моих прикосновений, и я откидываюсь на спинку дивана, на моем лице появляется ухмылка.

Мой телефон звонит, и хотя я не хочу ничего больше, чем игнорировать мир и оставаться в пузыре Венди, я достаю его из кармана и вижу, как имя Старки мелькает на экране.

— Говори.

— Привет, босс. Найдется сегодня время для встречи? У нас собеседование, думаю, тебе будет интересно присутствовать.

Мои внутренности сжимаются, мое внимание уходит от Венди и снова сосредотачивается на проблемах в моей жизни. Интервью означают только одно. Что-то случилось, и у них есть люди, которых нужно допросить.

— Очень хорошо. Где их держат?

— В Лагуне.

Я выдыхаю, кладу трубку и стучу телефоном по подбородку, глядя на Венди, не зная, что с ней делать. Я мог бы оставить ее здесь, но Сми дал понять, что он не в состоянии за ней присматривать.

И хотя я больше не хочу использовать ее для гнусных дел, я не хочу оставлять ее одну и рисковать, что она сбежит. Не то чтобы это имело большое значение. Несмотря на ее сарказм и поведение, она не сняла ожерелье, которое я надел ей на горло. И пока она его носит, я найду ее где угодно.

Но если она убежит, то я потеряю ее навсегда. И я только сейчас понял, что она — это то, что я хочу сохранить.

— Как ты выбралась из спальни? — спрашиваю я.

Ее пальцы пробегают по спутанным волосам.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду именно то, что я сказал. Дверь была заперта, как ты ушла?

Она медленно качает головой.

— Дверь не была заперта.

Моя грудь напрягается.

— Да. Была.

— Не тогда, когда я попыталась ее открыть, — она поднимает плечо.

Беспокойство плавает в моем желудке, как акула, кружащая над своей добычей.

— Ты лжешь мне?

— Какой смысл мне тебе врать?

Я поднимаю бровь.

— Вообще-то, я могу назвать несколько. Теоретически, я не должен быть твоим любимым человеком сейчас.

Ее глаза сужаются.

— Ты не мой любимый человек. На самом деле, ты мой наименее любимый человек.

Усмехаясь, я встаю прямо, протягивая руку, чтобы помочь ей тоже подняться. Она вкладывает свои пальцы в мои, позволяя мне поднять ее с дивана, и я притягиваю ее тело к себе, моя ладонь проходит по всей ширине ее поясницы, хлопок ее рубашки задирается под моим прикосновением.

Ее дыхание сбивается, когда я провожу ртом по ее губам.

— У тебя довольно забавный способ показать это, дорогая, — я отстраняюсь, видя, как расширяются ее глаза, и удовольствие проходит через меня. — Мне нужно выполнить одно дело, и поскольку тебе нельзя доверять, ты пойдешь со мной.

Она вздыхает.

— Хорошо, но что ты хочешь, чтобы я надела, вот это? — ее руки пробегают по ее фигуре, демонстрируя мою одежду, которая сидит на ее упругом теле.

Я усмехаюсь.

— Я нахожу весьма возбуждающим то, что ты в моей одежде.

Она хмыкает.

— Я попрошу Мойру встретить нас и принести тебе что-нибудь, — мои глаза изучают ее, мое тело наслаждается тем, как искажаются черты ее лица при имени Мойры. — Вы обе примерно одного размера.

Ее глаза темнеют, на лице появляется натянутая ухмылка.

— И ты знаешь это, потому что у тебя «практическая» память?

Мои пальцы касаются яблочка ее щеки.

— Ревность хорошо на тебе выглядит. К сожалению, у нас нет времени на ее удовлетворение.

Она скрещивает руки.

— Я не ревную, она мне просто не нравится.

Я ухмыляюсь, восторг рассыпается в моей груди, и я думаю, может быть, она чувствует ко мне больше, чем хочет признаться. Может быть, я еще не все безвозвратно испортил?

У Лагуны, как и у большинства наших предприятий, есть подвал. В основном мы используем его для хранения или временной передержки для некоторых не совсем законных вещей, которые проходят через наши руки.

Опять же, встречаться здесь не идеально, но поскольку ВР больше нет, это то, что у нас есть.

Венди наверху в офисе, Кёрли присматривает за ней, а я здесь, внизу, в окружении коробок и ящиков, смотрю в лицо очередного низкоуровневого наркоторговца, который счел разумным предать меня.

Я не знаю его имени, и, честно говоря, меня это не волнует. Меня волнует только то, что мое время тратится на пустяки, вместо того чтобы сосредоточиться на более важной картине. Но мальчики не так искусны в выведывании секретов у предателей, а когда речь идет о ком-то, кто пытается узурпировать меня с нуля, мне нужна вся информация, которую я могу получить.

— Расскажи мне, — я подхожу к мужчине, связанному и с кляпом во рту. Я срываю белую ткань с его рта, заставляя его хрипеть и кашлять, когда он делает глубокие вдохи. Мой нож скользит по его щеке. — Как тебя зовут?

— То-Томми.

— Томми, — я киваю. — И Томми, что ты надеялся получить, предав меня?

Он сглатывает, глядя в сторону. Мои пальцы в перчатках хватают его за подбородок, заставляя встретить мой взгляд, мой нож прижимается к его рту, капли крови образуются от давления лезвия на его кожу.

— У меня нет времени на колебания, Томми. Так что давай прекратим тратить драгоценные секунды и перейдем к делу. Ты не уйдешь отсюда живым, — я похлопываю его по щеке, освобождая лицо.

— Но я честный человек, — я отступаю назад, закатывая рукава рубашки по предплечьям. — Я позволю тебе выбрать, будет ли твоя смерть мучительной или быстрой.

Он молчит.

Я развожу руки в стороны.

— Ну? Что это будет?

— Это была женщина, — торопливо говорит он. — Она появилась несколько месяцев назад, начала немного общаться с нами, знаешь? Начала… — его глаза обводят комнату, близнецов и Старки, которые стоят позади меня, затем возвращаются ко мне. — Начала спать с нами. Рассказывать нам все о своем боссе и о том, как он мог бы лучше заботиться о нас. Дать нам больше, чем то, что мы…

Он колеблется, и мой подбородок поднимается.

— Больше, чем что?

— Э… больше, чем то, что нам дали.

Моя челюсть подрагивает, гнев обжигает мои внутренности. Я поворачиваюсь и смотрю на мальчиков.

— Разве я не дающий работодатель? — снова поворачиваюсь к Томми. — Разве я не даю вам беспрепятственный доступ к вашему товару и на мои улицы?

Его глаза расширяются.

— Нет-нет, это так. Просто… послушай, я хотел сказать нет. Но я хочу быть частью чего-то, мужик, — он наклоняется. — Я хотел получить метку.

Интерес поселяется глубоко в моем нутре. Наконец-то новая информация.

— И что это за метка?

— Это татуировка. Такая, блять, крутая, братан.

Раздражение клокочет в моих чувствах, разрушая остатки моего контроля.

— Понятно, — говорю я, подходя ближе. Моя рука опускается вниз, кончик лезвия прорезает его сухожилия, как масло, и глубоко вонзается в бедро. Он кричит, звук бьет по ушам и царапает мои внутренности.

Ладонь закрывает ему рот, заглушая шум, я наклоняюсь к нему, мое лицо в нескольких сантиметрах от его лица.

— Знаешь, что мне больше всего нравится в ножах? — моя другая рука, все еще на рукояти ножа, начинает медленно прокручивать, преодолевая сопротивление мышц. — Это возможность быть настолько деликатно точным. Видишь ли, еще около 10 см, и я бы перерезал твою бедренную артерию, что позволило бы быстро истечь кровью. Твой разум потерял бы сознание, что позволило бы тебе легко умереть.

Томми хнычет, его тело вибрирует, когда он дергается против застежек-молний.

— Но раз уж ты решил, что мы ‘братья’, думаю, мы проведем немного времени с пользой, — на моем лице появляется ухмылка. — Я могу показать тебе, как сильно я люблю играть с вещами, которые режут.

Я убираю руку от его рта, мой желудок скручивается от отвращения при виде того, как слезы и сопли стекают по его лицу.

— Это крокодил_{(Крокодил Тик-Так — персонаж из Питера Пэна, проглотивший будильник, съевший руку капитана Крюка и хотевший съесть его полностью)}, — изрыгает он. — Обернутый вокруг часов. Это… это знак, который ты получаешь, когда вступаешь в его ряды.

Шок пронзает меня в самое нутро, мои внутренности сводит судорогой от видения, которое создают его слова.

— Что еще? — шиплю я, вдавливая нож еще глубже.

— Это все, мужик. Клянусь.

Мои пальцы дергаются.

— Старки, принеси соль, пожалуйста.

— Они зовут его Кроком! — кричит Томми. — Пожалуйста, остановись, я…

Моя рука соскальзывает с рукоятки ножа, но я восстанавливаю хватку, ярость мчится по моей крови, темнота прорывается сквозь меня словно ураган. Я вытягиваю лезвие из его кожи и бью снова, в этот раз выше, волоча нож через плоть резкими, неровными движениями в то время, как он кричит в агонии.

— Лжец, — шиплю я. — Откуда ты знаешь это имя?

— Я говорю тебе правду. Клянусь, — лицо белое, кровь стекает на пол под нами. — Он зовется Кроком. Я никогда не встречал его, но женщину зовут…

Бум.