На страже мира

Глава 13

Я проснулась от того, что на меня смотрел безымянный кот. Его большие круглые глаза горели, словно две луны, отражая утренний свет, просачивающийся сквозь шторы.

Я подняла руку. Он задумался на несколько секунд, потом медленно двинулся вперед и потерся мягкой головой мою ладонь. По какой-то необъяснимой причине, я почувствовала себя лучше. Кот снова потерся об меня и устроился на кровати месить одеяла. Я читала в Интернете, что некоторые люди называют это «печь пирожки». Это казалось странно уместным. Судя по его усердию, он бы точно испек мне пирожков, если мог.

Я сползла на пол.

— Чудовище?

Маленькая собачка вылетела из-под кровати и прыгнула на меня, облизывая лицо. Я обняла ее.

— Кто у нас хорошая собачка? Чудовище — хорошая собачка!

Хоть Чудовище меня любила. Что бы я ни сделала, Чудовище считала меня лучшей хозяйкой во вселенной. К сожалению, я не могла оставаться в спальне и играть с ней целый день.

Я встала, почистила зубы, приняла душ, и оделась в наряд хранительницы, дополненный синим балахоном, делая это на автопилоте. Сон помог моему телу, но не мне. Я чувствовала себя измученной, эмоционально и морально выжатой.

— Большой зал, пожалуйста.

На экране появилось изображение большого зала. Военный священник и шаман сидели на полу на расстоянии пятнадцати футов друг от друга. Они разговаривали. Их мимика не казалась враждебной. Тела троих вампиров были помещены в стазисные камеры, которые выглядели совсем как гробы и породили много земных легенд о вампирах. Тело Руаха было завернуто в несколько слоев ткани с ритуальными рунами.

Я спустилась вниз по лестнице. Оба религиозных представителя решили отправить трупы за пределы планеты. Шаман Руга хотел похоронить Руаха рядом с семьей. Одалон написал обращение к дому Миир. Он зачитал его мне, пока мы шли через сад, а платформа с мертвыми следовала за нами.

— С большим сожалением должен сообщить вам, что лорд Бенегер и рыцари Уриэль и Корсард пали жертвами Туран Адина, атаковав его, когда он вошел в обеденный зал во время ужина.

— Как трусы, — добавил Руга слева от меня.

Пали жертвами?

Вампиры считали себя хищниками, а не добычей. Это было жестокое оскорбление.

— Совершенно верно, — улыбнулся Одалон, обнажив клыки. — Их противостояние длилось лишь несколько вдохов, и, несмотря на наши самые героические усилия, их невозможно было спасти.

Мне так хотелось рассмеяться, что пришлось зажать рот рукой, чтобы не прыснуть.

— Даже вмешательство мечника отрокаров не смогло ничего изменить, потому что они были мертвы через несколько мгновений после своей злосчастной атаки.

Я взглянула на Ругу.

Шаман пожал плечами.

— Это не мое сообщение.

Одалон усмехнулся.

— Я исполнил обряд отпущения грехов и прохождения сквозь завесу, а также бдел положенные часы. Могу только надеяться, что годы моего служения Пресвятому мыслью и делом, а также моя кровь и кровь моих врагов, пролитая на плодородных полях сражений во имя Святой Анократии достаточны, чтобы проводить души ваших рыцарей в рай. Прилагаю запись происшествия с лордом Бенегером.

Я усмехнулась.

— Так насколько горячо вы молили Пресвятого позволить им войти в рай?

— Лишь настолько, чтобы успокоить совесть, — улыбнулся Одалон. — Что скажете?

— Это самое любезное «Вот-ваши-опозоренные-мертвецы-проваливайте-и-не-возвращайтесь» письмо, которое я когда-либо читала, — сказала я ему.

— Я помог его составить, — сказал Руга.

Я почувствовала на себе чей-то взгляд. Слева от нас на балконе стоял Туран Адин. Когда я создавала покои, я убедилась, что все они выходят в сад, но прыжок с балкона приведет в разные его части. Поскольку Туран Адин заставил всех сходить с ума одним своим присутствием, его балкон выходил в сторону посадочного поля. На нем была броня и накидка. Капюшон был надет, но он смотрел на нас.

Руга тихо зарычал. Одалон взглянул на Туран Адина, и на мгновение у вампира и отрокара были одинаковые выражения лиц.

— Это существо тревожит меня, — сказал Руга.

— Ты в этом не одинок, — сказал Одалон.

— Из-за того, как он убивает? — предположила я.

— Нет, — скривился Руга. — Потому что он в отчаянии.

— Мы все в отчаянии, — согласился Одалон. — Никто не хочет возвращаться на Нексус.

— Да, мы в отчаянии, но у нас все еще есть надежда, что этот конфликт закончится.

— Верно, — сказал Одалон. — Там тьма.

Я уставилась на него.

— Истинный духовный наставник — это больше, чем священник, — сказал Одалон. — Мы являемся связующим звеном между человеческим и святым. Мы посвящаем себя служению, которое включает в себя не только духовные, но и эмоциональные потребности нашей общины. Мы были избраны и приставлены к нашему занятию благодаря способности к эмпатии.

— В этом мы похожи, — сказал Руга. — Мы пытаемся заглянуть в душу человека и исцелить изношенные части.

Это объясняло, почему они нашли общий язык. Помести двух эмпатов в одно помещение на несколько часов, и, рано или поздно, они закономерно попытаются пообщаться в попытке понять, что чувствует другой.

— Когда я заглядываю в его душу, — сказал Руга, глядя на Туран Адина через плечо, — я вижу конфликт.

— Отчаяние является катализатором, который заставляет нас действовать, — заявил Одалон. — Оно вызывает последние резервы, которыми мы располагаем, в попытке оградить нас от опасности. Именно поэтому мы здесь на этом саммите. Мы так отчаялись, что готовы вести переговоры с заклятыми врагами. Оно подталкивает нас к тем пределам, которых мы обычно не можем достичь.

— Отчаяние — это огонь, — добавил Руга. — Он горит ярко, но должен иметь дымоход, выход.

— Дымоход? — Одалон свел брови.

Шаман закатил глаза.

— Хорошо. Отчаяние, которое демонстрирует это существо, по сути, является пролонгированным состоянием реакции «борись или беги». Выброс адреналина при реакции борись или беги — это ответ на фактическое проявление опасности, отчаяние же — результат предполагаемой будущей опасности. Оно насыщает организм, заставляя его активно искать пути спасения до появления опасности, что выражается в сложном каскаде гормональных взаимодействий. Вы получаете высокую скорость обмена веществ, целый ряд желез функционирует с повышенной производительностью, появляются навязчивые мысли и так далее.

Я остановилась и ущипнула себя.

— Понимаю, — усмехнулся мне Одалон. — Я сам был в шоке, когда узнал, что у него ученая степень по микробиологии.

— Это нездоровое состояние, — продолжил Руга. — Мы не предназначены, чтобы функционировать в состоянии отчаяния в течение длительного времени.

— Это краткосрочный метаболический всплеск, — добавил Одалон. — Тело будет стремиться выплеснуть немного накопленного напряжения. Если вы находитесь в сильном стрессе, у вас может быть паническая атака, например.

— Туран Адин в отчаянии, но он также находится в ловушке, — сказал Руга. — Это снедает его. Возвращаясь к моей предыдущей метафоре, его огонь полыхает внутри каменного бункера. Я не знаю, что удерживает его там — возможно, он в долгу или наказан, или чувствует, что борется за правое дело — но чтобы это ни было, это создает глубокий конфликт в его психике.

— Он не сможет выдержать такое давление, — сказал Одалон. — Его тело и душа отчаянно хотят убежать, но разум держит его в ловушке. Он устал и подсознательно ищет выход. Когда он поймет, что есть только один путь, он им воспользуется. Он убьет себя через шесть месяцев.

— Я бы предположил восемь, но так и есть, — сказал Руга.

— Это делает его невероятно опасным, — сказал Одалон, — потому что он не заботится о себе. Он не думает о самосохранении, помимо основных инстинктов своего тела.

— Он ни за что не совершит самоубийства. Он постарается умереть в бою, — добавил шаман. — И я бы не хотел оказаться на поле битвы, когда он решит, что это его последний день.

— Это ужасно, — сказала я.

— Война ужасна, — сказал Одалон. — Она разрушает людей.

— Война на Нексусе особенно ужасна, — заметил Руга.

— Почему? — спросила я.

— Современная война странным образом милосердна, — сказал Одалон. — Наши технологии позволяют производить точные бомбардировки стратегических целей. Когда появляются жертвы, они, как правило, умирают быстро.

— Смерть от высокоинтенсивной лучевой бомбардировки занимает три секунды, — сказал Руга. — Это потеря жизни, необратимая и невосполнимая, но это смерть без страданий. Современное оружие не работает нормально на Нексусе. Об орбитальных бомбардировках не может быть и речи из-за природных аномалий, которые не дают точно прицелиться. Попытки подавить врага с помощью артиллерии так же бессмысленны.

— У нас были случаи взрывов орудий, — сказал Одалон. — Есть рапорт о массированном артиллерийском штурме в первый год войны. Снаряды исчезли и через полчаса появились над Домом, который их выпустил.

— Я помню, как читал об этом, — ухмыльнулся Руга.

— Это близкая и личная война, которая ведется дикарским оружием, — сказал Одалон. — Поначалу, когда ты молод и глуп и слышишь об этом, ты думаешь, что это принесет доблесть. Что ты будешь, словно герой древности прорываться сквозь ряды врага. А потом ты понимаешь, что именно значит сражаться шесть часов с мечом в руке.

— В первый час, если, конечно, выживаешь, ты возбужден. Запах крови опьяняет. Второй час — ты ранен, но продолжаешь битву. На третий, ты понимаешь, что залит кровью. Хочешь забыться. Хочешь оставить поле боя. На четвертый час ты начинаешь замечать лица людей, которых убиваешь. Слышать их крики, когда отрубаешь им конечности. Это больше не абстрактный враг. Это живое существо, которое ты рвешь на части. Оно умирает от твоей руки прямо перед тобой. На пятый час ты истекаешь кровью и блюешь, но все еще продолжаешь бой, наказывая свое тело и душу. На шестой, ты, наконец, падаешь в изнеможении, благодарный, что выжил, или просто оцепеневший. Все пахнет кровью и тебе плохо от этого запаха. Тебе больно, но ты пытаешься держать глаза открытыми, потому что, закрыв их, видишь лица тех, кого ты убил. Так что ты смотришь на поле боя и видишь, что ничего не добился и, пока медик латает тебя, понимаешь, что завтра должен все это повторить.

Это было ужасающе.

— Хорошо сказано, — произнес Руга.

— Благодарю, — ответил Одалон.

— Мы стали безнадежно цивилизованными, — сказал Руга. — Мы не приспособлены для подобной войны. Я думаю, что она больше подходила нашим предкам. Они умирали гораздо легче нас, поэтому единственная долгая битва могла решить исход войны. Чтобы убить одного из нас сейчас, требуется куда больше повреждений, так что каждый вечер все те, кто еще дышит, вновь оказываются в регенеративных резервуарах, и несколькими днями позже, они возвращаются в строй. Бесконечная битва. Бесконечная война.

— Бесконечное страдание.

Теперь я понимала, почему исказилось лицо Арланда, когда он упомянул об этом.

— Да, — сказал Руга. — И теперь надежды на мир не осталось.

— Я бы не сказал, что надежды не осталось, — заявил Одалон. — Это несколько мрачно.

— Ваши люди атаковали Торговцев, а мои — Арбитра, — вздохнул Руга. — Попомните мои слова: это начало конца.

Мы возвращались с посадочного поля, когда Туран Адин спрыгнул с балкона. Он сделал это очень небрежно, как будто рассчитать тридцатифутовый прыжок было также легко, как и спуститься с лестницы. Рядом со мной вампир и отрокар схватились за оружие.

— Могу я пройтись с вами? — спросил он меня тихим рычащим голосом.

— Конечно. — Я посмотрела на двух священнослужителей. — Пожалуйста, извините нас.

Одалон и Руга довольно долго колебались.

— Как пожелаете, — наконец произнес Одалон. — Мы пойдем вперед.

Они продолжили путь. Я подождала, пока они отойдут подальше, и повернулась к Туран Адину.

— Вы хотели что-нибудь обсудить со мной?

— Нет.

Возможно, ему просто нужна компания.

— Я собиралась сделать перерыв на несколько минут и посидеть в своем любимом месте, чтобы собраться с мыслями. Хотите присоединиться?

Он кивнул.

Я повела его влево, мимо яблонь к старой заросшей изгороди. Я пробралась сквозь узкую щель и подождала его. На поляне в форме подковы находился небольшой пруд, окаймленный изгородью. Кувшинки плавали на поверхности, и два больших карпа кои, один оранжевый, другой белый с рыжими пятнами, аккуратно пробирались по мелководью. У пруда стояла небольшая деревянная скамейка. Я села на одном конце. Он сел на другом.

Мы тихо сидели и смотрели на карпов.

— Вы сами это сделали? — спросил он.

— Да. Когда я была подростком, моей работой, как правило, были сады. Здесь, в Техасе, с этим сложнее из-за ограниченного количества воды, но гостиница собирает дождевую воду.

— Здесь мило, — сказал он.

— Спасибо. Я надеюсь поработать летом над этим местом. Сделаю его немного больше. Может быть, посажу цветы и повешу гамак, чтобы я могла приходить сюда с книгой и читать…

Он вскочил со скамейки и ушел. Мгновение он был здесь, а в следующее я уже была одна. Я чувствовала, как он нечеловечески быстро возвращается в гостиницу. Он подпрыгнул, залез по стене, добрался до своего балкона и скрылся в покоях.

Что я такого сказала?

Я посидела одна еще минуту или две. Умиротворение, которого я искала, отказывалось приходить.

Гостиница зазвенела. Отрокары пытались привлечь мое внимание в своих покоях, и что-то произошло в конюшнях.

Я вздохнула, встала, и направилась к конюшне. Внутри Нуан Сама, племянница Нуан Сее, которая помогала Хардвиру чинить машину офицера Мараиса, присела рядом с одним из верблюдо-ослов. Джек сидел на скамейке, наблюдая за ней. По просьбе Нуан Сее, я дала ей разрешение ходить в конюшню каждый день, чтобы ухаживать за животными. Обычно Джек или Гастон сопровождали ее.

— Что случилось? — спросила я у нее.

Она провела по своему бело-голубому меху лапкой.

— Тан-тан плохо себя чувствует.

Верблюдо-осел смотрел на нее большими темными глазами.

— Она заболела?

— Нет. Она просто старая. — Нуан Сама вздохнула. — Я думаю, это ее последнее путешествие. Я прихожу навестить ее, когда могу, но она… Иногда животные просто стареют.

— Я могу как-нибудь облегчить ее состояние?

— Вы можете увеличить уровень кислорода в конюшне? — Нуан Сама подняла на меня взгляд.

Я не могу исправить прочее, но это, по крайней мере, сделать могу.

— Подойдет двадцать три процента?

— Это будет идеально. Благодарю вас! Ей будет легче дышать.

— Сделано. — Я сделала чей-то день лучше. Значит, сегодняшний день не прошел зря.

Гостиница снова зазвенела. Отрокары были очень настойчивы. Я вызвала экран из ближайшей стены. Его заполнило лицо Дагоркуна.

— Ханум просит вас разделить с ней ее утренний чай.

Я не хотела разделять чай. Я не хотела играть в политику или быть разумной. Мне просто хотелось отправиться на кухню сделать себе чашечку кофе. Мне понадобится поддержка.

— Спасибо. Я сейчас поднимусь.

Я махнула экрану, вызывая крытый балкон, где любила завтракать Калдения. Ее Милость сидела на своем любимом стуле, безукоризненно одетая в сложный густо-синий гибрид платья и кимоно с золотыми и красными вышитыми цветами.

— Доброе утро, Ваша Милость. Вы бы не могли сопроводить меня к Ханум на утренний чай?

— Конечно. Сейчас спущусь.

Я убрала экран и покинула конюшню, чтобы встретиться с Калденией на лестнице.

В покоях отрокаров было необычно тихо. Дагоркун с мрачным лицом снова проводил нас с Калденией на балкон, и встал рядом с матерью, которая восседала в своем одеянии на ярких подушках. В этот раз в круглом кострище горел огонь, вздымая облачка пряного дыма. Я узнала запах — трава джевы. Отрокары сжигали ее на удачу перед дальней дорогой. Ханум смотрела в огонь, сведя брови. Она не осознавала присутствия Калдении.

Я присела на полукруглую скамью.

— Вы уезжаете?

— Завтра вечером.

— Почему?

— Мирные переговоры провалены. — Ханум сощурила глаза. — Теперь не бывать миру.

— Я не понимаю, — мягко произнесла я. — Что изменилось?

— Мы опозорены и унижены.

Также как и вампиры, но сказать это прямо было не лучшей стратегией.

— Святая Анократия нанесла первый удар.

Ханум вздохнула.

— Да, но теперь у нас и с ними слабая позиция. Мы здесь.

Она подняла руку, удерживая ладонь параллельно полу.

— Торговцы здесь.

Она подняла другую ладонь на несколько дюймов выше.

— Торговцы хотят мира. Без мира нет выгоды.

— Все не так просто, — сказал Дагоркун.

— У нас демократичное общество, — сказала Ханум. — Представленные здесь мужчины и женщины — прославленные воины. Они лучшие из лучших, и представляют определенные фракции внутри Орды. Если бы мирный договор был ратифицирован, каждый отрокар добавил бы к нему вес и значимость своей репутации. Их честь и репутация должны были связать наше соглашение. Моим людям был дан простой приказ: не применять силу, пока они находятся под вашей крышей. Руах ослушался его. Это плохо отражается на его командире. На мне.

Дагоркун поморщился.

— Я приехала сюда на переговоры, и была не в состоянии контролировать людей под моим командованием. Из-за этого мы как делегация больше не едины. Принятие мира — решение огромной важности и значимости, должно быть единогласно утверждено. И теперь, когда моя честь была запятнана, мне это единодушное голосования нужно больше, чем когда-либо. Без единодушного голосования, договор не будет иметь вес в остальной Орде.

К нам подошел мужчина отрокар, несший поднос с чайником и четырьмя чашками. Он поставил его на стол, кивнул и ушел. Дагоркун разлил темно-красную жидкость по чашкам. Ханум наблюдала за ним с бесстрастным лицом. Она так хотела, чтобы мирные переговоры увенчались успехом. Мое сердце разрывалось от жалости.

— Есть какая-нибудь надежда на мир? Хоть малейшая? — тихо спросила я.

Она покачала головой.

— Я не люблю долгов, — заявила Ханум безжизненным голосом. — Так что, прежде чем мы уйдем, я прошу вас назвать цену возмещения нашего проступка.

Я отпила чай.

Облачко тумана возникло из балконного пола, и на краткое мгновение я увидела слабое очертание тела фантомного вора.

Мои мышцы окостенели. Тело налилось тяжестью, словно внезапно стало стальным, и я рухнула на пол. Воздух испарился. Я пыталась вздохнуть, и не могла. Легкие сидели в груди как две глыбы, неспособные развернуться.

— Дина! — Калдения бросилась ко мне.

Я не могла посмотреть на нее. Глаза не двигались.

Яд… Меня отравили.

Гостиница закричала, ее древесина заскрипела и застонала, протягиваясь ко мне. Я оттолкнула ее с помощью магии. Нет! Если она прикоснется ко мне, яд распространится. Я не могла убить Гертруду Хант.

— Ты ее отравила! — прорычала Калдения, ее острые зубы рвали воздух.

Дыши, дыши, дыши… Тело отказывалось повиноваться.

Я умираю…

Балкон подо мной расступился. Я провалилась вниз и приземлилась на кухонном столе прямо перед Джорджем, Софи и Джеком. Окостеневшая спина отозвалась болью. Надо мной, сквозь дыру в ткани бытия, Калдения закричала:

— Ее отравили!

— Дина! — закричала Софи.

Я увидела Туран Адина. Он был там, затем исчез.

Я даже не могла вздохнуть. Рот не двигался.

Бледное лицо Джорджа с распахнутыми глазами появилось в моем поле зрения. Набалдашник его трости светился, проецируя информацию перед собой и прокручивая ее с головокружительной скоростью.

Не хватает воздуха…

— Только не снова! — взвыл Орро. — Нет, нет, нет…

— Исправь это, — выдавила Софи сквозь зубы. — Сейчас же исправь это, Джордж. Это заходит слишком далеко.

— Я не могу. Это не было частью плана.

— Сделай что-нибудь!

— Я пытаюсь, — прорычал Джордж. — В базе данных нет этого яда.

«Вот и все», — пронеслось у меня в голове. «Вот так я и умру».

Гостиница волновалась вокруг меня, искривлялась, протягивая ко мне свои корни.

Нет!

— Гостиница может лечить, — крикнула Калдения. — Пусть она вылечит ее!

— Нет, — рявкнул Джордж. — Если гостиница создаст с ней связь, яд может распространиться.

Спасибо. Спасибо за заботу о Гертруде Хант.

Я послала магию, позволяя ей коснуться стен. Я люблю тебя. Ты лучшая. С тобой все будет в порядке.

Дерево ломалось и трещало, словно что-то внутри гостиницы рвалось на части.

Тихо. Все будет хорошо. С тобой все будет в порядке.

Жаль, что я не нашла родителей. Жаль, что я не смогла увидеть Шона еще раз…

Свет начал меркнуть. Я даже не могла закрыть глаза. Я так и умру с открытыми.

Туран Адин заполнил мое поле зрения. Пушистая морда Нуан Сее появилась рядом.

— Ты даешь слово? — спросил Торговец.

Наступила чернота.