Начало начал

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— За обучение я платила из тех денег, которые отложил для меня мой отец и о которых ничего не знал мой дед. Жила я в отеле.

— В отеле «Георг Пятый», надо полагать.

— Нет! — запротестовала Трейси. — Обычный двухзвездочный отель недалеко от кампуса. Я усердно училась, но в летние каникулы и между семестрами я тратила деньги на наряды, а время — на нескончаемые вечеринки с друзьями. Мой муж в моей жизни участия почти не принимал. Каждый жил сам по себе. У меня пальцев на обеих руках не хватит, чтобы сосчитать, сколько я получила предложений выйти замуж. От европейских дипломатов, крупных бизнесменов, аристократов, президентов... шейхов и королей! Но поскольку я уже была супругой одного расчетливого господина, у меня не было желания менять его на кого-то другого. Я не заблуждалась относительно своих поклонников, всем им нужно было то же, что и Карлу: мое тело и мои деньги. Теперь бы они очень позлорадствовали, узнав, как я, допустив промах и очутившись в Афинах, столкнулась с греческим богом...

— Значит, на протяжении всего супружества ты жила двойной жизнью.

— Ты абсолютно прав, а мне это и в голову не приходило, — хотела отшутиться Трейси, но его упрек вновь больно задел ее. — Мне все равно, что думают обо мне люди, что они говорят. Все это — пустое. В моей жизни есть вещи более достойные внимания. То, что писала обо мне пресса в период моего замужества, позволяло мне скрывать от деда мои действительные интересы. У меня не было желания выслушивать его, когда он излагал свои взгляды на мое будущее... И знаешь что, Никос? За прошедшие сутки я очень устала перед тобой оправдываться. Я хочу спать. Где я могу устроится на ночь?

— Ты уже знаешь, где кровать.

— Та узенькая койка? — воскликнула Трейси.

Никос кивнул. Они вернулись в жилую комнату. В ней было сумрачно. На улице уже стемнело, а комната освещалось лишь слабой лампочкой без абажура.

Никос принес чистое белье, и они постелили постели. Две узкие койки у стены, одна напротив другой. Трейси сказала:

— Ну вот, замечательная кроватка.

Ей было трудно представить, как она уляжется на этой «кроватке» и как сможет выспаться в таких условиях. Мебель, объяснил ей Никос, растащили чужие, когда дом остался без хозяйского присмотра.

Они собрались поужинать. Передвинули старый стол из темного угла кухни под тусклую лампу.

— Как, по-твоему, питался мой предок Эмилио Лоретто?

— Это когда он, зверски голодный, высадился с корабля на американскую землю?

— Только не говори, что он был вынужден голодать. Я этого не вынесу, — взмолилась Трейси.

— Нет, будем считать, что он нашел короб с провизией, — и Никос жестом указал ей в угол кухни.

Трейси подлетела к коробке, радостно открыла ее и обнаружила несколько бутылей питьевой воды, полотенца, туалетную бумагу, мыло, тарелки, стаканы, набор столовых принадлежностей, две сковородки и электроплитку.

— Все это замечательно! Но где еда?

Никос открыл бутылку с водой и принялся жадно ее поглощать. Трейси по-мальчишески отняла у него бутыль.

— Какая вкусная вода! — похвалил Никос.

— Она теплая, — недовольным тоном произнесла Трейси, но выпила бутыль чуть не до дна.

Они стояли у темнеющего окна и молча по очереди прикладывались к бутыли с водой. Трейси не задумывалась, она просто делала то, что делал Никос. Вода закончилась. Трейси уже боялась задавать вопросы, касающиеся ее выживания на ферме. И лишь посмотрела на Никоса голодными глазами.

— Минуту терпения, — сказал он.

— Я не могу больше ждать.

— Мисс, вам суши или фуа гра? — насмешливым тоном поинтересовался наставник.

— Не люблю ни то, ни другое.

— Тогда, возможно, эта королевская трапеза придется вам по вкусу?

В старом доме не оказалось холодильника, и все, чем запасся Никос, было хлеб и фрукты. Что они и съели в полной тишине. Трейси оберегала эту тишину, потому что проводила ревизию своих подростковых фантазий, когда она, засыпая, мечтала очутиться с Никосом Лазаридисом наедине, в простой идиллической обстановке, вдали от всего мира. Теперь, когда грезы стали реальностью, она уже не знала, как к ним относиться.

Еще девочкой она дерзко представляла, как божественный Никос потчует ее сочными фруктами, перемежая еду поцелуями. Она и Никос одни в целом мире и принадлежат друг другу...

— Слив не хочешь? — вторгся он в ее фантазии.

— После. Благодарю, — сдержанно сказала Трейси и посмотрела на него так, как если бы увидела впервые.

Трейси пыталась понять, что в нем было такого, что она уже в пятнадцать лет согласилась бы доверить ему и свое сердце, и душу, и судьбу. Она боялась, что детское заблуждение, заставившее ее превозносить этого человека, с годами превратилось в неосознанную привычку.

— Не хочешь принять душ? — спросил он, когда они закончили трапезу.

Он отвел ее в ванную комнату, и она увидела небольшую ванну, наполненную водой. На пробу вода оказалась приятной. Трейси сбегала за своей дорожной сумкой, в которой лежали мочалка, полотенце и ее любимая пенка с ароматом плодов манго. Трейси уже предвкушала наслаждение от купания, когда обнаружила, что ванна не занавешивается.

Никос проявил понимание и удалился. Она вымыла голову, искупалась, почистила зубы. Ей показалась, что такой чистенькой и довольной она еще никогда не была...

Трейси появилась перед Никосом, источая свой любимый экзотический аромат. Никос будто к месту прирос.

Она была босая, в простенькой короткой ночной сорочке, тонкая ткань которой не прикрывала гладенькие девичьи ножки. Трейси была не только красива — такой он ее знал всегда, — Трейси была трогательная, славная, что по вечерам в сельской местности важнее всякой красоты.

Никос хотел отвернуться, но боялся показаться неуклюжим подростком и решил вынести всю муку до конца.

— На какой кровати ты хотела бы спать?

— На той, что ближе к двери. Я выбираю ее.

Никос удовлетворился кроватью напротив. Ему вдруг показалась, что он в опасности. Он и не догадывался о том, что в этот момент переживала она, старавшаяся непринужденно и кокетливо улыбаться.

— Имей в виду, подъем будет ранним, — буркнул Никос, выключив свет.

— А как же! Мы, крестьяне, встаем с рассветом, — парировала она.

Никос убедился, что она легла, и пошел в ванную. Моясь, он укорял себя за то, что не позаботился о занавеске возле ванны. Затем он побрился. Он все раздумывал и не мог понять, как это ему пришло в голову привезти ее в этот сельский дом и почему он тут же не отбросил эту нелепую идею, а теперь вот продолжает методично осуществлять ребяческий план по перевоспитанию городской девчонки. Как будто в этом есть какой-то практический смысл!

А она хороша. В самом деле хороша, впервые признал Никос.

Он вернулся в спальню. Поставил перед каждой кроватью по бутыли воды. Трейси, которая, оказывается, еще не спала, поблагодарила его за это.

— Забавно, — шепотом сказала она.

— Ты о чем? — не понял Никос.

— Забавно, что ты бросил все свои дела, комфортную афинскую квартиру и привез меня сюда.

— Возможно, тебе это и кажется забавным, но здесь мой дом, — сурово напомнил Никос.

Ему показалось, что Трейси затеяла с ним какую-то игру. Но он тут же устыдился своей мнительности.

— И все же это не входило в твои планы?

— Я привык гибко распоряжаться своим временем.

— Однако ты сам сказал, что покинул этот дом и переехал в Афины, с тем чтобы никогда больше не возвращаться сюда.

— Я решил, что пора менять свое отношение к собственному прошлому.

— Выходит, ты не только меня перевоспитываешь, но и себя тоже? — Эта мысль рассмешила Трейси.

— Отчасти, — сдержанно согласился Никос. Его уже раздражал этот откровенный разговор в темноте.

— И сколько ты намерен продержаться на допотопной фамильной ферме?

— Я собираюсь подвергнуть ее преобразованию.

— А твои дела в Афинах?..

— Я планирую их оставить.

— Как это?

— Я заработал хорошую пенсию. Больше мне ничего от большого города не нужно.

— В тридцать восемь лет ты говоришь о пенсии?! — подняла голос возмущенная Трейси.

— Подходящий возраст для того, чтобы начать новую жизнь.

— Новую жизнь в старой халупе, на выжженной солнцем земле? Как ты себе это представляешь?

— Вложу деньги, перестрою дом, оборудую всем необходимым, начну развивать хозяйство. Какой-нибудь год — и ты не узнаешь этого места:

— Боюсь, что тебя я тоже не узнаю, — разочарованно проговорила Трейси. — По правде, я тебя уже не узнаю. У меня такое чувство, что все это мистификация. Ты меня дурачишь.

— Считай, что я постарел раньше срока. Я устал от суеты, я хочу жить в тихом спокойном месте, заниматься простыми вещами.

— Тебе перестало нравиться то, чем ты занимался на протяжении двадцати лет?

— Я считаю, что ничего нового это занятие мне уже не даст. Деньги? У меня их достаточно. Лишние я пожертвую на медицинские исследования.

— Я могу понять благородное желание отдать деньги на нужды здравоохранения, но есть способы сделать это и без столь радикальных перемен в своей жизни.

— Весь последний год по делам фирмы я провел в Тасмании. В очередной день рождения я проснулся в недоумении. Я не мог понять, что я делаю в чуждом краю. В тот самый момент меня пронзила догадка, что мое исконное место здесь, в родительском доме на земле отцов. После всех разъездов, после этого утомительного бегства от прошлого, я хочу, наконец, почувствовать себя дома.

— И что ты собираешься делать? — тяжело вздохнув, спросила его Трейси.

— Жениться и завести с полдюжины маленьких фермеров.

— Я тебя всерьез спросила, — не оценила его признания Трейси.

— Почему ты думаешь, что я шутил? Я всегда хотел иметь большую семью.

— И для этого тебе понадобилось забраться в эту дыру?

— Трейси, ответь мне откровенно. Что дедовские деньги дали тебе хорошего? Тебе двадцать пять, а ты все еще не живешь своей собственной жизнью. Сначала ты выходишь замуж за этого клоуна, лишь бы не жить под одной крышей с дедом. Теперь ты в панике занимаешь дедовское кресло, только бы доказать, что чего-то стоишь. Но для чего ты все это делаешь? Сколько дней в жизни ты была по-настоящему счастлива? Женщины завидуют тебе, мужчины домогаются тебя. Но ты по-женски, по-человечески счастлива?

— Не знаю, никогда не задавалась таким вопросом. И не скажу, что моя жизнь так уж безрадостна. — Помолчав, она разочарованным голосом продолжила: — Ты считаешь, в наше время найдется настолько отважная женщина, что поддержит тебя в этом твоем безумном желании? Переедет сюда из города? Добровольно взвалит на себя все хозяйство и будет безропотно вынашивать тебе маленьких фермеров?

— Мне кажется, я уже встретил такую.

— Где, когда?

— Обстоятельства свели нас.

— И она не страшненькая и не полоумная?

— Она великолепна и чрезвычайно умна.

— И что же сталось с вашей любовью?

— Она по-прежнему в моем сердце.

— И ты верен этой женщине?

— Если ты спрашиваешь о близости с другими женщинами, то да, признаюсь, у меня были связи. Но ни с одной из моих подруг я не рисовал себе совместное будущее. Я точно знаю, что как только поставлю свой дом, то непременно женюсь.

— Где ты намерен строить свой дом?

— На этом самом месте, разумеется.

— Тогда мне следует поспешить с возвращением в Нью-Йорк, чтобы не мешать твоим планам.

— Да, если не ты хочешь жить на строительных лесах. Я намерен перестроить дом от фундамента до крыши. Единственное, что будет связывать этот дом моего детства и дом моих детей, — так это земля предков. У меня будет самый надежный, добротный и красивый и в то же время исконно сельский дом.

— Звучит так, как будто ты уже все продумал, Никос. Но на воплощение этой идеи потребуется самое меньшее — год. А ты уже собрался бросить свое дело. Не поторопился ли ты? И женщина, которая въедет в твой новый дом, кто она?

— На сегодняшний день, кроме денег, я ничего не могу предложить этой женщине. Я знаю таких, которым только деньги и требуются, но моей женщине нужно иное.

— И ты знаешь, что?

Трейси была захвачена этим разговором. Она и представить себе не могла, что человек, подобный Никосу, способен испытывать неловкость оттого, что ему нечего предложить женщине. Этот разговор в темноте уже многое открыл ей, и ей предстояло сделать еще больше открытий, если она будет терпеливо слушать своего героя...

Но Никос ушел от прямого ответа:

— Я ощущаю непреодолимую потребность все переменить, вернуться к началу начал. Победить в себе тягу к легким достижениям ради полноты жизни. Не уверен, что ты правильно меня понимаешь... — добавил он после паузы.

— Построишь дом, обоснуешься здесь, возьмешь в жены милую селянку. Все само образуется, — задумчиво подвела итог Трейси.

— Пожалуй, Трейси. Спи.

Спи... После таких откровений уснуть не просто, подумала Трейси. Она была уверена, что до рассвета глаз не сомкнет. Но ошиблась. Лихорадочно воспроизводя в памяти все услышанное, она погрузилась в крепкий сон. И спала с каким-то жадным желанием выспаться перед новыми свершениями. Она ощущала легкое чувство голода, которое впутывалось в сновидения, но не нарушало их.

Когда Трейси открыла глаза, наставник был уже на ногах. Она могла об этом судить, глядя на опустевшую постель у противоположной стены. Простыни были смяты, подушка сбита. Трейси неосознанно разглядывала постель Никоса. В ней проснулась неведомая ей прежде нежность к этому непостижимому человеку. Накануне он поразил ее признанием в том, что ничего не может предложить настоящей женщине. А настоящая — это такая, которая безразлична к его деньгам и влиянию... Это признание сделало его ближе ей.

Трейси посмотрела на часы и вскочила. Вчерашнее намерение встать с петухами провалилось. Часы показывали девять утра. Ее первый трудовой день на ферме начался с прогула без уважительной причины. Конечно, Никос сам виноват, что растравил своими откровениями любопытство ученицы.

Трейси вновь села на постели и задумалась. Если все, что он сказал ей прошедшей ночью, правда, если таково его решительное намерение, если человек, который в течение двадцати лет своего стремительного восхождения предпочитал одиночество, а теперь действительно хочет создать семью, то при той любви, которую она с юношеских лет взращивала в себе к этому удивительному человеку, стоящему на пути больших перемен, может ли она рассчитывать, что он — ее недостижимый идеал — обратит на нее внимание?

Сможет ли она дать понять Никосу Лазаридису, что для нее нет большего счастья, чем быть ему любящей женой? Как, после всех лет немого застенчивого обожания, она докажет ему свою любовь? Как из проблемного подростка с ошибочными взглядами на жизнь, каким она всегда была в его представлении, она превратится в фею домашнего очага, в женщину, которая знает истинную цену такого мужчины? И сможет ли она принять и перенести все тяготы простой жизни, которые он уготовил своей спутнице? Способна ли ее подростковая любовь выдержать эту проверку?

Потом, после всех этих неразрешимых вопросов Трейси задалась другими. Что будет с корпорацией «Лоретто», если она посвятит себя Никосу? Имеет ли она право связывать свою жизнь с историей его семьи, когда ее собственные предки вверили ей великое дело? Не будет ли это еще большим предательством, чем подавить в себе тягу к Никосу? Возможно, ей уготован другой путь...

Трейси отправилась в скромную ванную комнату старого дома Лазаридисов. Она умылась и оделась в простую одежду, причесалась, заколола волосы. Но выглядела она не менее эффектно, чем в роскошных туалетах.

Послышались громкие незнакомые голоса. Трейси направилась из ванной в кухню. Там работали двое мужчин, которые устанавливали новую стиральную машину. Они улыбнулись ей и поздоровались по-гречески. Потом она заметила, что в кухне уже стоит холодильник.

Наконец у входной двери она столкнулась с Никосом, который был во всем светлом и казался возбужденным, каким она еще никогда его не видела. Отпавшая необходимость в светских условностях и простая атмосфера родного дома сделали свое дело. Он словно помолодел на десять лет.

Первыми его словами были:

— Скоро в каждой комнате заработает кондиционер, для выживания это столь же необходимо, как еда и питье. Ты со мной согласна?

— Это зависит от того, как долго мне тут находиться, — отшутилась Трейси.

— Ты уже завтракала?

— Еще не успела. На кухне работают.

— Первое правило фермера — плотный завтрак. Не подкрепившись как следует с утра, ты будешь не способна продуктивно провести день. Поэтому ты сейчас же позавтракаешь, чем бог послал, потом мы поедем в город, где у нас будет второй завтрак, а после нам предстоит хождение по магазинам, поскольку у нас длинный список покупок.

Трейси послушно направилась в сторону кухни, но Никос остановил ее словами:

— Да, вот еще что... Подумай за едой, рассаду каких цветов ты бы хотела приобрести. Наш дворик должен быть цветущим, позаботься об этом, Трейси.

— Никос, часть этого дома, вероятно, принадлежит твоему брату?

— Принадлежала. На днях я выкупил его долю.

— Ты серьезно взялся за воплощение своей мечты.

— Такой я человек. Привык все делать быстро и на века.

— А сколько земли принадлежит тебе?

— Три акра, но всегда можно прикупить еще. Во времена моего отца эта земля обрабатывалась преимущественно вручную. Теперь же с этим адским трудом покончено. Я приобрету всю необходимую в хозяйстве технику и буду эффективно обрабатывать гораздо больший участок земли.

— А как твой брат отнесся к твоему решению выкупить его долю?

— С радостью. Он живет городской жизнью и не собирается ничего менять. Деньги его семье нужнее, чем земля и старина.