Надежда на счастье

Глава 9

Оливия обнаружила его на передней веранде. Погруженный в свои мысли, он, казалось, не заметил ее появления. И она решила воспользоваться случаем и незаметно понаблюдать за ним.

Он такой непредсказуемый… И настроение у него мгновенно меняется. Она вспомнила, как он вскочил из-за стола и быстро удалился. Почему же он так внезапно ушел?

Немного помедлив, она приблизилась к нему и тихо сказала:

– Я оставила вашу тарелку на столе. Если захотите поесть, скажите мне.

Он промолчал.

Оливия присела на скамью рядом с ним и вновь заговорила:

– Сегодня вечером я соберу несколько рубашек брата и посмотрю, нельзя ли сделать из них рубашку, которая подойдет вам по размеру.

– Эта одежда принадлежала вашему брату? – спросил он.

Она кивнула.

– Стюарту. Он погиб на войне. – Помолчав, Оливия добавила: – И мой брат Чарлз – тоже. Их обоих убили под Геттисбергом.

Он долго молчал, потом вдруг произнес:

– Я очень вам сочувствую.

Оливия взглянула на него с некоторым удивлением. Сочувствия от этого человека она никак не ожидала.

– Это произошло уже давно, восемь лет назад, – пробормотала Оливия.

Окинув взглядом лужайки и старые кряжистые дубы, она продолжала:

– Когда я была маленькой девочкой, мы с братьями любили теплыми летними ночами спать здесь. Иногда я вспоминаю те времена и своих братьев. Тогда я беру подушку и прихожу сюда. – Взглянув на Конора, она спросила: – Глупо, да?

– Нет, почему же? – ответил он, не глядя на нее, – Совсем не глупо.

Какое-то время оба молчали, потом Конор вдруг заговорил:

– Когда я был мальчишкой, мы с братом и сестрами всегда спали на сеновале.

До этого он никогда не говорил о своей семье, и Оливия, желая узнать о нем побольше, спросила:

– На сеновале? Почему вы не спали в доме?

– Жилище в Ирландии – это совсем не то, что у вас тут. Там сарай – часть дома, а сеновал наверху. – Он посмотрел на нее и ухмыльнулся. – На сене можно устраивать бои подушками.

Оливия засмеялась, уловив озорство в его улыбке.

– Чаще всего вы их и затевали, не так ли?

– Никогда. Это мой брат Майкл всегда начинал. – Конор тоже рассмеялся. – Он был старшим братом, а мне ужасно хотелось походить на него. Именно он научил меня боксировать.

Она услышала в его голосе тоску.

– Вам, должно быть, его очень не хватает.

Улыбка исчезла с его лица, и он отвел глаза.

– Мне не хватает его каждый день.

Оливия уже знала, что он одинок, но все-таки спросила:

– Где ваш брат сейчас? Остался в Ирландии?

Конор молчал, и она уже решила, что на этот вопрос он не ответит. Но тут он вдруг тихо проговорил:

– Когда мне было одиннадцать, в Ирландии разразился голод. А когда мне исполнилось двенадцать, люди британца – нашего землевладельца – на моих глазах забили палками брата до смерти. Они убили его за кражу коровы.

Оливия в ужасе вздрогнула. Немного помолчав, спросила:

– А ваши сестры?

– Они умерли, – проговорил он таким голосом, что она похолодела. – Они умерли от голода.

На следующее утро Оливия отправилась во фруктовый сад. Восходящее солнце раскрасило небо на востоке розовым и золотым, но она не замечала этой красоты. Оливия шла между рядами персиковых деревьев, погруженная в раздумья, – эти же мысли не давали ей уснуть почти всю ночь.

Теперь-то она понимала, почему Конор был таким жестким человеком. Жестким и несчастным. Но когда-то он был мальчиком, который дрался подушками со своим братом и сестрами. Он был мальчиком, видевшим, как убивали его брата и как умирали от голода его сестры. А потом его мучили в тюрьме. Неудивительно, что он такой резкий.

Оливия вздохнула и прислонилась к дереву. Осмотревшись, она вдруг заметила, что некоторые деревья в соседнем ряду выглядят как-то странно. Все мысли о Коноре Бранигане тотчас же вылетели у нее из головы.

Она подошла к ближайшему дереву и увидела, что листья на нем поникли. Внимательно рассмотрев их, Оливия не обнаружила ничего подозрительного – ни следов насекомых, ни болезни, из-за которой такое могло бы произойти. Но было ясно, что дерево болело.

Тут Оливия посмотрела вниз и увидела глубокий надрез на коре. Она наклонилась и стала внимательно изучать надрез. Провела рукой по стволу – и в ужасе вскрикнула. Дерево порезали ножом по кругу, чтобы вода и питательные вещества не доходили до листьев. И теперь дерево умирало.

Оливия принялась осматривать другие деревья и вскоре обнаружила еще с полдюжины поврежденных стволов.

Но кто мог это сделать? Задавая себе этот вопрос, Оливия уже знала ответ. Конечно же, Вернон… Она вспомнила их недавний разговор и его угрозы. Он говорил о том, что может очень осложнить ее жизнь, если она не согласится продать землю.

Оливия снова осмотрелась и заметила вокруг поврежденных деревьев окурки сигарет. Она наклонилась и осторожно, двумя пальцами подняла один из них. И тотчас же вспомнила, что Харланы, отец и его сын, курят именно сигареты. И все они работали на лесопилке Вернона.

– Кажется, все ясно, – пробормотала Оливия, отшвырнув окурок.

Она была не очень-то высокого мнения о Верноне, однако не думала, что он способен… Но едва ли ей удастся доказать, что деревья повредили по приказу Вернона. Он очень влиятельный человек, и ее, Оливию Мейтленд, никто не станет слушать. А повреждение деревьев – это, конечно же, предупреждение. Вернон таким образом вынуждал ее продать землю.

«Но у него ничего не получится», – говорила себе Оливия, направляясь к дому.

Проснувшись, Конор обнаружил за дверью кувшин с холодной водой и две аккуратно сложенные рубашки. Он наклонился и поднял их. Оливия сдержала свое слово: как и обещала, она из нескольких рубашек сшила ему пару подходящих по размеру. Сняв рваную рубаху, Конор надел новую. Она оказалась ему в самый раз.

Умывшись, Конор направился в кухню. Оливия стояла у кухонного стола и снимала с оловянного листа что-то ароматное, похожее на печенье.

Остановившись в дверях, Конор заявил:

– Что бы вы там ни приготовили, я намерен это попробовать.

Оливия взглянула на него и с улыбкой сказала:

– Вы такой же, как мои девочки. Они всегда хотят печенье прямо из духовки.

Конор взял одно печенье и, откусив кусочек, спросил:

– А где ваши девочки?

– Они отправились навестить Джонсонов. На целый день.

Он доел печенье и потянулся за следующим, но Оливия убрала от него блюдо.

– Печенье – это не еда для взрослого мужчины, – строго сказала она. – Подождите немного, и я приготовлю вам настоящий завтрак.

– Спасибо. – Конор сел к столу и принялся наблюдать за хозяйкой.

«Какая она красивая», – подумал он и тут же сам себе удивился: черт возьми, что с ним происходит? Ведь женщины вроде нее не для таких, как он. Он предпочитал непритязательных женщин, из тех, которые берут деньги и оставляют ему свободу.

Оливия подошла к столу и поставила перед ним тарелку с какой-то едой. Конор взглянул на нее вопросительно:

– Что это такое?

– Овсянка. Мы здесь всегда едим овсянку на завтрак. Это очень вкусно.

Конор какое-то время разглядывал незнакомую еду, потом пробурчал:

– Не уверен, что могу доверять женщине, поившей меня отвратительным чаем.

– Если вам не нравится, как я готовлю, можете сами себе готовить, – ответила Оливия.

– Я, конечно, мог бы попробовать, но боюсь, мы все тогда умрем с голоду.

Оливия засмеялась и отошла от стола. Конор же, немного помедлив, поднес ко рту ложку с овсянкой. «Как можно есть такое? – подумал он, стараясь не морщиться. – С таким же успехом она могла бы предложить мне обойного клея с маслом». Но к еде Конор всегда относился уважительно, поэтому сказал:

– Знаете, очень вкусно.

Оливия одарила его своей удивительной улыбкой – улыбкой, достойной того, чтобы проглотить несколько ложек обойного клея.

– Раньше я совсем не умела готовить, – сказала она, наливая ему кофе. – Но после смерти старой Салли – она была у нас кухаркой – пришлось научиться.

Покончив с завтраком, Конор отодвинул тарелку и встал из-за стола. Заметив гримасу боли на его лице, Оливия спросила:

– Ребра еще болят, да?

Он не ответил, но ответ и не требовался. Оливия быстро прошла в кладовку и достала ящичек с лекарствами.

– У меня есть камфарная мазь, которая творит чудеса.

– Не беспокойтесь. Со мной все в порядке.

– Просто я хочу осмотреть ваши ребра. – Оливия вышла из кладовки с чистыми бинтами и лекарствами. – Следует убедиться, что они заживают как надо, и еще нужно сменить бинты.

Она поставила ящичек на стол, а рядом положила бинты. Конор покачал головой и проворчал:

– Не стоит беспокоиться. Я же сказал, что все в порядке.

– Нет, не в порядке. У вас были сломаны ребра, и они все еще болят. Так что снимите, пожалуйста, рубашку и не спорьте со мной.

– Плохо, что женщинам не разрешено служить в армии, – пробормотал Конор, расстегивая пуговицы. – Будь вы на стороне южан, Конфедерация выиграла бы войну.

Он снял рубашку, и Оливия, открыв ящичек, вытащила оттуда бутылочку с мазью. Повернувшись к Конору, она осторожно ощупала его ребра.

– Ох! – вскрикнул он, отшатнувшись. – Черт возьми, больно же!

– Не ругайтесь, пожалуйста. – Оливия снова провела пальцами по его ребрам и почувствовала, как он вздрогнул. – Вроде хорошо заживают. Но мне кажется, пройдет еще несколько недель, прежде чем они заживут окончательно.

Оливия принялась разматывать полотняный бинт, которым были перевязаны поврежденные ребра Конора.

При этом ей пришлось обнять его, и она тут же вспомнила, как он стоял обнаженный у кровати. Оливии вдруг захотелось прижаться к нему покрепче, и она, устыдившись своих мыслей, сказала себе: «Господи, о чем ты думаешь?» Взяв бутылочку с мазью, она вытащила пробку, налила немного мази на ладонь и стала осторожно втирать маслянистую жидкость в грудь и бока Конора.

Он шумно выдохнул, и она, остановившись, спросила:

– Я сделала вам больно?

– Нет-нет, вы не сделали мне больно.

Но Оливия чувствовала, что он испытывает сильную боль. Она постаралась закончить как можно быстрее, потом взяла чистые бинты и тщательно его перевязала.

– Вот и все, – сказала она. Затем провела ладонью по его груди и спросила: – Вам так удобно?

Не услышав ответа, Оливия взглянула на него. Его синие глаза затуманились, а губы кривились в насмешливой улыбке.

Оливия покраснела и отступила на шаг. Но он вдруг схватил ее за руку и пробормотал:

– Вы слишком уж торопились, дорогая. А ведь мне это начинало нравиться.

Он снова ей улыбнулся, Оливия, еще гуще покраснев, отдернула руку и невольно попятилась. Опустив голову, она вдруг увидела, как топорщатся брюки у него на ширинке. Остановившись, она уставилась на его штаны. Потом резко развернулась и выбежала из кухни.

Конор криво усмехнулся и пробормотал:

– Черт возьми, чего же она ожидала, прикасаясь ко мне вот так? Я, конечно, не в лучшей форме, но не мертвец…

Он понимал, что Оливия – невинная девушка. Но понимал и то, что она испытывала желание. Во всяком случае, любопытство. Оказалось, что внешне чопорная и сдержанная Оливия Мейтленд – довольно страстная натура.

– Будь все проклято, – проворчал Конор со вздохом.

Надев рубашку, он допил кофе и вышел из дома. Он не знал, куда направляется, но это и не имело значения. Все равно идти ему было некуда.

Оливия работала в огороде. Она не взглянула на него, когда он проходил мимо. Однако Конор заметил, что щеки у нее все еще пылали.

Разумеется, Оливия не понимала, что делала, когда прикасалась к нему подобным образом. Но он-то прекрасно знал: стоит ей еще раз коснуться его вот так же, и он покажет ей, с каким огнем она играет.

Следующие несколько дней Оливия старалась избегать Конора. Ей было ужасно неловко из-за того, что произошло на кухне. И каждый раз, вспоминая об этом, она чувствовала, как заливается краской, и как слабеют у нее колени. Наверное, она сама во всем виновата. Не нужно было прикасаться к нему так, как прикоснулась она. Слишком уж интимно это у нее получилось. Но что же на нее нашло? Почему она это сделала? Неужели Оливия Мейтленд, богобоязненная старая дева, внезапно преобразилась под взглядом этих синих глаз и превратилась в какую-то бесстыдную Далилу? Ах, должно быть, она просто сошла сума.

Однажды утром, примерно через неделю после того, как он смог по-настоящему ходить, Конор пораньше отправился на кухню и увидел Оливию и девочек на задней веранде. Они купали Честера, и руки у всех были по локоть в мыльной пене. Оливия, старавшаяся удержать Честера в лохани, была слишком занята, чтобы смутиться в присутствии Конора.

Пес же тихонько скулил, и ему было настолько не по себе, что он даже не стал рычать на Конора. «Какой же он несчастный», – подумал Конор. Прислонившись к дверному косяку, он стал наблюдать за этой сценой.

– Хорошо, девочки, хорошо, – проговорила Оливия. – Теперь давайте сполоснем его. Ему это не понравится, но к вечеринке он у нас должен быть красивым и чистым.

– К вечеринке по случаю моего дня рождения, – сказала Миранда.

– Совершенно верно. – Оливия улыбнулась девочке. – Но вы же все знаете, как Честер ненавидит воду. Так что держите его как следует, ладно?

– Хорошо, мама. – Миранда запустила свои маленькие ручки в мокрую шерсть Честера. – Я его держу.

Конор невольно улыбнулся. Честер был, чуть ли не вдвое больше малышки Миранды. Если бы он захотел вырваться, то она с ним не справилась бы.

Оливия выпрямилась и взяла ведро с водой.

– Так, девочки. Приступаем. Держите его.

Но Честер не растерялся. Когда Оливия подняла ведро с водой над его головой, пес выскочил из лохани, без труда вырвавшись из рук девочек. Отбежав на несколько метров, Честер остановился и встряхнулся, разбрызгивая мыльную пену во все стороны. Затем спрыгнул с веранды и помчался в сторону сада. Девочки с криками побежали за псом. Оливия тихо застонала, а Конор расхохотался. Ребра от этого чертовски разболелись, но он не мог сдержаться.

Оливия же резко повернулась в его сторону и уставилась на него с удивлением.

– Никогда не думала, что услышу такое, – пробормотала она.

– Что?

– Ваш смех. То есть веселый смех. – Она отшвырнула уже пустое ведро и отвела с глаз мокрую прядь волос. – А я думала, что вы вообще не умеете смеяться по-настоящему.

– Выходит, умею, – сказал Конор и тут же понял, что уже давно не смеялся «по-настоящему», как выразилась Оливия.

Опустив глаза, он увидел, что платье Оливии, насквозь мокрое, облепило ее фигуру, так что трудно было ею не залюбоваться. Ему сразу же вспомнилась утренняя сцена на кухне неделю назад. Когда же он увидел, как раздвинулись губы Оливии и как распахнулись ее глаза, он понял, что и она вспомнила то утро. Конор шагнул к ней, но она тут же отступила на несколько шагов. И теперь в ее взгляде была настороженность.

Посмотрев во двор, Конор вдруг снова рассмеялся.

– Вам придется принести еще воды, – сказал он, взглянув на Оливию. – Думаю, вода вам понадобится.

Она смотрела на него в недоумении.

– Что?

Он указал на двор, и Оливия в ужасе вскрикнула. Честер, теперь уже весь грязный, был пойман, и девочки крепко прижимали его к земле. Но все они были такими же грязными, как и пес.

– Мы его поймали, мама! – закричала Миранда. – Мы его поймали!

Оливия снова застонала. Какое-то время она молча смотрела на девочек. Затем отправила их в купальню. Что же касается Честера, то Оливия решила не сдаваться. Она принесла из колодца чистой воды, а также веревку из сарая. Просунув веревку в ошейник, она привязала пса к столбику веранды. «Теперь бедняге Честеру не сбежать», – с улыбкой подумал Конор.

– Не очень-то он любит купаться, да?

– Да, не очень, – со вздохом ответила Оливия. – Воду он никогда не любил. Мне кажется, фермеры пытались утопить его, когда он был щенком. – Она посмотрела на Конора. – Как ни грустно, иногда они это делают. Я нашла его раненого и принесла домой. Не могла же я оставить его…

Конор молча кивнул. «Похоже, у нас с этим псом есть что-то общее», – подумал он, усмехнувшись.

Оливия искупала пса, потом вытерла полотенцем густую шерсть, но не стала отпускать его. Отвязав Честера, она завела его в дом и только после этого отпустила. Пес радостно взвизгнул и выскочил из кухни.

– Мне кажется, он побежал прятаться, – заметил Конор.

– Вернется, когда придут девочки, – ответила Оливия, поворачиваясь к плите. – По крайней мере, не будет путаться под ногами, пока я пеку пирог.

– Значит, у малышки Миранды сегодня день рождения?

Оливия кивнула.

– Ей исполняется шесть лет. Она так радуется этому, потому что будет теперь ходить в школу вместе с Бекки и Кэрри. Сегодня после обеда мы устраиваем для нее вечеринку.

Оливия подала Конору завтрак, потом снова повернулась к плите.

– Так, поставить на малый огонь и размешивать, пока не загустеет, добавляя яйца по одному, – бормотала она себе под нос. Потом вдруг обернулась и, взглянув на Конора, спросила: – Вы не могли бы взглянуть на рецепт и сказать, сколько всего яиц нужно добавить?

Конор не ответил, хотя и смотрел в раскрытый дневник, лежавший на столе. Не глядя на нее, он придвинул к ней дневник, и она прочитала:

– Три яйца. – Потом пристально посмотрела на него и спросила: – Вы не умеете читать, да?

Он глухо проговорил:

– Да, не умею.

– А я-то все время приносила вам книги. Надеялась, что они помогут скоротать время. Почему же вы мне ничего не сказали?

Он не ответил, да в этом и не было необходимости. Немного помолчав, Оливия сказала:

– Я могу научить вас читать, если хотите.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет.

– Но это совсем несложно. Вы могли бы…

– Нет.

– Поймите, мистер Браниган, не знать чего-нибудь – это не стыдно. Стыдно не пытаться узнать. Стыдно бояться…

– Бояться? – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Женщина, ты понятия не имеешь о том, чего я боюсь или чего стыжусь. И не делай вид, будто знаешь.

Оливия со вздохом пожала плечами и заговорила совсем о другом:

– Знаете, у меня очень запущенный дом. Крыша протекает уже почти два года. Год назад я продала пару свиней и купила все необходимые материалы, так что Нейт, мой помощник, мог бы заделать крышу. Но он умер прошлым летом, и крышу так и не починили. Ну а теперь у меня по всему чердаку стоят миски и банки – на случай дождя. – Она снова вздохнула. – Знаю, мне нужно самой забраться на крышу и починить ее, но я не могу себя заставить. И мне стыдно за то, что я такая трусиха.

Он смотрел на нее с недоумением, очевидно, не понимая, о чем она болтает.

– Видите ли, я боюсь высоты, – продолжала Оливия. – И всегда боялась. Мама говорила, что это из-за того, что мой брат Чарлз поставил меня на перила веранды, когда мне было три года. Мама говорила, будто он просто хотел пошутить, как делают все мальчишки, и не знал, что я могу испугаться, а когда мой отец упал со стремянки шесть лет назад, я стала бояться высоты еще больше. Так что я просто не могу набраться храбрости и починить эту крышу.

Швырнув ложку в кастрюлю, Оливия пристально посмотрела на Конора.

– Понимаете, почему я это говорю? У всех нас есть свои страхи, мистер Браниган, свои слабости. – Отвернувшись, она тихо добавила: – Но если надумаете научиться читать, то дайте мне знать. Я с удовольствием научила бы вас.

– Так долго я здесь не задержусь.

Оливия поставила кастрюлю на огонь. Она знала: он говорит правду. Еще несколько недель, и он уйдет. Мысль о его уходе должна была бы принести ей облегчение, но этого не случилось, и Оливия не понимала почему.