Надменный любовник

Глава 15

У Роберта Бреннана было отвратительное настроение. Эта грусть не давала ему покоя, она мучила его почти физически; с подобными вещами он, казалось, уже научился справляться лет десять назад. Он чувствовал себя похотливым школьником, снедаемым страстью к какой-нибудь девице из бара. Но Флер Мэйтланд не девица, а леди, а он не мальчик, а мужчина, ответственный за свои поступки и способный управлять собой.

И все же он не мог совладать с этим чувством. Выражение лица Флер, ее глаза, блестящие от слез, не давали ему покоя. Он прилагал все усилия, чтобы быть от Флер как можно дальше, но сопротивляться соблазну ему становилось все труднее.

Кот здесь, в поместье Блэйнов, Роберт был уверен в этом. Исчезновение драгоценностей — его проделки. Он задумал это специально, чтобы разозлить и сбить с толку тех, кто следит за порядком. Но Бреннан был не настолько глуп и понимал, что на этом все не закончится.

Была спокойная ночь. Большинство гостей, включая миссис Блэйн, уехали на ночную прогулку, те, кто остался в особняке, рано разошлись по комнатам, и Роберт Бреннан снова, в который раз за эти несколько дней, впал в тоску. И вряд ли Флер могла утешить его. Она, наверное, сейчас сама рыдает на плече у сестры.

Но не только это тревожило его. Его инстинкт, обычно безошибочный, подсказывал, что затевается что-то нехорошее. Клэгг и Сэмюель уехали провести вечерок в трактире в ближайшей деревне. Бреннан не принял их приглашение. Он чувствовал, что что-то должно было произойти, и сам не знал, что.

Он был уже почти уверен, что его предположение, что Фредди Арбатнот и есть печально известный Кот, не оправдалось. У него не хватило бы ни ума, ни дерзости на преступления, которые приписывали Коту. Но первый взгляд может быть обманчивым. У Фредди был доступ к верхам общества, и к тому же ему были нужны деньги. Настолько нужны, что он пошел на флирт с отвратительной мисс Эрминтруд Винтере.

Оставался только изнеженный и ленивый, казалось бы, граф Глэншил. Бреннан видел его издалека, слышал его медлительные саркастические речи и пришел к выводу, что интересы Глэншила не простираются дальше дорогих нарядов и он просто не способен пойти на воровство.

Но что-то в его таинственных золотистых глазах намекало на то, что его внешность может быть очень и очень обманчива. В его взгляде таились насмешка и хитрость. И к тому же слишком уж он интересовался Джессамин Мэйтланд.

Бреннан не знал, верить или нет в ее предполагаемый дар. Выслеживать вора с помощью карт — этот способ казался странным и непонятным для его исключительно практичной натуры. В то же время Бреннан вынужден был признать, что за последний год успехи Клэгга возросли, а кошелек потолстел. Но Джоссайя Клэгг в глубине души — лентяй. Он охотно согласится заработать легкие деньги и не будет чересчур напрягаться ради большого заработка, хотя, казалось бы, именно этим он сейчас и занимается. Рассуждая здраво, кто-то должен был очень сильно помогать Клэггу.

Если только об этом вообще можно рассуждать здраво, отметил Бреннан. Он взглянул на главное крыло здания. Светящиеся квадратики окон отделяли людей от черного ночного неба, предвещающего беду. Где-то внутри, рядом с одним из этих светящихся квадратов, лежала в своей постели Флер и, наверное, проклинала его. Он уверял себя, что именно этого он и хочет, и почти было поверил в это.

Перед другим окном лежал больной граф Глэншил. Он был слишком болен, чтобы с кем-либо встречаться. По крайней мере он так говорил.

Бреннану не было дороги в эту часть дома. Эти комнаты были для знати. Красивые, бесполезные, изнеженные создания, они ничего не знали о настоящей жизни. Это было ужасно: ему не оставалось другого выхода, только ждать. И наблюдать.

Рано или поздно Кот все равно выдаст себя. Рано или поздно он совершит роковую ошибку. И тогда Бреннан перейдет в наступление. Он не собирался пропускать Клэгга вперед. Бреннану это было нужно, почти необходимо. А нечестный способ Джоссайи Клэгга не заслуживал дорогих наград.

Джессамин замерзла. Она была слишком легко одета, у нее не было перчаток. А бешеная скачка по темным деревенским дорогам пугала ее и выбивала из сил. Сквозь ночную мглу она не могла разглядеть дорогу. Для Глэншила в этом не было ничего сложного. Он, словно кот, прекрасно видел в темноте и, управляя лошадью Джессамин, вел ее рядом со своей. Наконец они остановились. Это произошло так неожиданно, что девушка чуть не вывалилась из седла. Их ожидал крытый экипаж. Эта мрачная, темная повозка была похожа на похоронную карету, но Джессамин подумала, что в йей будет по крайней мере тепло и сухо.

Глэншилуже стоял перед ней, протягивая руку.

— Идем, Джессамин, — приказал он.

Она смотрела на него сквозь упавшие на лицо волосы, не в силах пошевелиться:

— Если вы думаете, что я собираюсь следовать за вами дальше…

Его руки сжали ее талию, он силой снял ее с седла. Джессамин упала к нему в объятия, и, будь у нее хоть капля здравого смысла/она оттолкнула бы его.

Но чего она смогла бы этим добиться? Тут распоряжался он, и ей осталось только ему подчиниться.

— Что это такое, черт побери? — раздался грубый голос, и Джессамин почувствовала неприятный душок. И голос, и запах исходили от маленького человечка, одетого во все черное.

— Она едет со мной. Ник. Мисс Джессамин Мэйтланд собирается сопровождать меня в Лондон. Это, дорогая Джесс, Никодемус Боттом, мой наставник и сообщник. Он сбывает похищенные драгоценности и берет себе долю.

— Вы что, с ума сошли? — взорвался мужчина. — Вашей чертовой милости, наверное, надоела ваша чертова жизнь, но я собираюсь пожить еще немного, и мне вовсе не хочется, чтобы кто-нибудь выдал меня Джоссайе Клэггу. Зачем вы ее взяли с собой? Это же просто путь в могилу для нас обоих!

— Это не моя идея. Она сама поехала за мной, — тихо сказал Алистэйр. — Мне что-то не пришло в голову отпустить ее домой, чтобы она подняла там тревогу.

Никодемус уставился на нее.

— Полагаю, ее придется убить, — неохотно протянул он. — Мне не нравится убивать женщин, но если встает выбор: я или она…

— Я бы предпочла, чтобы вы не говорили обо мне так, как будто меня здесь вообще нет, — сказала Джессамин.

— Дорогая, я был бы очень рад, если бы вас здесь не было, — сказал Никодемус. — И молчите. Вы просто досадное осложнение, не больше.

— А вы отвратительный человек, — ответила она.

— Ну уж не хуже, чем его милость, — бодро произнес тот, кого звали Никодемусом. — И далеко не такой отвратительный, как ваш чертов Клэгг.

— Все готово, Никодемус? — Алистэйр открыл дверь экипажа и заглянул внутрь.

— Можете положиться на меня, ваша милость. Если вы хотите, я привяжу ее к дереву. Это упростит все.

— Нет, — ответил Алистэйр, — я хочу, чтобы она поехала со мной.

Он был от нее на расстоянии добрых десяти футов. Никодемус был даже дальше, и он, конечно, не догнал бы ее на своих кривых ногах. Джессамин выждала еще минуту, пока Алистэйр залез в экипаж, и метнулась прочь в безумной панике, подняв повыше свои тяжелые юбки. Она, не соображая ничего, кроме того, что надо бежать именно сейчас, мчалась к лесу, подальше от бессовестных преступников.

Сердце ее бешено забилось, когда она услышала выстрел и последовавший за ним резкий свист. Кусок коры, оторвавшийся от дерева всего в двух футах от нее, заставил ее поверить в невозможное. Она была так напугана, что запуталась в юбках и повалилась на траву.

Глэншил догнал ее и остановился, как будто он не мог допустить, что она решит снова попытаться побежать. Он возвышался над Джессамин, а она просто лежала на траве и снизу смотрела на него.

— Вы стреляли в меня? — слабым голосом спросила она.

— Да.

— Да вы же могли меня убить!

— Да, — повторил он. Казалось, он был очень доволен. — Но я не собираюсь продолжать конкурс на меткость. У тебя три варианта: ты можешь опять пытаться бежать, на этот раз я не промахнусь. Ты можешь остаться лежать, и тогда Никодемус пустит пулю в твой безмозглый лоб. Ты можешь подняться и пойти к экипажу, и залезть внутрь, и больше не суетиться.

Джессамин не двигалась. В темноте она не могла разглядеть его лица, но была больше чем уверена, что на нем сейчас не самое доброе выражение.

— Думаю, что четвертого варианта у меня нет, — послушно произнесла она. — Но вы можете оставить меня здесь, и я вернусь, в поместье. Я обещаю вам, что не скажу никому ни слова.

— Нет, — сказал Глэншил. — Решай!

Джесс была почти без сил, но не должна показывать это Глэншилу. Она поднялась на ноги без его помощи и отряхнула ветки и грязь с платья. С одной стороны оно было разорвано, ушибленная коленка ныла, но она по крайней мере была цела.

— Я еду с вами, — покорно сказала девушка.

— Умница, — похвалил ее Глэншил. Он сжимал в руке страшный пистолет, все еще целясь ей в лоб. — Тогда идем. Нас ждет важное дело.

Джессамин вскарабкалась в черный экипаж. Сначала она надеялась, что его поведет Алистэйр, но, когда увидела, что он лезет внутрь вслед за ней, закрывая за собой дверь, поняла, что надеяться не на что. Он сидел напротив — это все, что она чувствовала. Когда экипаж со скрипом тронулся, она вздрогнула от ужаса.

Если даже Никодемус был не слишком умелым кучером, он с лихвой возмещал этот недостаток энтузиазмом. Карета неслась вперед с бешеной скоростью, и Джессамин оставалось только вцепиться в кожаное сиденье, чтобы не упасть.

Алистэйр, казалось, хорошо сохранял равновесие. Она чувствовала, как он двигается в темноте, слышала его приглушенное бормотание. В следующее мгновение в нее полетела одежда.

— Ай да Никодемус! Он всегда выручает меня. Прекрасно знает, что мне нужно, включая и запасную одежду на случай, если что-нибудь произойдет. Сегодня это что-то — ты, дорогая моя.

— Извините, если я доставила вам беспокойство, — ехидно пробормотала Джессамин. — Что это?

— Одежда, в которой ты будешь работать. Не полезешь же ты на крышу в кринолине и своих толстых юбках. Раздевайся!

Она прижала одежду к груди:

— Простите?

— Поздно, — протянул Глэншил. — Снимайте платье, мисс Мэйтланд!

— Я не буду делать этого. Как вы посмели…

— В экипаже абсолютно темно, можешь не беспокоиться за свою скромность. Но я не собираюсь продолжать эти споры. Мы и так опаздываем, мне придется менять планы на эту ночь. Снимай платье и надевай то, что я тебе дал. Иначе я сам сделаю это.

Джессамин нисколько в этом не сомневалась.

— Очень хорошо, — угрюмо сказала она, наклоняясь, чтобы расстегнуть ряд маленьких серебряных застежек.

Это был нелегкий труд. Она привыкла, что ей всегда помогает Флер — перешитое платье матери было скроено так, что без посторонней помощи его почти невозможно надеть или снять. Но она не собиралась просить Глэншила прикасаться к ней. Ее пальцы все еще дрожали от холода. Все закончилось тем, что она порвала наряд и громкий треск расползающейся ткани перекрыл даже топот лошадиных копыт.

Джессамин ждала, что он скажет что-нибудь, но в экипаже царила абсолютная тишина, и она утешила себя тем, что раз она не видит его, то и он не должен видеть ее.

Она стянула с себя платье и отбросила его. Холодный ветерок покалывал ей руки и грудь, забираясь под белье, но она понимала, что жаловаться бесполезно. Она бросила платье на пол и наклонилась, чтобы освободиться от кринолина и нижних юбок. Это был утомительный процесс: узлы слишком затянулись, пальцы все время соскальзывали, и, несмотря на полную темноту в экипаже, она чувствовала, что представляет собой непристойное зрелище и, главное, что на нее смотрят. Когда Джесс сняла все, кроме нижнего белья и корсета, она задрожала еще сильнее. Ее руки так тряслись, что она не могла толком разобраться в беспорядочной куче одежды.

— Корсет тоже снимай, — долетел из темноты его бесстрастный голос.

Джессамин быстро прижала одежду к наполовину обнаженной груди.

— Нет!

— Ты не сможешь лезть на крышу в корсете так же, как и-в. юбках. Снимай!

Она закусила губу, пытаясь понять, сумеет ли он по шороху определить, что она подчиняется ему, и можно ли создать такое впечатление. Инстинкт подсказывал ей, что это будет пустая трата времени.

— Я не могу, — сердито сказала она.

— Почему?

— Тут слишком тугие узлы. С утра у меня не было времени застегнуть, и я попросила Флер помочь мне….

— Повернись.

— Не прикасайтесь ко мне!

Он пробормотал какое-то ругательство.

— Повернись, Джессамин. Я постараюсь не касаться ничего, кроме завязок твоего корсета.

— Я не хочу… .

— Неужели ты еще не поняла, что мне не важно, хочешь ты чего-нибудь или не хочешь? Мне нужно, чтобы ты сняла корсет и надела одежду, которую дал Никодемус, и советую тебе поторопиться. Чем дольше ты сидишь здесь в одном белье, тем у меня больше способов развлечься во время поездки. Повернись, — произнес он холодным как лед голосом.

Джессамин повернулась.

Его руки проворно скользили по ее корсету, кончики его пальцев действительно касались только ткани и китового уса, из которого был сделан корсет. Она чувствовала тепло его дыхания на обнаженном плече, и от этого тепла ее охватило какое-то странное томление. Внезапно он рванул с нее корсет. В это время экипаж тряхнуло, и Джессамин кинуло прямо к нему в объятия.

Она отчаянно рванулась из его рук и забилась в дальний угол экипажа. Глэншил сел в свой угол. Она все еще чувствовала его прикосновения на шее и груди, чувствовала, как горели те места, которых он касался.

Джессамин стянула с себя порванный корсет, бросила его на пол и принялась изучать свою новую одежду. Скоро самые худшие ее опасения подтвердились.

— Это же мужская одежда, — произнесла она.

— Конечно. Это моя одежда. Но помнится, в последний раз, когда мы с тобой виделись, ты надела мою одежду гораздо более охотно. Кстати, мне хотелось бы получить назад рубашку, которую ты стащила в тот вечер, когда сбежала из моей кровати.

— Не говорите так, — запротестовала Джессамин.

— Тебе не нравится, когда тебя называют воровкой? К утру ты будешь заслуживать гораздо худших слов.

— Я не сбежала из вашей кровати! Вы говорите так, словно мы любовники.

Он ничего не ответил, но даже в кромешной тьме Джессамин мысленно представила себе его лицо, полное удовлетворения. Она нырнула в сорочку и начала застегивать пуговицы. Когда девушка принялась надевать панталоны, ей уже не было холодно.

Она не должна, не может носить такую одежДУ…

— Ты уже закончила? — спросил он. Джессамин натягивала панталоны. В это время ее качнуло в другой угол экипажа, и она одновременно пыталась устоять на ногах и застегнуть панталоны. Нижняя сорочка была слишком длинной, и ей пришлось заправить ее вовнутрь.

— Они велики мне, — сердито пробормотала Джессамин. — Они с меня сваливаются.

— Ничего не поделаешь, — ответил Глэншил. «От него нечего ждать сочувствия», — подумала Джесс. Она не смогла удержаться и показала ему язык в темноте. Потом откинулась на подушки в своем новом странном облачении, скрестила руки на груди и в ожидании уставилась в дальний угол, где находился Глэншил.

«Никодемус прав, я действительно сошел с ума», — лениво подумал Алистэйр, вытягивая ноги. Столько раз за этот вечер он мог еще передумать и изменить ход событий. Когда он в первый раз почувствовал, что кто-то осмелился преследовать его. Когда он залег в засаде в ожидании и понял, что человек, который едет за ним, не полицейский.

И даже когда он сбил ее с ног и ощутил тепло ее тела, у него все еще был выбор. Он мог схватить ее за горло, чтобы она потеряла сознание еще до того, как успеет понять, кто это. Когда он повалил ее, она не знала, кто это, и даже если и подозревала, кого преследует, у нее не было никаких доказательств.

Но он касался ее, чувствовал ее, вдыхал ее запах. Его неистовая, неукротимая натура победила. Его решение было неожиданным и мгновенным. Он никогда не был осторожен, а сейчас был готов рискнуть всем.

Ни на минуту Алистэйр не пожалел об этом. Ему, как он полагал, очень хотелось скомпрометировать мисс Джессамин Мэйтланд. Он возьмет ее на ночную кражу на крыши Лондона, и потом никто не поверит ей, когда она попытается обвинить его и доказать свою невиновность.

А затем он уложит ее в постель. Он не сомневался, что сможет развеять все ее сомнения. Он знал, к чему она стремится, в чем нуждается и чего желает, гораздо лучше, чем она сама. Он знал, что ей на самом деле нужно, и если бы она об этом узнала, то испугалась бы до смерти.

И он знал, как дать ей это. Он унесет ее тело и душу туда, куда она боится заглянуть. Он вынесет ее из темноты на яркий свет, освободит, и она никогда больше не будет опасна для него.

Когда он привезет ее обратно в поместье Блэйнов, она будет думать, что умрет от тоски и стыда, если только за ней не будет ухаживать младшая сестра. Поднимется скандал, будет устроено дознание, но что бы она ни говорила, чистую правду или невероятную ложь, ей никто не поверит. А он выйдет из своей спальни, больной и бледный, и будет, как и остальные, недоумевать по поводу падения мисс Мэйтланд. Он будет слабым голосом отрицать все ее слова, если она осмелится обвинить его, если же она будет молчать, он будет, как и все, с притворным ужасом качать головой.

Конечно, с его стороны было жестоко испортить ей репутацию, но у него не оставалось другого выхода. Когда ему предстояло выбирать между ее хрупкими планами и его жизнью, выбор был очевиден. Слишком уж далеко он зашел, следуя своему странному плану, и поворачивать назад было поздно. Придется пожертвовать Джессамин Мэйтланд. По крайней мере он постарается, чтобы это доставило ей удовольствие.

Алистэйр уже забыл, зачем он это вообще начал. Случайная причуда, алчность, слепая злоба на друзей брата, наскучившая жизнь — с каждым новым днем он был все ближе и ближе к совершению преступления. И никогда прежде он не каялся в этом — даже в самых безвыходных ситуациях. И сейчас он не собирался тратить время на бессмысленное раскаяние.

Алистэйр смотрел на Джессамин в темноте. Его глаза не уставали, он прекрасно видел все это время. Он глядел на ее бледные щеки, и ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не сорвать с нее сорочку и не уткнуться в мягкое тепло ее груди.

Кровь стучала у него в висках, он предчувствовал, что скоро его и эту девушку в черном, которая сидела напротив, забившись в дальний угол экипажа, настигнет непоправимая беда. Но было поздно, экипаж несся вперед по темной дороге.

Он рисковал всем. Но ему было все равно. Он видел ее длинные, стройные ноги в его панталонах, волосы, сбившиеся на сердитое лицо, два холмика грудей, выступающих под сорочкой.

Этой ночью он получит драгоценности и овладеет ею. И самое страшное вовсе не то, что его могут поймать.

А то, что, возможно, после этого она будет значить для него больше, чем драгоценности.