Глава 20

«Она смотрит на меня с отчаянием и покорностью, — думал Алистэйр. — Как будто знает, что наконец настало время и я овладею ею».

Она действительно знала это и, как ни странно, смирилась. Но Алистэйр не мог понять, потому ли, что она тоже этого хочет, или потому, что у нее нет сил сопротивляться.

— Ненавижу это платье, — произнес он таким тоном, как будто они беседовали о погоде, и потянулся к ее скромному воротничку. Он был достаточно сильным, чтобы разорвать его. Звук рвущейся ткани, раздавшийся в темной комнате, возбудил его еще больше. Он сдернул порванное платье с плеч Джессамин, и оно упало на пол. Девушка стояла перед ним в одном белье.

— Это было мое единственное платье, — спокойно произнесла она.

«Словно невинная жертва, идущая иа заклание», — подумал Алистэйр.

— Я куплю тебе новое.

Этих слов было достаточно, чтобы сомнения вновь зашевелились в ней. На мгновение ее зелено-голубые глаза сверкнули и снова погасли.

— Нет!..

— Мы опять играем в эту игру? Да! — Ему уже приходилось возиться с ее корсетом, тогда, в экипаже, по дороге в Лондон, под этим корсетом уже ничего нет, кроме незамысловатой простой льняной сорочки.

— Я куплю тебе новое белье. Это напоминает мне монашенок.

Он продолжал в таком же обыденном тоне, поворачивая ее спиной к себе и развязывая завязки корсета.

— Сомневаюсь, что монашенки носят корсеты. — Ее голос немного дрогнул, когда, стаскивая корсет, он коснулся ее грудей. Ему нравились ее груди. Он всегда любил женщин с полной грудью, но ее маленькие теплые грудки, которые помещались в ладонь, просто сводили его с ума. Он снова желал ее.

Но не прямо сейчас. Он не хотел спешить, торопя события. Он много раз представлял себе эту минуту и собирался прочувствовать ее до конца. А ей пора уже прекратить стоять, как святая под пыткой, и проявить чуть-чуть побольше пыла.

— Не знаю. — Алистэйр принялся за тесемки, закрепляющие кринолин. — Никогда не приходилось раздевать монашенку. До сегодняшнего дня, — добавил он.

Это не помогло. Она отказывалась взглянуть на него, ответить ему.

Кринолин и нижняя юбка скользнули вниз, к ногам. Она стояла перед ним в одной сорочке. В комнате было еще прохладно, и он видел, как напряглись под льняной тканью ее соски. Ему захотелось согреть ее.

— Мне нравится, когда у тебя распущены волосы. — Он протянул руку, чтобы освободить ее волосы. Лицо Джессамин было так соблазнительно близко к его груди, что он, возясь со шпильками, чувствовал ее дыхание, как она ни пыталась его сдерживать. Казалось, она не замечала, до какой степени возбуждает его. С тех пор как он увидел ее, он постоянно был в возбуждении и уже успел привыкнуть к этому. И к тому печальному факту, что никто не склонен помочь ему.

Рыжевато-каштановый каскад волос упал ей на спину. Алистэйру хотелось зарыться в них лицом, но он удержался.

— Ну просто вылитая Жанна д'Арк перед сожжением, — тихо произнес он.

Это странно подействовало на нее. Она подняла огромные блестящие глаза:

— Правда?

— Да. Обратного пути уже нет. Скажи мне, Джесс, ты действительно хочешь этого?

Он наклонился. Его голос звучал обманчиво нежно. Он видел, как поднимается ее грудь от частого дыхания, но не мог понять, что она сейчас испытывает. Страх ли это, отвращение или всепоглощающая страсть, такая же, которая охватила его?

— Лучше бы я тебя никогда не встречала, — тихо произнесла она.

— Это не ответ. Ты не хочешь? Скажи только слово, я не прикоснусь к тебе больше и отправлю обратно домой.

Она на секунду закрыла глаза, а когда открыла, они блестели от негодования.

— Подумай сам, Алистэйр, — яростно произнесла она. — Сначала ты говоришь, что хочешь сделать это со мной, потом — что ты меня не хочешь. Ты настаиваешь на том, чтобы я отдалась тебе, потом предлагаешь мне выбор. Мне кажется, ты сам не знаешь, чего ты хочешь, но, что бы это ни было, видимо, это не я, слава Богу.

, 0на была восхитительна в своей ярости. Алистэйр взял ее руку и прижал к своему мужскому естеству и стал прижимать еще сильнее, когда она попыталась отдернуть ее.

— Это значит, дорогая моя, что я хочу тебя. И очень сильно.

Она все еще извивалась, пытаясь освободить руку, но теперь он не отпустит ее.

— Это значит, что ты станешь моей независимо от того, будешь ли ты сопротивляться, или стоять, как праведница под пыткой, или в конце концов захочешь этого сама. Это значит, что я мужчина, Джессамин. И сейчас не забочусь ни о морали, ни о порядочности, ни о твоей репутации девственницы. Все, чего я хочу, — почувствовать твое тело под моим, твои ноги вокруг меня, слышать, как твое сердце бьется вместе с моим. Я хочу быть внутри тебя. Ты нужна мне!

Слишком поздно, эту неожиданно вырвавшуюся у него фразу уже не вернешь назад, он мог только надеяться, что она не услышала его. Она уже не пыталась отнять свою руку, она прижимала его к себе.

Свободная рука Алистэйра скользнула к ее шее, зарылась в густые волосы, привлекая ее лицо к его лицу.

— Так Что ты скажешь, Джессамин?

Она облизнула пересохшие губы, он почувствовал, как нарастает его возбуждение от движений ее руки.

— Какой был вопрос?

— Отпустить тебя?

— Нет, — произнесла она.

— Почему?

— Потому что я хочу почувствовать огонь. Ты тоже нужен мне. — Она крепко прижалась к нему и коснулась губами его губ.

Для первого настоящего поцелуя он был не слишком ловким. И неожиданно возбуждающим. Он чуть не кончил ей в руку. Ее губы были мягкими и податливыми, он наклонил голову, чтобы она попробовала его, изучила очертания его губ, и только потом открыл рот, заманивая ее внутрь.

Как и раньше, прикосновение его языка испугало ее. Но на этот раз она не убрала язык, а робко, словно заигрывая, прикоснулась к его языку.

Он глухо застонал, не в силах больше тянуть. Если так будет продолжаться, то все кончится через пару минут. А он был из тех, кто никогда, никогда не терял над собой контроль.

Сзади них была его высокая, большая, измятая постель. Слишком далеко, но на полу будет жестко, особенно ей.

— Ты сгоришь заживо, — прошептал он, целуя ее шею. И, схватив на руки, не обращая внимания на боль в раненом плече, отнес на кровать.


«Я не боюсь», — твердила себе Джессамин, лежа на мягкой перине. В комнате было темно и прохладно, слабое тепло от камина едва доходило до кровати. Силуэт Алистэйра едва вырисовывался над ней.

Он был прав, бежать поздно. Он разобьет ей сердце, и когда его повесят, она будет рыдать под его виселицей. Но в этот момент она не думала об этом. Выбор сделан, карты уже сданы. Она лежала и ждала, когда он возьмет ее.

Алистэйр, нежно касаясь ее шеи, развязал тесемки на воротнике сорочки. Сняв с нее сорочку, он отбросил ее в сторону. Джессамин лежала перед ним, обнаженная, такая хрупкая, надеясь, что .темнота пощадит ее стыдливость.

Но она забыла, что кошки видят в темноте. Алистэйр лег на кровать, нежно касаясь ее пальцами, и нагнулся над ней, так что его волосы доставали до ее лица. Он глухо застонал и прижался к ее щеке.

Она гладила его руками, впервые ощущая тепло его обнаженной груди, силу его мускулистого тела, маленькие завитки волос на его груди. Она почувствовала, как его мышцы напряглись, когда он склонился над ней, и ее руки задрожали. Она нежно оттолкнула его.

Он упал на кровать и откинулся назад, но она, опираясь на локти, уже склонилась над ним в темноте. Это была уже не она, это было что-то нечеловеческое, колдовское, обнаженное. Никто не видел ее, она могла делать все, что захочет. Она медленно поцеловала его, пробуя языком все изгибы его рта, слегка покусывая губы. Он потянулся к ней, но она отвела его руки:

— Подожди! Дай мне.

И он покорился.

Она прижалась к его шее, ее волосы упали ему на лицо. Он провел рукой по ее шее, а затем по затылку, неторопливо лаская ее. Она передвинулась ниже, касаясь губами его груди, нашла языком его сосок.

Он так напрягся, что в первое мгновение ей показалось, что ему больно. Он глухо застонал, его рука надавила на затылок Джессамин, прижимая ее голову к его груди. Она водила языком вокруг его соска, как он тогда, в экипаже, — с тех пор, казалось, прошла целая вечность. Он отстранился, жадно вдыхая прохладный ночной воздух, и на минуту она застыла в замешательстве. Ее глаза уже привыкли к темноте, и, окинув взглядом его обнаженное тело, она поняла, насколько ограниченны ее познания в этой области, — то, что она увидела, не имело ничего общего с ее представлениями о мужской анатомии.

Алистэйр, должно быть, почувствовал ее неуверенность. Он взял ее лицо в руки, нежно проводя большими пальцами по ее щекам. Она откинулась на кровати, закрывая глаза, готовя себя к тому, что сейчас произойдет.

Но ничего не произошло. В конце концов она открыла глаза и увидела, что он склонился над ней и смотрит на нее, улыбаясь. Она опустила глаза вниз, чтобы проверить, хочет ли он ее, как за минуту до того, но он был все так же возбужден, как и раньше. Даже больше.

— Так лучше, — промурлыкал он. — У тебя опять на лице было выражение святой мученицы.

— Ничего не получится, — тихо произнесла она.

— Доверься мне. Просто расслабься и не думай ни о чем.

Она с сомнением посмотрела на него, думая, что он снова ее разыгрывает, но сделала, как он велел:

закрыла глаза, мысленно представляя себе голубое небо, зеленые поля и прекрасное лето…


Его язык скользнул ей между ног. Она вскрикнула от страха и попыталась сесть, оттолкнуть его, но он крепко сжал ее бедра, касаясь губами самого тайного ее места. Она попыталась ударить его ногой, но он сжал ее еще крепче. Все ее попытки воспротивиться были просто пустой тратой времени. Она откинулась на кровать, задыхаясь от страха, в который привели ее прикосновения его губ и языка. Его волосы разметались по ее бедрам, она хотела дернуть за них, чтобы остановить его. Но вместо этого ее пальцы зарылись в густые пряди.

Это грех, страшнее которого трудно что-нибудь придумать! Это самая дьявольская пытка. Она заслужила пугающей боли, которая, словно костер, разгоралась в ней. Эта боль заставила ее дрожать от неизведанного доселе желания, овладевшего ее телом. Он мог бы уже не держать ее ноги — она не в состоянии была воспротивиться, даже если бы и хотела. Она дрожала и пылала, она боялась, что ее тело разлетится на тысячу кусков, боялась, что погрузится куда-то в темноту и никогда уже не вернется. Темный пылающий хаос разрастался, овладевая ее телом. Джессамин металась по постели в бессмысленной попытке освободиться.

— Не бойся, Джесс, — шептал он, касаясь губами ее живота. — Иди ко мне.

Она не понимала, о чем он говорит. Она хотела выбраться из его объятий, но он снова стал целовать ее. Она сжала в руках смятую простыню, упираясь ногами в перину, потерянная, отчаявшаяся, в безумной надежде спастись от него.

Наконец ее словно разорвало на части, и последняя надежда на спасение исчезла. Кто-то столкнул ее в темную пустоту, которой она так боялась. Джессамин чувствовала, что лишь ее тело содрогается, горит, а весь остальной мир пропал.

Она взмокла, ее сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется. Каждая клетка ее тела дрожала, когда он приподнялся над ней, оставаясь по-прежнему между ее ногами. Он сжал ее лицо и поцеловал.

— Уже все? — прошептал он, напряженно улыбаясь.

— Я не знаю, — слабеющим голосом ответила она.

— Я сейчас проверю.

Она не сразу поняла, что он уже вошел в нее, медленно, осторожно, боясь причинить ей боль. Она была права: ничего не получится. Он слишком велик, она слишком хрупкая.

Он был прав: все получилось. Когда он вдруг на миг остановился, она хотела еще. Требовала еще.

— Это тебе уже вряд ли понравится, — пробормотал он, но она уже ничего не понимала. Она не знала, нравится ли ей это, понравится ли все остальное.

Он вышел из нее и вошел вновь, уже с новой силой, затем вновь остановился. Она застонала, приподнимая бедра навстречу ему, и вцепилась ему в плечи. Она не знала, чего хочет, знала только, что хочет этого больше жизни.

Он снова вышел, его руки нашли ее, прижали к кровати, их пальцы переплелись. А затем он уже больше не останавливался, пока не прорвал барьер ее девственности.

Что-то разорвалось внутри Джессамин, причиняя ей острую боль. Она упивалась этой болью. Эта требовательная боль означала, что теперь она принадлежала ему, точно так же, как и он ей. На всю оставшуюся жизнь.

Он был внутри нее, он хотел, чтобы она привыкла ощущать его там. Огненное вторжение, посягавшее на ее тело и душу, — и нежная ласка, умиротворение и вопрос. Она повернула голову, поймала его руку губами и поцеловала.

Он застонал, отстранился от нее. На минуту она испугалась, что он покинет ее, что ее девственность, ее боль, ее желание могут его оттолкнуть.

Но он вошел в нее снова, теперь уже глубже, через сломленный барьер ее невинности, так глубоко, что ей показалось, что она растворится в неистовой радости.

— Еще! — прошептала она в его плечо. Его тело сотрясалось со стоном.

— Держись! — Это было предупреждение и успокоение. Он положил ее руки к себе на гладкие плечи. Они были напряжены, как железо. Джессамин захотелось поглотить его, завладеть им целиком. Она хотела сгореть вместе с ним.

Он пробирался еще глубже в нее, медленно, с причудливым ритмом, от которого почти успокоилась ее боль. Но вдруг она поняла, что хочет от него большего, изогнулась навстречу толчкам его тела, теперь уже более быстрым. Он придавил ее к кровати своей тяжестью, ее ногти вжались в его плечи, она старалась удержаться, но уносилась, уносилась куда-то вдаль. Джессамин хотела, чтобы это длилось и длилось, но что-то неожиданно ударило ее с такой силой, что она почувствовала, как лишается всякой опоры и уносится в темную бездну. Она была в огне, она сгорала от нового порыва не изведанных доселе чувств.

Он был с ней, все еще возбужденный. Но вот Джессамин услышала приглушенный стон. Алистэйр зарылся ей в волосы, затопляя ее жаром, и жизнью, и бесконечным желанием.

Она не поняла, что произошло затем. Как он смог оторваться от ее льнувшего к нему тела? Он ушел и через минуту вернулся снова с влажной тряпкой. Он вытер ее заплаканные щеки, вытер между ног, и она вновь затрепетала от желания. А потом сдавил ее в объятиях, прижимая к себе, убирая волосы с заплаканного лица.

— Ты был прав, — прошептала она, удивляясь, что не потеряла еще способности говорить.

— Я всегда прав, — спокойно сказал он. — Какой именно момент моей мудрости ты имеешь в виду? Когда я сказал, что все получится?

Она покачала головой, задев его подбородок:

— Ты сказал, что девственницы бесконечно плаксивы и лишены воображения. — Она всхлипнула. — Ты, наверное, ненавидишь меня.

— Ты просто очаровательна, Джесс, — произнес он, нежно поглаживая ее. — Можешь затопить меня слезами, если хочешь.

Джессамин посмотрела на него, не зная, до чего она трогательна в эту минуту:

— Почему?

— Потому что я люблю… — Казалось, он заставил себя замолчать. — Потому что мне нравится, когда молоденькие девушки плачут. Это моя основная особенность. Не могу устоять против соблазна помучить.

Она слабо улыбнулась:

— А я думала, ты притворяешься — специально для меня.

— Я так и делаю. Ты вдохновляешь меня на всевозможные греховные подвиги. — Вдруг его лицо исказилось от боли. — Кажется, моя рана опять начала кровоточить.

Джессамин вскочила:

— Я принесу бинт!

Он снова уложил ее:

— Ты никуда не пойдешь. Все в порядке, я просто случайно задел рану. Немного крови только прочистит ее.

— Тебе нужен покой, — с ужасом воскликнула она. — Тебе нельзя напрягаться!

— Если ты не прекратишь ерзать, мне придется снова напрячься, и тебе, боюсь, не удастся отдохнуть.

— Снова? — удивилась она.

— Да, снова, — решительно сказал Алистэир. — Но тебе надо набраться сил. Постарайся заснуть, Джесс.

— Но твоя рука?..

— Черт с ней. Спи, а то я сделаю что-нибудь, от чего кровь пойдет еще сильнее.

Она хорошо видела его в темноте. Светящиеся янтарные глаза, надежная защита от всего и всех. Крупный, влекущий к себе рот. Красивое, отчаянное лицо.

— Ты умрешь, — безнадежно произнесла она. Он даже не моргнул.

— Не раньше чем пересплю с тобой во всех позах, которые знаю. А после этого ты сама уже будешь счастлива избавиться от меня.

Странные, темные фантазии замелькали в ее затуманенном сознании, вспомнились наполовину забытые истории, которыми, хихикая, развлекают друг друга воспитанницы в пансионах.

— Во всех. позах? — сонно прошептала она, прижимаясь к нему с доверием, которое она предпочла бы от него скрыть.

— И даже больше.

Он провел ее рукой по своей груди, прижимая ее к сердцу. Оно билось ровно, успокаиваясь после отчаянной гонки, в такт биению ее сердца. Спокойно и ровно, словно несколько часов назад он не был на грани смерти.

Она закрыла глаза, покоряясь судьбе. Перед ней мелькали карты, и Король Правосудия, холодный и истекающий кровью, упал к ее ногам.

Загрузка...