Глава 4

Небольшой домик на Кларджес-стрит был достаточно просторным и вполне соответствовал изысканному вкусу Алистэйра Маккалпина. Как и всем холостякам, дом служил ему только для развлечений. Комнаты здесь были не слишком велики, но хорошо обставлены, а удобная спальня сибарита вполне соответствовала его привычкам. Он редко был вынужден проявлять гостеприимство — никого из его близких родных не осталось в живых, а его друзья, которых было немного, имели привычку так часто выпивать, что поздно вечером не могли найти дорогу домой.

Алистэйр лелеял свое одиночество и свой маленький дом. Он перебрался сюда из тесных, продуваемых комнат рядом с собором Святого Павла. И пусть его pied a terre1 не было похоже на утраченное великолепие дома Маккалпинов — ему было все равно. Дом Маккалпинов никогда не был его домом — вместе со всем остальным он перешел к его брату. Там он и умер, отравленный алкоголем и безысходностью. Сейчас дом, переименованный соответствующим образом, принадлежал семье какого-то набоба, и Алистэйр убеждал себя». :что. даже забыл, где он расположен.

Свое теперешнее жилище он приобрел на прибыль от драгоценностей мисс Эджерстоун плюс доход от довольно милой коллекции желтых бриллиантов, которые позаимствовал у на редкость отвратительной жены графа Пэмбертона. Деньги еще оставались, пополняемые его обычным везением за игорными столами, и вновь выйти на промысел его заставила скорее скука, чем необходимость.

На следующий день он сидел перед камином, задумчиво уставившись в огонь, — необычное для него занятие. В детстве он был угрюмым ребенком и много потерял из-за этого — на него не обращали внимания ни отец, ни брат. Бесплодная жалость к себе раздражала его, и он научился избегать подобного настроения. Но в этот поздний осенний день на него напала меланхолия, несмотря на то что его должна была радовать мысль об уродливых драгоценностях, припрятанных наверху, в тайнике, так, что их никто не смог бы найти. Он знал, кто виной этому.

Загадочная мисс Браун, которая бесследно исчезла, не оставив ему иного выхода, кроме как запастись терпением, нарушила его душевное равновесие, заставив забыть о своей обычной лени. Она снова появится — в этом он не сомневался. Он расставил слишком много ловушек Изольде. Но у него никогда не было особого терпения. Он хотел снова увидеть ее глаза, чтобы убедиться, действительно ли они так необычно прозрачны, как он запомнил. Ему хотелось узнать, сможет ли он, взяв ее странные карты, тоже предсказывать судьбу.

— К вам пришли, господин, — объявил его лакей тоном, который он специально приберегал для Никодемуса Боттома. Малкин не любил Никодемуса, как не любил бы его любой здравомыслящий слуга, но темную сторону жизни Алистэйра оставлял без внимания. Алистэйр полагал, что Малкин знает, какого рода отношения связывают его и мрачного Никодемуса, но слуге удавалось героически скрывать свое неодобрение.

Конечно, Алистэйру часто бывало трудно подавлять дрожь отвращения, которую вызывала не столько своеобразная внешность его сообщника, сколько сопровождающая его зловещая слава. Когда-то Никодемус был трубочистом, и на его руках и ногах до сих пор оставались вместе со следами от сажи шрамы, полученные им много лет назад. Это был небольшого роста человечек, с лицом, похожим на мордочку хорька, и редкими темными зубами. Одевался он неряшливо и ненавидел мыться. Он также мог спокойно обходиться без ворованных бриллиантов, и если бы Алистэйр не был так удивительно удачлив и не покорил бы его этим, их знаменитый союз не состоялся бы, и его первая ночная добыча все еще лежала бы нетронутой в тайнике.

— Расторопен, ничего не скажешь, — лениво произнес Алистэйр, стараясь сдерживать дыхание. — Я и не знал, что ты такой прилежный.

— Ах, это вы про то маленькое упражнение, ваша милость, — сказал Никодемус. — Но я не спешу пока получить эти драгоценности. Я еще ничего не решил — пусть они пока полежат.

— Не то чтобы мне не нравилось твое общество, но если ты пришел не за драгоценностями, то что ты здесь делаешь? — спросил он, все еще почти не глядя на него.

— Я пришел, чтобы предупредить вас.

— О чем же, скажи ради Бога. — Алистэйр лениво поднял глаза.

— За вами следит полиция.

— Ну этим ты меня вряд ли удивишь. Я не волновался по этому поводу раньше и не вижу причин, чтобы волноваться сейчас.

— Это потому, что раньше сэр Джон не направлял своих лучших парней. Бреннан не в счет — он выглядит так, как будто вот-вот заснет, хотя этот человек острый, как игла. Но Клэгг — это другое дело.

— Клэгг?

— Джоссайя Клэгг. Он всегда был опасен, и мы все стараемся не попадаться ему на глаза. Он чаще предпочитает иметь дело с беглыми подмастерьями, чем с более опасными типами.

— Тогда мне нечего беспокоиться, — пробормотал Алистэйр.

— Говорят, ему кто-то помогает. Он в более выгодном положении, чем мы. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Объясни, — предложил Алистэйр.

— Ему помогает какая-то женщина.

— Трудно представить себе, что я рискну доверить свои тайны человеку, который в сговоре с полицией.

— Вам и не нужно этого делать. Говорят, она наполовину колдунья. Она использует темные силы, чтобы помочь Клэггу, а он платит ей за это деньги. Она смотрит на эти свои чудные карты, а потом говорит Клэггу, что где надо искать. Да я как только подумаю об этом, у меня мурашки бегут по спине.

От испуга Алистэйр придвинулся поближе к Никодемусу, о чем тут же пожалел.

— Кто она? — спросил он. — Как она выглядит?

— Ах, вот теперь вам интересно, о чем говорит старый Ник, — самодовольно произнес Никодемус. — Я не знаю, сколько человек видели ее. Она не показывается на людях. Некоторые считают, что она француженка.

Алистэйр приучил себя не выдавать своих эмоций. Очаровавшее его прошлой ночью создание так же могло оказаться француженкой, как и он сам.

— И эта француженка с ее картами и магическими действиями представляет для меня опасность? Что-то я в этом сомневаюсь.

— Джим Стеббинс тоже думал, что ему нечего волноваться, пока за ним не пришел Клэгг. Он точно знал, где тот похоронил свою жену и брата, а кроме Джима, этого не знал никто.

Алистэйр слегка вздрогнул.

— Я сомневаюсь, что представляю для полиции такой же интерес, как человек, который перерезал целую семью.

— Вот здесь вы ошибаетесь, ваша милость. За вас доля гораздо выше.

— Доля?

— Награда тому, кто выследит вас. Вы много стоите, ваша честь.

— Ты мне льстишь. Тогда почему же ты меня не выдаешь?

Никодемус оскалил рот в улыбке, которая напугала бы менее выносливого человека:

— Мне бы очень хотелось, ваша милость. Но дело в том, что люди, которые помогают Клэггу, странным образом исчезают до того, как получить свою долю. И я рассудил, что вы мне дороже, пока продолжаете заниматься тем, что вас интересует, так сказать.

— Так сказать, — насмешливо повторил Алистэйр. — А девушка, которая помогает Клэггу? Почему она до сих пор жива?

— Я думаю, она тоже жива до тех пор, пока полезна им. Девочка недурна собой, судя по тому, что я о ней слышал. У нее странные глаза.

Алистэйр насторожился:

— Мне показалось, ты сказал, что ее никто не видел.

— Вы, должно быть, не расслышали меня, милорд. Я сказал, что ее видели немногие. Мне случилось быть одним из них.

— Я мог бы задушить тебя, — сказал Алистэйр, — если бы мне не было противно иметь с тобой дело.

— Почему вы так интересуетесь ею, ваша милость?

— А почему бы мне не интересоваться человеком, который угрожает моей жизни? — возразил он.

— Почему же вы не беспокоитесь насчет Клэгга?

— Верно, — согласился Алистэйр, — я всегда был странным человеком. Меня гораздо больше интересуют молодые красивые колдуньи с необычными глазами, чем полицейские с Боу-стрит. Где я могу найти эту загадочную девушку?

— Обычно я беру плату за подобные сведения. Но в вашем случае…

— В моем случае ты скажешь мне раньше, чем я вытяну это из тебя, — сказал он приятным голосом.

— Где же вы найдете француженку, кроме как в Спиталфилдз? Я провожал ее однажды вечером, после того как она встречалась с Клэггом. Она очень скрытная особа. Проползла в заднюю дверь как служанка, но люди, которые живут в таких домах, не могут позволить себе слуг. Может быть, поэтому я подумал, что она француженка. Я не слышал, как она говорит, но там живут все эмигранты, поэтому я просто предположил, что она одна из них.

— Возможно, — пробормотал Алистэйр. — И возможно, ее тайные таланты не имеют никакого отношения ко мне, а имеют отношение к тому, что твой друг мистер Клэгт должен платить за свои удовольствия.

— Может быть, — предположил Никодемус, — но она не похожа на такую. И Клэггу не надо платить — его боится половина «Ковент-Гардена». Каждая шлюха была бы счастлива поднять перед ним юбку задаром, оставшись с ним наедине. Кроме того, она не выглядит как шлюха, несмотря на эти странные глаза. Одевается скромно, спокойно, со вкусом. — Он с сомнением покосился на Алистэйра. — Что вы делаете?

Алистэйр уже сбросил свой бархатный халат.

— Готовлюсь к вечерней прогулке. Спиталфилдз, на мой взгляд, очаровательная часть города. Присоединишься ко мне, Никодемус?

— У меня есть выбор, ваша милость? — проворчал он.

— Да нет. Кроме того, ты можешь мне понадобиться, чтобы защитить от праздно шатающихся хулиганов или чего-нибудь в этом духе.

Никодемус глупо ухмыльнулся:

— Вряд ли. Вы человек, который может сам о себе позаботиться. Но я покажу вам, где живет девчонка, если вы это имеете в виду.

— Я это имел в виду, Никодемус, — спокойно сказал Алистэйр. Он допил свой бренди и направился к двери.


У Алистэйра была странная неудержимая страсть к ночному Лондону, даже к самым захолустным его районам. Скромный маленький домик, где, как считал Никодемус, обитала мисс Браун, не отличался от других в маленьких, тесных кварталах, в которых жила большая часть французских протестантов.

Однако они оказались не единственными, кто тщательно рассматривал дом. Еще двое мужчин не случайно бродили поблизости.

У Алистэйра были кошачьи глаза — он мог видеть в темноте и был невероятно наблюдателен. После того как он выбрал такого рода работу, ему ничего не оставалось, кроме как стать исключительно наблюдательным. Первый человек стоял у дальнего угла дома, сливаясь с тенью, но Алистэйр заметил, что он был большого роста, с крупной рыхлой фигурой и что, вероятно, по наблюдательности он не уступал Алистэйру.

Но взгляд его был прикован к зданию, и, похоже, он не догадывался, что этой прохладной осенней ночью он был здесь не один.

Второй человек просто неторопливо проходил мимо, и могло показаться, что он погружен в свои мысли, но Никодемус поспешно присвистнул, сделав таким образом знак Алистэйру, что это не простой прохожий.

— Клэгг, — прошептал Боттом. — Что, черт возьми, он здесь делает?

— Мне казалось, ты говорил, что она с ним работает? — сказал Алистэйр, приглушив голос.

— Не думаю, что ночью тоже. Полагаю, она старается, чтобы ее семья об этом не узнала. Он, должно быть, наблюдает за ней. Скорее всего он ей не доверяет. Но Клэгг никому не доверяет.

— Он кажется умным.

— Что еще хуже — он проворен, как лиса, — пробормотал Никодемус. — Именно это делает его таким опасным. Будьте осторожны, ваша милость. Внимательно следите за такими, как он. Если бы ему удалось, наша с вами встреча могла .бы оказаться последней.

— А второй человек?

— Какой второй? — спросил Никодемус.

Алистэйр взглянул в сторону темного угла, но большой человек исчез, растворившись в тени.

— Он ушел, — резко сказал Алистэйр.

— Вам что-то померещилось. Лучше обратите внимание на грозящую вам опасность, а не ищите привидений в темных углах.

Он снова посмотрел на здание. Какой-то женский силуэт мелькнул на фоне тускло освещенного квадрата окна, но он не смог разглядеть, была ли это мисс Браун. Тем не менее у него не было никаких сомнений, что таинственная особа — именно она. Сколько может жить в Лондоне девушек-гадалок со странным взглядом? То, что она работала на его врага, только увеличивало ее притягательную силу.

— Я полагаю, ты не знаешь ее имени, верно?

— Я мог бы постараться выяснить. Хотя мне придется быть осторожным — не хочу, чтобы Клэгг знал, что мен» это интересует. Не хочу, чтобы он даже вспоминал о моем существовании.

— Выясни это для меня, Никодемус, — сказал он, не отрывая взгляда от окна. — Я заплачу тебе вдвое больше за сегодняшнюю ночь.

— Вы очень любезны, я всегда это говорил, — донесся из ночного мрака голос Никодемуса.

— Просто образец добродетели, — усмехнулся Алистэйр, все еще глядя на маленький домик. — Тебе лучше знать, старина.


— О тебе уже говорят в обществе, дорогая, — проворковала леди Пламворфи из-за стоящего между ними подноса с маленькими пирожными. Это было на следующий день. Джессамин не ела ничего с раннего утра, а утренняя каша была безвкусной и не насытила ее.

Последний раз она пила хороший чай из красивой фарфоровой чашки несколько месяцев назад. Она еще даже не осознавала, как сильно скучает по маленьким прелестям своей прошлой жизни. Она попробовала было сосредоточиться на более серьезных проблемах, например, на мыслях о жизни и смерти, но чашка чая сейчас занимала ее гораздо больше.

— Правда? — вежливо переспросила она, стараясь не проглотить все пирожное в один присест.

— Твои предсказания оказались очень точными. У меня были самые разные встречи и визиты — все спрашивают о тебе и говорят о правдивости твоих предсказаний. Некоторые, конечно, утверждают, что ты колдунья, но, к счастью, в Англии больше не сжигают колдуний. — Пронзительный смех леди Пламворфи испугал бы кого угодно, но Джессамин даже глазом не моргнула.

— У меня есть такой дар, — .сказала она, — я не знаю, откуда он, но уверяю вас, Я'не заключала сделку с дьяволом. — «Я заключила сделку с судьбой», — прибавила она про себя. — Я просто вижу вещи, которых не замечают другие.

— Ты талантливо предсказываешь будущее, но не могу понять, чем ты руководствуешься в выборе одежды. — Леди Пламворфи театрально содрогнулась, рассматривая наряд Джессамин. Джессамин прекрасно знала, как она выглядит, и не собиралась предпринимать что-нибудь, чтобы выглядеть по-другому. Она была обыкновенная девушка с хорошей фигурой, светлыми каштановыми волосами и ничем особенным от остальных не отличалась, кроме своих проклятых глаз. Ее гардероб был ограничен денежными возможностями, и она все еще носила светлые платья поры своей юности. Их шили из прекрасной ткани самые лучшие портные, и даже если они немного растянулись по ее изменившейся фигуре, их еще вполне можно было носить.

— Эта одежда идет мне, — пробормотала она, взявшись за новое пирожное, уже четвертое по счету, и она очень надеялась, что леди Пламворфи не замечает этого.

— Ты выглядишь как обычная девушка. Гадалка не должна так одеваться, — сказала леди Пламворфи недовольно. — Я договорюсь со своим портным, чтобы он посмотрел для тебя что-нибудь подходящее. Не стоит благодарить меня, дорогая. Я просто вычту это из денег, которые тебе заплачу.

Джессамин взяла пятое пирожное, даже не думая возражать. Она уже вполне наелась, но возможность запустить пирожным в самодовольную физиономию леди Пламворфи была неприемлема, хотя очень соблазняла ее.

— А сейчас мои гости уже ждут тебя, и весьма нетерпеливо, — продолжала ее светлость, поднимаясь. — Когда ты вытрешь крошки с лица, мы сможем присоединиться к ним и начать предсказания. Ты готова?

— Конечно.

На самом деле это было не так. На голодный желудок у Джессамин получалось гораздо лучше, но она не собиралась так уж сильно стараться перед пустыми и капризными светскими дамами и кавалерами. Некоторые вещи, которые она видела в картах, были слишком неприятны, чтобы посвящать в них этих людей.

Этот человек был в комнате. Она могла бы и раньше догадаться об этом — вот почему внутри у нее все так сжалось, а нервы напряглись. Он стоял в стороне от пестрой группы людей и так внимательно разглядывал ее, что ей захотелось повернуться и захлопнуть за собой широкую двойную дверь.

Конечно, это было невозможно. С одной стороны, противный дворецкий стоял у двери, придерживая ее, с другой стороны, она была не из трусливых и не собиралась показывать свое беспокойство кому бы то ни было, особенно ему.

Она просто старалась не обращать на него внимания, когда усаживалась за тем самым столом, покрытым зеленым сукном, за которым сидела раньше. Достав из сумочки завернутые в бархат карты, она приготовилась к работе.

Сначала все было просто. Она могла направить мисс Окайн в сторону пылкого молодого лорда, и это, конечно, осчастливило ее. Она могла убедить леди Барнет, что ее дочь удачно выйдет замуж. Синьорина Варвелло проведет потрясающее лето на континенте, где исполнятся ее мечты, а почтенная миссис Гамильтон снова найдет потерянный медальон.

Произнося эти счастливые, благополучные предсказания, она чувствовала, что он наблюдает за ней, замечала быстрые взгляды янтарных глаз, скользящие по ее такому обыкновенному маленькому телу, как будто это были его изящные крепкие руки. Он ей не нравился. Он в гораздо большей степени вывел ее из равновесия, чем Джоссайя Клэгг.

Клэгга она просто презирала. Он был корыстный и опасный человек, к тому же грубый мужлан.

А тот, который смотрел на нее, был тоже опасен, но по-другому. Его присутствие волновало ее, настораживало, отвлекало от карт, занимало ее внимание.

Она вдруг поймала себя на том, что теребит завиток, выбившийся из ее тщательно уложенной прически.

— Моя очередь, — радостно сказала молодая женщина, бросаясь на освободившееся место. — Скажите, что меня ждет, загадочная леди!

Она была удивительно честная и почти такая же красивая, как Флер. Ее глаза светились от радости, у нее было превосходное здоровье, и она знала, что она очень привлекательна.

Джессамин медленно взяла карты.

— Не надо говорить, за кого я выйду замуж. Мы уже женаты. Мне только надо знать, сколько у нас будет детей.

— Кроме того, которого вы носите? — мягко спросила Джессамин, раскладывая карты.

— Но я не… — Женщина запнулась. — То есть я не знаю.

Джессамин посмотрела на нее и улыбнулась:

— Здоровый мальчик, леди Грант, для вас и вашего мужа через восемь месяцев.

После того как она произнесла это, поднялся такой оглушительный шум, что Джессамин пожалела о том, что сказала лишнее. Ей следовало держать язык за зубами, сказать только неясные общепринятые вещи и на этом остановиться. Достаточно скоро леди Грант поняла бы сама, что она беременна — Джессамин вовсе не обязательно было сообщать ей это.

Голова у нее раскалывалась, внутри все сжалось, руки дрожали от напряжения.

Еще по крайней мере полдюжины молодых женщин захотели услышать от нее о своем будущем, и, едва представив себе это, Джессамин выронила карты, и они рассыпались по зеленому сукну.

Она наклонилась, чтобы их собрать, но в это время ее руку накрыла чья-то рука. Она слишком хорошо знала, чья это рука.

— Мисс Браун устала, — сказал он. — Я уверен, что остальные простят ее.

Он уже взял ее под руку, помогая подняться на ноги. Она чересчур устала и была так ошеломлена, что не сопротивлялась.

— Глэншил, вы нехороший человек, — сказала леди Пламворфи. — Я пообещала своим гостям, что они услышат предсказания.

— Они и услышат. В другой раз.

Он уводил ее из комнаты, и у нее не было другого выхода, кроме как подчиниться. Она не решалась заставить себя взглянуть на него; это было все, что она могла сделать, чтобы постараться успокоить свое бешено бьющееся сердце.

Через некоторое время она обнаружила, что сидит в маленькой уединенной комнате. Непонятно откуда появился бокал вина, а дверь закрылась для непрошеных гостей. Кроме того гостя, которого она боялась больше всего. Он был уже здесь и, прислонившись спиной к двери, разглядывал ее.

— Кто вы, мисс Браун? — спросил он нарочито вежливым тоном. В другой раз она восхитилась бы его голосом — сильным, низким и очень успокаивающим.

Как мурлыканье огромного кота.

Она медленно обретала спокойствие и равновесие.

— Не столь важная персона, чтобы это могло вас интересовать.

— Обыкновенная колдунья, не так ли?

— Я не колдунья! — Она отшатнулась, взволнованная вопросом.

— Конечно, нет. — Он мягко оттолкнулся от двери и подошел ближе. Он был гораздо выше, чем ей показалось вначале, — изящество скрадывало его рост. Он наклонился и теперь был близко, опасно близко, и его голос был вкрадчивый и соблазняющий.

— Ведь вы мисс Джессамин Мэйтланд, прежде жившая в «Мэйтланд-Парк»?

Она взглянула на него, объятая ужасом.

— Если кто-то из нас колдун, то это вы. — сказала она.

Загрузка...