Наказание для драконьего принца

Глава 2

— Если это шутка, то уж больно умелая и дорогая, — пробормотала Ангелина, оглядывая сумрачное помещение с высокими сводами. — Что вообще тут происходит? Где я?!

— В другом мире, милая, — хмыкнуло пространство, и воздух задрожал, как над раскаленным камнем. И прямо перед Ангелиной, из ниоткуда, соткался из света и теней седой старик с колючим, ехидным выражением лица и глазами, полными тысячелетнего озорства. — Ну здравствуй, детка. Я – твой предок, бог лжи и обмана, Гортий. Ты – в теле Лисандры горт Нартас, человечки, невесты, ну а теперь – жены одного надменного типа, Ричарда, принца драконов. Он думает, что круче богов. Докажи ему обратное. Не бойся. На тебе – полная защита. Развлекайся, родная, приводи этого сноба в нормальное состояние. А я тебе помогу.

Сказал и рассыпался серебристой пылью, которая тут же растворилась в воздухе, не оставив и следа.

Ангелина мрачно выругалась, и крепкое словцо гулко отозвалось в каменной тишине. Вариантов было два: или она в дурке, спит после уколов, все же заполучив свою «белочку»… Или… В общем, второй вариант Ангелине нравился больше, хоть и требовал срочной и жесткой проработки. В другом мире, значит? Да еще и в чужом теле? И где тут зеркало? Надо ж посмотреть, чем одарила эту Лисандру природа.

Зеркало, широкое, напольное, в массивной резной раме из черного дерева, оказалось в углу спальни. Ангелина медленно подошла к нему, её шаги глухо отдавались по холодному каменному полу, а тяжелый шелк платья шелестел, словно недовольный голос. Отражение в зеркале заставило её на мгновение застыть, дыхание перехватило.

Перед ней стояла невысокая, почти хрупкая на вид девушка с мягкими, округлыми формами — пышная грудь, покатые плечи, тонкая талия, переходящая в соблазнительные, округлые бёдра. Кожа — фарфорово-белая, будто никогда не знавшая солнца, с лёгким, естественным румянцем на щеках. Лицо — миловидное, с детской округлостью: пухлые, словно бантик, губы, аккуратный носик с едва заметной горбинкой и большие, наивно-распахнутые голубые глаза, обрамлённые густыми, как бархат, тёмными ресницами. Волосы — тёмные, почти черные, с синеватым отливом, ниспадающие тяжёлыми, упругими волнами до самой поясницы.

Но больше всего Ангелину поразил её наряд.

На Лисандре было роскошное свадебное платье из серебристого, переливчатого шёлка, расшитое причудливыми, извивающимися узорами, напоминающими драконьи чешуйки. Корсет туго стягивал талию, подчёркивая пышные формы, а глубокое декольте оставляло плечи и часть груди открытыми, демонстрируя гладкую кожу. Рукава — длинные и расклешённые, с тончайшей ажурной вышивкой из серебряных нитей, — струились при каждом движении, будто жидкое серебро или крылья ночной бабочки. Юбка, широкая и многослойная, шуршала тяжелым шепотом при ходьбе, а её шлейф, украшенный мерцающими, как звезды, камнями, тянулся за ней, словно хвост сказочной птицы.

На шее — массивное золотое ожерелье с тёмно-красным, почти черным камнем, который пульсировал сокровенным светом в такт её дыханию. В ушах — длинные, почти до плеч, серьги в виде крошечных извивающихся драконов, кусающих собственные хвосты, их глаза — крошечные рубины.

— Ну и нарядили же тебя, дурочку, — пробормотала Ангелина, крутясь перед зеркалом и с интересом разглядывая чужое отражение. — Всё как у людей: и платье на миллион, и украшения… Только вот мордочка у тебя слишком уж невинная и беззащитная. Прямо просится, чтобы её в грязь засунули и потоптались.

Она потрогала своё новое, незнакомое лицо, провела кончиками пальцев по пухлым, чуть приоткрытым губам, нахмурилась, ощущая странное несоответствие между внутренним ощущением себя и этим мягким, кукольным обликом.

— И что мне теперь с этим добром делать? — раздраженно вздохнула она, и голос прозвучал выше и мелодичнее, чем ее собственный. — Хоть бы предок подсказал, как этим телом управлять, а не бросал загадками…

Внезапно в глубине зеркала, за своим отражением, мелькнуло смутное движение. Ангелина резко обернулась, сердце екнуло, но в комнате никого не было, лишь тяжелые портьеры чуть колыхались от сквозняка.

— Или уже начинаю сходить с ума по полной программе? — горько усмехнулась она. — Ладно, Лисандра, или кто ты там… Раз уж я тут оказалась, придётся играть по твоим правилам. Пока не пойму, каким.

Она бросила последний оценивающий взгляд на отражение, встречая собственный суровый взгляд в этих чужих, невинных голубых глазах.

— Только уж извини, милая, — твою невинность и кротость мы быстренько исправим. Сделаем тебя стервой по первому разряду.

Лисандра в зеркале молча и неподвижно смотрела на Ангелину с той стороны стекла, и на миг ей показалось, что в этом взгляде мелькнула своя, тихая грусть.

Отойдя от зеркала, Ангелина огляделась с деловым видом, оценивая обстановку как потенциальный актив или угрозу.

— Сволочи, — проворчала она, ощущая неприятное сосание под ложечкой, — молодую, беззащитную девушку голодом морят. Нет бы поднос с яствами принести. Сами, небось, в главном зале за столом пируют. Ладно, я вас научу родину любить и уважать чужой аппетит.

Сказала, подошла к тяжелой дубовой двери, решительно дернула за железную ручку. Дверь, к ее удивлению, бесшумно поддалась, не будучи запертой.

Ангелина с видом главнокомандующего, выводящего войска на поле боя, переступила порог. Серебристый шлейф волочился за ней по холодному каменному полу шелестящим следом, а проклятый корсет непривычно и туго сдавливал рёбра, мешая дышать полной грудью и заставляя делать короткие, поверхностные вдохи.

Коридор оказался длинным, прямым и погруженным в мрак, освещённым лишь редкими чадящими факелами в массивных железных кованых подсвечниках. Стены были выложены тёмным, грубо отесанным камнем с причудливыми прожилками и узорами, напоминающими клубок переплетающихся змей. В спертом воздухе висел лёгкий запах гари, старого камня и чего-то пряного, удушливого — возможно, ароматических масел, которыми пропитали почерневшие от времени деревянные балки под стрельчатым потолком.

— Сволочи, — выдала еще раз Ангелина, уже как заклинание. И в сердцах, с наслаждением, пожелала. – Чтоб у вас рога выросли, у безрогих. А у рогатых – поотваливались, у гадов. И чтобы чесались они у вас в самых недоступных местах.

Она потрогала стену ладонью — камень был холодным, обжигающе влажным и скользким на ощупь. Вдруг в глубине коридора, за поворотом, что-то мелко и быстро шурхнуло, будто пробежала крыса. Ангелина резко обернулась, вглядываясь в зыбкую пелену полумрака, но ничего не смогла разглядеть.

— Гортий? — позвала она осторожно, и ее голос прозвучал гулко и одиноко.

— Ещё че, — ответил грубоватый, скрипучий голос, будто доносящийся из самой толщи стен. — Мы тут как-нибудь без ваших богов разберёмся. Дух я. Домашний.

— А, домовой, — понятливо кивнула Ангелина, чувствуя, как по спине пробежал противный холодок. — Ну, веди, домовой, меня на кухню. А то я, голодная, много чего натворить успею. Мебель переломаю, посуду побью.

— Та я уж понял, — фыркнуло пространство, и где-то упала и покатилась мелкая каменная крошка. — Ты, девка, налево иди. Куда пошла? Право это. Лево в другой сторонке. Совсем заблудились, городские.

Ангелина развернулась и заметила узкую, низкую арку, почти незаметную в глубокой тени, где свет факелов не достигал.

— Нашла лево? Вот туда и иди, не зевай. Увидишь дверку мелкую, потертую, в углу — это выход из служских комнат на господский этаж. Открываешь дверку, спускаешься по крутой лесенке, упрёшься прямо в дубовую дверь кухни. Не промахнешься, оттуда запахами тянет.

— Поняла, — коротко кивнула Ангелина и, подобрав неудобный шлейф, направилась к указанной арке, сгибаясь в низком проеме.

За аркой коридор резко сузился, став похожим на щель, потолок стал ниже, давящий. В воздухе уже откровенно и соблазнительно запахло жареным луком, мясом с дымком и свежим, теплым хлебом — явно где-то совсем рядом была кухня. Ангелина ускорила шаг, пригнувшись, но вдруг услышала за спиной, прямо у уха, тихий, старческий смешок.

— А ведь как тут тихо-то было до тебя, благодать, — задумчиво, почти с сожалением, донеслось ей вслед.

Она резко обернулась, чуть не запутавшись в юбке, но в сгущающейся темноте узкого коридора не было ни души. Лишь длинные тени от факелов причудливо колыхались на стенах, будто живые существа, провожающие ее.

— Ладно, — пробормотала Ангелина, сжимая кулаки с короткими, аккуратными ногтями. — Сначала поем, а потом со всеми вами, тенями и домовыми, разберусь по-своему.

И, толкнув маленькую, потертую до блеска дверь в конце коридора, она шагнула в узкую, темную и сырую винтовую лестницу, ведущую вниз, в гул и запахи чужой жизни.