Ричард резко замахнулся, как будто хотел ударить, ладонь с сомкнутыми пальцами пронеслась по воздуху, и сразу же он замер с поднятой, застывшей в немом порыве рукой, его надменное лицо исказилось от внезапной, пронзительной боли. Он судорожно согнулся пополам, словно кто-то невидимый и безжалостный ударил его точно в солнечное сплетение, и глухо, сдавленно вскрикнул, а затем низко и хрипло зарычал, словно раненный в самое сердце зверь.
«Он думает, что круче богов. Докажи ему обратное. Не бойся. На тебе – полная защита».
Слова предка холодным эхом отозвались в сознании Ангелины, и на её губах, пухлых и мягких, появилась едва заметная, но безжалостная и торжествующая ухмылка. Похоже, этому высокомерному муженьку действительно придётся пообломать его острые драконьи рога.
Ричард между тем, с трудом пересиливая боль, медленно выпрямился. Острая спазма отступила, но в его глазах, теперь темных и бездонных, бушевала настоящая буря — слепая ярость смешивалась с изумлением и той самой, первой искоркой животного страха перед неизвестным. Он смерил Ангелину долгим, цепким и пронизывающим взглядом, будто пытался разглядеть сквозь её миловидную внешнюю оболочку нечто иное, древнее и опасное, скрытое под тонким слоем плоти.
— Кто ты? — его голос прозвучал тише, приглушеннее, но в нём зазвучала стальная, не терпящая возражений требовательность, от которой по спине побежали ледяные мурашки. — Бездна тебя возьми! У моей жены, у этой... девочки, не могло быть такой защиты! Кто ты?!
Ангелина томно, с легким презрением вздохнула, притворно-невинно сложив руки на ещё колотящемся от выброса адреналина сердце.
— Я — та самая, что всего час назад стояла с тобой у алтаря, — пропела она медовым, ядовито-сладким голоском, растягивая слова. — Жаль, ты этого не помнишь. Склероз в твоём столь юном, по меркам драконов, возрасте… ужасная, просто ужасная штука.
Ричард проигнорировал её колкость, будто не услышав. Его всё внимание было приковано к чему-то гораздо более важному, к той силе, что сквозила в каждом её жесте.
— Кто ты? — повторил он, уже не делая резких движений, но каждый его мускул, каждое сухожилие было напряжено до предела, как натянутая тетива боевого лука. — Ты не Лисандра горт Нартас! Люди, эти ничтожные черви, не обладают такой силой! Их жалкие защитные чары — детские игрушки по сравнению с этим... этим проклятием!
В воздухе, густом от напряжения, снова зазвучал тот самый шелестящий, многослойный голос, наполненный сарказмом и злорадным предвкушением:
— Скажи ему. Не бойся, детка.
Ричард вздрогнул, его взгляд метнулся по сторонам, безуспешно пытаясь найти невидимый источник голоса. Он явно слышал его тоже, и это лишь усилило его смятение.
Ангелина почувствовала прилив уверенности, будто расправляя крылья. Она выпрямилась во весь свой невысокий рост, отбросив всю напускную слабость, и в её ещё недавно наивных, голубых глазах вспыхнул холодный, почти божественный, неумолимый огонь.
— Я — потомок Гортия, — произнесла она чётко, отчеканивая каждый слог, наслаждаясь каждым словом, каждым звуком, видя, как они впиваются в него. — Прямая наследница бога лжи и обмана. Его кровь течёт во мне.
Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Вся спесь, вся надменность разом слетели с лица Ричарда, как маска. Он буквально посерел, кровь отхлынула от его кожи, сделав её мертвенно-бледной, восково-бледной. Он отшатнулся, будто от невидимого, но оглушительного удара, и его взгляд, ещё секунду назад полный ярости и негодования, теперь выражал чистый, неприкрытый, почти суеверный ужас. Даже пламя в камине позади него словно поникло, потускнело и стало трепетать у его ног.
— Гортий... — прошептал он, и в его сдавленном голосе прозвучало нечто, чего Ангелина от него не ожидала — глубочайшее, идущее из веков, почти мистическое потрясение.
Ричард замер, его лицо всё ещё было пепельно-бледным, а в глазах, широко раскрытых, бушевала неукротимая смесь ярости и всепоглощающего страха. Казалось, он вот-вот изрыгнет пламя, сжег всё дотла, но в этот самый момент, нарушая накалившуюся тишину, в дверь раздался робкий, но настойчивый, повторяющийся стук.
Ангелина лишь медленно приподняла бровь, с нескрываемым удовольствием наслаждаясь его замешательством и бледностью. Она не успела договорить всё, что хотела, но и без лишних слов было ясно — его беспечной, размеренной жизни пришёл бесславный конец.
— Я занят! — рыкнул Ричард в сторону двери, его голос прозвучал хрипло, срываясь, и неестественно громко, нарушая звенящую тишину.
— В-ваше высочество, — пискнул из-за двери знакомый, дрожащий голосок служанки Эллы, — ваши родители изволили прибыть. Они в Зеркальной гостиной. И желают видеть вас и... и вашу супругу. Немедленно. Они настаивают.
Ричард выругался сквозь стиснутые зубы на гортанном, древнем языке, который Ангелина не поняла, но который звучал отчаянно и зловеще. Слова были полны шипящих и раскатистых звуков, напоминая сдержанный драконий рык. Затем он резко, с раздражением щёлкнул пальцами.
Воздух затрепетал, заструился, и прямо на роскошном шелковом покрывале кровати материализовалось бесшумно появившееся платье. Оно было скромным, без излишеств, но безупречно изящным — из тёмно-синего, почти ночного бархата, с длинными, закрывающими кисти рукавами и высоким воротником-стойкой, расшитым тончайшими серебряными нитями в виде крошечных созвездий. Рядом бесшумно возникли парчовые туфли на невысоком, удобном каблуке.
— Переодевайся! — отрывисто приказал Ричард, уже вновь владея собой, но его тон стал ледяным и властным, но в нём уже не было прежней снисходительной надменности. Теперь в нём сквозила явная, хорошо скрываемая тревога. — Тебе поможет служанка. Я подожду за дверью.
Не дав ей возможности для возражений или язвительного комментария, он резко, как на параде, развернулся и вышел, захлопнув дубовую дверь с такой силой, что по старому камню стены пробежала тонкая, но заметная трещина.
В ту же секунду дверь приоткрылась с тихим скрипом, и в комнату, словно мышка, проскользнула та самая рыжеволосая служанка с россыпью веснушек. Её глаза были широко раскрыты от неподдельного страха, а худенькие руки заметно дрожали, перебирая складки фартука.
— В-ваша милость, — прошептала она, кланяясь так низко, что казалось, вот-вот упадёт и ударится лбом о пол. — П-позвольте помочь вам.
Ангелина скользнула взглядом по бархатному платью, потом на перепуганную до полусмерти девушку. Уголки её губ дрогнули в лёгкой, почти невидимой улыбке.
— Ну что ж, — сказала она, с облегчением расстёгивая неудобный и испачканный свадебный наряд. — Давай посмотрим, что нам приготовил впопыхах мой... милый супруг. Надеюсь, вкус у него лучше, чем манеры.
Ангелина с огромным облегчением скинула ненавистный, стягивающий корсет и тяжелое, похожее на доспехи свадебное платье. Рыжая служанка, представившаяся Эллой, ловко и быстро, несмотря на дрожь в пальцах, помогла ей облачиться в новое одеяние. Бархат платья оказался на удивление мягким, тёплым и приятным на ощупь, а серебряные звёзды на воротнике и манжетах мерцали таинственным, холодным светом, словно вобрав в себя лунный свет. Туфли, к её удивлению, идеально и удобно подошли по размеру.
— Вам очень к лицу, ваша милость, — робко, почти неслышно прошептала Элла, поправляя складки на юбке и отряхивая невидимые пылинки.
Ангелина лишь коротко хмыкнула, скептически глядя на своё отражение в зеркале. Она превратилась в образец скромной, но безупречно изящной дамы. Только вот взгляд выдавал её истинную суть — холодный, оценивающий и насмешливый, словно у хищницы, притворившейся овечкой.
Ричард ждал её за дверью, мрачно прислонившись к каменной стене. Его лицо было непроницаемой каменной маской, но в тёмных глазах бушевали целые бури. Увидев её, он молча, без единого слова, выпрямился и резко, отталкиваясь от стены, двинулся вперёд по коридору.
— Не отставай, — бросил он через плечо, не удостоив её взглядом.
Ангелина, не привыкшая к такому тону, лишь усмехнулась про себя, но послушно зашагала рядом. Её бархатное платье издавало глухое, шелестящее шуршание по каменным плитам, а его сапоги отбивали чёткий, быстрый и нервный ритм.
Коридор казался бесконечным, уходящим в сумрак. Факелы в подсвечниках бросали на стены их искажённые, прыгающие тени, которые сплетались в причудливые, почти живые, постоянно меняющиеся узоры. Воздух был густым и напряжённым, словно перед самой грозой. Ричард шёл, сжав кулаки так, что костяшки побелели, его плечи были неестественно напряжены и подняты. Он упорно избегал смотреть на неё, но Ангелина кожей чувствовала его боковой взгляд — тяжёлый, полный подозрений, гнева и целого вороха невысказанных вопросов. Между ними висела стена гробового молчания, более прочная, чем любой камень.