Наказание для драконьего принца

Глава 3

Свет загорелся мгновенно и беззвучно, едва Ангелина поставила ногу на верхнюю каменную ступеньку, будто сам замок следил за ее перемещениями. Над головой, под сводами, одна за другой вспыхнули матовые магические шары, льющие мягкий, но четкий свет, безжалостно освещая каждую пылинку на пути. Ангелина медленно спускалась, ощущая прохладу камня даже через тонкую подошву туфель, и вертела в голове разные, пока неотработанные фразы, от жеманного «Покормите голодную женщину, будьте так добры» до ультимативного «Прибью на месте, если есть не дадите». Она сама пока еще не решила, какую тактику лучше избрать со здешними слугами. Не понимала толком, в каком статусе находится в этом странном месте. То, что она жена, вроде бы понятно. А чья? И кем является ее новый муж? Что ей доступно, а что – строго запрещено? В общем, вопросов – целая куча, и все безответные. Ответов пока – ноль, абсолютная пустота.

Между тем ступеньки, скользкие от влаги, внезапно закончились – Ангелина оказалась в узком, пропахшем землей и плесенью полутемном коридоре с кучей одинаковых, неприметно закрытых дверей. За одной из них, массивной дубовой, явственно слышались приглушенные голоса, звон посуды и идущий оттуда же соблазнительный запах жареного.

Ангелина, не раздумывая, потянула за железную скобу-ручку, перешагнула низкий порог и застыла на месте, ослеплённая ярким, почти яростным светом огромной кухни. Пространство перед ней оказалось просторным и по-своему уютным — высокие закопченные сводчатые потолки, массивные дубовые столы, заставленные глиняной и оловянной посудой, и огромный камин, в котором весело потрескивали поленья, отбрасывая на стены оранжевые отсветы. По стенам в идеальном порядке висели медные котлы и сковороды, пучки сушёных трав и чеснока, наполняя воздух густыми, пряными ароматами.

Но больше всего её поразили не интерьеры, а существа.

Слуги, застигнутые врасплох этим внезапным появлением, замерли в самых нелепых и неестественных позах — кто с огромным куском хлеба на полпути ко рту, кто с глиняным кувшином, из которого лилось темно-красное вино прямо на грубую скамью, образуя быстро растущую лужу. Их глаза, и без того круглые, округлились до предела от чистого ужаса, когда свет из зала упал на фигуру в серебристом платье в дверном проеме.

А потом... произошло нечто, чего она никак не ожидала.

Она не успела даже толком подумать, как её собственные пальцы сами собой резко вытянулись вперёд, будто кто-то дернул за невидимые, привязанные к ним нити. Жест был властным и требовательным.

— Я. Хочу. Есть.

Ее голос прозвучал странно и чуждо — на октаву ниже обычного, с гулким, металлическим отзвуком, будто говорили двое: она и кто-то древний, сидящий у нее внутри.

И тут же из её ладоней, самих по себе, вырвался целый сноп ослепительных, шипящих искр — синих, как полярное сияние, золотых, как расплавленное солнце, багровых, как свежая кровь. Они с треском рассыпались по кухне, как праздничный, но неуправляемый фейерверк, оставляя за собой дымные, причудливые завитки. Одна из искр, алая и особенно крупная, шлёпнулась прямо в чан с дымящимся супом, и густой бульон тут же забурлил с яростью, выплёскиваясь через край и заливая огонь в очаге шипящей пеной.

— ВЕДЬМА! — завопил кто-то из слуг, молодой парень, и его визгливый крик прозвучал как сигнал к всеобщей панике.

Зелёнокожий большеухий повар (тролль? гоблин? Ангелина даже не знала, как его классифицировать) шарахнулся назад, с грохотом опрокинув тяжелый табурет. Девушка-служанка с визгом швырнула в её сторону деревянную миску, та пролетела мимо и разбилась о стену. Даже упитанный рыжий кот, дремавший у очага, вздыбил шерсть, выгнул спину и с диким воплем рванул в дальний, самый темный угол.

Ангелина медленно опустила руки, ошеломлённая и ничего не понимая. Искры погасли, будто их и не было.

Воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей и частым, прерывистым дыханием перепуганных существ.

Потом... в гробовой тишине, нарушаемой лишь шипением пролитого супа на раскаленных углях, послышался скрип шагов.

— Ваша милость... — дрожащим, старческим голосом начал старый дворецкий в потрепанном камзоле, первым осмелившийся пошевелиться и сделать шаг вперед. — Мы... мы сейчас приготовим...

— Жареного поросёнка, — резко перебила его Ангелина, внезапно осознав, что её голос снова звучит нормально, по-девичьи, без зловещего эха. — С яблоками. И хлеба, свежего. И... э-э-э... мёду. И чтобы свинка была с хрустящей шкуркой.

Она нервно облизнула пересохшие губы, чувствуя, как в животе предательски и громко урчит, напоминая о себе.

— И чтобы быстро. А то... — она неуверенно, с опаской пошевелила пальцами, разглядывая их, — ...всё это безобразие повторится. И в следующий раз может и не обойтись одной посудой.

Слуги бросились выполнять приказ, засуетившись так, будто за ними гнался сам дьявол, а не юная женщина в свадебном платье. Застучали ножи, захлопали дверцы печи, зазвенела посуда.

Ангелина медленно, как во сне, опустилась на ближайшую дубовую скамью, ошарашенно глядя на свои ладони — такие маленькие, белые, с аккуратными ногтями, способные на столь странные вещи.

— Что за чертовщина... — прошептала она, сжимая и разжимая кулаки. — Что это было?

И тут же услышала тихий, ехидный смешок у себя за спиной, прямо у самого уха.

— Не чертовщина, детка, — прошептал знакомый скрипучий голос, от которого по коже побежали мурашки. — Магия. Настоящая. Просыпается. Радуйся.

Гортий. Это был он.

Но когда она резко обернулась, за спиной никого не было. Только рыжий кот, осторожно вылезающий из-под стола, смотрел на неё огромными, умными жёлтыми глазами. И, кажется, его усы задорно подрагивали, словно он ухмылялся.

Ангелина наелась досыта, с жадностью заброшенного щенка, словно в последний раз. Сочный жареный поросёнок таял во рту, тёплый, только из печи хлеб с хрустящей корочкой пах солодом и диким мёдом, а сладкий ягодный морс оказался на удивление освежающим. Повар, бледнея, клялся и божился, что подал всё безалкогольное, но в голову всё равно ударила странная, приятная волна тепла и легкой дурноты — то ли от сытости, то ли от накопившегося за день стресса.

Поднялась она из-за стола, чувствуя, как тяжелеют веки, а пол под ногами слегка плывёт, уходя куда-то вбок. В глазах двоилось и троилось: два зелёнокожих повара, три бледных служанки, шесть горящих на столе свечей. Она неуверенно, пошатываясь, сделала шаг, и тут же к ней, словно из-под земли, подскочила юная, верткая служанка с двумя густыми косичками и веснушчатым, озабоченным носом.

— Позвольте, ваша милость, — защебетала она, ловко и почтительно подставляя своё худенькое, но крепкое плечо под руку Ангелины. — Я вас до опочивальни провожу. Вам отдохнуть надо, с дороги да с... с событиями.

Опираясь на девушку, Ангелина позволила вести себя обратно через лабиринт коридоров. Коридор казался теперь бесконечным и более извилистым, тени от факелов плясали на стенах сумасшедшей кадрилью, принимая причудливые, пугающие очертания. Воздух был густым, тяжёлым и пряным, пах дымом, сушёными травами и чем-то ещё неуловимым, электрическим — магией, что ли.

Дверь в её покои оказалась приоткрытой, будто кто-то уже побывал внутри. Служанка робко толкнула её, и Ангелина, тяжело переступив порог, шагнула в знакомую комнату.

И застыла.

В спальне было не пусто. Воздух был густым и напряженным, словно перед грозой.

У камина, спиной к пылающему огню, стоял он. Тот самый муженек — Ричард, принц драконов. Пламя озаряло его резкой профиль, подсвечивая высокие скулы и упрямый, резко очерченный подбородок. Его тёмные волосы были слегка растрёпаны, будто он не раз проводил по ним рукой, а в глазах, тёмных и горящих, как сам уголь, плескался самый настоящий, сдерживаемый яростью гнев. Казалось, от него исходит жар — не каминный, а внутренний, звериный, исходящий из самой глубины существа.

Рядом, подобострастно согнувшись в почтительном поклоне, стоял тот самый дворецкий, что на кухне дрожал от страха, и теперь его старческие руки слегка тряслись.

Принц медленно, с убийственным спокойствием повернул голову. Его тяжелый взгляд скользнул по перепачканному подливой и жиром платью Ангелины, по её раскрасневшемуся, разгоряченному вином и едой лицу, и в глазах вспыхнуло холодное, бездонное презрение.

— Наконец-то, — его голос прозвучал низко и тихо, но в этой звенящей тишине он показался раскатом грома. — Моя супруга соблаговолила вернуться. И в каком, потрясающем, я должен сказать, виде...

Ангелина, несмотря на лёгкое головокружение и слабость в ногах, встретила его взгляд без тени страха, впиваясь в него своими посветлевшими от хмеля глазами. Её собственные глаза сузились до щелочек.

— А ты чего тут расселся, как судья на допросе? — её язык слегка заплетался, но интонация была ядовитой и колкой. — Ждал, чтобы отругать? Или помочь раздеться? А то я в этом... этом мешке с картошкой сама не справлюсь. Шнуровка тугая.

Дворецкий ахнул, будто его ударили. Служанка, провожавшая Ангелину, резко отшатнулась к двери, прижав руки к груди, готовая в любой момент выскользнуть и сбежать.

Принц медленно выпрямился во весь свой внушительный рост. Он был высоким, очень высоким, на голову выше ее. Казалось, он сейчас достанет головой до самого кессонного потолка.

— Убирайтесь, — приказал он слугам, не отводя пристального, испепеляющего взгляда от Ангелины.

Те поспешно, не дыша, ретировались, притворив за собой тяжелую дверь с глухим, заключительным стуком.

— Ну вот, — Ангелина с преувеличенной, показной нежностью потянулась, чувствуя, как проклятый корсет невыносимо впивается в рёбра. — Остались одни. Говори, чего хотел. Только быстро, а то я спать хочу. И снять бы это... — она с досадой дёрнула за шелковую шнуровку на груди, пытаясь ослабить хватку.

Ричард сделал шаг вперёд, бесшумный и плавный, как движение хищника. Его огромная тень накрыла Ангелину с головой, поглощая свет камина.

— Ты что себе позволяешь? — прошипел он, и в его шипении слышалось настоящее рычание. — Бесчинства на кухне, пьяный угар, общение с прислугой как с равными... Ты позоришь не только себя, но и мой род!

— Ах, вот оно что! — фыркнула Ангелина, и ее дыхание сбилось от нахлынувшей ярости. — Не накормили — я сама добыла, как могла. Не нравится? Сам виноват. Мог бы и позаботиться о своей «супруге», раз уж на то пошло. А ты что сделал? Бросил одну в этой роскошной каменной клетке, как ненужную вещь!

Она ткнула пальцем ему в грудь, в твердую, как камень, мышцу. Палец столкнулся с непреодолимой преградой, но Ангелина, покачнувшись, не отступила.

— И не смотри на меня так, будто я червяк под ногой! Я тебе не служанка, чтобы ты мог мной помыкать!

Глаза Ричарда вспыхнули уже не чистым гневом, а чем-то другим — диким, первобытным и по-настоящему опасным. В их темной глубине мелькнул самый настоящий, живой огонь, отблеск пламени, которое он носил внутри.

— Ты... — начал он, и его голос зазвучал зловеще тихо.

Но Ангелина, осмелевшая от вина и собственной дерзости, его перебила.

— Я твоя жена. По крайней мере, так все здесь твердят. Так что будь добр, веди себя подобающе. Или тебе нужен скандал? Прямо сейчас? — она снова, почти инстинктивно, пошевелила пальцами, и на их кончиках уже загорелись крошечные, едва заметные, но зловещие искорки, готовые вспыхнуть с новой силой. — Я могу устроить. Ещё какой. Гарантирую.